Flash Boys. Высокочастотная революция на Уолл-стрит

Однажды утром, принимая душ, Роб сформулировал новую гипотезу. Он представил себе столбчатую диаграмму, которую подготовил Аллен. Она показывала, какое количество времени требуется приказам Брэда, чтобы добраться от его рабочего места во Всемирном финансовом центре до разных бирж. (Ко всеобщему облегчению, они переехали из офиса Carlin обратно в центр города.) «Я просто представил себе ту диаграмму, – рассказывает он. – И тут до меня дошло, что столбцы были разной длины. А если бы их длина была одинаковой? Я тут же почувствовал воодушевление. Отправился на работу, прямо в кабинет Брэда и сказал: “Думаю, все дело в том, что наш сигнал не приходит на биржи в одно и то же время”».

Разница во времени была абсурдно мала. Теоретически самое короткое время, которое требовалось сигналу, чтобы добраться от рабочего стола Брэда до биржи BATS в Вихоукене, составляло около 2 мс, а самое долгое – чтобы добраться до Картерета – 4 мс. На практике эта разница во времени могла быть намного больше в зависимости от трафика, помех и сбоев в работе оборудования, расположенного между двумя точками. Человеку требуется 100 мс, чтобы мигнуть, – трудно было поверить в то, что совсем крошечная часть этого мгновения имела такое огромное значение для рынка.

Аллен за пару дней написал программу, создававшую задержки при отправке приказов Брэдом на те биржи, куда они добирались быстрее, чем требовалось, – чтобы уравнять скорость этого сигнала с тем, которому требовалось больше времени для прибытия на другие биржи. «Это противоречило здравому смыслу, – вспоминает Парк, – поскольку все твердили нам о том, что главное – скорость. Следовало ускоряться, а мы замедлялись». Однажды утром они сидели у экрана и тестировали программу. Как правило, когда нажимали на кнопку, чтобы совершить покупку, но не получали акций, экран загорался красным; если же получали лишь часть желаемых акций – коричневым, а когда получали все, что хотели, – зеленым. Аллен не сдавал экзамен серии 7.0^[8], а это значило, что он не имел права нажимать Enter и совершать сделки, поэтому кнопку нажал Роб. Аллен увидел, что экраны компьютера загорелись зеленым и, как он впоследствии вспоминал: «Мне пришло в голову: “Слишком уж просто”». Роб с этим не согласился. «Как только я нажал кнопку, то бросился к столу Брэда, – вспоминает он. – Это сработало! Черт возьми, это сработало”. Помню, Брэд помолчал и спросил: “И что мы теперь будем делать?”»

Вопрос предполагал, что некто за пределами их офиса использовал разницу в скорости доставки приказов на разные биржи для того, чтобы опережать игроков и зарабатывать на этом. Что же теперь делать с полученной информацией? Вслед напрашивался и другой вопрос: «Воспользоваться ли открытием, чтобы играть в ту игру, которая велась на фондовом рынке, какой бы она ни была? Или для чего-то еще?» Брэду потребовалось приблизительно шесть секунд, чтобы найти ответ. Парк вспоминает: «Брэд сказал: “Мы должны провести для народа образовательную кампанию”. Хотя не составило бы никакого труда заработать на открытии, но он решил так не поступать».

Теперь у них был ответ на один из имевшихся у них вопросов, но за ним, как всегда, последовал другой. «Шел 2009 год, – рассказывает Брэд. – Я не знал покоя в течение почти трех лет. Не может быть, чтобы я первым об этом догадался. Так что же случилось с остальными?» У партнеров к тому же оказался в наличии инструмент, который они могли продать инвесторам, – программа, написанная Алленом, чтобы создавать задержку сигнала при отправке приказов на фондовые биржи. Прежде чем решиться на это, они захотели протестировать ее на собственных трейдерах RBC. «Помню, сидел за своим столом, – рассказывает Парк, – и услышал, как народ закричал: “О-о-о!” и “Ни черта себе! Да мы можем покупать акции!”» Этот инструмент позволял трейдерам выполнять их работу – рисковать от имени крупных инвесторов, желавших продавать и покупать большие партии ценных бумаг. Трейдеры вновь могли доверять рыночной информации на своих экранах.

