Магия Терри Пратчетта. Биография творца Плоского мира

Терри отнесся исключительно серьезно к роли детского писателя, посвящая часы своей и без того напряженной жизни сочинению историй. Особое восхищение вызывает тот факт, что у стажера, которому приходилось учиться и исполнять текущие обязанности, оставалось совсем немного свободного времени. Истории Дядюшки Джима были столь же важной частью обучения Терри Пратчетта, как и уроки журналистской профессии. У него появилась еще одна возможность отточить свое мастерство, и на этот раз не имелось наставника, кроме собственного воображения и произведений любимых писателей. Как и многие другие разделы газеты, предназначенные для взрослых, «Детский цикл» являлся горном, которому требовался постоянный приток топлива, и Терри каждую неделю приходилось выдавать новые истории. Он сочинил более семидесяти сказок для Bucks Free Press, а когда карьера привела его в Western Daily Press и, позднее, в Bath and West Evening Chronicle, продолжил писать для детей, а также создавать юмористические рассказы для взрослой аудитории.

«Детский цикл» показал, что Пратчетт мог выбирать в своих литературных трудах самые разные направления^[60]. «Истории о людях ковра» стали вполне серьезным произведением в приключенческом жанре, несмотря на наличие небольшой толики юмора, но в остальных его творениях юмор постоянно оказывался на первых ролях. Почти во всех его историях присутствовали глупости разной степени, по большей части забавные, но иногда предельно дурацкие. В них видно, как молодой писатель дает себе волю, но в другие моменты твердой рукой направляет повествование вперед. Среди его ранних рассказов была история про профессора Уэлка, ученого, мечтавшего отправиться на Марс, и «Тропнесианское вторжение в Англию», единственный плод совместных трудов Терри с Эдом Джеймсом.

К февралю 1966 года Пратчетт остановился на дерзком и глупом тоне, полном игры слов и намеков, что являлось результатом частичного влияния Спайка Миллигана и «Гунов»^[61], а также журнала Punch, но главным образом его собственного воображения. «Охота на Сморка»^[62], как ее позднее назвали, рассказывает историю полковника Веста, «охотника на мелкую дичь», который возглавляет экспедицию, отправившуюся на поиски никем прежде не виденного существа, получившего имя Сморк. Охотничий отряд состоял из девяноста одного человека с самыми разными умениями, специально подобранных для экспедиции. Их дорога проходила по джунглям (где было полно зарослей тапиоки), и постепенно весь отряд начал чихать, и тут встреченный ими сборщик тапиоки сообщил, что «сморк» – это местное слово, обозначающее простуду, и все они умудрились простудиться. Вот такая глупейшая история, типичная для раннего юмора Пратчетта.

Истории «Детского цикла» связаны между собой несколькими повторяющимися темами и событиями. Многие из них происходят в вымышленном городе-ярмарке средней Англии под названием Сплинбери, позднее Пратчетт выбрал его в качестве места действия трилогии для подростков: «Только ты можешь спасти человечество», «Джонни и мертвецы»^[63] и «Джонни и бомба»^[64]. В образе Сплинбери Пратчетт показал типичный небольшой городок, так хорошо знакомый его читателям, сотворив черный холст для фантастически странных понятий. Жители Сплинбери пекут гигантские рождественские пироги и занимаются необычными видами спорта вроде «танца с яйцами» – два танцора выходят на боксерский ринг и пускаются в пляс, стараясь не наступать на яйца. У них есть парк со множеством статуй викторианских премьер-министров, которые оживают по ночам и перемещаются на автобусах по времени, или с помощью путешествующего по времени телевизора. Мало того, город обладает богатой историей очень глупых людей, оставивших след в столетиях.

