Армагед-дом

– Лида, не спи на ходу…

– Я больше не могу, – сказала она виновато.

Состояние болезненного возбуждения схлынуло. Накатилась усталость. Серое утро, колонна людей, бредущая из города в поле. Цементный завод вдалеке. Шарканье ног по грязной дороге. Шаг, шаг, еще шаг… Дурной сон.

– Вперед! – привычно прикрикнул отец. – Силы еще понадобятся… Еще…

Он не договорил. Затрещало радио.

– Внимание… Слушать всем. Угроза с моря, линия обороны по радиусу Прорывная – Левый спуск – Рощевая…

Лидка вздрогнула. Самый центр города. Далеко забрались глефы.

– Внимание на Северной трассе! Сейсмическая угроза не зафиксирована. Продолжайте следование. Внимание на Большой Лучевой трассе! Движение дальше пункта Дубки представляется нецелесообразным. Распределение нагрузки на Ворота…

– Ворот-то и нет, – сказали у Лидки за спиной. Она побоялась оглядываться, чтобы не упасть.

* * *

Они стояли посреди поля. Стояли и сидели. Лидка хлебала из жестяной кружки, а отец, когда она отворачивалась, доливал ей в термос свой чай. А Лидка, малодушная, делала вид, будто бы не видит…

Они стояли среди поля, а Ворот не было. Нигде. Становилось тепло, на землю летели куртки и шапки, и свитера; воздух над полем дрожал. Со стороны холмов накатывался горячий ветер.

Лидка сидела на собственной расстеленной куртке. Ей давно хотелось в туалет, но туалета не было, а людей вокруг толпилось, как на центральной площади в праздник.

Небо было нехорошего красно-фиолетового цвета. Будто кровоподтек.

До объявленной «непосредственной воздушной угрозы» оставалось часа два. По расчетам хриплого радио. А может быть, гораздо меньше – фиолетовое небо уже не однажды вспыхивало, перечеркнутое следом горячего падающего камня…

Где-то там извергались вулканы. Где-то поднималось цунами. Где-то горела нефть.

Здесь, на поле, было тихо и душно. Накатывалась жара. Тимур вслед за другими парнями разделся до пояса, и зря, потому что поверх его рельефных мускулов подергивалась бледная, пупырчатая гусиная кожа.

– Внимание, – устало сказал приемник. – Слушать всем. Данных об образовании Ворот не поступало. Внимание на Большой Лучевой трассе – возможна термическая опасность с северо-запада…

Толпа вокруг зашевелилась.

– Уходить…

– Ворота…

– Нет Ворот, ты же видишь…

Лидка слушала, прикрыв глаза.

Ворота появляются близ людских поселений. Вокруг города их должно быть больше.

Дальше – меньше.

Но пока нет нигде.

Нигде.

Пляшет факелом парень-стеклодув…

«Термическая угроза с северо-запада»…

Наваливается раскаленное облако.

Воды. Плюхнуться бы в чистую водичку и полежать в набегающей волне…

Бред. Бред от духоты и усталости. И от страха.

В фиолетовой полутьме она нашла мамину руку:

– Ма… Я такая дура была. Прости.

– Лидка, ты чего?!

Ей вспомнился мамин день рождения. Тот самый, на который она не купила цветов, зато влипла в скверную историю. В качестве подарка.

– Лидка… успокойся. Соберись… Немножко осталось…

Немножко.

Лучше бы им свалился на голову упавший вертолет. Лучше… чем…

Жара. Пекло.

Все, все погрязли во грехе, и кто знает, смилуется ли Он на этот раз и откроет ли спасительные Врата, чтобы дать человечеству еще один шанс…

С неба опустится огонь. Из моря выйдут чудовища. Все как обычно.

Только Ворот не будет.

Мама положила ей на лоб смоченную в уксусе тряпочку. Откуда здесь уксус? Мама знала… припасла… на всякий случай…

– Ты поспи пока, Лида. Вон Яна спит… Поспи. Мы тебя разбудим.

Разбудит огонь, валящийся с неба. Разбудит навсегда.

* * *

Радио затрещало снова. Затрещало на грани яви и бреда:

– Всем. Всем. Зарегистрированы Ворота. Зарегистрированы ВОРОТА! Координаты для находящихся на Северной трассе… Координаты для находящихся на Обводной… На Большой Лучевой… На побережье…

Ее подхватили с земли. Еще секунда – и всех лежащих затопчут.