Программу следовало как-то назвать. Брэд со своей командой застряли на этом вопросе, но вот однажды какой-то трейдер вскочил из-за стола и заорал: «Чуваки! Его надо назвать просто “Тор”! Бог с молотом!» После чего отрядили человека придумать расшифровку для слова «Тор», как если бы это была аббревиатура, и даже нашли подходящие слова, но никто их не запомнил. Программу всегда называли только «Тор». «Я понял, что мы добыли нечто важное, когда название уже совсем вошло в обиход, – вспоминает Брэд, – и я услышал, как наши парни кричали: “Врубай Тор!”»

Еще одно подтверждение важности открытия он получил в ходе бесед с рядом крупнейших в мире инвестиционных менеджеров. Свой первый визит Брэд и Род Парк нанесли Майку Гитлину, который управлял на фондовом рынке инвестициями в размере $700 млрд в компании T. Rowe Price. Их рассказ не стал для него полным потрясением. «Было видно, что рынок изменился, – вспоминает Гитлин. – Это стало заметным при продаже акций, когда рынок уже знал, что ты собираешься делать, и играл против тебя». Но Брэд описал ситуацию на рынке куда подробнее, чем Гитлин мог себе представить, – сообщил о том, что все стимулы оказались извращены. Брокерская фирма с Уолл-стрит, принимавшая решения об отправке приказов T. Rowe Price на покупку и продажу, во многом определяла, как и куда отправлялись эти приказы. Теперь фирмам за отправку приказов на одни биржи платили, а за отправку приказов на другие – выставляли счета. Отвергал ли брокер такие стимулы, когда они противоречили интересам инвесторов, которых брокер представлял? Этого никто не мог сказать.

Еще одним странным стимулом стало взимание «платы за очередность обработки приказов». Начиная с 2010 г. каждый биржевой брокер в США и все онлайн-брокеры фактически выставляли на торги приказы собственных клиентов. Например, онлайн-брокер TD Ameritrade ежегодно получал сотни миллионов долларов за отправку собственных приказов в фирму Citadel, занимавшуюся высокочастотным трейдингом и выполнявшую приказы уже от своего имени. Почему Citadel хотела платить такие деньги, чтобы увидеть очередность? Никто не мог сказать наверняка.

Измерить стоимость новой структуры рынка было трудно, но теперь появился инструмент, позволявший не только выяснить порядок доставки приказов к месту назначения, но и измерить суммы денег, которые вновь созданный посреднический механизм выкачивал из карманов инвесторов, как крупных, так и мелких. Таким инструментом стал «Тор». Брэд объяснил Майку Гитлину, как его команда разместила приказы о купле-продаже крупных партий ценных бумаг, чтобы оценить, сколько они сэкономили, когда лишили этот механизм возможности действовать на опережение. Например, они купили 10 млн акций Citigroup, а затем продали их примерно по $4 за штуку, сэкономив $29 000, или меньше 0,1 % от их общей стоимости. «Таким был комиссионный сбор», – поясняет Роб Парк. Сумма казалась незначительной, пока не вспомнишь, что в среднем ежедневно на фондовом рынке США совершались сделки на сумму $225 млрд. Применив сбор пропорционально к этой сумме, получаешь более $160 млн в день. «Сбор был крайне коварным, потому что его трудно было отследить, – вспоминает Брэд. – Это происходило на таком микроскопическом уровне, что даже при попытке провести расследование и выявить комиссию все равно ничего бы не получилось. Людей надували, потому что те не могли представить себе, что такое микросекунда».