Другой небольшой темой является «Британский Дикий Запад»: серия рассказов, действие которых происходит в уэльском пограничном городке под названием Лланданффванфафегеттапагого, что отсылает к настоящей деревне с названием Лланвайрпуллгуингиллгогерихуирндробуллллантисилиогогогох^[65]. Исходное допущение Пратчетта состоит в том, что в Британии есть свой «Дикий Запад», расположенный как раз на границе между Англией и Уэльсом. Угольная лихорадка, а не золотая, превратила Лланданффванфафегеттапагого в быстро растущий пограничный город со всеми характерными чертами Дикого Запада. В точности как в серии про Плоский мир будут низвергнуты метафоры фэнтези (а также Шекспир, фольклор, мифология, опера, волшебные сказки, Голливуд, рок-музыка, Китай, Австралия, Древний Египет, Древняя Греция, религиозные догмы, расизм, патриархальный строй и множество других понятий^[66]), истории «Дикого Запада Уэльса» стали посланием Пратчетта западному жанру, все еще сохранившему свое влияние в середине шестидесятых годов двадцатого века в таких сериалах, как «Бонанза» (Bonanza), «Сыромятная плеть» (Rawhide) и «Дымок из ствола» (Gun Smoke), которые регулярно показывали в самое лучшее вечернее время.

Здесь есть шериф, который приезжает в город, но он обычный английский бобби в полицейском шлеме, известный как «самый быстрый умелец с дубинкой к западу от реки Северн». Ковбои тут «овечьи парни», на смену лошадям пришли велосипеды, а угрюмые преступники носят такие имена, как Дай Эванс, Дай Оррибли и его брат Дай Ту. Читатели «Детского цикла» были прекрасно знакомы с избитыми выражениями вестернов и Уэльса. Шутки, возникающие во время конфликтов, не отличаются тонкостью, но забавно наблюдать, как Пратчетт поигрывает своими пародийными мышцами.

Но завораживает в этих историях – если забыть о том, как они хороши для детей, и о контексте их возникновения – эмбриональная форма множества идей и техник, вновь появившихся в более поздних книгах Пратчетта. Сюжеты «Людей ковра» и «Угонщиков» берут начало именно здесь, а сержант Баньян из Лланданффванфафегеттапагого воспринимается как предтеча коммандера Ваймса из Плоского мира, одинокий голос здравомыслящего правосудия в мире, постепенно сходящем с ума.

Мы также видим, что Пратчетт нащупывает свой путь во вселенной имен и звуков; Ринсмангл, гном из универмага, напрямую связан с его первым по-настоящему удачным персонажем, волшебником Ринсвиндом, появившимся десять лет спустя после крошечного человечка, в честь которого он получил свое имя, в «Цвете волшебства» 1983 года. Слово «Огг» становится фамилией огра задолго до того, как в романах Плоского мира возникнет вспыльчивый закадычный друг матушки Ветровоск, а цвет самой магии, «зеленовато-пурпурный» октарин, описывается в истории, где магия превращает землю в «пурпурно-зеленую». С самого начала своей литературной карьеры Пратчетт ниспровергает жанр фэнтези. Волшебники появляются уже в его ранних произведениях^[67], в одной из первых историй, написанных в Bucks Free Press, где сам Мерлин участвует в чудесном приключении времен короля Артура^[68]. Почтенные, в остроконечных шляпах и довольно глупые маги, хорошо знакомые поклонникам Плоского мира, стали частыми гостями в работах Терри, начиная со смешного волшебника по имени Фоссфиддл, искателя приключений, у которого постоянно возникали проблемы с семимильными сапогами-скороходами, из рассказа 1966 года, позднее напечатанного в сборнике «Драконы в Старом замке»^[69].

Хотя Фоссфиддл и незначительный персонаж, он становится типичным волшебником Пратчетта, основой, от которой он очень редко отходил за все пятьдесят лет творчества. Волшебники обладают огромными знаниями, но лишены здравого смысла, а магия является крайне ненадежным способом что-то сделать и часто создает куда больше проблем, чем способна решить, в частности, Фоссфиддл случайно превращает дверь в розовую меренгу в «Драконах в Старом замке», или Ринсвинд из «Интересных времен» два десятилетия спустя переносится на таинственный континент ХХХХ (террор инкогнита), когда его коллеги пытаются вернуть его домой. Разумеется, в этих историях не обошлось без повсеместного использования остроконечных головных уборов.

