Читать книгу: «Орудие Судьбы», страница 4

Глава 2. Склеп. За пять лет до…

Поутру после завтрака я вышел во двор. Кун, мой слуга, годами чуть старше меня, из черноногих, уже вывел оседланных лошадей. Было довольно холодно, Кун хлопал себя по плечам, пытаясь согреться. В этот миг я пожалел, что решил уехать. Мог бы еще семь дней веселиться с кузенами и их друзьями – праздник Зимнего веселья продолжался. В деревушке близ Элизеры назавтра обещалась ярмарка с игрушками, глинтвейном, сладостями и горячим шоколадом. И я подумывал устроить там выступление мираклей после представления фокусников. А так получалось, что я сам себя изгоняю. Тупо как-то получалось. Потом я вспомнил, что в последний день Зимнего веселья цех оружейников устраивает свой ежегодный праздник, и можно будет очень недурно повеселиться в столице. В этот день боевые магики из Дома Хранителей показывают свое умение. И мне подумалось, что я могу записаться на поединок в своем третьем круге. Оружейники накроют столы, кабанов будут жарить на вертелах прямо на улице, мясники, прежде чем разделать туши, станут греметь ножами, а сидр выставят в бочонках вокруг статуи тощего оружейника.

Так что я решил не отступать, и мы двинулись в путь. Кун – преданный парень, кстати, как простолюдин ходит под клятвой во всем мне служить и не предавать. Один у него недостаток: любит болтать обо всем подряд, если мы в дороге.

– Маловато у нас земель в Ниене, – рассуждал Кун, труся на свой кобыле подле меня. – Вон сколько маноров в Виенском королевстве – в два раза больше, чем у нас, и Флорелла тоже много земли себе набрала. Отец говорит – сожрет нас Игер этот Гиер, и не подавится, и никакая магия не поможет. Кстати, а куда уезжал Кенрик Магик? Опять Диану искать?

– Не знаю, он не говорил.

– Надо же, семь лет как уехала, и с тех пор о ней не слышно ничего. Как в Бурное море канула.

– Больше семи, – уточнил я.

Я хорошо ее помнил, несмотря на мои малые года. Она была красивой, дерзкой и уверенной в себе. И еще она была медикусом.

«Культи Кенрика – это я заживила после ампутации, – сказала она мне перед отъездом. – Получилось идеально».

Жаль, что она не вернулась, мы бы с нею подружились. Она была магичная. Когда я был совсем маленький, она мне книги читала. А еще Механический Мастер сделал деревянных кукол, и она с помощью магии устраивала представления, заставляя кукол бегать, прыгать и говорить на разные голоса.

В королевском доме Ниена никто на нее не похож.

* * *

Дорога из Ниена на Элизеру особая. Бывало, гонцам удавалось проскакать ее за один день. А случалось, путник застревал здесь дней на пять или шесть. Мы с Куном добрались до ворот столицы к вечеру второго дня без особых приключений.

В замке у меня были комнаты рядом с покоями отца. Гостиная, совмещенная со спальней и закуток для прислуги. В спальне имелся камин. Так что даже зимой здесь было всегда тепло. Кун разжег огонь, принес с кухни холодное мясо и хлеб. Расстелил белую скатерть на столе, поставил кувшин вина.

– Садись, – я указал ему на стул напротив. – Будем ужинать вместе. Тебе на кухне вряд ли что-то перепадет сегодня.

– Вы серьезно, мессир?

– Садись, пока я не передумал. И завтра не буди, пока не позову, я выспаться хочу. Понял?

– Само собой, мессир.

– Скажи мне вот что: среди слуг обо мне говорят, так ведь?

Кун замялся, потом кивнул:

– Ясное дело, мессир. Слуги обо всех судачат.

– Ну и что тебе наболтали?