«Тор» показывал, что происходит, когда фирма с Уолл-стрит помогает инвестору избегать уплаты сбора. Представленное доказательство было косвенным, но Гитлин посчитал его убийственным. Само существование Брэда Кацуямы стало для инвестора настоящим потрясением. «Мне показалось немного странным, что RBC располагает лучшим в мире специалистом в области электронного трейдинга, – вспоминает Гитлин. – Никто и не подумал бы, что именно у них мог быть такой выдающийся эксперт».

Создание «Тора» стало не концом истории, а скорее ее началом. Брэд со своей командой создавали мысленную картину посткризисного финансового рынка. Теперь рынок превратился в чистую абстракцию. Он не вызывал в уме никаких очевидных образов, способных заменить прежние – те, что все еще царили в умах людей. Да, строка тикера по-прежнему бежала внизу телеэкрана, но она отражала лишь крошечную часть информации о реальных торгах. Эксперты рынка все еще слали сообщения с торговой площадки New York Stock Exchange, хотя там больше и не проводилось никаких торгов. Если бы такой эксперт захотел всерьез пробраться внутрь New York Stock Exchange, ему пришлось бы проникнуть в высокий массив серверов черного цвета, запертых в клетке за стенами крепости, которую сторожат небольшая армия хорошо вооруженных охранников и злые немецкие овчарки в г. Мава, штат Нью-Джерси. Если бы он захотел обозреть весь фондовый рынок или хотя бы ход торгов по акциям одной-единственной компании типа IBM, ему пришлось бы изучать компьютерные распечатки, полученные от 12 других публичных бирж, разбросанных на севере штата Нью-Джерси, а также записи частных сделок в скрытых пулах, чье количество растет. Если бы он попытался это сделать, то вскоре понял бы, что не существует никаких распечаток, по крайней мере тех, которым можно доверять. Мысленная картина нового финансового рынка еще не сложилась, а от прежнего рынка, ныне покойного, но подменявшего живущий, осталась лишь пожелтевшая фотография.

Брэд представить не мог, насколько мрачной и трудной для восприятия станет создаваемая им картина. Все, что он знал наверняка, – фондовый рынок больше не был рынком. Он стал скопищем небольших рынков, разбросанных по Нью-Джерси и Нижнему Манхэттену. Когда отправленные на них заявки на покупку и продажу акций прибывали одновременно, то рынки работали как надо. Если же заявки прибывали с разницей хоть в миллисекунду, рынок исчезал, а все сделки отменялись. Брэд знал, что некто перебивает его приказы – как будто другой трейдер следил за его спросом на акции на одной бирже и покупал их на других биржах, ожидая, что сможет продать их Бреду по более высокой цене. «У меня возникло ощущение, что проблемы вызваны этим новым игроком на рынке, – вспоминает Брэд. – Я просто не понимал, как это делается».

В конце 2009 г. американские HFT-фирмы отправили своих представителей в Торонто с предложением платить канадским банкам за передачу своих клиентов на откуп высокочастотным трейдерам. Ранее в том же году Canadian Imperial Bank of Commerce (CIBC), один из конкурентов RBC, передал нескольким высокочастотным трейдерам в субаренду лицензию Toronto Stock Exchange. И за несколько месяцев доля этого банка на рынке ценных бумаг выросла в три раза^[9], хотя долгое время держалась на уровне 6–7 %. Топ-менеджеры Royal Bank of Canada теперь стали рассуждать о том, что банку следует создать канадский темный пул и направлять в него приказы своих канадских клиентов, а потом продавать высокочастотным трейдерам права на работу в пуле. Брэд подумал, что для RBC было бы намного разумнее просто разоблачить сущность этой новой игры и, возможно, заявить себя в качестве единственного брокера на Уолл-стрит, не помышляющего надувать инвесторов. Роб Парк сформулировал это так: «Единственной картой, которую оставалось в сложившейся ситуации разыграть, была честность».