Даже если в сказках не действуют ведьмы или волшебники, они узнаваемы в будущих произведениях Пратчетта. В центре большинства его историй всегда присутствует моральный кодекс по Пратчетту: думай о себе, но работай вместе с другими, проявляй воображение, однако не рассчитывай на кратчайший путь, будь умным и здравомыслящим и используй отвагу в качестве запасного плана, но, самое главное, будь сдержанным. Это же можно сказать про Я, муравья-дезертира в рассказе 1970 года из «Детского цикла», который убегает из своего муравейника и в какой-то момент приносит себя в жертву, чтобы спасти нового друга^[70], так и Тиффани Болен отказывается от помощи и в одиночку противостоит Лукавцу в кульминации «Платья цвета полуночи», написанного в 2010 году.

Жизнь, как уже говорилось выше, иногда подбрасывает момент «штанины времени» таким, какой он есть: это критические развилки на дороге твоей персональной вселенной, где создается новое возможное будущее – до тех пор, пока тебе везет и ты попадаешь в правильную «штанину». В 1968 году, когда Терри Пратчетт женился и завершил работу репортера-стажера, он вновь оказался перед выбором «штанины», однако на этот раз речь шла о случайном выборе наставника, который вывел его в совершенно новый мир. Артур Черч отправил Терри взять интервью у Питера Бандера, редактора новой книги, рассказывавшей о будущем образовательной системы, «Что нас ждет в семидесятых» (Loking Forward To The Seventies), в издательстве Colin Smythe Limited. Если бы это задание получил другой журналист, будущее репортера Пратчетта могло сложиться иначе.

Бандер нашел благодарного слушателя в юном журналисте – интервью Пратчетта, опубликованное в Bucks Free Press в мае 1968 года, получилось очень лестным, и в этом нет ничего удивительного, ведь Терри, бросивший ненавистную школу всего три года назад, не мог не восхищаться предложенной Бандером реформой; более того, его восторженный тон в то время был совсем нехарактерен для Bucks Free Press – газета старалась избегать политики вне колонок и редакторских статей. Пратчетт хвалил работу Бандера как жизненно важную и своевременную.

Питер Бандер (позднее Питер Бандер ван Дурен) и его деловой партнер Колин Смайт являлись совладельцами Colin Smythe Limited и представляли собой очаровательный дуэт. Бандер, который добавил себе часть фамилии матери – ван Дурен – в 1976 году, по рождению был немцем, преданным римской католической церкви; прежде он работал учителем в тюрьме Борстал и в довольно жесткой школе внутреннего Лондона. К 1968 году он стал старшим лектором в колледже Уолл-Холл, в Олденхэме, и уже выпустил две книги о моральном облике образования: «Один на дороге» (One for the Road) в 1966 году и «Двое на дороге» (Two for the Road) в 1967 году. Из-под его пера выйдет еще несколько заслуживающих внимания книг, посвященных непонятному миру геральдики римской католической церкви, а позднее он станет рыцарем ордена Святого Георгия^[71].

Колин Смайт между тем родился в Мейденхеде и учился в колледже «Тринити», в Дублине, поскольку в то время для поступления в ирландские университеты не требовалось оценок уровня А. В середине шестидесятых он вернулся в Соединенное Королевство и основал издательство, носившее его имя, вместе с Бандером в качестве содиректора. После лекции, посвященной ирландскому драматургу Леди Грегори в летней школе Общества Йетса в 1968 году, он начал публиковать работы о классических ирландских писателях начала двадцатого столетия, в том числе самой Леди Грегори, Джордже Муре и Джордже Уильяме Расселле. В том же году издательство Colin Smythe Ltd выпустило в свет детскую книгу «Катя и крокодил» (Katya and The Crocodile). Он признанный специалист по ирландской литературе и фольклору, и книги на эту тему позволяют его издательству получать прибыль в течение последних пятидесяти лет.