– Руку! Руку!! Это близко… Мы успеем. Все должны успеть. Все будет…

Лидка уже не понимала, к ней ли обращены слова, или сама она говорит их кому-то. А может быть, и то и другое.

– Девочки! Тимур! Ну же! Ну!!

Потемнело в глазах.

…Поле стояло почти вертикально. Поле было неровное, в колеях и рытвинах, на бегу так легко подвернуть ногу. Поле подернуто было редким горьким дымом, и казалось, что люди бегут по колено в вате.

А потом Лидка увидела Ворота.

Они не были похожи на свои изображения, на описания в рассказах очевидцев. Они не были ни красивыми, ни величественными. Они были безлики, как безлика больничная дверь, крашенная белой масляной краской. И они не были даже особенно большими.

На бегу Лидка поняла, на что это похоже. Так выглядит вход на станцию скоростного трамвая, только не в центре, а на окраине.

Со всех сторон к Воротам бежали люди. Миг – и Ворота исчезли, заслоненные потными прыгающими спинами.

Яна тонко завизжала. Нога ее все-таки подвернулась на кочке; она визжала, как подстреленный заяц. Лидка никогда не была на охоте, и сравнение было чужое, книжное, отстраненное.

Отец подхватил Яну на спину. Натужно крикнул Тимуру:

– Лидка!

Лидка увидела протянутую к ней руку брата. И потянулась ему навстречу, но в этот момент налетели сзади, толкнули ее далеко вперед, в спину ей ударил отчаянный крик мамы:

– Беги сама! Не оглядывайся! Беги!

Она побежала.

Спереди была чья-то спина. Сзади было чье-то дыхание. Справа и слева двигались чьи-то острые локти. Неба не было – головы, головы, головы, будто Лидка заблудилась в густом лесу. Выигрывает тот, кто выше ростом, у кого длинные ноги…

И тот, кто очень хочет жить.

Шипение над головами. Крик. Удар, дрогнула земля. Лидка ни о чем не думала.

Сполохи. Под ногами что-то мягкое, Лидка успела подпрыгнуть, не споткнуться.

Мама! Мамочка!

Она бежала, втиснутая в толпу, вбитая в толпу, будто колышек. Она не могла оценить красоты и величия происходящего.

Массы людей текли, как студень, со всех сторон и к одной цели; к той же цели спешил, взрывая землю гусеницами, одинокий броневик ГО. Неведомо, чего он хотел добиться, оказавшись у Ворот раньше толпы. И осталось неизвестным, потому что броневик не успел.

И те, бегущие в первых рядах, не успели тоже. Столкновение; первые несколько секунд у тяжелой боевой машины было все преимущество перед пешими беззащитными людьми, но волна, катящаяся по полю, уже не была толпой. Не была множеством людей, пусть даже обезумевших, пусть даже борющихся за жизнь.

Она была иным. И перед силой этого нового существа броневик был не мошкой даже – пылинкой. Его опрокинуло, перевернуло, и только тогда текущее по полю существо инстинктивно прянуло в разные стороны, обтекая препятствие, обволакивая его отжившей плотью, а потом и накрывая собой…

Лидка не видела. Ее больше не было. Была частичка колоссальной энергичной амебы.

У самых Ворот разные части текущего существа столкнулись. Столкнулись, выбросив вверх волну тел, сплелись и хлынули в спасительный проем, все быстрее и быстрее, движение наладилось, хрустели ребра, но текущее существо не умело ощущать боль.

Быстрее… Быстрее…

Небо полыхало. Существо на равнине инстинктивно отсчитывало последние отведенные для спасения минуты.

После того как срок истечет, небо расступится, не желая больше удерживать клубы огня и удушливого газа.

Кто не успел, тот проиграл навсегда. Существо на равнине знало это – помнило памятью предков, и потому так быстро втягивались рассыпанные по полю ложноножки.

В Ворота!

…Лидку уже несло. Она почти не касалась ногами земли; не ощущая боли в плечах и ребрах, она пыталась дышать. Только дышать. Хоть один раз еще вдохнуть! Хоть раз!

