Возбуждение: тайная логика сексуальных фантазий

Конечным результатом этого сложного процесса является простое переживание влечения, переживание, которое ощущается совершенно спонтанно.

Однако утверждение, что та или иная черта характера или образ “соответствуют требованиям”, лишь вновь поднимает центральный вопрос, на который пытается ответить эта книга: что определяет “требования” каждого человека, его особый набор требований к сексуальному возбуждению? Почему в "Вестсайдской истории" Мария была именно той, кого ждал Тони, и наоборот? Будь то реальный человек на танцполе, фантазия, которую мы используем во время секса, или предпочтительная сексуальная поза или стиль занятий любовью, нам всем нужны психологические ключи особой формы, чтобы отпереть внутренние двери к нашему сексуальному удовольствию. Когда мы случайно натыкаемся на такой ключ во внешнем мире или воображаем его в своих фантазиях, возникающее в результате возбуждение кажется совершенно естественным и лишенным какой-либо преднамеренности.

Сексуальные фантазии можно сравнить с микрочипами, в которых сложная информация сокращена и содержится в крошечном, почти невидимом пространстве. Версия этой метафоры была впервые использована психоаналитиком и исследователем секса Робертом Столлером (Robert Stoller). Столле использовал образ “микроточки”, чтобы передать идею о том, что сложная фантазия сгущается в момент сексуального возбуждения. Микроточка Столлера, вступившая в компьютерную эру, теперь превратилась в микрочип! Сексуальная фантазия моей пациентки о доминировании – это как раз такой микрочип. Огромное количество психологической информации упаковано в простую фантазию. Точно так же предпочтение мужчиной женщин с большой грудью, влечение женщины к авторитетным мужчинам, чьё-то возбуждение от анального секса или эротическая привлекательность юношеской невинности – всё это сексуальные микрочипы. Все они переживаются как простые и необъяснимые сексуальные рефлексы, но все содержат большое количество бессознательной информации и процессов обработки. Эротический результат – это верхушка айсберга, переживаемая сознательно. Остальное лежит под поверхностью.

Бессознательный разум действует не только при нашем взаимодействии с вещами и людьми, он также постоянно влияет на наше сознательное состояние ума и эмоциональное благополучие. Даже в обычной социальной жизни, далеко за пределами кабинета психотерапевта, свидетельства центральной роли бессознательных мыслей и чувств есть повсюду вокруг нас. Например, все мы считаем само собой разумеющимся, что во время сна мы сочиняем сложные истории и размышляем о сложных проблемах в наших снах, в то время как наш сознательный разум полностью спит. Если кто-то из наших близких постоянно забывает о нашем дне рождения, мы интуитивно не поверим его или её заявлениям о невинном забвении, а вместо этого предположим какой-то другой невысказанный, скрытый и бессознательный мотив. У одного моего пациента болела голова каждый раз, когда он навещал своих родственников, но он не подозревал об этой связи, пока я не обратил на это его внимание. Другой пациент впадал в депрессию каждый май и понятия не имел, почему. В конце концов он понял, что объяснение кроется в том факте, что его мать умерла в мае.

Многие из наших реакций объяснимы только в том случае, если мы допускаем существование бессознательных мыслей и чувств.

Бессознательное окружает нас повсюду. Мы посмеиваемся, когда наблюдаем, как мальчики и девочки предпубертатного возраста преувеличивают свою незаинтересованность в противоположном поле, потому что интуитивно чувствуем их борьбу за подавление и сохранение неосознанным своего истинного чувства влечения. Одна моя подруга бросила колледж, когда ей не хватило одного курса до окончания, заявив, что она просто “устала от школы”. Даже самые психологически наивные из её подруг знали, что она реагирует на какую-то другую проблему, более глубинную, о которой она не подозревала. У всех нас был неприятный опыт осознания того, что наши манеры, черта характера или поведение в точности такие же, как у родителей, даже если мы сознательно поклялись никогда не быть похожими на этих родителей.

Бессознательный процесс идентификации ускользнул от внимания нашей сознательной воли. Таким образом, бессознательная основа сексуального возбуждения не должна вызывать удивления. Тот факт, что это кажется естественным и инстинктивным, не означает, что в этом нет сложности или психологического смысла.