Смайта и Бандера можно считать видными фигурами в сфере истории, общества и литературы, но самое удивительное – оба интересовались сверхъестественным. В 1971 году они опубликовали одну из первых англоязычных книг, посвященных феномену электронного голоса, или ФЭГ: теория состояла в том, что голоса призраков можно записать на магнитную пленку. Два года спустя они вместе открыли собственную газету «Исследования сверхъестественного и газета спиритуалистов» (The Psychic Researcher and Spiritualist Gazette) в партнерстве с Ассоциацией спиритуалистов Великобритании, которую редактировал и печатал Бандер – он также являлся владельцем типографии – и вместе со Смайтом составителем и редактором-рецензентом. Ежемесячные публикации рассказывали о людях, видевших привидения и НЛО, в них обсуждали святых и чудеса, печатали рецензии и систематизировали книги по теме, а также рекламировали услуги медиумов, экстрасенсов и целителей.

Пратчетт регулярно забегал в офис Colin Smythe Ltd, где встречался с Бандером и Смайтом, которые скармливали ему истории для Bucks Free Press. И неудивительно, что эта троица подружилась: Бандер и Смайт немногим старше Пратчетта, их политические взгляды совпадали (во всяком случае, на образование, если не на религию), более молодой, помешанный на книгах Пратчетт, как губка впитывавший факты и самые разные интересные мелочи, с радостью проводил время с двумя интересными людьми, публиковавшими удивительные вещи. Пратчетт разделял их влечение к сверхъестественному и периодически писал о колдовстве, фольклоре и НЛО в колонке Маркуса. И, конечно, хорошие отношения с действующим издательством всегда полезны для начинающих писателей. В какой-то момент Пратчетт даже попросил работу у Смайта, хотя сердце его стремилось к писательскому труду, а не издательскому бизнесу. В декабре 1968 года Пратчетт наконец заговорил о первом романе^[72].

В промежутках между новыми сказками для «Детского цикла» и путешествиями по стране, описаниями судебных процессов и забавных овощей, Терри спокойно работал над «Людьми ковра», превращая короткую историю в большую детскую книгу, раскрывая более подробно первое приключение, расширяя мир и увеличивая количество персонажей. Более длинная версия оказалась существенно глубже, мрачнее и более волнующей, чем оригинальная история, хотя основной костяк уже присутствовал в первой из серии сказок Дядюшки Джима в 1965 году.

Как долго он над ней работал? В программе конвента по Плоскому миру, проходившего в 2009 году в США, Смайт написал: «“Люди ковра” были созданы, когда Терри было 17 лет, в год, когда он снова начал работать в Bucks Free Press». Смайт имел в виду роман, а не короткий рассказ. Очень любопытное заявление. Первый сериал Дядюшки Джима выглядел как самодостаточная история и совсем не походил на первую главу длинной истории. Полная версия «Людей ковра» есть расширение исходной истории, а не ее продолжение. Обе заканчиваются примерно в одном и том же месте, когда горожанам в их новом доме больше не грозит опасность, а Снибрил уходит на поиски новых приключений. Описал ли Пратчетт его дальнейшие похождения, а потом от них отказался или просто выбрал первую главу, чтобы превратить ее в полную книгу?^[73] Вторая история про «Людей ковра», опубликованная в Bucks Free Press в 1967 году, совершенно отдельная сказка, в которой Снибрил и Бейн отправляются в путешествие на корабле по блестящему полу, покрытому линолеумом, который начинается в том месте, где заканчивается ковер, – подтверждает эту теорию^[74].