– Да в основном то, что вы больше на свою матушку мистрессу Лару похожи, а не на отца. Хотя и за Кенриком в молодости много разных проказ числилось. Но за него в Элизере каждое утро комендант молится Светлой Судьбе, потому как именно Кенрик спас замок от гибели во время осады, – Кун запнулся. – А еще говорят, что Лара пыталась Кенрика убить, еще до того, как его в Гарме в тюрьму посадили. Но я в такое не верю.

– Это слуги сегодня наговорили? – удивился я.

– Нет, мессир, что вы! Это я, как бы это сказать правильнее, суммировал, – он помолчал, потом зевнул во весь рот. – Пойду спать, ладно?

– Иди!

– Короля Ниена Эдгара Первого, основателя королевской династии, прозвали Добрым, – сообщил Кун напоследок, на миг притормозив в дверях, – за то, что он не позволял казнить более трех приговоренных в базарный день.

Мне вдруг сделалось весело. Добрый! Я расхохотался… Надо же, добрый! Вот, гляньте, какова их доброта.

Помнится, в детстве, когда отец был в беспамятстве, матушка надавала мне пощечин, да так, что щеки горели до самой ночи. За что, не помню, а вот тот жар на коже, обиду, боль запомнил навсегда. Я тогда спрятался в кладовой и стал просить Светлую Судьбу, чтобы отец проснулся, чтобы он меня защитил от всяких несправедливостей. Там, в кладовой и заснул среди зимних палантинов и плащей, обсыпанных лавандой, – до самого ужина.

* * *

Однако мой приказ Кун нарушил, и разбудил меня в третьем часу после рассвета.

– Мессир, тут к вам вот…

Кун посторонился, и в спальню вошел отец.

Я спешно вскочил:

– Что случилось?

– Нового – ничего. Я завтра с утра в Элизеру – на Солнечной горке строят новую ферму, хочу съездить посмотреть, как идут дела. К тому же Лара с Мэнди должны вскоре прибыть из Гармы. Но здесь, в столице, есть одно место, куда я хочу отвести тебя. Кстати, в малой столовой накрыли завтрак. Вставай!

Мэнди, ну конечно, малышка Мэнди, ради нее отец куда угодно помчится, хоть к лурсам за вал короля Бруно, хоть в Дивные земли.

К Мэнди я ревновал и Лару, и отца. Ревновал постоянно.

* * *

Король Эдуард ввел обычай по утрам завтракать плотно – мясной или куриный горячий пирог, скворчащие, только что со сковородки, колбаски, яичница с беконом, ну еще и холодные блюда – язык в желе, ветчина, сыры, апельсиновый мармелад, хлеб белый и серый, непременно теплый, с румяной корочкой. Ничего этого я обычно не ел – разве что кусок мясного пирога и мармелад. Сегодня принесли нам также крепко заваренный дивноземельный кофе и густые желтоватые сливки. Завтракали мы молча. Я любил наблюдать, как отец берет стальными пальцами чашку за хрупкую фарфоровую ручку и всякий раз ожидал, что ручка отколется. Но такого не случилось ни разу.

Я вдруг подумал, как мало времени пробыл с отцом – то есть совсем ничего. До шести моих лет, помнится, он лежал в полусне в своей комнате, потом долгие месяцы разрабатывал руки, приспосабливая протезы. Так что я его почти не видел, разве что вечерами он раскрывал мне премудрости магических обрядов. В остальное время я его избегал – он был мне чужаком, или почти чужаком. Потом он ухал в Дивные земли, и его не было полгода – он искал Диану, да так и не нашел. Вернулся в мрачном расположении духа, все время о чем-то совещался с Кроном – я уже давно к тому времени начал обучение в Доме Хранителей, и мы иногда там виделись. Ученики шептались, что Дар у Кенрика таков, что может уничтожить целое войско. Но для этого ему надо кого-нибудь убить, забрать его жизнь и превратить в свою магическую силу. Потом… Потом он умчался посреди ночи сломя голову. Как я понял из намеков много позже – он оправился во Флореллу, опасаясь, что Лара опять забеременела, а он с помощью своего проклятого Дара может убить ребенка. То есть он сбежал буквально наутро после того как решил, что опять станет отцом. В этот раз он придумал более щадящий способ, нежели протыкать свои руки Перстами Судьбы и лишать себя Дара – ни одна магия не преодолеет расстояние в сотни миль. Вернулся он уже после рождения Мэнди. Матушке моей было уже за сорок и она более не беременела, так что спасаться бегством из Лариной спальни Кенрику в другой раз не пришлось. Младшенькую Мэнди он обожал до безумия, и если Лара собиралась в Гарму, где у нее были дом и торговля шерстяными шалями, или она отправлялась в гости к нашему деду Ранулду Толстобокому, то отец почти всегда тащился следом.