Брэд стал доказывать своим боссам, что они должны разрешить ему провести кампанию по информированию общественности. Он хотел открыто объяснить всем инвесторам американского фондового рынка, что теперь они стали добычей. Хотел рассказать им о новом оружии, которое они могли бы использовать для защиты от хищников. Но рынок уже начал оказывать на него давление, принуждая к молчанию. Брэд стремился убедить топ-менеджеров RBC в правильности предложенной им линии поведения в качестве реакции на автоматизацию фондовых рынков. Но как аргумент мог предъявить лишь свое странное открытие, которое доказывало… хм, а что, собственно, оно доказывало? Что фондовый рынок теперь вел себя странно, за исключением тех случаев, когда вел себя нормально?

Руководители RBC, которые стремились объединить свои усилия с высокочастотными трейдерами, знали о HFT так же мало, как и он. «Мне нужен был некто из этой сферы, кто мог бы подтвердить правдивость моих слов», – рассказывает Брэд. В данном случае ему требовался человек, знавший изнутри мир высокочастотного трейдинга. Брэд потратил бóльшую часть года, наугад обзванивая незнакомых ему людей, в поисках специалиста по вопросам стратегии HFT, который пожелал бы переметнуться в его лагерь. Теперь Брэд стал подозревать, что все, кто знал, как зарабатывают высокочастотные трейдеры, сами зарабатывали слишком много, чтобы остановиться и объяснить, что происходит. Для проникновения в этот мир ему пришлось искать другой путь.

Глава 3
Проблема Ронана

Отчасти проблема Ронана заключалась в том, что он не выглядел, как трейдер с Уолл-стрит. Бледная кожа, узкие сутулые плечи, скованные манеры и вечно озабоченный взгляд, будто человек только недавно пережил голодуху и пребывает в ожидании новой. Также в отличие от трейдеров с Уолл-стрит он не умел скрывать неуверенность в себе и выглядеть более влиятельным и знающим, чем был на самом деле. При этом был выносливым и настороженным, как мангуст. И все-таки с того дня, когда он впервые увидел торговую площадку на Уолл-стрит, а ему тогда едва перевалило за двадцать, Ронан Райан очень сильно захотел там работать – и не мог понять, почему его туда не пускают. «Трудно было избежать соблазна стать одним из этих парней, которых все боялись и которые столько зарабатывали», – рассказывает он. Но трудно было представить, чтобы кто-нибудь испугался Ронана.

Отчасти же проблема Ронана заключалась в его неспособности или нежелании скрывать свое скромное происхождение. Он родился и вырос в Дублине, а в Америку переехал в 1990 г. в возрасте 16 лет. Ирландское правительство направило его отца в Нью-Йорк для переговоров с американскими компаниями, чтобы убедить их перенести свою деятельность в Ирландию для получения налоговых льгот, но лишь немногие бизнесмены стали бы рассматривать такое всерьез. Ирландия была бедной и мрачной («по правде говоря, дыра дырой»). Его отец, который не страдал от избытка денег, тратил все до последнего гроша на аренду дома в Гринвиче, штат Коннектикут, поэтому Ронан мог там посещать муниципальную школу и наблюдать, как живут «приличные» люди. «Я не мог поверить в то, – вспоминает он, – что у ребят в шестнадцать лет были машины! А другие, бывало, жаловались, что им приходится ездить на школьном автобусе. Я их одергивал: “Черт, да он же довозит вас прямо до школы! Притом бесплатно! А я ходил в школу по три мили пешком”. Трудно было не любить Америку».

Когда Ронану исполнилось 22, его отца отозвали в Ирландию, а Ронан остался в США. Он и представить не мог человека, способного добровольно вернуться в Ирландию. И теперь им завладела идея воплотить в жизнь свою «американскую мечту» – в том виде, какой она предстала перед ним в Гринвиче. За год до этого с помощью еще одного ирландца, знакомого его отца, Ронан прошел летнюю стажировку в операционном отделе Chemical Bank, и его обещали взять на курсы подготовки менеджеров.

