Тайна Элизабет

Желтое пламя освещало его брутальное лицо с широкими скулами на большой круглой голове, внушительным мясистым носом и задумчивым взглядом. На вид ему было чуть больше тридцати лет, он не особо стремился к безукоризненной внешности, в отличие от большинства жителей Парфагона. Он считал, что мужчине это совсем не обязательно иметь, чтобы получать все нужные радости жизни. Хотя такая позиция вызывала насмешки, в его случае она действительно была эффективной.

– Не волнуйся, Нильс, – пытался его приободрить красавец Ричард Фейн, длинноволосый блондин с утонченными благородно вытянутыми чертами лица и светло-голубыми глазами. – Ты его точно поймаешь в следующий раз.

– Если бы на несколько минут раньше…

– Будем еще ближе. Ему не уйти.

– Что я опять скажу легату? Как я буду смотреть в глаза нашему королю? – нервно перебирая палкой бревна в костре, спросил Нильс. – Опять та же самая история. В который раз.

– Постой, это ведь не наша вина. Мы были быстры как могли.

– Эта всегда наша вина.

Чуть в стороне, укрытый синей рыцарской накидкой, простонал и снова затих Томас. Взволнованный Нильс тут же встал и быстро подошел к нему. Увидев, что несчастный мальчуган все еще без сознания, он лишь плотнее прикрыл его и снова молча вернулся к костру, где уже что-то весело обсуждали рыцари.

– Я все-таки не понимаю, зачем ты его взял с собой, – кивнул Ричард в сторону Томаса.

– В нем что-то есть. Его нельзя там оставлять.

– От него даже мутанты отказались. Мы уже ничего не сделаем с ним. Он слишком взрослый.

– Ничего. Прорвется. У него нет выбора.

– Ты серьезно?

– Да, – Нильс пристально посмотрел в глаза Ричарду. – Ты же сам видел, как он один и еле живой, но все равно пытался биться с мутантом.

– И?

– Сам знаешь, что даже не все из нас на такое способны. Мы, тренированные и взрослые мужики, можем сдаться, потеряв все видимые шансы на спасение. Но ты видел его? Ты видел его смелость?

– Ну, делай, как хочешь. Ты ж сам понимаешь, что ему будет сложно освоить фазу. Какой бы он ни был храбрый, ему будет уготована низшая участь в стенах Парфагона. К тому же, кто его туда вообще пустит?

– У него есть шанс, Ричард.

– Он пришлый, селянин. Ты знаешь наши законы.

Нильс с заботой взглянул в сторону Томаса.

– Я все понимаю. Но мы должны дать ему шанс. Если у короля внезапно объявилась дочь, то почему мне нельзя?

– Очередная странная история нашего королевства, конечно, но у тебя немного иная ситуация, – Ричард весело ударил друга кулаком по плечу. – Да и с великим Альбертом себя не сравнивай. Как они ее назвали, кстати? О ее матери хоть что-то известно?

– Назвали Элизабет. Одна из его тайных фавориток разрешилась, но умерла почти сразу же. Сама, наверное, дитем еще была. Ты ж его знаешь.

– Хм, печально. И у нее все равно титул принцессы?

– А как еще быть в его ситуации? Поэтому и будет добрее. Нашему храбрецу это на руку в любом случае.

– Ну, ты и авантюрист.

Сытно перекусив недожаренной свининой и затем немного от души посмеявшись над предельно пошлыми байками расслабившихся рыцарей, Нильс отдал приказ идти на отбой. Проверив караульных, он осторожно лег рядом с Томасом, прикрыв его от холода своей могучей рукой, и мгновенно уснул, как это хорошо умели делать практически все жители Парфагона.

В это время обессиленному Томасу в больном беспамятстве снилась бесконечная череда насыщенных кошмаров, в которых то раздавались крики погибающих родителей, то за ним гнались остервеневшие мутанты, то плакала убегающая Ирэн. Он то внезапно просыпался, то моментально глубоко засыпал, так и не понимая, что с ним происходит и где он находится. Чувство голода и жажды все время настигали его постоянно усиливающимися волнами. А еще периодически возникала острая боль в левом бедре от постоянных скачков и покачиваний. В какой-то момент к этому бредовому состоянию добавился яркий свет сквозь веки и радостные трели лесных птиц на фоне звонкого постукивания копыт о каменную дорогу.