В этот раз они разминулись – Лара обещала прибыть на Зимнее веселье, но запаздывала. Она любила опаздывать. В этом как говорится, была ее фишка.

– Так куда мы идем? – спросил я наконец. – В Дом Хранителей? Будешь лично учить меня искусству магии?

– Нет. В другое место.

– Приказать Куну седлать лошадей?

– Не нужно. Ехать никуда не придется.

Не сразу я понял, что он ведет меня в подвал. В прошлом году мы с Эдгаром здесь были, тайком забрались в винный погреб, нацедили вина и напились – опростали целый кувшин крепкого черного Гора Виена. После чего нам сделалось так худо, что мы облевали весь мусорник возле кухонных корзин, а в комнату на плече меня нес здоровяк Винс из королевской гвардии. Но в этот раз отец повел меня не к винным бочкам, а в другую сторону по темному коридору, который он освещал лурсским фонарем. Потом мы спустились еще на один уровень и оказались перед старой дубовой дверью. Отец приложил стальную ладонь к замку, вокруг его пальцев заметались синие змейки, дверь отворилась. Мы вошли. Пахнуло каким-то тяжелым земляным духом, хотя и пол, и все стены, насколько я смог рассмотреть в свете фонаря, были облицованы мраморными плитами. Отец щелкнул пальцами, и в большом серебряном подсвечнике на подставке вспыхнули огни – свечей не было, огни горели сами по себе, без воска – магические свечи.

Только тут я понял, что нахожусь в склепе. В склепе Ниенских королей.

– Это твой дед. – Отец повел фонарем в сторону мраморного надгробия.

Дед был изображен в короне и доспехах. Латные перчатки держали рукоять двуручного меча. Глаза его были закрыты, пряди волос и бороды спускались на мраморные доспехи. Отец коснулся надгробия, на мгновение застыл, будто к чему-то прислушивался, и прошел дальше.

– Магикам не стоит здесь часто бывать – ушедшие могут позвать его к себе.

– Думаешь, на той стороне что-то есть?

– Не для всех. Мне порой кажется, что та сторона настолько ужасна, что о ней невозможно рассказать человеческим языком. Нет таких слов. Только художникам на своих полотнах иногда удается запечатлеть эреб за гранью миров.

– Или обалдеть как чудесна. Хитрецы боятся ее показать, чтобы люди не удирали туда до отпущенного им Судьбой срока.

– Или пустота и покой.

Никогда прежде он так со мной не разговаривал.

Он остановился перед следующим надгробием – совсем молодой человек, мраморные доспехи сделаны так искусно, что видна каждая пластина, каждое кольцо кольчуги в проемах лат, пальцы сплетены на рукояти меча. На волосах венец нашего дома – но не королевский, а тонкий, ажурный, с одним камнем.

– Здесь похоронен твой дядя Лиам, первый муж Лары и отец Дианы.

Кенрик положил металлическую ладонь на мраморные пальцы брата.

– Я должен рассказать тебе, как он погиб. Нам приготовили сложную ловушку в империи Игера, и мы в нее попали, как глупые кролики. Император предложил выдать своего единственного сына Гиера за дочь короля Ниена принцессу Тану, мою сестру. Предложение столь соблазнительное, что и король, и магистр Крон отмахнулись от обоснованных подозрений и всех сомнений. Они твердили, что от этого брака наконец-то воцарится долгожданный мир с империей, расцветет торговля, богатства потекут рекой в Ниен, и Счастливая Судьба каждого осенит своим крылом. Тана была очарована женихом. Он был обаятелен и легко покорял женские сердца. Отец дал согласие. Мы, трое Ниенских принцев, были пригашены в Златоград на свадьбу. Эдуард, Первый наследник, наделенный правом представлять короля, скрепил подписями каждую страницу договора.