Потом эти курсы отменили, а тот ирландец куда-то исчез. По окончании в 1996 г. Фэрфилдского университета Ронан стал рассылать письма во все банки Уолл-стрит, но получил лишь один ответ, да и в нем лишь проскальзывала фальшивая заинтересованность. Ответ этот пришел от брокерской фирмы, которая, даже на его неопытный взгляд, представлялась полукриминальной конторой, промышлявшей мелкими финансовыми махинациями. «Не так уж легко получить работу на Уолл-стрит, – рассказывает он. – У меня не было знакомств. У моей семьи не было никаких связей. Мы никого не знали».

В конце концов Ронан бросил эти попытки. К тому же встретил еще одного ирландца, который работал в нью-йоркском офисе MCI Communications, крупного оператора связи. «Он дал мне работу только потому, что я был ирландцем, – вспоминает Ронан. – Наверно, за год он так помогал лишь нескольким людям. И я оказался в их числе». Он стал работать в сфере телекоммуникаций только потому, что нигде больше не хотели его нанимать.

Его первое крупное задание на новой работе состояло в проверке удовлетворенности клиентов из крупных компаний Уолл-стрит, которым MCI продала 8000 пейджеров. Ему сказали, что «люди очень щепетильно относятся к своим пейджерам». И Ронан отправился по летней жаре на заднем сиденье автомобиля техпомощи по офисным зданиям, чтобы доставить новые пейджеры клиентам. Он установил столик в задней части грузовика, вскрыл упаковку и стал ждать, пока труженики Уолл-стрит придут и заберут свои новые пейджеры. Через час работы Ронан уже вовсю потел и задыхался внутри грузовика, а снаружи стояла очередь из желающих получить свои пейджеры и одновременно собралась толпа тех, кто уже отоварился – и теперь выражал свое недовольство. «Эти пейджеры – полный отстой!», «К чертям такие пейджеры!» – кричали они, а он пытался и дальше раздавать гаджеты.

В разгар его противостояния с бунтовщиками ему позвонила секретарша из фирмы с Уолл-стрит и рассказала о проблеме с новым пейджером, которая возникла у ее босса. Девушка была настолько подавлена, что Ронан показалось, будто она вот-вот разрыдается. «Она все повторяла и повторяла: “Он слишком большой! Он может его покалечить! Он слишком большой! Он может его покалечить!” Ронан пришел в полное замешательство – как пейджер может причинить вред взрослому человеку? Ведь это маленькая коробочка размером два с половиной на четыре сантиметра. «Потом она пояснила, что ее босс – карлик и что пейджер врезается ему в бок, когда он сгибается, – вспоминает Ронан. – И ростом он был не с обычного карлика, а и вправду очень маленьким. И я подумал, но вслух этого не сказал, поскольку не хотел, чтобы она посчитала меня козлом: “Почему бы ему не приторочить пейджер на спину, как рюкзак?”»

В тот момент, как и в другие подобные ему, много чего приходило на ум Ронану, о чем он помалкивал. Подбор пейджеров по размеру для людей маленького роста с Уолл-стрит и выслушивание воплей от людей большого роста с Уолл-стрит, которым не нравились их новые гаджеты, – не такой представлял он себе собственную жизнь. И переживал оттого, что не смог найти свой путь на Уолл-стрит. Но решил выжать из нынешней работы максимум возможностей.