Все еще больше запуталось после заявления в «Исследованиях сверхъестественного и газете спиритуалистов», для которой Пратчетт сделал блистательно смешной комикс, что его первый роман был написан в зрелом возрасте пятнадцати лет, тем самым утверждая, что он принялся за эту историю за два года до начала работы в Bucks Free Press. Это могло бы объяснить разный тон повествования в «Людях ковра» и более поздних историях Дядюшки Джима, что подтверждает парад болванов персонажей и таких слов, как «снарг» в школьной тетради 1964 года, когда Терри исполнилось 16 лет, вместе со словами «Люди ковра», написанными рунами Толкина. Идеи уже начали просачиваться, но маловероятно, чтобы он именно тогда сочинил историю, опубликованную в «Детском цикле». Истории про «Людей ковра» на световые годы опережает «Предприятие Аида» и «Разгадку», относящиеся к школьным годам Терри, и представляется странным, что он попытался продать «Ночного обитателя», когда у него в кармане лежала такая сильная вещь, как «Истории людей ковра». Мы также знаем (во всяком случае, Пратчетт всегда поддерживал эту версию), что идея про племена ковра пришла к нему после споров в баре… чем дальше назад во времени мы возвращаемся, тем менее вероятно это становится: даже сельские домовладельцы должны где-то провести черту. Лишь одно мы можем утверждать с уверенностью: Терри много работал над «Людьми ковра», в той или иной форме, в течение нескольких лет.

Впрочем, не важно, когда история была написана. Пратчетт вручил рукопись Колину Смайту как раз перед Рождеством 1968 года, и она уже являлась законченным романом, который оказался достаточно хорошим, чтобы Смайт и Бандер согласились его немедленно напечатать.

«Книга была настолько хороша и оригинальна, что мы сразу поняли: Терри ждет успешная писательская карьера», – вспоминал Смайт. Они подписали контракт 9 января 1969 года, в котором оговорили аванс в 250 фунтов, хотя из-за того, что Терри было всего двадцать лет, то есть он оставался несовершеннолетним – несмотря на то что являлся женатым человеком с вполне приличной карьерой за спиной, – и ему пришлось ждать четыре месяца, чтобы сделка вступила в силу.

Следующая задержка случилась из-за Терри. Он посчитал, что качество рукописи его не устраивает, в чем не было ничего удивительного: ведь он начал писать эту историю еще подростком (в интервью для The New York Times 2014 года он сказал про первый вариант рукописи, что за всю свою жизнь не читал ничего хуже). Он попросил издателей предоставить ему дополнительное время для исправлений. Он постоянно что-то менял в «Людях ковра», и это стало привычкой, от которой ему так и не удавалось избавиться. До конца жизни Пратчетт не мог отказаться от возможности повозиться со своей первой книгой, существенно переписал ее для издания 1992 года и даже откорректировал оригинальную версию Дядюшки Джима, включив ее в сборник «Драконы в Старом замке» в 2014 году.

Смайт и Бандер согласились на изменения, они видели комиксы Пратчетта в Bucks Free Press и Midweek Free Press и спросили, сможет ли он сделать иллюстрации для книги. Сначала он сопротивлялся, полагая, что время лучше потратить на что-то другое, но затем, после нескольких неудачных попыток, им удалось его убедить – в какой-то момент даже возникла мысль, что «Люди ковра» будут более успешными в форме комикса. Работа двигалась медленно – в 1969 и 1970 годах.

Пратчетт все еще подрабатывал журналистом, не говоря уже о «Детском цикле» и колонке Маркуса, потом был переезд с Лин на юго-запад и новая, требовавшая серьезных усилий, работа в Western Daily Press. Тем не менее он сумел закончить последнюю версию вместе с тридцатью иллюстрациями к Рождеству 1971 года, почти через три года после передачи исходной рукописи Колину Смайту.