Существо на равнине становилось все меньше и меньше. Втягивалось в Ворота, как втягивается в водосток пенная после стирки вода.

Лидка потеряла сознание, но не упала, стиснутая теми, кто бежал рядом.

А потом и для них все исчезло.

Спасительная тьма Ворот.

* * *

Наверное, у всех у них действительно был шанс успеть. Потому что прошло не меньше часа, прежде чем ударил с неба огонь – и затрещала, сгорая, вязкая слякоть на опустевшей равнине.

Глава 5

Она шла, сунув руки глубоко в карманы куртки.

Было холодно. Опять сырая весна.

Вдоль скамейки, отремонтированной, достроенной новыми досками, стояли штук шесть детских колясок. Из них половина новых. Надо же, уже и коляски выпускают, быстро развернулись…

– Привет, Лида! – сказала Светка с четвертого этажа, румяная, непривычно располневшая. Ее мальчику вчера исполнился месяц.

– Привет! – Лидка помахала рукой. В рукав тут же нырнул холодный ветер; Лидка поежилась, снова сунула руку в карман, да так энергично, что маленькая дырочка на расползавшемся внутреннем шве сделалась больше.

Дыра в кармане, надо же.

Соседки болтали, не обращая внимания на Лидку. К шестерым молодым мамашам подсела одна мамаша потенциальная; двойня у нее, что ли, будет, но широкое пальто едва сходится на чудовищном животе…

На улице Лидку догнало солнце. Выскочило, как бандит из засады, сунулось в каждый угол, в каждую щель, осветило бледные лица прохожих – в основном женщин на разной стадии беременности. Прыгнуло в коляски – и новое поколение зажмурилось, сморщило красные личики, самые старшие потянулись, высвобождая из-под одеял короткие руки в крохотных варежках…

Лидка подняла голову и глубоко вздохнула.

До чего осточертел запах пеленок. Вся кухня завешана сохнущей тканью. У Тимура девочка, жену Тимура зовут Саня, и Лидка более чем уверена, что брат познакомился с ней за неделю до свадьбы. Теперь Тимур бранится с женой и, забываясь, иногда называет ее «Яна»…

Лидка закусила губу. Побрела дальше, глядя под ноги.

Янка, Янка. Янка, ворчливая, вечно отбиравшая Лидкины игрушки. Осталась там, в том цикле. На той равнине. Перед теми Воротами. Не уберегли. Всех не уберечь…

Мысли о Яне почти не приносили боли. Текли привычно. Тимур назвал Яной свою дочь, а у мамы, похоже, будет мальчик. Интересно, как она его назовет?

Отец в последнее время ну прямо-таки расцвел. Хоть приходит с работы полумертвый, но при едином взгляде на мамин живот ну прямо весна с человеком, весна и грачи прилетели… С Лидкиной точки зрения, ничего красивого нет в этих животах. Уродство. Ну ничего, вот родит мама, и Тимур будет нянчить одновременно дочку и братика.

Она миновала угол дома, и ветер подул с новой силой. Лидка подняла плечи, повернулась к ветру спиной, защищаясь от особо стервозного порыва. Мама не раз намекала, что с маленьким братиком ей понадобится Лидкина помощь. А Лидка намекала в ответ, что на нее в этом деле лучше не рассчитывать.

Она прошла мимо строительства. И еще одного. И еще одного дома, отстроенного еще осенью. Новенькие рамы, новенькая крыша, только нижние этажи старые, кирпич потемнел от времени и кое-где закопчен.

К лету обещают окончательно отстроить скоростной трамвай. А пока приходится добираться как попало, хоть на попутках…

Лидка вышла на перекресток и подняла руку. Машина остановилась тотчас же.

– В центр? Садись.

За рулем был парень, чем-то похожий на Тимура. Впрочем, это в том цикле принято было говорить – «парень». В этом цикле говорят – «мужчина».

– По магазинам? – Парень вел машину небрежно, и настроение у него было отличное. Самое время поговорить.

Лидка покачала головой:

– В гости. К жениху.

Вот так. Универсальная фраза. А иначе – Лидка отлично знала! – сразу же становятся возможны варианты. «У тебя уже муж есть? Ты такая симпатичная женщина…»

Потому что и Лидка в этом цикле автоматически потеряла право именоваться девочкой или девушкой. Она женщина, а что ей едва стукнуло семнадцать – мало кого волнует.