Они, как оказалось, заключались в том, что MCI позволила ему рассмотреть всю американскую телекоммуникационную систему целиком. Ронан всегда был мастеровитым, но никогда не обучался практической работе. И почти ничего не понимал в технологиях. Но теперь принялся всесторонне их изучать. «Это достаточно увлекательное занятие – искать суть, разбираться, как эта штука работает», – вспоминает он. Сравнивать, как происходит передача информации по медному кабелю и по стекловолокну. Разбираться, чем отличается сетевой коммутатор производства Cisco от коммутатора, произведенного Juniper. Изучать, какие компании производят самое быстродействующее компьютерное оборудование и в каких городах есть здания, где полы способны выдержать вес такого оборудования, – лучше всего для этого подходили здания старых фабрик и заводов. Он также узнал, каким образом информация действительно передается из одного места в другое, – обычно не по прямой линии, принадлежащей одному оператору связи, а по извилистому маршруту, управляемому разными операторами. «Когда вы звоните в Нью-Йорк из Флориды, то даже не представляете, сколько оборудования для этого требуется. Вероятно, думаете, что можно обойтись двумя жестянками, соединенными куском проволоки. Но это не так». Линия, связывающая Нью-Йорк с Флоридой, включает принадлежащий Verizon участок в Нью-Йорке, участок BellSouth во Флориде и участок MCI между ними. Она виляет от одного населенного пункта к другому, а когда заходит в него, то петляет самым причудливым образом по небоскребам и городским улицам. Для того чтобы произвести впечатление знающего человека, телекомовцы любили говорить, что оптоволоконные линии проложены по «городам, где есть команды Национальной футбольной лиги».

Ронан узнал еще кое-что: многие из тех, кто работал в сфере телекоммуникаций или обслуживал ее, были скорее информированными, чем знающими людьми. Сотрудники MCI, продававшие технологию, зачастую в ней не разбирались, но при этом получали намного больше, чем те, кто, как и он, просто решали проблемы. Или, по его словам: «Я зарабатывал тридцать пять тысяч в год, а они сто двадцать и ни в чем ни хрена не разбирались». Он добился перевода в отдел продаж и стал там ведущим менеджером. Через несколько лет работы на этой должности его переманили в Qwest Communications, а еще через три года оттуда к другому оператору связи – Level 3. Теперь он зарабатывал хорошо – пару сотен штук в год.

В 2005 г. Ронан не мог не заметить, что его клиентами по большей части стали крупные банки Уолл-стрит. Он неделями пропадал в зданиях Goldman Sachs, Lehman Brothers и Deutsche Bank, решая, как лучше проложить кабель и какое оборудование для него больше подходит. Но так и не оставил своих прежних амбиций и в каждом банке исподволь узнавал об открытых вакансиях. «Я прикидывал: “Ведь я встречаюсь здесь с таким количеством людей. Почему бы и не получить работу в одном из этих мест?”» На самом деле крупные банки все время предлагали ему работу, но только не в сфере финансов. Они предлагали ему места для технического персонала – работу на каком-нибудь удаленном объекте с оборудованием и оптоволоконными кабелями. В банках существовало очень четкое разделение между техническими и финансовыми специалистами. Последние воспринимали первых как безликую службу техподдержки и не могли воспринимать их по-другому. «Они всегда твердили мне одно и то же: “Займись-ка ты, парень, железом и кабелями”», – вспоминает Ронан.

Затем в 2006 г. ему позвонили из BT Radianz, которая образовалась после 9 сентября 2001 г., когда вследствие атаки на Всемирный торговый центр от телекоммуникационной системы Уолл-стрит откололось несколько весомых кусков. Компания пообещала крупным банкам Уолл-стрит построить систему, менее уязвимую для нападения со стороны. Работа Ронана состояла в том, чтобы убеждать финансовые институты в необходимости заключать с Radianz договоры субподряда на обслуживание их информационных систем. В особенности он должен был уламывать банки на «колокацию» – совместное размещение их компьютеров в принадлежащем Radianz дата-центре в г. Натли, штат Нью-Джерси.

Однако вскоре после начала работы в Radianz Ронану поступило предложение иного рода от хедж-фонда из Канзас-Сити. Звонивший сказал, что представляет брокерскую фирму Bountiful Trust и что он слышал о Ронане как о специалисте по передаче финансовой информации на расстояние. Bountiful Trust столкнулась с проблемой при передаче биржевых приказов из Канзас-Сити в Нью-Йорк – слишком много времени уходило на то, чтобы узнать, какие акции они купили или продали. К тому же все чаще замечали, что при отправке приказов информация о рынке исчезала с экранов так же, как у Брэда Кацуямы. «Звонивший сказал: “Период ожидания у меня составляет 43 миллисекунды”, – вспоминает Ронан. – А я ему: “Что еще за миллисекунда, черт возьми?!”»