С трудом открыв затекшие глаза, Томас обнаружил себя сидящем в седле впереди огромного, как гора и удивительного на вид, русого рыцаря без шлема, с выдающимся носом, круглым лицом и добрым задумчивым взглядом. Рядом также спокойно шагали еще несколько лошадей с рыцарями. Через поле они все вместе приближались к огромным деревянным воротам уходящей за горизонт древней каменной стены с узкими бойницами на вершине. Эта стена поросла во многих местах мхом и даже кустами по всей высоте, и была выше любых самых высоких деревьев. За ней виднелись грозные башни и коричневые черепичные крыши удивительно высоких и красивых зданий. Томас никогда не видел Парфагон, но он сразу понял, что это именно он: тот самый город, где живут невероятные люди, о которых ходило так много легенд и слухов. Именно в его стенах стоит тот самый знаменитый замок, в котором живет любимый король Альберт Третий и его новорожденная принцесса, которой его так настойчиво дразнила сестра.

– Привет, храбрец, – улыбнулся ему рыцарь, пристально смотря в глаза.

– Здравствуйте! – смутившись, ответил Томас.

– Меня зовут Нильс. А тебя?

– Томас. Меня зовут Томас Юрг.

– Эй, соня!

Оглянувшись назад, спасенный селянин увидел рядом улыбающегося белокурого Ричарда, который аккуратно держал в своей большой руке мирно спящего щенка Ирэн.

– Это случайно не твой? Тоже спит все время.

– Здравствуйте! Да, дяденька, это мой.

– Можно я себе возьму?

– Конечно, забирайте Пузанчика.

– Небось, женушке подаришь, подкаблучник? – нарочито презрительно буркнул Нильс, хмуро разглядывая вытащенные из кармана солнечные часы размером в пол-ладони. – Как вообще таких в армию берут?

В этот момент расхохотавшиеся воины прошли мост над болотистым рвом, и перед ними медленно открылись толстые скрипучие двери Северных ворот, охраняемые с двух сторон приветствующими своих товарищей рыцарями:

– Да здравствует король!

– Да здравствует Парфагон! – дружно ответил отряд.

Навстречу Томасу дунул теплый ветер с тысячей новых для него насыщенных запахов и удивительных звуков. Прямо от исполинских ворот начиналась бесконечная аллея с сотнями прогуливающихся людей, по краям которой росли пышные зеленые деревья и аккуратные двух- и трехэтажные здания. Куда его взгляд не падал, везде что-то происходило и кто-то суетился, а на лицах опрятно одетых людей были исключительно довольные и счастливые улыбки. Оказавшись в таком радостном буйстве жизни, он вдруг вспомнил свою сестру Ирэн, маму и отца, которые никогда этого не увидят, а также родное село, которого больше не существовало, как и всей его прошлой жизни. Горечь и счастье смешались в невиданную им ранее непосильную смесь, которая застряла как ком в горле. Изо всех сил он пытался не заплакать перед спасшими его могучими мужчинами, особенно перед Нильсом. Но когда его приняла на руки и тепло обняла некая ароматная женщина с короткими рыжими волосами и немного заостренными ушками, он не выдержал. Его детские губы горестно искривились и большие круглые слезы безудержным потоком полились из покрасневших зажмуренных глаз, одна за другой капая на сиреневое платье местной красавицы.

– Добро пожаловать в Парфагон, бедный малыш, – лишь смог он расслышать из ее уст.

Глава 2
Идеальный город сверхлюдей

Первый месяц Томас практически все время находился в доме рыцаря Нильса Дора. Построенное из камня, как почти все строения в Парфагоне, его двухэтажное жилище имело две спальни, кухню, столовую, а также собственный небольшой фруктовый сад, огороженный каменным забором, поэтому выживший сельский ребенок чувствовал себя весьма комфортно, даже будучи взаперти. Ему выделили небольшую комнату на втором этаже с окном во внутренний сад, где изначально находилась скромная библиотека хозяина, помещавшаяся в двух узких книжных шкафах. Туда поставили рассчитанную на вырост большую дубовую кровать, заменили крошечный, почти декоративный, стол на массивный письменный и насобирали у знакомых и друзей целый ящик игрушек, большая часть которых была связана с рыцарями и их амуницией. Новая жизнь в столице, в добротном каменном доме, на высоком втором этаже в пропитанной запахом старых книг комнате казалась сельскому мальчишке чудесным сном, в который он долго не мог поверить, просыпаясь по утрам.