Он замолчал и с минуту всматривался в мраморное лицо Лиама. Было только слышно, как тикают механические часы, висевшие у меня под одеждой на цепочке. Потом отец как будто очнулся и продолжил:

– Но предательство шло по пятам. Император приказал перебить всех ниенцев, прибывших на свадьбу – всех, кроме Таны, ее фрейлин и служанок. Но благодаря Счастливой Судьбе многим удалось бежать. Я шел впереди и разрывал магические преграды на нашем пути.

– Шел? А ваши лошади? Вы чего, оставили их в подарок Гиеру? Или явились в Златоград пешком?

– Было слишком много гостей, в дворцовых конюшнях для них не нашлось места, мы поместили коней и мулов под присмотром слуг в городе. Мы быстро добрались до них. Эдуард, Лиам и наша свита, из тех, кто уцелел, помчались вон города. И тут я только понял, что кто-то вскочил на моего скакуна. А в конюшне больше не осталось ни одной животины.

– Странная история, не находишь? Сам посуди: кто-то погиб во дворце во время нападения. Лошадей должно было оказаться больше, чем людей. Так ведь?

Отец покачал головой.

– У тебя острый ум. Я сам никогда не задавался этим вопросом. Мне казалось это незначительным…

– При разоблачении убийцы незначительных деталей не бывает.

– Возможно, они разбежались, когда беглецы в панике выводили своих неоседланных скакунов. Не знаю. Крон выведывал у всех, кто уцелел, что и как там случилось, но я не заглядывал в его отчеты. В тот миг я знал одно: меня бросили. Все. Все, кроме Лиама. Заметив, что меня нет рядом, он повернул коня и помчался назад. На мою и свою беду, он не сумел мне помочь – его убили, прежде чем он до меня добрался. А меня захватили в плен и лишили Дара. Через несколько дней я очнулся на земле за воротами Златограда, а тело Лиама было привязано к какой-то кляче. Я двинулся в Ниен. Я шел несколько дней – магик, лишенный Дара, везущий своему отцу и своей матери тело их любимого сына.

– Почему ты думаешь, что он вернулся за тобой? Может быть, он был не так проворен, как остальные, и его схватили, как тебя, когда он удирал.

– Эдуард рассказал, что Лиам повернул назад. И я слышал его крик, когда бежал вслед за остальными. Он звал меня по имени и был совсем рядом.

– Или тебе послышалось.

– У магиков особый слух.

– Ладно, верю.

Я смотрел на надгробие, и мне казалось, что мрамор светится в отблесках магических огней. Я вдруг подумал, что если бы Лиам не погиб и спас Кенрика, то я бы не появился на свет. И Мэнди тоже. Лиам жил бы с Ларой дружно-недружно, наплодил бы своих детишек. И войны бы не было – Кенрик Магик (уже не мой отец) разметал бы войско Игера еще на подходе к Гадючьему перевалу. Игер откупился бы за убитую свиту, и Колесо Судьбы покатилось бы дальше. Весь вопрос – куда.

– Кто его убил? – спросил я. – Кто нанес смертельный удар?

Я положил свою руку поверх стальных пальцев Кенрика.

– В Ниене об этом никому не известно. Знаю только, его убил сильный магик. Лиам был магиком-эмпатом, обычный человек в схватке не мог его одолеть. Скорее всего, удар нанес сам магистр Брин – он возглавлял тогда Дом Хранителей Златограда, он придумал лживый договор с ничего не значащими подписями, и ему по силам было справиться с Лиамом. Но вот что я тебе скажу: когда меня пытали, когда мне в руки забивали Персты Судьбы, магистр Брин присутствовал при этом, но ничего не сказал про смерть Лиама.