«Люди ковра» вышли в свет 16 ноября тиражом в три тысячи экземпляров, около дюжины с иллюстрациями автора. И Смайт, и Бандер хотели написать аннотацию на обложке, но ни один из них не желал уступить, и в результате книга вышла с двойной издательской рекламой: одной на внутренней стороне передней обложки, а другой на задней^[75].

Выход книги отпраздновали вечеринкой в устланном коврами выставочном зале универмага «Хилс» в Лондоне^[76], на которой подавали коктейль «Суть ковра», а также, согласно Колину Смайту, который рассказал на конвенте 2018 года, посвященном Плоскому миру, набор закусок, включавший «Тушеного снарга с грибами», «Жареного Тромпа» и «Салат Зеленого Глеба», а также «Пурпурного Гроада», сыр Кристобелла и кексы с сахарными кристалликами.

Пратчетт болтал с журналистами, читал отрывки из своей книги и рисовал для пришедших детей. Судя по фотографиям этого события, все отлично провели время, да и сам Пратчетт выглядел довольным. И у него были на то все основания: с первой же попытки, в возрасте 23 лет, Терри Пратчетт стал романистом, у которого вышла книга.

Глава 5
Туда и обратно

Первого марта 1972 года регулярные читатели Midweek Free Press с радостью обнаружили новую колонку Маркуса, остроумные редакционные статьи которого не выходили больше года. Колонка возвестила о возвращении Терри Пратчетта в дочернюю Bucks Free Press газету на месяц раньше официального прихода. Хотя его взяли на должность заместителя редактора – одна из тех «сидячих работ, которая не требовала большого напряжения», – он охотно снова взялся за сочинения Дядюшки Джима и Маркуса. Очень жаль, что Артур Черч не позволил Пратчетту напечатать эти истории под его настоящим именем; в конце концов, спрятав более поздние истории Дядюшки Джима под псевдонимом, они не смогли получить дополнительные очки за то, что в «Детском цикле» трудился настоящий детский писатель.

«Люди ковра» продавались неплохо, хотя прошло более десяти лет, прежде чем разошлись все три тысячи экземпляров, и у Бандера и Снайта ни разу не возникло желания сделать второе издание. Дебют Пратчетта получил несколько положительных отзывов, что вполне достаточно для неизвестного автора, которому едва исполнилось двадцать три года. Хвалебное содержание предварительных отзывов и тушеный снарг оказались эффективной маркетинговой стратегией.

В целом роман приняли позитивно. Питер Гросвенор из Daily Express назвал книгу «выдающейся» и «удивительно захватывающей». Другие рецензенты охотно хвалили оригинальность и умение Пратчетта играть словами («одна из самых необычных книг, попавших в книжные магазины за десятилетие», писали в Smith’s Trade News). Розмари Дойл, работавшая в Irish Times, сказала, что книга «есть новая ступень воображения», и добавила, что «проза очень красивая». Однако не все рецензии были положительными. Индийская газета The Sunday Statesman посчитала книгу слишком «зловещей и тяжелой» для юных читателей и отметила – вероятно, неверно истолковав аудиторию, на которую рассчитывал Пратчетт, – что «большинство индийских детей не живут в домах с толстыми коврами». Марджери Фишер из The Sunday Times беспокоило, что разнообразие рас и идей может оказаться слишком сложным для некоторых юных читателей. В нескольких обзорах говорилось об очевидном влиянии Толкина.

И у них были на то основания. Многое в «Людях ковра» отличается замечательной изобретательностью и оригинальностью; и не в последнюю очередь изображение исходного общества микроскопических, обитающих в ковре существ – ведь они намного меньше, чем гномы, хоббиты, лилипуты и добывайки. Также в книге описаны удивительно красивые места. Например, сцена, где дюжина животных пирует, заполучив одну крупинку сахара – этот образ читатель обязательно запомнит, и не только из-за того, что на обложке есть соответствующая иллюстрация. Однако другие аспекты книги не столь оригинальны. Однажды сам Пратчетт довольно метко назвал свой дебютный роман «Властелином колец» под микроскопом.