Хотя я пришёл к отрицанию многих предположений психоанализа о природе сексуального желания, один факт неопровержим: психоанализ больше, чем любая другая теория, помог нам оценить силу бессознательного и проинформировал о наших попытках раскрыть значение сексуального возбуждения. Его целью всегда было проникнуть под поверхность нашего сознательного опыта и исследовать глубинные уровни нашей личности. Фрейд считал – и я согласен с ним – что цель психоанализа состоит в том, чтобы сделать бессознательное сознательным. Он чувствовал, что когда определённые виды мыслей и чувств скрываются от нашего осознания, они возвращаются и преследуют нас. По моему клиническому опыту, когда люди приходят к пониманию своих сексуальных предпочтений и фантазий, они не только чувствуют меньше смущения, но и получают потрясающее представление о других сферах своей личности. Они понимают, что силы, формирующие объекты их сексуального влечения и привлекающие их к определённым сексуальным сценариям – это те же самые силы, которые влияют на их профессиональные амбиции, их способность любить и их настроение. Мы не теряем нашей страсти, понимая её истоки. Погружаясь в глубочайшие уровни желания и конфликта, которые порождают наши фантазии, мы можем перестать чувствовать себя жертвами чуждых сексуальных импульсов и с состраданием оценить наши собственные потребности и слабости. По мере того как сексуальный стыд растворяется в ответ на озарение, наша способность наслаждаться своей сексуальностью возрастает. Однако, более того, когда мы понимаем свою сексуальность, мы понимаем самих себя.

Замечание о конфиденциальности Личности пациентов, описанных в этой книге, были очень тщательно замаскированы, чтобы защитить их частную жизнь и конфиденциальность их терапии.

1
Как работает секс

Где же любовь, красота и истина, которые мы ищем, как не в нашем разуме?

– Перси Биши Шелли

Секс почти никогда не сводится к сексу.

– Ширли МакЛейн

Безопасность: розеттский камень психологической жизни

Тридцатидвухлетняя пациентка-лесбиянка Дженни сообщила, что ей нравилось, когда над ней доминировали во время секса. Она была частой посетительницей секс-клубов, которые обслуживали садомазохистов. В этой конкретной сцене Дженни была “нижней (сабом)” – сексуально покорной – и участвовала в тщательно продуманных сценариях связывания, самоуничижения и подчинения. Истинный смысл её сексуальных предпочтений не раскрывался до тех пор, пока мы не разобрались в семейной истории Дженни. Её отец умер, когда она была маленькой. Мать Дженни часто впадала в депрессию, проводя дни напролет в постели, из-за чего её дочь чувствовала себя обеспокоенной, покинутой и заброшенной. Обременённая этими чувствами, Дженни росла, чувствуя, помимо всего прочего, сексуальную подавленность. Она беспокоилась как о том, что её будет недостаточно для партнёрши, так и о том, что она может подавить её, если будет слишком настойчивой.

В результате своего растущего самосознания Дженни смогла увидеть, что её роль сексуальной подчиненной гарантирует две вещи – что она будет тесно связана со своим сексуальным партнёром, и что она ни при каких обстоятельствах не сможет причинить боль этому партнёру или подавить его. Как я надеюсь объяснить, сексуальные фантазии и практики Дженни делали её сексуальное возбуждение достаточно безопасным.

Безопасность – это важнейшее понятие, необходимое для разгадки тайн сексуальной страсти. Безопасность – это концепция, которая служит ключом к раскрытию смысла наших фантазий, своего рода розеттским камнем^[3], направляющим наши попытки перевести язык физического возбуждения на язык психологических значений. Стремление к психологической безопасности находится в центре психологической жизни. И, как мы увидим, бессознательный разум в первую очередь заботится об обеспечении нашей безопасности. Поскольку наше подсознание постоянно работает над тем, чтобы помочь нам достичь наших целей максимально безопасным способом, и поскольку сексуальное удовольствие является одной из наших главных целей во взрослом возрасте, нам нужно заглянуть глубже психологической поверхности, чтобы понять перипетии, через которые наш разум ведет нас в погоне за самореализацией и возбуждением. Однако, прежде чем мы сможем понять, каким образом сексуальные фантазии и возбуждение, в основном, основаны на безопасности, мы должны сделать краткий экскурс во внутренний мир детей и сложности их психологического развития.

Есть много способов, которыми мы стремимся к безопасности в нашей жизни. На самом очевидном уровне мы стараемся избегать ситуаций, которые являются физически опасными. Однако безопасность – это также важное эмоциональное состояние. Угрозы эмоциональной безопасности так же опасны, как и угрозы нашей физической безопасности. Как мы увидим, сексуальное возбуждение часто вызывает чувства, которые угрожают нашему чувству психологической безопасности и, следовательно, приводят к сексуальным запретам.