Плохо быть поздним ребенком.

Как там говорила мама? «Подумай, Лида. Детородный период такой короткий, оглянуться не успеешь, а он уже прошел, и тогда уже не забеременеть, ты же учила физиологию… И останешься бездетной. Может быть, не стоит ждать? Посмотри, все твои одноклассницы…»

Лидка поморщилась, как от боли. Даже веселый водитель спросил озабоченно:

– С тобой все в порядке?

Привычная заботливость. Любой женщине может стать плохо на улице или в магазине, и сразу же орды доброхотов: «С вами все в порядке? Позвать врача?»

– Вот здесь, – открывая дверцу, Лидка сунула парню в руку смятую бумажку. Вышла под знаком «Остановка запрещена», благо милиции поблизости не оказалось.

«Папа, а ты всегда переходишь дорогу на зеленый свет?» Давно, тысячи лет назад Славка ерничал, провоцируя Андрея Игоревича, тогда еще живого, спокойного, надежного…

Дом Зарудных сохранился полностью. Его пощадили подземные толчки, на него не упал горящий вертолет, его не опалило небесным огнем и не накрыло метеоритным обвалом. Даже, говорят, некоторые стекла остались целы…

Лидка вошла в знакомый подъезд.

Будку консьержа давно убрали. На освободившемся пространстве стояли все те же коляски – плетеные, клеенчатые, красные, синие и цветные. Пока что в элитарном доме – сумятица и теснота; лет через пять с домом начнут разбираться. Кого оставить, кого – в новостройку…

Лидка позвонила у входа. Три раза, как и было условлено. Дверь открыл Славка; в нос ударил все тот же запах сохнущих пеленок.

В бывшей зарудновской квартире обитали сейчас четыре семьи с тремя младенцами. Славка с Клавдией Васильевной жили в кабинете Андрея Игоревича; Зарудная нигде не работала, Славка нигде не учился. Андрей Игоревич оставил им некоторую сумму на страховом счету – пока что на жизнь хватало. Если это можно назвать жизнью.

Славка зарос неопрятной щетиной. Одет был в неопрятный спортивный костюм и столь же неопрятные тапки. Глаза воспаленно блестели. Нехороший блеск, подумала Лидка.

– Когда ты в последний раз выходил на улицу?

Славка махнул рукой:

– Проходи…

Просторный коридор, голые стены. Зато в кабинете – не развернуться, сюда стащили и собрали мебель и вещи, которые не удалось продать. Один архив, уложенный в картонные ящики, образовывал башню почти до потолка.

Лидка огляделась. Клавдии Васильевны не было в комнате. Славка опередил ее вопрос:

– Мама на кухне. Лид, она переезжать хочет.

– Куда? – механически спросила Лидка.

– В пригород. В двухкомнатную… Потому что нас все равно здесь не оставят. Дом-то ведомственный…

В голосе Славки была самая настоящая боль. Он здесь вырос. Это его дом. Каждая половица помнит погибшего отца. Переезд – новая потеря…

– Слава, – сказала Лидка самой себе непривычным, очень взрослым голосом. – Новый цикл – новая жизнь. Ты детей-то заводить думаешь? Или копаться будешь три года, как Бедная Анна?

– Как кто? – тупо спросил Славка.

– Классику читать надо, – сказала Лидка, довольная хотя бы тем, что удалось отвлечь его. – И побрейся. Смотреть противно.

Славка отвернулся:

– Будешь смеяться… Вчера этот Ретельников приходил, то же самое сказал слово в слово. Смотреть, говорит, противно. Я и говорю – не смотрите, я вас в гости не звал…

– Какой Ретельников? – спросила теперь уже Лидка.

– Толстый, – Славка вздохнул. – Гэошник, который с отцом вроде как дружил.

Лидка нахмурила брови, пытаясь припомнить толстого гэошника. Что-то смутное – толстый и печальный. Иди, девочка, учись хорошо.

Она усмехнулась. Тогда еще считалось, что она должна учиться. В новом цикле толстяк сказал бы – иди, девочка, рожай поскорей…

– Чего ему надо-то было?

Славка пожал плечами:

– Так… По старой памяти.