В доме также жила Маргарита, старшая сестра Нильса, рыжая женщина с мальчишеской стрижкой и всегда грустными глазами из-за заметно опущенных внешних уголков ее век, словно вечная вселенская печаль обрекла ее на страдания еще в утробе матери. Именно она первая взяла Томаса в свои нежные руки, когда он впервые въехал с рыцарями в город. Выглядя значительно моложе своего брата, ее поведение ничем не отличалось от повадок зрелой, опытной и видавшей виды женщины, кем она в действительности и являлась. Даже ее внуки уже были взрослыми людьми, а муж, известный рыцарь, дослужившийся до звания трибуна, настолько давно отдал свою жизнь за короля Альберта, что она перестала помнить, как он действительно выглядел. Пару раз в год она вспоминала детали образа совершенно вымышленного человека, в чем была повинна дурацкая людская память, не рассчитанная природой на такую жизненную дистанцию.

Благодаря доброй Маргарите и жалованью Нильса в десять золотых монет в месяц, уютный дом находился в идеальной чистоте, в нем всегда имелось достаточно мяса, а ранение Томаса быстро зажило, и он был достаточно хорошо одет даже по придирчивым городским меркам. Вместо простейшей сельской туники, больше похожей на мешок с дырками для рук и головы, теперь он стеснительно щеголял в обязательных для столичных мальчиков светлых рубахах с разноцветными пуговицами, коротких черных или коричневых штанишках с карманами и подтяжками, а также в кожаных башмаках поверх гольфов.

Сам Нильс считался убежденным и заматерелым холостяком, что было распространено среди рыцарей. Он никогда не имел детей, во всяком случае, официальных и живущих с ним в одном доме, что также было нередкой практикой в городе. В некоторой степени свои нереализованные отцовские чувства он перенес на Томаса, и потому ребенок оказался под гарантированной опекой, что бы ни случилось. Увидеть рыцаря дома было большой радостью для мальчугана, так как тот почти все время был занят своими опасными военными делами и часто отлучался в рискованные командировки, уничтожая бесконечные вторжения мутантов и устраняя их подлые провокации. Иногда к Нильсу приходил его давний друг Ричард Фейн, и они вместе с другими товарищами закатывали долгие и буйные посиделки в беседке в саду. Часто можно было заметить, как поутру из дома выходили, смущенно опуская глаза, красивые девушки и женщины, но Томас их не запоминал, так как почти каждый раз они оказывались разные.

Новая жизнь была настолько заполнена эмоциями и благополучием, что чуткая память ребенка вскоре вытеснила кровавые воспоминания из его недалекого прошлого. Томас начинал активно округляться и раздаваться вширь, так как много спал, и в рыцарском доме всегда хранилось полно еды на любой вкус. Внушительное обилие сна и пищи были главной необходимостью многих жителей столицы Парфагон, впрочем, как и у мутантов Арогдора.

Однако все было не так просто, как казалось изолированному в тепличных условиях наивному селянину. В Парфагон было практически невозможно попасть людям со стороны. Хотя периодически делались исключения, и была необходимость в свежей крови и силе, появление чужаков на постоянной основе в стенах столицы считалось риском для основ существования самого королевства. Одна из причин состояла в очевидной опасности внедрения агентов Арогдора, которые время от времени устраивали диверсии и теракты с ужасающим количеством жертв. Это происходило регулярно, в большой степени именно из-за приема новых жителей. Именно поэтому Томас целый месяц сидел под опекой Маргариты и лишь через высокую каменную кладку забора слышал шум оживленного и интересного ему удивительного города, который так хотелось изучить любопытному детскому разуму.

Все это время Нильс, его друзья и сестра обивали пороги различных инстанций, чтобы получить разрешение усыновить пришлого ребенка. Дотошных чиновников и вечно подозрительную службу безопасности сильно смущали два момента: Томас считался слишком взрослым, чтобы его можно было по-настоящему адаптировать для самых главных сторон бытия города и его жителей, а также полное отсутствие сведений о его прошлом. Так как все жители его села погибли, пустились в бега или были похищены мутантами, то не имелось никакой гарантии, что он именно простой селянин, а не маскирующийся под него агент-мутант. Хотя в практике это была сложнейшая и очень долгая мутация, теоретически в маленького мальчика могли превратиться многие арогдорцы.