Бессознательное управление психологической безопасностью начинается не с появлением зрелых сексуальных желаний. Это начинается в детстве, почти с момента рождения. Как показывают современные исследования, новорожденный ребёнок запрограммирован на формирование привязанности к своей матери. Ребёнок может распознать особый голос и выражение лица матери и предпочитает их всем другим голосам и лицам. Эволюция гарантировала, что у ребёнка есть способность и желание установить связь с человеческим существом, наиболее способным помочь ему выжить. Более того, наш мозг и психологическая природа настроены на то, чтобы заставить нас любить тех людей, которые отвечают за наше благополучие. Мы привязываемся и влюбляемся. Психологические исследования показали, что без такой привязанности младенцы становятся неистовыми, неорганизованными и подавленными. Надежная привязанность имеет решающее значение для здорового психологического развития человека.

Если надежная привязанность к человеку, осуществляющему уход, имеет решающее значение для психологического выживания, как мы можем гарантировать, что сохраним её? Ответ кроется в нашей бессознательной способности понимать окружение нашей семьи и приспосабливаться к нему – быть готовыми сделать всё возможное, чтобы убедиться, что наши родители любят и защищают нас. Мы привносим в эту задачу нашу интуитивную чувствительность и нашу высокоразвитую способность чувствовать настроение наших родителей и делать всё необходимое для того, чтобы оставаться на связи с ними.

Любовь к нашим родителям заставляет нас хотеть делать именно то, что нам нужно – делать наших родителей счастливыми и избегать разрыва нашей связи с ними.

Когда мы говорим о необходимости поддерживать надёжную привязанность к нашим опекунам, мы говорим о психологической безопасности. Ненадежная привязанность порождает чувство опасности. Когда родитель становится сердитым, навязчивым, пренебрежительным или отвергающим, чувство надёжной привязанности оказывается под угрозой, и ребёнок испытывает тревогу.

Точно так же, когда родитель кажется слабым, встревоженным или несчастным, ребёнок также ощущает опасность. Ребёнок сделает практически всё, чтобы избежать повторения подобных ситуаций и восстановить условия безопасности. Разум ребёнка даже не обязательно осознанно регистрирует эти опасности. Ребёнок ощущает опасность на интуитивном уровне, быстро ассоциируя потерю родителя или его любви и защиты с “плохим” чувством.

Хотя мы можем интуитивно догадываться об эмоциональном состоянии наших родителей, всегда быть внимательными к нарушениям в отношениях с ними и иметь высокую мотивацию к их исправлению, как мы, маленькие беспомощные дети, можем что-либо исправить?

Ответ заключается в том, чтобы измениться самим. Единственное, что мы можем контролировать – это наши собственные мысли и чувства.

Широкий спектр таких мыслей и чувств доступен для изменения.

Будучи детьми, мы все нуждаемся не только в общении с нашими родителями, но и в постепенном отдалении от них. У нас есть потребность в том, чтобы нами восхищались, чтобы мы были центром жизни наших родителей; нам также нужно чувствовать себя всё более компетентными и сильными в своей способности преодолевать препятствия и справляться с вызовами. В конечном счете мы хотим чувствовать себя способными уверенно конкурировать, но также получать удовольствие от общения со сверстниками. По мере нашего развития мы будем искать – и нуждаться – особого признания нашей мужественности и женственности, ощущения того, что наши “девичьи” и “мальчишеские” качества признаются и ценятся нашими родителями.

Нам нужно чувствовать, что мы можем оказывать влияние на наших родителей, что наши потребности важны, но нам также нужно чувствовать, что наши родители могут отстаивать свои собственные границы и интересы, несмотря ни на что, чего бы мы ни требовали. Нам нужны родители, которыми мы могли бы восхищаться и с гордостью отождествлять себя, счастливые родители, которые любят нас и друг друга.

У людей много потребностей. Ни одна из них никогда не может быть выполнена в совершенстве, но все они остаются с нами, оживляя наше психологическое развитие. Однако, все эти потребности являются расходным материалом для удовлетворения потребности в психологической безопасности. Если мы сможем избежать или исправить разрыв в наших отношениях с родителями, подавляя или изменяя наши чувства, желания и даже наше восприятие, мы сделаем это инстинктивно, естественно, без сознательной мысли.