Приоткрылась дверь. В щель боком протиснулась Клавдия Васильевна с горячим котелком в руках:

– А, Лидочка…

Лидка открыла рот, чтобы сказать «здрасьте». Но поздороваться не успела.

Клавдия Васильевна вытянула руки, стараясь держать котелок подальше от себя. Шагнула, не глядя под ноги, и запнулась, кажется, о выступающий уголок настольного хоккея. Вскрикнула, отпрыгнула от валящегося из рук котелка и налетела спиной на башню из картонных ящиков.

– Держи!!

Башня накренилась медленно, как в дурном сне. Рухнула, разбив стекло на журнальном столике; пустой котелок все еще плясал, позвякивая, в луже борща, а по комнате уже свободно летали разнокалиберные бумаги – какой-то из картонных ящиков, вероятно, верхний, лопнул от удара и с силой выбросил из себя содержимое.

В коридоре зашлепали тапки. Загалдели голоса:

– Что случилось?

– Клавдия Васильевна, что у вас?

Дверь приоткрылась, обнаруживая молодые, незнакомые Лидке лица. Этим дамочкам повезло – хоть их дома и пострадали, но страховой полис оказался достаточно внушительным, чтобы погорельцы могли претендовать на новое, весьма приличное жилье.

Где-то в глубине квартиры, там, куда Лидка так и не попала ни разу, заплакали в два голоса младенцы.

Клавдия Васильевна была так расстроена, что молча, не глядя на соседок, вышла из комнаты. Славка некоторое время постоял, потом наклонился и стал собирать бумаги; Лидка последовала его примеру.

Сколько же труда потребуется, чтобы водрузить коробки обратно! У Славки одного не хватит силы. Придется просить у дворника стремянку… Просить постылых соседей, чтобы помогли…

– Слав, принеси тряпку. Надо лужу затереть.

Славка вышел, не споря. Лидка собирала разлетевшиеся листочки.

Лопнула, как назло, коробка с личной перепиской. Когда Лидка работала с архивом, эти письма читать ей запрещалось – только выписывать в тетрадку номер и дату. И она не нарушала запрета. Почти.

«Дорогая Клавушка, ромашка моя ненаглядная, когда я снова вас увижу?! Славка, наверное, не узнает меня; ты пишешь, он уже пытается ходить…»

Превозмогая соблазн, Лидка сунула письмо глубже в конверт. Подняла глаза, встретилась взглядом с портретом Андрея Игоревича. Нехорошо читать чужие письма. Особенно если от них наваливается тоска. А ведь новый цикл – новая жизнь…

Эти, гэошники, в свое время просматривали и личные письма тоже. Лидка видела – равнодушный такой тип в перчатках сидел вот здесь, в кабинете, под портретом, и перекладывал конверт за конвертом. Нет, читать не читал – времени, видно, не было…

– Бумаги упали, – сказал кому-то Славка за приоткрытой дверью. – Что? Нет, это ты будешь выкидывать свои шмотки, а я папины документы все-таки оставлю, можно? Разрешаешь?

И сразу, без перехода:

– Лид, я тряпку принес…

Лидка сидела под столом, пытаясь вытащить из щели старый, расклеившийся конверт. Как он туда ухитрился влететь – пес его знает.

– Тряпку? Сейчас…

В руке у нее оказался листок бумаги, желтый и исписанный ученическими каракулями: «Дорагой папачка! Я делаю все твои упражнении, уже научилси нырять…»

Из-под одного листка вылетел другой. Гораздо более жесткий, белый, покрытый плотным печатным текстом. Принтер.

Под столом было темно. Лидка машинально поднесла листок к глазам.

– Вот елки-палки, – бормотал Славка, пытаясь затереть аппетитно пахнущую лужу. – Весь ковер в борще…

«Сограждане!»

Лидка вздрогнула. Ей показалось, что она слышит этот голос. Спокойный, уверенный, такой узнаваемый.

«Сограждане, парламентская комиссия по делам апокалипсиса уполномочила меня…»

– Что ты там делаешь? – грубовато спросил Славка. – Заснула там, под столом?

– Конверт потерялся, – соврала Лидка неожиданно для себя. И это вместо того, чтобы выпрямиться и спросить у полноправного наследника: «Посмотри, что это?»