– Он бы похвастался, если бы убил Лиама лично? Ты так считаешь?

– Думаю, что да. Он буквально наслаждался моей болью, будто пожирал ее. Почему бы не усилить эффект? Тем более что он был тогда уверен в своей безнаказанности и моем грядущем бессилии.

Отец говорил со мной как с взрослым, и мне это льстило. Как будто мы с ним – два магика из Дома Хранителей и ведем розыск убийцы, которому много лет назад удалось ускользнуть от возмездия.

– У меня такой вопрос. Магистр Крон был с вами на свадьбе? Почему он вас не защитил? Ведь он – очень сильный магик.

– Да и еще раз да-а, – протянул Кенрик. – Роль Крона в этом деле вызывает вопросы. Он уехал из Златограда во время свадебного пира. Посему не мог нас защитить. Уже в Ниене Крон пытался узнать ответ в Доме Хранителей, но золотая нить Лиама сгорела после его смерти. Так что получается, что перед смертью его тоже лишили Дара. А потом я сжег все нити Судьбы, дабы лживые байки Хранителей больше никого не смущали.

– Но кто-то ведь знает ответ?

– Да, кто-то… Но Брин уже не ответит.

– Говорят, магики умеют возвращать умерших.

– Это правда. Но если с момента смерти прошло совсем немного времени. Примерно столько, сколько требуется, чтобы сосчитать до двухсот. Иногда – до трехсот, но не более. И то, если сразу окружить мертвеца холодом. На часах Механического Мастера это будет три малые доли или три минуты. Если возвратить не получается, можно вселить миракля в тело раненого, он будет поддерживать в теле жизнь, пока раны не заживут, тогда душа может вернуться. Но возвращенный потеряет память. Три малые доли как для магика, так и для медикуса. А тут прошли дни…

«Странно, – подумал я, – эти стальные руки, они всегда теплые, будто живые…»

Я медленно снял свою ладонь с металлических пальцев Кенрика и обошел надгробие. Теперь я видел мраморные волосы Лиама, затылок, мраморную подушечку под волосами. Возле самой подушечки лежали золотые часы. Но они не тикали, как мои, а молчали.

– Механический Мастер сюда приходит? Или его помощник Фай?

– Старик Мастер приходит сюда каждый год в День рождения Лиама. Но эти часы никто не заводит. Они здесь просто лежат.

– Значит, тот, кто убил Лиама, оказался сильнее всех магиков Ниена? Всего Дома Хранителей, и тебя, и Крона?

– Магия лжи иногда бывает неодолимой.

Я разозлился.

– Но истина где-то существует! Она не может сгинуть!

От моей ярости внезапно вспыхнули огни в подсвечниках и канделябрах, расставленных на карнизах и поставцах. Склеп ярко осветился. Отблески огней заиграли на мраморных недвижных лицах надгробий, и стало казаться, будто усопшие ядовито усмехаются. Только сейчас я увидел, сколько надгробий, установленных в три ряда, заполняют склеп. Десятки, сотни лежащих мраморных фигур. Женщины, мужчины, дети. Короли, королевы, принцы и принцессы. При жизни они думали, что оставят историю доблестных деяний, а теперь никто не помнит, что они совершили. В летописях о них можно отыскать несколько строк, на ратушной площади в праздник покажут спектакль, где будут дурачиться лицедеи, и на подмостках изображать придуманных героев, носящих их имена.

– Ложь почему-то нравится людям больше истины. Как будто ложь сама по себе содержит некую сладость, а истина неизбежно горька.

– Мед лжи – это выдумки, – возразил отец. – Лжецы говорят людям то, что они хотят услышать, вот в чем дело.

– Меня тоже зовут Лиам, – сказал я. – И это что-нибудь да значит. Хочешь, чтобы я походил на него?

– Нет, это невозможно. Ты – другой. Но одну черту ты бы мог перенять у моего ушедшего брата и твоего дяди: никогда не лелеять свои недостатки.