Как уже отмечалось ранее, влияние «Властелина колец» на юного Терри невозможно переоценить. Если позаимствовать цитату из «Творцов заклинаний», чтение «Властелина колец» было подобно «половинке кирпича на дороге истории» для многих начинающих авторов, пишущих в жанре фэнтези»^[77]. Позднее Пратчетт научится с весьма впечатляющими результатами отвергать, осмеивать, искажать или осовременивать установки традиционного фэнтези, но такого рода мышление характерно именно для старшего поколения. «Люди ковра» во всех вариантах и черновиках были написаны тенью Толкина, юным поклонником «Властелина колец», закодированного в его ДНК. Сходство так заметно, что остается лишь удивляться, как Пратчетту это сошло с рук… пока не начинаешь понимать, что почти всякий автор фэнтези того времени попросту переписывал «Властелина колец» и «Хоббита», и большинство без особого изящества.

Параллели совершенно очевидны даже без микроскопа. Снибрил – это Фродо, отважный мечтатель, сменивший мирное существование на пугающие приключения. Писмайр – Гэндальф со сверкающими глазами, мудрый и временами могущественный волшебник. Вайты – эльфы; мудрые и загадочные существа, бежавшие из страны, смелые и воинственные дефтмены – это гномы, а моулы – смесь огров и Черных всадников, вплоть до их «глумливого визга». Есть еще юная дочь мудреца вайта – он вполне мог бы носить имя Элронд, а она – Галадриэль, а в тот момент, когда возникает особая нужда, появляется опытный воин с таинственным прошлым. Пратчетт назвал его Бейн, но в качестве образца вполне мог выступить Бродяжник. В начале книги Снибрил воображает, в точности как Фродо и Бильбо, что все дороги есть соединенный между собой поток, который подхватывает тебя и несет к приключениям. Когда дорога наконец приводит его в древний город Уэйр, мы видим в его центре старое дерево. И никто бы не удивился, если бы вдруг появился Голлум и потребовал подарок на день рождения^[78].

Впрочем, такое уважение к классику вполне можно простить. Пратчетт был еще очень молодым, а почти все авторы первых романов стараются скрыть источник влияния на их творчество. Более того, мир Средиземья в те времена проникал всюду. Фэнтези присутствовало почти так же долго, как сама литература, но «Властелин колец» – что стало общепризнанным фактом – считался точкой отсчета рождения жанра, как мы его воспринимаем теперь. Работа Толкина породила такие ролевые игры, как Dungeons & Dragons, и постепенно появилось нечто вроде набора инструментов для создания фэнтезийных миров, где орки были уродливыми, эльфы красивыми^[79], волшебники мудрыми, а юных крестьянских парней неотвратимо ждала великая судьба.

То, что у Пратчетта хватило здравого смысла все переименовать и минимизировать, после чего поместить своих героев среди пыли и ворса ковра, означало, что оригинальное начало в его книге перевешивало заимствования.

«Людям ковра» сопутствовал успех. Нет, роман не стал бестселлером, но книга продавалась очень прилично, что позволило Смайту и Бандеру предложить Пратчетту написать либо продолжение, либо что-то другое. Роман получил не слишком обширную прессу, но почти все обзоры были позитивными. С точки зрения критики и продаж все прошло прекрасно. «Люди ковра» явились также творческой и символической победой. Пратчетт опубликовал роман в 23 года, и читателям он понравился. Это доказывало, что его творчество – многостороннее и яркое; опубликованная версия «Людей ковра» так же сильно отличалась от историй Дядюшки Джима, как эти истории от «Деловых конкурентов». Кроме того, книга имела образовательный эффект: Пратчетт научился переделывать черновики и начинать работу заново, узнал, что написание романа, поглощающее время и вызывающее разочарование, в результате заканчивается большой книгой, а не короткой историей. И, самое главное, он узнал, на что способен.