Только благодаря весомым и всеми признанным заслугам храброго рыцаря и его неотступной настойчивости, сломившей не одну непреодолимую преграду, Томаса не только разрешили усыновить, но и приняли в полноценные граждане Парфагона. Как и во всех других подобных случаях, подпись на соответствующих документах была поставлена самим Питером Капицей – многолетнем канцлером Парфагона, мудрейшим человеком, а также близким другом и советником самого Альберта Третьего. Причем подпись на документах такой важности Капица мог поставить только с личного разрешения короля, которому таким образом тоже пришлось узнать о существовании некого несчастного Томаса Юрга из обескровленного округа города Салеп.

– Велели передать, что твоя репутация теперь зависит от успешности его адаптации, – сообщил Ричард, передавая в руки друга долгожданные документы у массивных деревянных дверей его дома. – Ну и взял же ты проблем на свою шею!

Выдернув бумагу, Нильс стал жадно разглядывать такую дорогую и долгожданную подпись, переливающуюся в свете дневного солнца. На обоих приятелях была городская рыцарская форма одежды для повседневной носки, состоящая из высоких сапог, темных широких штанов и, поверх светлой рубахи, обязательного зауженного у талии синего камзола с широченными вздутыми плечами, к тугому поясу которого крепились неизменные меч и кинжал.

– Меня это не волнует.

– Скажи, что вообще тебя волнует, кроме женщин и работы? – рассмеялся Ричард, заплетая свои роскошные белокурые волосы в толстую косу. – Серьезно, жениться не собираешься, кстати?

– Звучит, как предложение отрезать руку. Живешь себе, радуешься жизни. А тебе говорят, что-то больно хорошо поживаешь, друг. Давай-ка мы тебе тоже руку оттяпаем!

– Зато не скучно будет.

– У меня теперь есть Томас. Скучно не будет, – дочитал бумагу Нильс и спрятал ее за пазуху, свернув в плотную тонкую трубочку, после чего вздохнул и расплылся в счастливой широкой улыбке.

– Ах, так это теперь только меня одного интересуют убийства мутантов и женщины? Как теперь жить в этом жестоком мире!

– Да, иди, пожалуйся об этом своей любимой женушке.

– Какой женушке?

– Не той ли, с которой ты последние лет пятьдесят живешь?

– Клевета. Я вообще не понимаю, о чем вы говорите, вероломный предатель! Случаем, не на Эйзенберга работаете?

Оба друга понимающе рассмеялись. Действительно, Ричард был гулякой лишь на словах и в шутках. На самом деле, будучи едва ли не самым привлекательным мужчиной на Селеции, он, будто назло местным барышням, был однолюб и примерный семьянин, что считалось большой редкостью среди ветреных рыцарей, всегда живущих одним днем. Хотя на вид ему было около тридцати лет, у него уже имелось несколько взрослых и самостоятельных детей. С ненаглядной женой Лилией он проводил все свободное время и не чаял в ней души, вечно задаривая ее дорогими подарками и откровенно балуя излишним вниманием. На фоне других рыцарей, в особенности пропащего бабника Нильса, неугомонного рекордсмена всего Парфагона, всегда свободного спасителя одиноких женских сердец, ему было трудно контролировать свое мужское эго и потому шутки о предполагаемых похотливых похождениях являлись обязательной темой для разговоров. Чтобы придать им значимости и весомости, Ричард раз в несколько лет мог даже воспользоваться животным влечением к диковинным воинам какой-нибудь простой селянки на самой отдаленной окраине королевства, уродливой и глупой в сравнении с уникальными женщинами Парфагона. Однако Нильс был убежден, что на самом деле это не приносило никакого удовольствия его другу, а лишь создавало ему страдания и долгие угрызения совести перед любимой Лилией.

Попрощавшись с другом и зайдя в дом, центурион взял выбежавшего ему навстречу радостного Томаса в свои огромные мускулистые руки и крепко обнял. Затем он отнес его в свою, утопающую в аромате цветов, любимую крытую беседку в саду, круглые сетчатые стенки которой почти полностью заросли вьюном, создавая прохладную тень даже в самые жаркие дни.

– У меня к тебе разговор, – осторожно начал рыцарь, присев на лавочку и посадив Томаса себе на колено.

– О чем, дядя Нильс?

– С этого дня… – не знал, как начать воин. – В общем, я и моя сестра никогда полностью не заменим тебе родителей. Это невозможно. Но мне разрешили тебя оставить, и все будут тебя считать моим приемным сыном. Ты не против?