Период ожидания был отрезком времени, которое проходило между отправкой сигнала и его приемом. Несколько факторов определяли длительность периода ожидания торговой системы – «железо», логическая часть и линии. «Железом» называлось оборудование, доставлявшее сигналы из пункта А в пункт Б, – серверы, усилители сигнала и сетевые коммутаторы. Логическая часть включала программное обеспечение – кодированные команды, управлявшие работой «железа». Ронан почти ничего не знал о программах, за исключением того, что их все чаще писали русские программисты, едва говорившие по-английски. Линии – это оптоволоконные кабели для передачи информации от одного сервера к другому. Единственным серьезным фактором, определявшим скорость передачи сигнала, была длина кабеля, или расстояние, которое требовалось преодолеть сигналу, чтобы добраться из пункта А в пункт Б.

Ронан не знал, что представляет собой миллисекунда, но понимал суть проблем хедж-фонда из Канзас-Сити. Свет в вакууме распространяется со скоростью 300 000 км/с, или, иными словами, 300 км/мс. Свет внутри оптоволокна отталкивается от стенок кабеля и поэтому распространяется со скоростью, равной только 2/3 от теоретически возможной, но все равно движется быстро. Однако больше всего на скорость распространения сигнала влияло расстояние, которое он должен был пройти. «Физика есть физика – именно этого трейдеры и не понимали», – вспоминает Ронан.

Единственной причиной, по которой Bountiful Trust открыла свой офис в Канзас-Сити, состояла в том, что ее учредители полагали, будто реальное местоположение компании больше не имело значения, а Уолл-стрит теперь повсюду. Но они ошибались. Уолл-стрит снова обрела конкретное место. Только оно уже не располагалось на улице с тем же названием, а находилось в Нью-Джерси. Ронан перевез компьютеры из Канзас-Сити в дата-центр Radianz в Натли, сократив тем самым время, необходимое для выяснения результатов торгов, с 43 до 3,8 мс.

С этого момента вырос спрос на услуги Ронана со стороны Уолл-стрит – не только банков и широко известных фирм, занимавшихся высокочастотным трейдингом, но и совершенно неизвестных фирм, занимавшихся проп-трейдингом (биржевой торговлей с помощью собственных средств). Все хотели торговать быстрее своих конкурентов. Для этого им требовалось, во-первых, найти более короткие маршруты для передачи сигналов; во-вторых, приобрести новейшее оборудование без всяких лишних наворотов; и, в-третьих, сократить физическое расстояние между собственными компьютерами и компьютерами, расположенными внутри разных фондовых бирж. Ронан знал, как решать эти проблемы. Но поскольку все его новые клиенты разместили свои компьютеры в дата-центре Radianz в Натли, то решение их проблем требовало изворотливости. Ронан рассказывает: «Однажды мне позвонил трейдер и спросил: “Где я располагаюсь в комнате?” Я переспрашиваю: “В комнате? Что за комната?” Оказалось, парень спрашивал про свой компьютер, действительно стоявший в комнате». Он хотел заплатить за перенос компьютера, с которого производилась отправка приказов на фондовые биржи, как можно ближе к кабелепроводу, выходящему из здания в Натли, – хотел получить небольшое преимущество во времени перед другими компьютерами в том же помещении. Потом Ронану позвонил другой трейдер, мол, он заметил, что его оптоволоконный кабель был на несколько метров длиннее, чем нужно. Вместо того чтобы наматывать его за пределами помещения вместе с остальными кабелями (это позволяло снижать нагрев помещения), трейдер хотел, чтобы его кабель пересекал центр помещения строго по прямой.