Мы приспосабливаемся. Рассмотрим опыт ребёнка, подвергшегося родительскому пренебрежению. Может ли ребёнок подумать: “Ну, мои родители переживают трудные времена, потому что папа потерял работу, а мама алкоголичка. Это не имеет ко мне никакого отношения. Я смогу чувствовать, что меня лелеют и ценят в любой точке мира?” Очевидно, что нет. Ребёнок не знает никакой реальности, кроме той, которую создает его семья. Ребёнок не может просто взять и уехать жить в другую семью. Он или она должны сделать это “правильно” – сделать так, чтобы окружающая среда казалась более нормальной, чтобы успешно и безопасно адаптироваться к ней. У нас развивается убеждение, что депривация (прим. перев. – сокращение либо полное лишение возможности удовлетворять основные потребности) – это нормальное положение дел.

Мы также делаем ещё один важный шаг вперёд: мы воспринимаем реальность так, как если бы она была ещё и моралью. Мы начинаем верить, что любое желание особой заботы и любви является запретным, недосягаемым, как будто это означает просить слишком многого, чего-то, чего нам не положено иметь. Мы не только должны смириться с пренебрежением, но и должны создать впечатление, что вина лежит на нас, а не на наших родителях. Дело не в том, что наши родители не могут дать; дело в том, что нам нужно слишком много. Пациент Марк недавно сказал мне на своём первом сеансе, что он чувствовал себя непонятым и недооценённым своей женой, но он никогда не говорил ей об этом, потому что чувствовал вину за то, что хотел чего-то неподобающего. Он сказал, что у его жены и так достаточно забот по уходу за их тремя детьми. Позже он вспомнил, что его мать всегда казалась такой же подавленной. И что, хотя в детстве он был одинок, он часто чувствовал вину за то, что был слишком нуждающимся. Марк винил себя за то, что чувствовал себя заброшенным.

Почему у ребёнка развивается такое иррациональное и саморазрушающее убеждение, которое психоаналитик Вайсс называет патогенным, поскольку оно явно противоречит здоровым целям и интересам ребёнка? Причина в том, чтобы поддерживать авторитет и добродетель наших родителей и, следовательно, безопасность наших отношений с ними. Хорошо известно, что подвергшиеся насилию дети регулярно отказываются осуждать своих жестоких родителей. Вместо этого они осуждают себя. Когда их родители благополучно реабилитированы, дети избавлены от беспокойства о безопасности этих отношений. Говорят, что большинство людей предпочли бы быть грешниками на небесах, чем святыми в аду, постоянно оправдывая своих родителей, беря на себя ответственность за плохое обращение с собой и разрабатывая личные бессознательные теории, чтобы оправдать это. Это как если бы ребёнок бессознательно говорил: “Всё в порядке…

В любом случае, я многого не хочу. На самом деле, я, наверное, даже этого не заслуживаю. Это не твоя вина, это моя.”

Дети постоянно меняют направление своих собственных потребностей и желаний в интересах безопасности и адаптации. Один мальчик подавляет свою обычную соревновательность и состязательность, потому что он понимает, что его отцу всегда нужно побеждать, или он начинает терпеть неудачи в школе, потому что подсознательно делает вывод из поведения своего отца, что отец будет ревновать, если его сын будет учиться лучше, чем он. Дети могут быть весьма восприимчивы к своим родителям и никогда не регистрировать эти восприятия сознательно. Мальчик, у которого отец был склонен к соперничеству или зависти, беспокоился о том, что причинит боль своему отцу своей силой и успехом, но, возможно, он никогда сознательно не регистрировал мысль: "Мой отец соперничает со мной и завидует мне". Тем не менее, мальчик очень заинтересован в том, чтобы почитать своего отца, чтобы убедиться, что они оба остаются в безопасности. На самом деле он может объективно заблуждаться относительно истинных мотивов своего отца, но результат тот же.