– Нет, – ответил Томас, глаза которого наполнились слезами от нахлынувших воспоминаний о любимом отце и доброй матери.

– Я сделаю все, чтобы ты добился самого лучшего в этой непростой жизни. Я верю в тебя. Именно поэтому ты здесь. Понимаешь?

– Понимаю.

– Но у меня есть одна важная просьба к тебе и мне хотелось бы донести ее до тебя. Слушаешь меня внимательно?

– Слушаю очень и очень внимательно!

– Я ничего не жду от тебя в ответ, когда ты вырастешь. Для меня счастье просто тебе помочь, Томас. Ты можешь стать великим человеком. Но…

– Что, дядя Нильс?

– Каждый твой поступок, пока ты считаешься моим сыном, отражается на мне. Я заплатил своим именем за твою жизнь в Парфагоне. В общем, тебе будет крайне непросто тут, но я верю, что ты не подведешь меня.

Неожиданно глаза рыцаря увлажнились, хотя он всегда считал, что никаких особых эмоций уже более не способен испытать в этой жизни, которую он считал познанной. Чтобы это скрыть, стесняющийся рыцарь снова обнял Томаса, к которому успел не на шутку привязаться за последние недели. Ему пришлось молча продержать его в таком положении еще целую минуту, пока бурные эмоции окончательно не схлынули с его лица. Нильс не подозревал, что в это же самое время Томас испытывал схожие чувства и сам крепко сжимал массивную шею своего буквально обожествленного рыцаря. Маленький мальчик про себя думал, что он обязательно станет таким же сильным и храбрым воином, когда вырастет, и что он никогда не подведет своего спасителя, которому обязан каждым своим вздохом.

* * *

Вместе с получением официального статуса гражданина Парфагона Томасу пришлось распрощаться с беззаботной жизнью за каменной кладкой забора своего нового дома. Уже на следующий день Маргарита отвела его в утопающую радостными детскими криками Школу, которая по своим размерам и устройству больше напоминала огромный университет со своими собственными парками, тенистыми аллеями, спортивными площадками и множеством красивых кирпичных зданий, главное из которых было увенчано невысокой угловатой башней с огромным черным флюгером в виде петуха, размером не меньше взрослого человека. Все без исключения жители столицы практически с первого года жизни и до шестнадцати лет ходили в это кипящее веселой жизнью место.

Продуманная система образования была построена таким образом, что к полному совершеннолетию человек владел всеми самыми важными навыками и знаниями реально ему необходимыми для повседневной жизни и любой выбранной профессии. Самое главное, сам подход к обучению был такой, что увлеченные дети с превеликим удовольствием учились и проводили время на интересных уроках. В Школе из них делали счастливых и раскрытых личностей, живущих в удовольствие, а не в тягость. После Школы больше не существовало никаких других образовательных систем и учреждений за отсутствием в них необходимости, благодаря эффективному начальному обучению. Исключения составляли только будущие защитники Парфагона. Они еще пять лет учились военному делу в элитной Рыцарской академии, для зачисления в которую требовалось в совершенстве освоить мутации в Школе, что удавалось далеко не каждому молодому человеку, как бы он не хотел защищать свою отчизну и как бы старательно не учился.

Однако для Томаса Школа стала настоящим адом, ведь подданные королевства за пределами столичного Парфагона жили весьма примитивно, и у них не имелось образования как такового в принципе. Если бы ничего не изменилось, то Томас должен был стать таким же охотником, как его отец, переняв его знания и получив практический опыт. А для Ирэн была уготована участь жены какого-нибудь ремесленника или даже такого же охотника из других многочисленных сел или городков. Они бы даже никогда толком не научились читать и писать. Как итог, сама картина мира в голове у мальчика была весьма примитивна, как и у его родителей. В чем и заключалось их счастье.

И вот с такой смешной базой знаний привели Томаса в класс, где все дети были не только гораздо умнее, но и при этом в среднем на два года младше него, будучи ровесниками похищенной мутантами Ирэн. К сожалению для сельского мальчишки, педагогический совет во главе с ректором Исааком Ньюртоном решил, что поместить его в младший класс будет оптимальным решением. Его ровесники уж слишком далеко ушли в знаниях и навыках, а с более младшими детьми он по определению не смог бы общаться или навредил бы им.