Отец обвел рукой склеп, и огни в подсвечниках погасли. Остался только лурсский огонек в фонаре.

Пора было уходить.

Уже когда мы вышли во двор, я спросил:

– А ты помнишь время, хотя бы примерно, когда погиб Лиам.

– Могу сказать почти точно. Часы на ратушной башне пробили два раза. Два часа после полуночи – так считают время в Златограде.

Мелькнула одна задумка – пока только задумка. И, конечно, третьего уровня магии мне для этого никак не могло хватить. Однако рассказывать о задуманном я никому не собирался. Это одно из правил Дома Хранителей – молчать о своих планах. А то придумает магик третьего уровня интересную затею, а магик пятого ее воплотит и припишет себе.

Я не дурак, чтобы на такой крючок попасться.

– На празднике оружейников будут соревнования в боевой магии. Может, ты задержишься в Ниене и посмотришь, как я сражаюсь? – предложил я.

– Ну, раз так, конечно, задержусь.

– И покажешь мне пару приемов?

– Это дозволено?.. – Он засмеялся. – Разумеется, покажу. Ведь главное – усвоить приемы, а не подсмотреть.

– А знаешь, когда ты спал, я часто просил Светлую Судьбу, чтобы ты проснулся. Даже когда бабушка говорила, что ты будешь валяться в койке еще несколько месяцев, я все равно приходил в спальню и смотрел на тебя в надежде, что ты откроешь глаза.

Он улыбнулся смущенно и, кажется, виновато, похлопал меня по плечу и ушел.

Я нащупал в кармане часы Лиама, взятые из склепа. Поднявшись к себе, я открыл золотую крышку. Часы, скорее всего, были сломаны, они показывали 2 часа 12 минут.

Время смерти Лиама.

* * *

Итак, поединки магов. Это не совсем то, что показывают мечники на турнирах. Хотя мечи присутствуют. Клинки тупые, из свинца. Кожаные лорики и кожаные шапочки покрыты магической защитой. В деснице – меч, левая рука свободна – можно забирать энергию и разить магическими ударами. Первый и второй круг не дерутся. Только третий, четвертый и пятый меж собой. Арена, как в эпоху Домирья, засыпана песком с примесью шафрана. Временные деревянные скамьи заполнены зрителями. Отец в первом ряду, слегка кивает.

В первом поединке магиков третьего круга против меня выходит Вард, он на два года меня старше и на полголовы выше. Ростом – не по мастерству. Его кожаная шапочка закрывает не только темя и затылок, но и лоб, переносицу и скулы. В прорези глаза глядят зло, по-волчьи. В Доме Хранителей мы с ним даже дружим. Но сейчас он – враг.

Звучит гонг.

– Ad proelium! – выкрикивает судья.

Всё! С этого момента можно забирать энергию из всего, что вокруг тебя – до границ арены. Вард делает это так быстро, что влажный песок под его ногами леденеет, покрывается блестящей обманчивой коркой. Я отступаю, поднимаю руку, тяну энергию из воздуха. Сжимаю пальцы, ощущаю, что в руке у меня зажат солидный такой шар. Мы обмениваемся ударами почти одновременно. Каждый бьет в грудь противнику, и ни один не успевает поставить блок. Удар такой силы, что я делаю несколько шагов назад, но остаюсь на ногах. Вард падает, затем вскакивает одним прыжком, добавляя магической энергии, чтобы быстро подняться. Забирает из себя – собрать новую не успевает – и тем себя ослабляет. Мы кидаемся навстречу друг другу. Мечи скрещиваются. Вновь расходимся. Я держу меч свободно, едва удерживая за рукоять, как учил меня отец. Сейчас клинок должен повернуться и, совершив в воздухе полный оборот, нанести удар. Но… он попросту вылетает у меня из руки. Свинец – я забыл, что клинок свинцовый, и слишком тяжел для такого приема. Я безоружен – остается только магия. Я спешно забираю энергию двумя руками из воздуха. Но недостаточно, чтобы слепить шары для магических ударов. Тогда я представляю, что мои руки, как у отца – из заговоренной стали. И кидаюсь на врага. Правой блокирую удар, а левой наношу Варду открытой ладонью удар в грудь. Его отбрасывает – прямо на созданный им ледяной каточек на песке. Ноги скользят, он падает навзничь, меч вылетает из десницы. В следующий миг я рядом. Сажусь на него верхом, пока он не встал, и наношу ему удар кулаком в грудь – вполсилы, чтобы не повредить что-нибудь внутри, а только оглушить. Вард тонко кричит от боли и сучит ногами, напрасно пытаясь меня скинуть.