– Брось… Иди сюда, помоги.

– Иду…

«…задевает интересы всей правящей верхушки, всех наших всенародно избранных, предавших свой народ руководителей… В Декларации прав человека записано: каждый человек имеет право знать о появлении Ворот в ту же секунду, как эти сведения становятся доступными верховному штабу ГО. Довожу до вашего сведения, что правительством нашей страны вот уже много циклов практикуется…»

Снова открылась дверь. Под столом отчетливо потянуло сквозняком.

– Слава… – глухо сказала Клавдия Васильевна. – Брось эту тряпку. Помоги мне найти нитроглицерин…

Лидка притихла под столом, как будто ее и не было.

«… практикуется так называемое „условленное время“; это время, проходящее между первым сигналом о появлении Ворот и сигналом, оповещающим население. Это время колеблется от получаса до полутора часов, за это время специальный контингент доставляется к свободным Воротам и спокойно, с комфортом эвакуируется… Список спецконтингента держится в глубоком секрете, но каждый из вас спокойно может воссоздать его, просто перечислив имена крупнейших чиновников, начиная с Президента и заканчивая…»

Она сложила бумажку, но не стала прятать в один конверт с письмом «дорагому папачке». Скорее всего, этой бумажке там не место. Скорее всего… но тогда как она там оказалась?!

Когда она выпрямилась, щеки ее были цвета молодой свеклы. По счастью, такой цвет лица можно было объяснить неудобной позой – скорчившись, под столом…

«Ты же помнишь, Лида, что ни один документ, даже самая мелкая бумажка не должна быть вынесена за порог… Ты же понимаешь, Лида…»

– Вот, тут письмо одно затерялось… Слава, возьми.

И она протянула Славке желтый конверт с ученическими каракулями.

А под свитером, за поясом джинсов, предательски хрустнула жесткая белая бумага. Как показалось Лидке, на весь дом. Странно, что ни хмурый Славка, ни бледная Клавдия Васильевна ничего не услышали.

* * *

Клептоманка…

Зачем она это сделала?

Низачем. Интуитивно.

Утверждая и свое право на наследство Андрея Игоревича. Свое призрачное, никогда не существовавшее право.

А что особенного? Ничего особенного. Она прочитает и вернет. Незаметно сунет в ящик, к примеру, стола.

«Многолетние исследования только подтверждают то, что лежит на поверхности. Ворота появляются, чтобы пропустить в себя всех живущих людей. Пространства Ворот достаточно для полной эвакуации без потерь. От нас, сограждане, зависит, как нам уходить – либо оттесняя и топча друг друга, либо с достоинством, поддерживая слабого, не поддаваясь панике… Так называемое «условленное время» – позор нации, предательство со стороны правящей партии. Пришло время назвать предателей предателями, сломать порочную «условленную» систему, признать первой и достижимой целью апокалипсис без потерь! Каждый человек должен узнавать об открытии Ворот сразу же после их обнаружения. Каждый человек должен помнить, что Ворота – экзамен для цивилизации, Ворота открыты для всех, Ворота – для всех, мы – едины…»

Лидка брела, глубоко засунув руки в карманы куртки, а в ушах ее снова и снова звучал подчеркнуто спокойный, глубокий голос. Спокойный, но не равнодушный.

«Ворота открыты для всех!»

Безмозглая амеба на широкой равнине. Перевернутый броневик. «Условленное время».

Жалко Яну.

Они стояли и сидели посреди пустого поля, пили чай из термосов, сверху наваливалась жара… А в это время Ворота уже стояли открытыми, и время текло, щелкало, бежала стрелка на чьем-то бесстрастном хронометре. И бедная обессиленная Янка еще не знала, что жить ей осталось два часа.

Лидка сжала кулаки. В кармане куртки хрустнула потревоженная бумажка.

Андрей Игоревич гулял с ней по опустевшему зоопарку, а за пазухой у него была бомба. Любовно приготовленная, с уже дымящимся запалом; телевыступление, текст которого был уже написан. Разоблачение. Ох, какой был бы взрыв!