Нетрудно догадаться, к чему это привело. Вся Школа смеялась над Томасом Юргом, пришлым дурачком и деревенщиной. Для детей он был настолько прост и смешон, что никто не видел в нем равного. Его лишь только дразнили и издевались над ним при первой возможности, коих неопытный в городской жизни селянин предоставлял великое множество чуть не на каждом шагу. Ровесникам и старшим ребятам было смешно, потому что он учился с совсем маленькими детьми, а младшие веселились от того, что он такой большой, но при этом был настолько невообразимо глуп, что не знал простейших вещей, вроде фазы или букв. Как итог, Томас оказался совершенно одинок, и ему пришлось уйти в себя, замкнуться. Он старался не реагировать на издевательства и дразнения, понимая, что они заслуженные. Он действительно оказался настолько туп в сравнении с другими ребятами, что это стало очевидно даже для него самого, как бы это ни было горестно и обидно признавать.

У него был только один выход из сложившейся ситуации: учиться. И не просто учиться, а учиться так, чтобы стать как все и даже лучше. Учиться так, чтобы они считали его равным, и он не чувствовал колоссальной разницы между ними и собой. Учиться так, чтобы хотя бы эти малыши вокруг него говорили на понятном ему языке. Он должен был сделать все, что мог, ведь не имел права подвести Нильса Дора, своего приемного отца, который спас ему жизнь и дал шанс в новом мире. Поэтому каждый день, проглотив все обиды, он, не подавая признаков страдания, уходил из дома в Школу, где со стиснутыми зубами пытался все понять и усвоить, жадно поглощая каждый густой глоток знаний, даже не поворачивая голову в сторону вездесущих обидчиков.

Трехлетних детей в Школе продолжали учить познанию мира, основам математики и языка, о чем Томас имел хоть какие-то представления в целом. Мало того, он оказался большим экспертом в естествознании, так как рос близко от дикой природы, которую познавал с помощью отца-охотника. Проводя значительную часть времени в лесу, он хорошо знал, что там растет, и какие животные обитают. Но это были далеко не самые главные знания, которые давали в рациональной Школе. Самым непонятным и неожиданным для Томаса оказались уроки обучения фазе. В той или иной форме многие трехлетние дети уже владели фазой или хотя бы многое о ней знали. Более или менее серьезные и фундаментальные знания только начинались в программе обучения. Благодаря этой ключевой причине, согласно мнению ректора, пришлому ребенку стоило попробовать начать учиться именно с этого уровня.

Если другие дети с молоком матери впитывали идею культуры фазы, то Томасу было на самых фундаментальных уровнях сознания крайне тяжело понять, что это такое. Больше всего его удивляло, как эта огромная область знаний по какой-то причине совершенно отсутствовала в его жизни ранее. В его селе отродясь никто даже не упоминал о фазе, а тут в Парфагоне она являлась основой жизни с самых первых ее лет. Оказалось, даже рыцарем было невозможно стать без идеального владения этим удивительным навыком, поэтому селянину пришлось уделить ему наиболее пристальное внимание.

Фаза имела два основных проявления в жизни каждого столичного жителя без исключения. Во-первых, многие парфагонцы, предварительно осуществив ряд действий, значительную часть времени ночью или даже днем проводили в ситуации, когда могли временно менять пространство вокруг себя в нужном им направлении, что не сказывалось на ощущениях других людей. Это не было сном или фантазией, а было реальным изменением устойчивости обычного восприятия мира, который, полностью лишившись стабильности, не имел ни времени, ни пространства, в результате чего можно было пережить, что угодно и оказаться, где угодно. Например, рядовой парфагонец мог лечь на кровать, осуществить определенные вызывающие фазу техники, а затем встать и, пройдя сквозь стены, улететь за пределы города в любое место Селеции, где мог встретить, кого захочет и заниматься тем, что в голову только взбредет. При этом для всех других он будет все еще лежать в кровати, так как человек в фазе временно разрушает абсолютную стабильность только своего собственного воспринимаемого физического пространства.

Во-вторых, парфагонцы могли крайне полезно использовать свой удивительный навык для повседневной жизни. Помимо сотен возможных способов применения, которые предстояло изучить и освоить Томасу в Школе, жители Парфагона больше всего пользовались способностью фазы оказывать влияние на тело и организм в целом. При хороших навыках управления этим состоянием они могли буквально контролировать свой внешний вид, рост, пропорции, и даже возраст. Именно поэтому горожане могли удивительно долго жить, и, как правило, были невероятно привлекательны внешне, ведь могли корректировать свои телесные недостатки.