– Desine! Intermissione pugna! – останавливает поединок судья.

Я вскакиваю. Вард с трудом поднимается, стягивает с головы кожаный колпак, который съехал набок и не позволяет ему видеть. Его шатает. Судья поднимает мою правую руку и выкрикивает:

– Victoriae!

Я покидаю арену. Сажусь на свободное место рядом с отцом. Он ободряюще хлопает меня по плечу. Кун приносит нам бокалы с горячим шоколадом и бисквиты.

Две девушки-магички из медицинской школы ведут Варда в свою палатку. Он хлюпает носом и делает вид, что у него подгибаются ноги. Не знаю, сведут ли девчонки ему синяки, но пара поцелуев хитрецу обеспечена.

Теперь на арене выступают магики четвертого, а затем пятого уровня. Там больше боевой магии, нежели фехтования – при каждом соприкосновении мечи рассыпают снопы белых искр, а бойцы блокируют удары мгновенно созданными магическими щитами – призрачные синие овалы и круги возникают и исчезают так быстро, что глазом не уследить.

– Может, и мне закачивать энергию в меч, а не создавать шар для удара? – спрашиваю я, наблюдая за очередной схваткой на песке.

Искры долетают до защитного барьера, вспыхивают с новой силой и гаснут. Девушки на скамьях для зрителей притворно ахают.

– У тебя вряд ли получится: для этого нужно тренироваться месяцами: одновременно закачивать энергию и наносить удары. Но на один удар может хватить.

Я смотрю на свои руки: ведь я смог вообразить там, на арене, что мои предплечья покрыты сталью. Значит, могу создать щит или второй мнимый меч.

Во втором поединке против меня опять выходит парень выше ростом и явно сильнее. Это Карей, в Доме Хранителей мы все время с ним соперничаем. В фехтовании он куда искуснее меня. А вот в магии – проигрывает.

Выкрик судьи – снова можно магичить. В этот раз я забираю, как Вард, энергию из земли. Но не вокруг себя, а из-под ног переростка. Он, сосредоточенный на создании магического шара, делает шаг и скользит. Не падает, но теряет несколько мгновений. Мне хватает на задуманное. Я перекидываю свой тяжелый меч в левую руку, покрываю его магической защитой, а для правой создаю мнимый меч, точь-в-точь как мой настоящий. И кидаюсь в атаку на противника. Карей швыряет в меня магический шар – слабый удар, шар летит медленно, я отбиваю удар настоящим мечом и атакую мнимым. Карей парирует, его клинок, не встречая сопротивления, проносится мимо, я бью левой – клинком плашмя сверху вниз по голове.

Карей растягивается на песке.

– Нечестно! – кричит кто-то на трибуне.

– Любая магия, кроме черной, разрешается, – поясняет судья зрителям.

И мне опять присуждают победу. А кроме того я получаю приз – серебряный кубок тончайшей работы. Зачем мне этот кубок? Не знаю. Подарю бабушке – пусть разводит в нем свои микстуры.

Барьер падает, я подбегаю к отцу. И слышу за спиной:

– Такой же жулик, как его отец, одна порода…

Я оборачиваюсь. На меня из пены белых кружев таращится огромная крысиная морда с мерзкими длинными усами. Синий бархатный берет лихо сдвинут на одно ухо. Крысоголовый хочет еще что-то добавить, но губы бессильно дергаются: не способны произносить слова. Женщины вокруг визжат. Мираж исчезает. На месте крысиной морды – красное от натуги лицо незнакомого парня, он стаскивает с головы берет, отирает лоб…

Кенрик в задумчивости снимает с левой руки кожаную перчатку. Шевелит стальными пальцами, на суставах возникают острые, как иглы, шипы.