Вот только взорвать не удалось. Опередили. Убили пиротехника и отстригли запал, и бомбу изъяли… Впрочем, бомбой она была именно в руках Зарудного. В чьих угодно других руках – петарда, шутиха, не больше. Смутные слухи про «спецворота» ходили и раньше, всегда ходили, только никто не брался определить в них процентное содержание правды…

– Добрый день… девушка. Мне кажется, я вас где-то видел.

Лидка обернулась. Парень улыбнулся, ничуть не смущаясь ее хмурым видом:

– У вас есть время? Я приезжий, хотел бы убить где-нибудь часа два… Здесь где-нибудь есть кафе?

Лидка смерила его с головы до ног. Щуплый, невысокий, куртка с чужого плеча и джинсы с чужой, так сказать, задницы. Стандартный «страховой комплект», наверное, еще лет пять по улицам будут ходить люди в поношенных «страшилках». Лидке еще повезло – их дом устоял, и даже шмотки в железном ящике почти не пострадали…

– Может быть, ресторан? – предложил парень, не без основания полагая, что оборванцу в «страшилке» следует быть нахрапистым.

Лидка огляделась. Они стояли почти в самом центре города, кругом полно было и кафе, и ресторанов, и ярких вывесок, вот только место, куда она собиралась послать незнакомца, вывески не имеет – стесняется…

Она уже открыла рот, но в последний момент удержалась.

– Пошли в музей.

– А? – Парень заулыбался активнее.

– В музей естественной истории, – отчеканила Лидка, как на экзамене. – Вот вход, видишь? Две каменюки по бокам.

Парень послушно посмотрел вслед за ее рукой. Неуверенно кивнул:

– А может, все-таки кафе?

Лидка повернулась и пошла по направлению к музею. Парень тут же ее догнал.

– Тебя как зовут? – спросила она на ходу.

– Андрей…

Она резко сбавила шаг. Посмотрела на него недоверчиво:

– Точно? Не брешешь?

– С чего бы? – справедливо возмутился парень.

– А меня зовут Яной, – сказала Лидка, глядя прямо перед собой.

– Яна? – обрадовался Андрей. – Какое красивое имя…

– Да уж…

Она милостиво позволила новому знакомому купить два билета, тем более что цена их оказалась смешной даже по нынешним временам. Посетителей было мало; музей не реставрировали со времен апокалипсиса, окна подернуты были, словно веками, закопченными железными шторками. Пройдет еще лет пять, и сюда потянутся вереницы первых маленьких почемучек; детсадовцы старшей группы будут разевать рты, глядя на отреставрированные картинки и отремонтированные муляжи, все это будет, но не сейчас, сейчас старшая группа надсадно орет и мочит пеленки…

– Ты где учишься, Андрей?

– Я работаю. – Он улыбнулся. – Буду работать. На судостроительном. Из Носовки, по лимиту…

Лидка подумала, что он симпатичный. Что он не такой наглый, как показалось вначале. Что он не врет и не рисуется, а искренне верит, что впереди большая счастливая жизнь, он устроился в городе, теперь осталось быстро жениться и клепать попеременно то железо, то детей.

– А я историк. – Она сунула руки еще глубже в карманы, хотя это, казалось, было уже невозможно. – Хочешь, экскурсию проведу?

Андрей нерешительно улыбнулся. В его планы экскурсия не входила; сегодня ему повезло, ему прямо на улице попалась ничья женщина, следовало, не теряя времени, выкладывать козыри. Ношеная «страшилка» – не козырь, судоремонтный – не козырь, а козырь, вероятно, сам Андрей, добрый и покладистый, веселый и неприхотливый, и, что самое главное, в постели совершенно непревзойденный, барс, лев, машина любви.

– Это недолго, – сказала Лидка, улыбаясь в ответ. – Ты ведь первый раз в городе, да? И не был в нашем замечательном музее?

Андрей сглотнул, смешно, как тощая ворона. Во всяком случае, Лидке казалось, что вороны глотают именно так.

– Посмотри сюда. Нет, не туда, там начало осмотра, ничего интересного. Красивые камушки? Мне тоже нравится. Тут на картинке – первобытная рыба, это ты в школе проходил… Ничего, что я на «ты» к тебе? Вот они вылезли на сушу. Нет, пока еще не дальфины – жизнь выбралась на сушу, отряхнулась и пошла себе дальше… Там скелет какой-то твари, вроде динозавр плотоядный. На задних лапах бегал и жрал все, что движется. Вот в этой витрине – муляж первобытного человека. Жили они трудно, но апокалипсисов тогда не было. Только пугали друг друга – вот, мол, скоро конец света, у-у-у!