Как итог, фаза являлась фундаментом существования Парфагона, своего рода, удачно воплощенной в реальность смелой мечтой или сказочным сном. Она давал людям все самое главное, из-за чего они могут волноваться и к чему стремятся: красоту, молодость и здоровье. Как итог, самой главной ценностью людей в городе была возможность спать, ведь именно на грани сна им было проще всего оказаться в фазе и поддерживать в ней созданные шаблоны своего измененного внешнего облика, или, как это называли проще, мутации. Для ее достижения в любом возможном виде нужно было лишь изменять свое тело в фазе и ежедневно многократно повторять эту процедуру, чтобы получить результат через несколько недель или месяцев, в зависимости от сложности задачи и умения, а затем удерживать полученное благо на достигнутом уровне по точно такому же принципу, как и его получение.

Томасу не только было сложно все это понять и до конца осознать, но и поверить в то, что это вообще может иметь отношение к нему самому – уж слишком невероятно все это звучало и было больше похоже на чью-то бурную фантазию. Именно поэтому потребовалось немало времени, чтобы он смог впервые попасть в фазу самостоятельно и убедиться в ее правдивости.

Однажды поздним парфагонским утром, когда солнце уже медленно подбиралось к зениту, а птицам успело поднадоесть горланить свои звонкие и радостные песни в саду за окном, он проснулся и, стараясь не двигаться, уже по новой приобретенной привычке стал пробовать закрутиться вокруг продольной оси, не напрягая мышц, увидеть свои руки перед собой, не поднимая их и не открывая глаз, а также представить себя, быстро ходящим вокруг скульптуры Альберта Третьего из белого мрамора, стоящей на постаменте в центре площади у главного здания Школы, увенчанного флюгером. Не получив результата ни в одном из действий, он попробовал снова закрутиться, снова увидеть руки и снова оказаться у скульптуры. Он быстро и внимательно повторял этот выученный в Школе цикл техник раз за разом, и вдруг совершенно четко и неожиданно действительно увидел свои исцарапанные детские руки перед собой, хотя глаза были закрыты!

Как учили, он тут же попробовал взлететь, но к своему ужасу обнаружил, что вместо фазы, по-настоящему со свистом в ушах воспарил к ветхим деревянным перекрытиям потолка с мягким ароматом немного подгнившей древесины. И без того обостренные детские ощущения Томаса стали еще более реалистичны, достигнув чудовищной четкости и невиданной ранее детализации, в достоверности чего у него не было сомнений. Он настолько испугался этого загадочного происшествия, что сразу же приземлился на кровать, где с большим трудом смог расшевелиться и встать.

Босой, в одной пижаме и с выпученными глазами, он с криком выбежал из своей комнаты и стремительно спустился по холодным каменным ступенькам на первый этаж. В светлой столовой, всегда пропитанной запахом сладкой выпечки и свежих булочек, уже накрывала стол для завтрака сестра Нильса в чепчике и белом фартуке поверх легкого платьица ее любимого сиреневого цвета.

– Маргарита! Маргарита! – взволновано задыхался Томас.

– Что случилось? Доброе утро!

– Я научился летать!

– Вот время пошло: дети раньше учатся летать, чем здороваться.

– Простите меня. Доброе утро!

– Другое дело, – Маргарита аккуратно поставила последнюю тарелку на белую накрахмаленную скатерть, а затем вышла в открытую дверь на утопающую в пару и дыму кухню: – Так что у тебя там случилось?

– Я только что летал под потолком!

– Вот как! И давно ты так умеешь?

– Первый раз. Вы тоже так можете?

Внезапно послышались тяжелые шаги, и в столовую в одних панталонах вошел заспанный Нильс. Его невероятно массивное волосатое тело, с поигрывающими от каждого движения, свисающими от собственной тяжести мышцами на груди, спине и руках, поразило Томаса, который впервые увидел в таком откровенном виде своего спасителя:

– Ничего себе!

– Что тут случилось, что за крики? – недовольно пробурчал рыцарь. – Мутанты напали?

– Доброе утро! Наш герой научился летать, – рассмеялась Маргарита, гремя посудой на кухне.

– Хм, вот оно как. Доброе, доброе…

– Доброе утро, дядя Нильс! Это все правда.

– Да ну тебя! Не может быть.

– Прямо до потолка взлетел.