Терри и Лин вернулись в Бакингемшир через несколько месяцев после выхода «Людей ковра» и сняли небольшой домик в Хай-Уикоме, неподалеку от здания, в котором располагалась Bucks Free Press, где Терри предстояло занять должность заместителя редактора. Его второй период работы в газете существенно отличался от первого. Терри уже не был стажером или репортером без особого опыта работы, он вернулся ветераном, пусть и отсутствовал всего год. Для тех, кто присоединился к команде до его ухода, он являлся такой же неотъемлемой частью редакции, как Кен Берроуз или Джордж Топли. Более того, в его отсутствие появилось много новичков, например шестнадцатилетняя Дженис Рейкрофт, чей путь в журналистику был на удивление похож на историю самого Пратчетта. Она появилась в отделе новостей после собеседования с Артуром Черчем – в школьной форме, не больше и не меньше – и оставила школу в следующую же пятницу и пришла в офис Bucks Free Press уже в понедельник. Рейкрофт так хотелось стать репортером, что она подала заявление на работу в бухгалтерию, а потом устроилась секретаршей Черча, дожидаясь, когда откроется вакансия репортера-стажера. Артур Черч вновь отыскал талант и помог молодой писательнице, бросив ей спасательный круг.

Когда Рейкрофт стала репортером-стажером, Терри оказался одним из немногих, кто не скрывал своей радости: остальные хотели, чтобы Черч нанял более опытного журналиста. Пратчетт стал защитником и наставником для нового рекрута Free Press, проникнувшись тем, что карьера Рейкрофт повторяла его собственную. Это был ранний пример того, что Пратчетт называл «сочтемся позже», что он и делал в течение всей жизни. Он понимал, что другие подставляли свои шеи для того, чтобы он мог двигаться вперед: наставники и сторонники, такие как Тед Кассон, Артур Черч, Колин Смайт и Питер Бандер, а также авторы, такие как Брайан Олдисс, Майкл Муркок и Артур Ч. Кларк. Либо напрямую своими действиями, или опосредованно, проявляя к нему внимание и делясь мыслями, эти люди помогли ему добиться нынешнего положения, и в течение всей карьеры, и сейчас он был готов поступать так же. Позднее, став знаменитым автором^[80], он множество раз вступал в переписку со своими собратьями, которые просили его советов в обычных письмах и по электронной почте. Пратчетт постоянно присутствовал на конвентах НФ, общался, участвовал в дискуссионных группах. Ближе к концу жизни он даже вел курсы в колледже «Тринити» в Дублине. Он постоянно следовал принципу «сочтемся позже» и не стремился получить результат сразу. Каждое поколение писателей должно посадить зерно для появления следующего. Дженис Рейкрофт вспоминает, что она стала одним из тех, кто выиграл от его щедрости:

«Меня прозвали Занозой, но Терри взял меня под свое крыло вместе с другим начинающим журналистом, Робертом Хаусом. Стать репортером значило для меня оставить письменный стол секретарши и занять место в комнате для репортеров. Пустой письменный стол находился напротив Роберта, а NUJ [Национальный союз журналистов] как раз обсуждал, могут ли два начинающих журналиста сидеть друг напротив друга, или их лучше приставить к опытным профессионалам. Мы держались вместе, нам помогал Терри, регулярно появлявшийся из соседней комнаты помощника редактора, чтобы обсудить статьи, над которыми мы работали, давал советы или улучшал вступление и добавлял оттенков к статьям, не меняя фактов. Он мягко и спокойно направлял нас в нужную сторону».

Оба стажера получали огромную пользу от общения с Пратчеттом, а Роберт Хаус занял его место в «Детском цикле», когда Терри через некоторое время ушел из газеты. Рейкрофт помнит, как Терри несколько раз приходил к ней на помощь: