Черный лед

Мур кивнул. Гарри положил на стойку двадцатидолларовую банкноту, надеясь, что ее хватит и на оплату счета, и на чаевые для бармена. И вышел.

С тех пор он больше никогда не видел Мура.

Свернув на магистраль Антилопа-Вэлли, Босх поехал на северо-восток. На эстакаде Санд-Каньон он бросил взгляд на пробегавшее внизу шоссе и увидел мчащийся на юг белый фургон телевизионщиков с цифрой 9 на борту. Это означало, что к тому времени, когда Босх доберется до места, жену Мура, скорее всего, уже обо всем известят. Подумав об этом, Гарри испытал легкое чувство вины, смешанное с облегчением. Слава богу, не ему первому придется сообщить вдове страшные новости.

Внезапно он сообразил, что не знает, как зовут жену Мура. Ирвинг дал ему только адрес, полагая, что все прочее Босху известно, но Гарри никак не удавалось вспомнить имя женщины. Сворачивая с магистрали на шоссе Сьерра, он все еще перебирал в памяти газетные статьи о поисках пропавшего копа, прочитанные на прошлой неделе. В них имя вдовы – тогда еще жены – упоминалось не раз.

Тщетно! Босх припомнил только, что супруга сержанта Мура преподавала английский как будто в одном из колледжей Долины. Детей у них не было – это Босх знал из газет, как и то, что вот уже несколько месяцев Мур с женой не жил, хотя до официального развода дело еще не дошло. И только имя, ее имя по-прежнему ускользало от него.

Свернув на Дель-Прадо, Босх поехал медленнее, на ходу всматриваясь в номера домов, написанные краской на бордюрном камне тротуаров. Наконец он нашел то, что искал, и затормозил напротив дома, когда-то принадлежавшего Калексико Муру.

Здание выглядело довольно заурядным. Такие стандартные коттеджи в стиле ранчо штампуют десятками и сотнями для застройки прилегающих к шоссе районов. Судя по размерам коттеджа, Босх предположил, что в нем не менее четырех спален. При этом он подумал, что для бездетной пары такой выбор дома довольно странен. Возможно, впрочем, в молодости чета Мур планировала обзавестись детишками.

Фонарь над парадной дверью не горел. Никого здесь не ждали и никому не были рады. В неверном свете луны Босх заметил запущенную лужайку перед домом – косилка не проходилась по ней уже давно. Особенно высокая трава окружала белый столб с табличкой: «Недвижимость Ритенбоу. Продается». Он стоял рядом с дорожкой.

На подъездном пути Гарри не увидел машины, дверь гаража была заперта, а темные окна казались пустыми и вызывали настороженность. Тусклый электрический свет едва пробивался лишь из окошка возле входной двери.

Босх задумался, как выглядит жена Мура и что она чувствует сейчас – горе, вину или и то и другое? Наконец он бросил окурок на асфальт и, обойдя печальный столб с надписью «Продается», зашагал к дому.

Глава 4

На половичке перед дверями было выткано «Добро пожаловать!», однако выглядел он довольно потертым, к тому же его давно не вытряхивали. Все это Босх успел рассмотреть, ибо, постучав, стоял с опущенной головой, поскольку знал, что лучше будет смотреть куда угодно, только не в лицо вдове.

Постучав еще раз, он услышал ее голос:

– Уходите! Никаких комментариев не будет.

Босх вымученно улыбнулся, вспоминая, как сам произнес эту фразу несколько часов назад.

– Это вы, миссис Мур? Я не репортер. Я из полиции Лос-Анджелеса.

Дверь чуть-чуть приоткрылась, и Босх увидел очертания головы женщины. Свет горел где-то в глубине коридора, и ее лицо скрывалось в тени. Дверную цепочку она не сняла, и Гарри показал ей футляр с полицейским значком.

– Что вам угодно?

– Миссис Мур?

– Да, это я.

– Меня зовут Гарри Босх. Я… детектив Лос-Анджелесского управления полиции. Меня послали к вам… не позволите ли войти? Я должен задать вам несколько вопросов и сообщить о… о том, какой оборот неожиданно приняли события.

– Вы опоздали, детектив Босх, здесь уже побывали телевизионщики каналов четыре, пять и девять. Когда вы постучали, я решила, что это опять журналисты, например, каналов два и семь. Кого мне еще ожидать?

– Так позволите мне войти, миссис Мур?

Гарри убрал значок. Женщина закрыла дверь, и он услышал, как она высвобождает цепочку из гнезда. В следующую минуту дверь снова отворилась и вдова махнула ему рукой. Гарри перешагнул порог и очутился в прихожей, выложенной мексиканской глиняной плиткой красновато-оранжевого оттенка. На стене висело большое круглое зеркало, и он увидел в нем отражение миссис Мур; закрыв за ним дверь, она заперла ее на цепочку. В руке миссис держала тканую салфетку.

– Вы надолго? – спросила она.

Гарри покачал головой, и вдова, проведя его в гостиную, уселась в мягкое кресло, обитое светло-коричневой кожей. Кресло стояло возле камина и казалось очень уютным. Босху она указала на кушетку, стоявшую напротив камина с другой стороны, – очевидно, это место предназначалось в ее доме специально для гостей. В очаге краснели остывающие угли. На журнальном столике возле кресла Босх увидел упаковку салфеток и стопку бумаг, напоминавших не то сочинения, не то контрольные работы. Отдельные листы были вложены в пластиковые папки.

– Сочинения о прочитанных книгах, – пояснила миссис Мур, перехватив его взгляд. – Я велела своим ученикам прочесть некоторые книги и изложить свои мысли о прочитанном. Они должны были сдать работу перед началом рождественских каникул. Это первое Рождество, которое я проводила в одиночестве, и мне хотелось чем-то себя занять.

Босх кивнул, незаметно оглядывая комнату. Профессия научила его обращать внимание на любые детали и, осматривая чей-нибудь дом, узнавать о его обитателях больше, чем они рассказывали ему. Со временем Босх преуспел в этом и часто полагался на свое умение, считая его одним из самых надежных путей к успеху.

Сейчас он сидел в довольно просторной и пустой комнате. Мебели было мало, и это навело Босха на мысль, что в этой гостиной редко собирались друзья или родственники. В одном углу стоял высокий книжный шкаф, набитый книгами в твердых переплетах – в основном художественной литературой и большими альбомами по искусству. Ни телевизора, ни игрушек, ни фотографий Босх не заметил. Ничто не указывало и на то, что у миссис Мур когда-либо были дети. Гостиная явно предназначалась для неспешных бесед у огня или для спокойной, сосредоточенной работы.

Но не более того.

В углу напротив очага стояла пятифутовая рождественская елка, украшенная гирляндой белых электрических лампочек, несколькими красными шарами и сделанными из разноцветной бумаги бусами и флажками, которые, судя по их виду, переходили по наследству из поколения в поколение. То, что миссис Мур нарядила елку для себя одной, понравилось Босху. Это означало, что жизнь вовсе не закончилась вместе с замужеством; оставшись одна, миссис Мур не поставила на себе крест и не опустила рук. То, что она нарядила рождественскую елку, свидетельствовало о ее внутренней силе. Разумеется, сейчас миссис Мур замкнулась в своем горе и одиночестве, но в ней осталась и сила. Рождественское дерево яснее всяких слов указывало на то, что эта женщина переживет беду, справится с ней сама. Босх снова пожалел, что не помнит ее имени.

– Прежде чем вы начнете, – проговорила миссис Мур, – могу ли я кое о чем спросить вас?

Настольная лампа на журнальном столике возле ее колен давала мало света, но Босх все же увидел, как пристально смотрят на него ее карие глаза.

– Конечно.

– Вы сделали это специально? То есть пропустили вперед журналистов, чтобы они выполнили за вас всю грязную работу? Так называл это мой муж. Извещать родственников… он называл грязной работой и говорил, что детективы всегда стараются избежать этого.

Босх покраснел. На каминной полке стояли старинные часы, и ему показалось, что в наступившей тишине они тикают особенно громко. Наконец он с трудом выдавил:

– Я… Меня, видите ли, послали в самый последний момент… Совсем недавно… К тому же я не сразу нашел ваш дом. Очень сожалею, но… – Гарри замолчал. Она все поняла. – Простите, наверное, вы правы. Я нарочно тянул время.

– Ничего страшного, мистер Босх. Не смущайтесь. Должно быть, это действительно очень нелегко.

Босх пожалел, что у него нет фетровой шляпы, которую носили детективы во всех фильмах. Будь она у него, он держал бы ее перед собой и перебирал пальцами поля, чтобы делать хоть что-то, лишь бы не смотреть на нее. Теперь же ему оставалось только разглядывать миссис Мур в упор. Босх понял, что когда-то она была очень хороша собой: ее лицо еще хранило следы былой красоты. На вид он дал бы миссис Мур лет тридцать пять. У нее были каштановые волосы с осветленными прядями, четко очерченный решительный подбородок и мускулистая шея спортсменки. Босх подметил также, что миссис Мур не прятала под косметикой легкую сетку морщин под глазами. Голубые джинсы и мешковатый бумажный белый свитер, вероятно принадлежавший мужу, служили домашней одеждой. Разглядывая свитер, Босх задумался о том, какое место Калексико Мур занимает в ее душе.

Слова миссис Мур насчет «грязной работы» понравились Гарри; он счел упрек заслуженным. Они познакомились пять минут назад, однако Босху казалось, что миссис Мур кого-то напоминает ему, но он не мог понять, кого именно. Возможно, какую-нибудь женщину из его прошлого, сочетавшую в себе силу с нежностью и мягкостью. Несмотря на смущение, Босх то и дело посматривал на миссис Мур. Ее сияющие карие глаза притягивали его как магнит.

– Я детектив Гарри Босх. – Он надеялся, что вдова тоже представится.

– Да, я слышала о вас. Читала статьи в газетах, к тому же муж тоже говорил о вас. Кажется, это было два года назад, когда вас перевели в Голливудский участок. Он рассказывал, что одна из кинокомпаний заплатила вам много денег за то, что вы позволили ей использовать ваше имя в телефильме о деле, которое расследовали. Вы, кажется, купили один из домов на опорах, там, в холмах?

Босх неохотно кивнул и поспешил переменить тему:

– Не знаю, что наговорили вам репортеры, миссис Мур; меня послали сообщить вам, что мы, похоже, нашли вашего мужа и он – мертв. Мне очень жаль, что приходится сообщать вам такое. Просто я…

– Я знала это, точно так же как и вы, и как каждый коп в городе, – перебила она. – Чем это кончится, всем было ясно давным-давно. Я не стала говорить с журналистами и велела им убираться. Зачем мне с ними разговаривать? Когда в рождественскую ночь к тебе заваливается такая орава, это значит, что у них плохие новости.

Босх кивнул и посмотрел на свои руки, сжимавшие воображаемую шляпу.

– Вы все расскажете мне? – спросила она. – Это было самоубийство? Он застрелился?

Босх снова кивнул:

– Да, это очень похоже на самоубийство, но ничего определенного сказать нельзя, пока…

– Пока не будет результатов вскрытия, – закончила миссис Мур. – Знаю, ведь я жена полицейского. Бывшая жена, – уточнила она. – Мне известно, что вы можете сказать, а что – нет. Вы даже не имеете права быть со мной откровенным – вечно у вас какие-то секреты…

Босх увидел, как потемнели ее глаза.

– Не совсем так, миссис Мур. Я просто стараюсь смягчить неиз…

– Если хотите что-то сказать мне, детектив Босх, скажите. Не нужно тянуть кота за хвост.

– Хорошо, миссис Мур. – Босх решительно тряхнул головой. – Ваш муж действительно застрелился. Если вас интересуют детали, расскажу подробнее. Ваш муж – если это был ваш муж – выстрелил себе в лицо из дробовика и разнес череп. Узнать его невозможно, поэтому мы хотим убедиться, что, во-первых, это тот, кого мы ищем, и, во-вторых, сам ли он выстрелил в себя. Только после этого мы получим основания утверждать что-то наверняка. Никто не пытается играть в тайны, просто у нас пока нет ответов на все вопросы.

Миссис Мур откинулась на спинку кресла, отдаляя лицо от света, но даже в полутьме Босх заметил, как оно изменилось. Гнев в глазах погас, сурово сжатые губы приоткрылись, а напряженные плечи слегка опустились. Ей было стыдно.

– Простите, – пробормотала она. – Сама не знаю, почему я это сказала. Мне не следовало бы…

– Ничего страшного, миссис Мур, поделом мне… И вы тоже меня извините.

Она посмотрела на него уже без гнева, и Босх почувствовал, что сумел пробиться к ней сквозь почти непроницаемую оболочку. Он видел: эта одинокая женщина отчаянно нуждается в ком-нибудь, ибо ее дом слишком мрачен и велик, чтобы оставаться в нем одной в рождественскую ночь, и ни празднично украшенная елка, ни сочинения не могли этого изменить. Но Босха побудило остаться еще кое-что. Его инстинктивно влекло к этой женщине, вопреки распространенному мнению о том, что сходятся только противоположности. С ним дело совсем иначе – в женщине, которая ему нравилась, Босх довольно часто обнаруживал черты, свойственные и ему самому. Почему – этого он не знал, да и не старался узнать, принимая все как есть. И вот теперь перед ним сидела незнакомая женщина; он даже не знал ее имени, но таинственная сила уже притягивала его к ней. Может, он увидел в ней свое отражение – отражение своих желаний и своего одиночества, – но от этого миссис Мур не стала для Босха менее привлекательной. Ему хотелось узнать, отчего залегли темные круги под этими карими глазами и откуда под ними тонкая сеть морщин. Как и Босх, миссис Мур старательно прятала свои шрамы от посторонних глаз, и каждый из них, похороненный глубоко в душе и скрытый за внешним спокойствием, представлял собой загадку. Отгадать ее будет непросто, а излечить – и того труднее. Она такая же, как и он, Гарри чувствовал это. Нет, не чувствовал – знал наверняка.

– Простите, но я не знаю вашего имени. Заместитель начальника полиции дал мне только адрес.

Миссис Мур улыбнулась:

– Сильвия.

Босх кивнул:

– Гм-м, Сильвия, это, случайно, не кофе так вкусно пахнет?

– Да. Хотите чашечку?

– С удовольствием, если это не очень вас затруднит.

– Ничуть.

Она поднялась и прошла перед ним, направляясь в кухню. Босха охватили сомнения.

– Послушайте, может, мне все-таки лучше уйти? У вас есть о чем подумать, а я вторгся к вам и попросил кофе. Не отложить ли до следующего раза?

– Нет, что вы, ваше общество очень полезно – отвлекает от всяких…

Босх не ответил. В камине громко щелкнул сучок. Гарри посмотрел ей вслед и, убедившись, что из кухни его не видно, еще раз огляделся по сторонам. Потом, поднявшись с кушетки, направился к освещенным дверям кухни.

– Черный, пожалуйста, – сказал он. – И без сахара.

– Конечно. Вы ведь тоже коп.

– Вы, похоже, не очень их жалуете?

– Пожалуй, недолюбливаю, – ответила Сильвия, стоя к нему спиной. Босх видел, как она разливает кофе по чашкам из стеклянного кофейника. Он прислонился к дверному косяку возле холодильника. Не зная, что еще сказать, Гарри колебался, стоит ли приводить в исполнение план, который обдумывал по пути.

– У вас неплохой дом, – проговорил он наконец.

– Это не дом, а жилище, – уточнила Сильвия. – Мы продаем его. То есть, наверное, теперь следует говорить: «Я продаю его».

Она отвечала, не поворачиваясь к нему, но Босх рискнул продолжить:

– Вы не должны винить себя за то, что он сделал. – Гарри знал, что это слабое утешение.

– Легко сказать, труднее исполнить.

– Да.

Последовало продолжительное молчание. Босх первым нарушил его:

– Он оставил записку.

Сильвия замерла, но так и не повернулась.

– «Теперь я знаю, кто я такой» – вот что он написал.

Она промолчала. Одна из чашек стояла на столике наполовину пустая.

– Вам это о чем-нибудь говорит?

Наконец-то Сильвия повернулась к нему. В ярком свете ламп, горевших под потолком кухни, он увидел на ее щеках следы слез. Босх почувствовал себя посторонним и никчемным, неспособным сделать ничего такого, что облегчило бы ее боль.

– Не знаю. Мой муж… он был зациклен на прошлом.

– Что это значит?

– Просто он всегда… всегда возвращался назад. Прошлое нравилось ему гораздо больше, чем настоящее, будущее и все связанные с ним надежды. Он любил возвращаться в то время, когда был ребенком. Ему хотелось… в общем, он никак не мог принять то, что есть, прошлое не давало ему покоя.

Босх увидел, как две слезинки выскользнули из уголков ее глаз и разбежались по сеткам морщин. Сильвия сердито отвернулась к столу и закончила разливать кофе.

– Что с ним случилось? – спросил Босх.

– Что случается со всеми нами? Не знаю. Он очень хотел вернуться. В прошлом было что-то такое, в чем он отчаянно нуждался и что никогда его не отпускало.

«Каждому дорого его прошлое, – подумал Босх. – Порой оно привязывает нас к себе гораздо сильнее, чем настоящее, и кажется куда привлекательнее будущего».

Сильвия, вытерев глаза салфеткой, повернулась и подала ему кружку. Босх отпил крошечный глоток.

– Однажды он сказал мне, что жил в замке, – вдруг промолвила Сильвия. – Во всяком случае, он так это назвал.

– В Калексико? – уточнил Босх.

– Да, в Калексико, но это продолжалось совсем недолго. Не знаю, что у них там случилось; Кэл почти никогда не рассказывал мне об этом периоде своей жизни. Замок принадлежал его отцу. В какой-то момент его присутствие… стало нежелательным, и Кэлу с матерью пришлось уехать из Калексико и перебраться через границу. Кэл любил говорить, что он родом из Калексико, но на самом деле он вырос в Мехикали. Были ли вы там когда-нибудь?..

– Пару раз проезжал, но никогда не останавливался надолго.

– Вот-вот, это самое главное – не останавливаться. Но он там вырос…

Сильвия замолчала, глядя в свою чашку. Молчал и Босх, внимательно рассматривая привлекательную женщину, уставшую от жизни, которую на протяжении стольких лет ей приходилось вести. Она еще не осознавала, что все случившееся означает не только конец, но и начало.

– Ему так и не удалось переступить через свое прошлое, оставить его позади, – снова заговорила Сильвия. – Его бросили, оттолкнули, но он все равно возвращался в Калексико. Один… Я ни разу не ездила с ним, но знаю, что он много раз бывал на родине. Возможно, Кэл следил за отцом и воображал, как все обернулось бы, если бы не случилось то, что случилось. Не знаю… – Она пожала плечами. – Кэл хранил фотографии этого места, сделанные еще в то время, когда он там жил. Иногда по ночам, когда Кэл думал, что я сплю, он доставал их и рассматривал.

– Его отец жив?

Сильвия слегка взмахнула чашкой:

– Понятия не имею. Кэл редко говорил о своем отце, но однажды упомянул, что он умер. Только не знаю, как это понимать: в метафорическом смысле или старик действительно скончался. Так или иначе, для Кэла он все равно что умер, и это самое главное. Все эти годы он чувствовал обиду и унижение. Этот вопрос стал для него самым основным в жизни и самым сокровенным. Мне ни разу не удалось вызвать его на откровенность; Кэл если и отвечал, то просто-напросто лгал и утверждал, что отец ему безразличен и теперь ему на все наплевать. Через несколько лет я прекратила свои попытки и перестала разговаривать с Кэлом на эти темы. Я сдалась, а он никогда не возвращался к этому вопросу по своей инициативе. Кэл просто ездил туда – порой на один день, порой на все выходные – и никогда ничего не рассказывал после возвращения.

– А где эти фотографии?

– Кэл всегда брал их с собой, если уезжал. Он ни разу не оставлял их дома.

Босх отпил несколько глотков кофе, чтобы выиграть время и немного подумать.

– А как вам кажется, – неуверенно начал он, – не имеет ли это какого-то отношения к…

– Ничего не могу сказать. Наверняка знаю одно: все это очень повлияло на наши отношения. Поездки в прошлое превратились для Кэла в навязчивую идею и в конце концов стали важнее, чем я. И нашей семейной жизни пришел конец.

Босх кивнул и поспешно спрятал глаза. Что еще он мог сделать? Профессия подчас вынуждала его забираться слишком глубоко в чужую душу, когда любое движение или слово могли причинить другому человеку боль. Оставалось только глупо кивать. Даже задавая вопросы, Босх чувствовал себя виноватым, потому что не имел права знать ответ на них. В данном случае его роль и вовсе сводилась к обязанностям мальчика-посыльного. Ведь Босха никто не просил выяснять, почему покойный засунул в рот ствол ружья и нажал на спусковой крючок.

И все же тайна Калексико Мура и боль, которую он видел на лице вдовы, не отпускали Босха. Сильвия притягивала его чем-то еще – кроме физической соблазнительности. Да, она была красива, но обида, запечатленная на ее лице, и глаза, на ресницах которых дрожали слезы, а в глубине таились мужество и сила, делали Сильвию еще привлекательнее. Босху казалось, что она ничем не заслужила несчастий, обрушившихся на нее. Что случилось с Калексико Муром? Почему он кончил так – на полу в ванной комнате дешевого мотеля?

Босх посмотрел на Сильвию:

– Однажды в разговоре со мной Мур обмолвился еще об одной проблеме. Я, видите ли, когда-то имел дело с ОВР. Это отдел внутренних…

– Я знаю, что такое ОВР.

– Кэл просил у меня что-то вроде совета. Он интересовался, известно ли мне, что кто-то наводит о нем справки, и упоминал имя Частина. Кэл не говорил об этом с вами? В чем там дело?

– Нет, не говорил.

Ее поведение неожиданно изменилось, а взгляд стал пронзительным и острым. Босх понял, что в душе Сильвии снова вскипают горечь и гнев. Очевидно, он задел больной нерв.

– Но вы знали об этом, верно?

– Частин как-то раз приходил сюда. Он полагал, будто я соглашусь помогать ему в том, что он задумал. В частности, он говорил, что я якобы жаловалась на мужа, но это неправда. Потом Частин пожелал осмотреть дом, но я велела ему уйти… Мне не хочется вспоминать об этом.

– Когда приходил Частин?

– Не помню. Пару месяцев назад.

– Вы сказали Кэлу?

Сильвия кивнула.

«А после этого Калексико Мур пришел в бар „Каталина“, чтобы попросить у меня совета», – сообразил Гарри.

– Вы уверены, что не знаете, чего он добивался?

– К этому времени мы уже жили порознь и почти не разговаривали друг с другом. Между нами все было кончено. Я только сообщила Кэлу, что приходил какой-то коп и врал, будто я жаловалась на него. Кэл ответил, что все они только этим и занимаются – лгут. Он велел мне не беспокоиться и выбросить все из головы.

Босх допил кофе, но держал чашку в руках. Сильвия знала, что ее муж где-то оступился и предал их будущее ради своего прошлого, но осталась ему верна и сказала о визите Частина. Босх не винил ее за это, напротив, проникся к Сильвии еще большей симпатией.

– Что вы здесь, собственно, делаете? – вдруг осведомилась Сильвия.

– Что? – удивился Босх.

– Если вы расследуете смерть моего мужа, вам следует знать, зачем приходил детектив из ОВР. Либо вы тоже мне лжете, либо действительно не знаете. Если верно последнее, то что вы здесь делаете и зачем сюда пришли?

Босх осторожно опустил чашку на столик.

– Меня послал заместитель начальника полиции – сообщить вам, что случилось с…

– Грязная работа!

– Совершенно верно, но мне всегда достается что-то в этом роде. Но я уже упомянул, что знал вашего мужа, и…

– Едва ли эта загадка вам по зубам, детектив Босх. – (Гарри кивнул – этот жест у него был давно отработан и вошел в привычку.) – Я преподаю английский язык и литературу в Грант-хай, в Вэлли, – сказала Сильвия. – Своим ученикам я даю читать книги о Лос-Анджелесе, чтобы они лучше узнали историю и поняли характер города, в котором живут. Среди них мало коренных лосанджелесцев, и я… В общем, одна из книг, рекомендованных им мной для чтения, называется «Долгое прощание». Она о полицейском детективе…

– Я читал эту книгу.

– Там есть одна строчка, я знаю ее наизусть. «Нет ловушки опаснее той, которую сам себе расставляешь». Прочитав эти слова, я сразу подумала о моем муже… и о себе.

Сильвия снова беззвучно заплакала, не отводя взгляда от Босха. На этот раз он не рискнул кивнуть, видя в ее глазах одиночество и беспомощность. Гарри шагнул к ней и положил руку на плечо. В первое мгновение оба испытали неловкость, но потом Сильвия вдруг прильнула к нему всем телом и спрятала голову у него на груди. Дав ей выплакаться, Босх слегка отстранился.

Через час Босх вернулся домой. Взяв полупустую бутылку и недопитый стакан, оставшиеся на столе после ужина, он вышел на заднее крыльцо и сел на ступеньки, попивая вино и размышляя обо всем, что случилось.

Рассвет застал его на дворе. Зарево пожара на другой стороне дороги давно погасло, но что-то пылало ярким пламенем в самом Гарри.

Судя по всему, Калексико Мур нашел ответ на вопрос, который люди обычно носят в себе. Все они – и он, Гарри Босх, тоже – стремятся ответить на него. «Теперь я знаю, кто я такой».

Мур узнал ответ, что его и убило. Эта мысль поразила Босха в самое сердце, словно удар кулака.