Наш хулитель мгновенно исчезает среди зрителей.

– Кто он?

Я слышу визг в толпе – то ли парень вновь обрел крысиную голову, то ли сбил кого-то с ног.

– Сплетник, из Гармы. Они часто заглядывают к нам на праздники в поисках новостей.

* * *

На другое утро после отъезда отца в Элизеру я отправился к Механическому Мастеру. Старик, как всегда что-то ладил в своей Парящей башне.

– Давненько ты не был у меня, Маркус, – сказал Мастер, склоняясь над своим еще недвижным механизмом.

На носу у него были очки из серебряной проволоки с толстенными линзами – в последние годы он стал плохо видеть вблизи.

Я выложил перед ним часы Лиама.

– Отец рассказал мне, как погиб его брат. То есть не про само убийство – об этом он ничего не знает. А так, в общем, с чужих слов… И у меня возник такой вот вопрос. Тело Лиама выдали королю Ниена и заставили Кенрика отвезти убитого назад. Часы… Они были на теле? Почему люди Игера не оставили себе такую дорогую вещицу?

Механический Мастер снял очки, посмотрел на меня внимательно.

– Нет, после смерти часов при нем не было… Они, скорее всего, упали на мостовую, когда его убивали. Золотая цепочка лопнула… Там в мостовой была щель между булыжниками, и часы туда свалились, и ямку эту залило кровью. Часы наутро нашел один человек и спустя год привез мне находку тайком. Открой заднюю крышку часов, там, где механизм, – посоветовал мне Механический Мастер.

Я открыл, хотя и не с первой попытки. Если корпус часов был золотой, а циферблат сделан из эмали, то сам механизм был из стали, и после того как кровь Лиама попала внутрь, все детали заржавели и превратились в труху.

– Их уже не починить, – сказал Механический Мастер печально. – Так что ты зря взял их из склепа. Им место рядом с прежним хозяином. Я тебе сделал отличные новые часы в подарок, там еще есть счетчик годов.

– Лиам ведь был магиком-эмпатом? – уточнил я. – То есть он чувствовал других людей.

– Да, если получалось настроиться. Обычно у него получалось без труда. – Мастер рассмеялся, припомнив прежнее. – Знаешь, в поединке он предчувствовал каждый выпад противника, потому его никто не мог победить один на один. Но он ни разу никого не убил на дуэли, даже если его вызывали, требуя биться насмерть.

– А вещи – он ведь тоже чувствовал? Меч, например.

– О да, меч был продолжением его руки. – Механический Мастер строго посмотрел на меня. – Но ты, Лиам Маркус, ты не эмпат. Единственный человек, которого ты чувствуешь – это ты сам.

– Чувствовать себя – тоже неплохо, – усмехнулся я.

– Магики взрослеют гораздо быстрее обычных людей. А живут намного дольше.

– Если их не убьют, – я посмотрел на часы Лиама.

– Так не поступай как глупый ребенок. Помни, что даже долгая жизнь очень коротка.

* * *

Ночью мне приснился Лиам. Он стоял у камина, и больше напоминал мраморное надгробие, чем живого человека.

– Скажи мне, юный Лиам, – обратился ко мне убитый принц во сне. – Для чего служат часы Механического Мастера.

– Глупый вопрос. – Даже во сне я разозлился. – Они отсчитывают время.

– Работающие часы идут вперед. Идут… вот магическое слово. А те часы, что остановились…

– Они умерли.

– Нет, они идут в прошлое.

И я пробудился. Мне почудилось, что под подушкой тикают часы. Я сунул руку и извлек механическую игрушку на свет. Это были часы Лиама. И они молчали. Они никуда не шли.