Андрей чуть отстранился и глядел на нее с испугом – не иначе, раздумывал, а не стоит ли отменить мероприятие и не дать ли деру, списав стоимость входных билетов на побочные, не оправдавшие себя расходы.

– Не бойся, – Лидка засмеялась. – Про эволюцию и последующий ход истории я тебе травить не буду. Пойдем сразу на третий этаж…

И, ухватив парня за руку, потащила едва ли не волоком.

– Вот. – Лидкино дыхание сбилось, на щеках проступил румянец. – Вот место, где сбылись опасения человечества. И надежды сбылись тоже. Расцвет науки и техники, первые космические полеты, первые ядерные испытания… И первый апокалипсис, так его растак, и первые Ворота. Видишь?

Андрей послушно кивнул. Ворота были выполнены в пропорции один к трем, через них любознательный посетитель попадал в следующий зал.

– Очень похоже… – Лидка подошла к стилизованной стенке, постучала, презрев обязательную табличку «Руками на трогать», провела ладонью по приятной серебристой поверхности. – Очень похоже… Наверное, и ночью фосфоресцируют, как настоящие. Светятся то есть. Да?

Андрей развел руками:

– Слушай, Ян, я тут в общежитии, в общем, недалеко живу, в комнате один пока, сосед уехал на выходные, хочешь, зайдем ко мне, коньячку попьем?

– Откуда у тебя коньяк? – механически спросила Лидка.

Андрей хитро улыбнулся:

– Из «страховочки». Мне положено, я сирота…

– Тебе за погибших родителей коньяком заплатили? – спросила она резко. Слишком резко. Андрей отшатнулся, побледнел:

– Ты… что? У меня… еще в том цикле… детдомовский я, понятно?

Он хотел уходить, но Лидка поймала его за рукав:

– Прости… прости. Ты тут ни при чем. Прости меня. С этих сволочей станется… Они первые узнали о Воротах… и никому ничего не сказали. Сами влезли, вразвалочку, с поварами и денщиками, с женами и внуками, так между собой условились, потому и «условленное время»… А потом уже, потом – сказали нам. И мы побежали… И я не успела. Меня затоптали насмерть. Меня нет.

Андрей хотел что-то сказать, но поперхнулся и закашлялся. Кашлял мучительно, отступая, в кратких промежутках между приступами поднимая на Лидку глаза и глядя на нее, как детсадовец на чучело динозавра.

– Не веришь? – Лидка усмехнулась. – Спроси кого хочешь. Яна Сотова погибла во время апокалипсиса… вернее, во время эвакуации. Потому что вот.

Она вытащила из кармана твердую и белую, сложенную в восемь раз бумагу. Но Андрей не стал дожидаться, пока Лидка разгладит на колене непроизнесенную речь его тезки.

Он повернулся и быстро пошел к выходу.

Из дальнего угла таращилась полненькая пожилая смотрительница.

* * *

Славка молчал и смотрел, как побитая собачонка.

На кухне возились мама и Саня, жена Тимура. За стеной плакала Яна, новорожденная Лидкина племянница. Она всегда плачет. Днем и ночью. Как они только выдерживают?!

Славка впервые пришел к Лидке в гости. Впрочем, «в гости» – сильно сказано. Где же стол, чай, торт, интеллектуальная беседа? Где вежливое любопытство родственников?

Любопытства не было, была оценка. Этот? Ах, тот самый Слава Зарудный? Ничего, подойдет…

По счастью, Лидка еще сохранила за собой право на отдельную комнату. Ее счастье; Славке повезло меньше, именно потому Лидка рискнула привести его сюда – мимо скамейки с молодыми любопытными мамашами, от которых ничто-ничто не может укрыться. Ладно, пусть болтают.

Проведя Славку в свою комнату и заперев дверь, Лидка без объяснений развернула перед ним распечатку с текстом несказанной речи. И пока Славка читал, шевеля губами, – сидела на подоконнике и ждала, болтая ногой, глядя в небо.

И вот теперь Славка молчал – и смотрел, как побитая собачонка.