Фрейд сосредоточил бы внимание на потребности мальчика отказаться от своей романтической привязанности к матери из-за угрозы кастрации со стороны ревнивого отца, но факт остается фактом: дети жертвуют своими нормальными стремлениями или подавляют их по самым разным причинам. Одна из моих пациенток в детстве стала чрезвычайно привередливой и вежливой, потому что не хотела обременять свою подавленную мать. Она выросла с чувством вины из-за обычных побуждений быть неряшливой. Став взрослой, если бы она почувствовала хоть малейшее желание полениться и заставить своего парня больше заниматься уборкой, она бы почувствовала вину за то, что ей “что-то сходит с рук”. Другому пациенту в детстве было трудно заводить друзей, потому что он чувствовал вину за то, что бросил свою одинокую мать. В ответ на своё чувство вины он обычно оставался дома и составлял ей компанию, играя в карты, готовя еду и смотря телевизор, все это время жертвуя своим нормальным стремлением к самостоятельной жизни с друзьями и волнением от новых испытаний.

Подобные переживания порождают патологические убеждения, которые предсказывают, что если мы будем преследовать свои цели, то поставим под угрозу наши связи с родителями или иным образом поставим под угрозу нашу психологическую безопасность. Мы каким-то образом причиним им боль, или они причинят боль нам. В любом случае, мы проигрываем. Патогенные убеждения вызывают психологические проблемы. Обычные цели или задачи развития приносятся в жертву ради сохранения, подпитки и защиты наших отношений с родителями и их последующими доверенными лицами. Если у нас есть патогенное убеждение, что обретение независимости ранит чувства наших родителей, у нас будут проблемы с самостоятельным функционированием.

Проблема с патогенными убеждениями заключается в том, что их трудно изменить. Обладая высокой адаптивностью в момент своего формирования, эти убеждения вмешиваются в нашу жизнь. Однако отказ от этих убеждений подвергает нас риску быть оторванными от наших опекунов или пострадать от них. Рассмотрим следующую распространенную закономерность: мы растем с патогенным убеждением, что мы не заслуживаем любви. Затем кто-то появляется и любит нас. Вероятно ли, что мы увидим, примем или оценим этот позитивный поворот событий? Нет. Вместо этого мы придаем большое значение негативным сообщениям, которые отражают нашу самокритику, и не учитываем позитивные, которые могут противоречить этой же критике. Поскольку мы склонны дискредитировать доказательства, противоречащие нашим убеждениям, и переоценивать доказательства, которые их подтверждают, патогенные убеждения являются замкнутыми и самоподкрепляющимися. Вот почему они сохраняются и во взрослой жизни.

Патогенные убеждения часто принимают простую форму. Мужчина, проходивший у меня терапию, начинал заикаться всякий раз, когда начинал критиковать меня. Смысл этого был таков: если я буду критиковать, мой терапевт разозлится. Этот мужчина был очень привязан ко мне и очень чувствителен к любой воображаемой угрозе нашим отношениям. У него было патогенное убеждение, почерпнутое из его опыта общения с родителями, что если он будет критиковать другого человека, то тот обидится и разозлится, тем самым поставив под угрозу отношения. Другие распространенные патогенные убеждения включают такие идеи, как: "Если я буду зависимым, мои родители будут чувствовать себя опустошёнными. Если я буду независимым, мои родители будут чувствовать себя обделенными. Если я буду горд, то буду унижен. Если я буду выпендриваться, меня будут критиковать. Если я буду эгоистичен, другие почувствуют себя обиженными".

Такие убеждения зарождаются в детстве и часто сохраняются неизменными во взрослой жизни. Как только эти убеждения начинают направлять наше поведение, мы просто воспринимаем их как естественный способ нашего функционирования – и мира в целом. Мы не думаем, что я иррационально переживаю своего супруга и друзей так, как если бы они были моими родителями. Мы действуем в соответствии с невысказанным и бессознательным предположением, что сходство между прошлым и настоящим истинно. Только если мы особенно психологически проницательны или пользуемся преимуществами терапии, большинство из нас может сознательно оценить, в какой степени наше нынешнее восприятие мира повторяет наше прошлое.

В то время как патогенные убеждения изначально были нацелены на другие аспекты психологической жизни, помимо секса, стремление к сексуальному удовольствию также присутствует в той или иной форме в детстве. Дети, очевидно, испытывают физическое удовольствие, и хорошо известно, что это удовольствие иногда связано со стимуляцией гениталий. Однажды испытав такое удовольствие, к нему стремятся снова и снова. К сожалению, сексуальное возбуждение в нашей культуре сопряжено с табу и неизбежно чревато конфликтами и осложнениями. Поэтому неудивительно, что для человеческого разума, для которого психологическая безопасность является такой главной целью, сексуальное возбуждение должно представлять особую проблему.