Это был лишь вопрос времени, когда фондовые биржи поймут, что если есть желающие тратить сотни тысяч долларов на перемещение своего оборудования внутри какого-то отдаленного дата-центра, чтобы хоть на чуток приблизиться к фондовой бирже, то они также пожелают выкладывать миллионы за размещение своего оборудования внутри самих бирж. Ронан это обдумал и предложил продавать пространственную близость к Уолл-стрит в виде «услуги по обеспечению пространственной близости». «Мы пытались зарегистрировать словосочетание “пространственная близость” в качестве товарного знака, но это оказалось невозможно, поскольку слово “близость” было обиходным», – вспоминает он. То, что Ронан хотел назвать «пространственной близостью», вскоре стало известно под названием «колокация», а сам Ронан оказался самым авторитетным экспертом в данном вопросе во всем мире.

Исчерпав возможности для сокращения длины кабеля, взялись за оборудование, стоявшее на концах линий. В том числе за сетевые коммутаторы. Разница между быстрыми и медленными коммутаторами измерялась в микросекундах (миллионных долях секунды), но теперь и микросекунда имела решающее значение. «Один трейдер сказал мне: “Не важно, опоздаю ли я на секунду или микросекунду – в любом случае окажусь вторым”». Время коммутации уменьшилось со 150 до 1,2 мкс на сделку. «А потом, – рассказывает Ронан, – начали спрашивать: “Какое стекловолокно вы используете?”» Все оптоволоконные кабели были от разных производителей, и некоторые передавали световой сигнал лучше других. Тогда Ронану подумалось, что никогда прежде в истории люди не затрачивали столько усилий и не тратили столько денег, чтобы настолько мало прибавить в скорости. «Они измеряли длину своих кабелей внутри бирж вплоть до дециметра. Покупали все эти серверы и выбрасывали их через полгода, чтобы выиграть несколько микросекунд на новом сервере».

Ронан не знал, сколько денег зарабатывают высокочастотные трейдеры, но мог об этом догадаться по тому, сколько они тратили. С конца 2005 до конца 2008 г. одна только Radianz заплатила им по счетам примерно $80 млн – и это только за размещение ее компьютеров на фондовых биржах вблизи от механизма сопоставления приказов. И Radianz была отнюдь не единственной. Видя, что маршруты оптоволоконных линий, проложенные между биржами в Нью-Джерси, были зачастую далеки от идеала, Ронан убедил компанию Hudson Fiber найти более прямые пути. И Hudson Fiber активно принялась рыть траншеи в таких местах, которые заставили бы остановиться самого Тони Сопрано.

Ронан также мог догадаться, сколько денег зарабатывают высокочастотные трейдеры, принимая в расчет те усилия, что они прилагали для сокрытия собственных методов. Одна такая HFT-фирма, оборудование для которой он устанавливал на фондовой бирже, настаивала на том, чтобы он обернул их новые серверы в проволочную сетку, – дабы никто не смог увидеть мигание индикаторов или усовершенствования на оборудовании. Другая HFT-фирма закрепила за своими компьютерами клетку, которая ближе других располагалась к механизму сопоставления приказов – компьютерному коду, который теперь, собственно, и являлся фондовым рынком. На клетке, прежде принадлежавшей Toys “R” Us (вероятно, в свое время размещенные здесь компьютеры поддерживали сайт этого интернет-магазина игрушек), красовались его логотипы. Так вот, HFT-фирма настояла на том, чтобы логотипы магазина оставались на месте – дабы никто не смог догадаться, что она на несколько метров улучшила свою позицию по отношению к механизму сопоставления приказов. «Все они были параноиками, – вспоминает Ронан. – Но на то у них были основания. Вы бы поступали так же, будь вы карманником и знали, как обчистить человека. Стоило кому-то обнаружить, что в дата-центре появился коммутатор, работающий на три микросекунды быстрее, как через две недели у всех уже стояли такие же».