Читать книгу: «Вот так мы и жили»

1. РАССКАЗЫ

НАПУГАЛИСЬ

– Ой, кто-то идёт.

– Да нет.

– Точно кто-то идёт, неужто не слышишь?

– Да кажется тебе.

– Ничего не кажется. О, господи, темень-то какая! Как назло ни один фонарь не горит. Говорила тебе, посидим лучше возле дома на скамейке. Нет, пойдём да пойдём к станции прогуляемся…

– Да кому мы с тобой старухи нужны-то?

– А сколько маньяков всяких шатается, грабителей. Вон у тебя серьги золотые. А я…– испуганно схватилась она за шею,–

цепочку позабыла снять.

– Ой, батюшки! Ты чего пугаешь?.. А и впрямь, вроде шаги. Ты оглянись, посмотри, какие бугаи идут, жуть! Может, в лес свернём, спрячемся там?

– Да, только в лес и не хватает. Они уже давно засекли нас, там в лесу и зацапают. Пошли лучше быстрее, теперь уж до станции надо идти, там хоть публика какая-нибудь бывает.

– Бежим, они уже близко!

Двое полнотелых женщин пустились бежать. За спиной они услышали топот бегущих ног.

– Ох, не могу больше,– запыхавшись, стала отставать одна, – ей-богу, не могу.

Двое подбежавших сзади парней схватили её под руки и поволокли за собой. Догнав другую, подхватили и её.

– А ну, бабоньки, поднажали! – скомандовали незнакомцы.

– Не троньте нас!– истерически кричали, упираясь, гражданки.– Ограбить захотели, а потом под поезд бросить?! Не выйдет! Вот вам! Вот!!! – одна лягнула одного парня, другая, вырвав руку, так саданула другому в нос, что кровь заструилась у него тоненьким ручейком.

– Во придурошные!– в недоумении выпустили их из рук парни.– Вы что, не на электричку разве бежали?.. Две полоумные! – выругались в сердцах они и припустились к уже прибывающему к платформе поезду.

УФ!

В тесном предбаннике зубоврачебного кабинета собралось уже человек пять, а врач – кроткой наружности блондинка, из тех, кто в школе прилежные ученицы, а в семье ласковые жены, все никак не могла управиться с больным и принять следующего. Его лысая голова лежала на мягком подголовнике и была хорошо видна ожидавшим в приоткрытую из-за жары дверь.

– Потерпите, – мягко сказала блондинка, приноравливая щипцы к верхнему переднему зубу больного.

Больной напрягся, вытянулся в струну. Ожидавшие – кто закрыл глаза, кто отвернулся от двери вовсе. Только одна молодуха, у которой нервы, видно, были покрепче, с любопытством наблюдала за происходящим.

– О! О! – стонал больной. – Э-Э! Э-Э-Э!

Зуб не поддавался. Блондинка переменила щипцы.

– О! О! Э-Э-Э! – мучился больной.

– Не идёт, – сообщила ситуацию бойкая молодуха.

– О-О! Э-Э! Э-Э!

Блондинка сосредоточенно и молча делала свое дело.

– Не идёт никак,– сморщилась, будто это ей рвали зуб, молодуха.

– Жалко мужика! Мучается!

– Сами виноваты эти мужики – не идут до последнего момента, пока зубы не искрошатся.

– Боятся! – велось обсуждение ситуации.

– Ох! – вдруг вскрикнула блондинка, держа в щипцах половину обломленного зуба.

– Всё что ли?! – проскрипел больной.

– Обломился,– мужественно сказала блондинка. – Сидите, не двигайтесь.

До ожидавших донеслось бессвязное бормотание больного.

Блондинка опять приноравливала щипцы, теперь уже к оставшемуся в десне обломку зуба.

– Ы – Ы – Ы! О-О-О! – уже ревел больной.

– Сплюньте, – сказала уже сама измученная блондинка.

– Вырвала что ли? – выплюнув кровь, промямлил больной.

– Откройте рот,– скомандовала блондинка.

– Всё, хватит, в другой раз приду,– начал вставать с кресла больной.

– Да вы что! Сидите, сейчас вырвем. Укол ещё сделаем и вырвем.

Больной покорился, видно взвесив, что лучше уж отмучиться сейчас, чем растягивать мучения до следующего раза. Он опять положил голову на подголовник.

Врачиха сделала в десну укол и опять принялась тащить.

– Ой, помер, глядите-ка, – привстала молодуха.

Врач и сестра бросились приводить в чувства больного, давать нюхать нашатырь. Больной очнулся. Блондинка поскорее полезла к нему в рот и, бойко захватив обломок зуба щипцами, тут же вытащила его.

– Вырвала! – взвизгнула молодуха.

– Господи! Слава богу! Отмучился мужик! – радостно загалдели ожидавшие.

– Уф! – раздалось облегченное в кабинете. – Неужто жив! – не верил в собственное счастье больной.

– Жив! Жив! – радостно вторили ему из предбанника. – Намучился, но жив.

КАК УДЕРЖАТЬ МУЖЧИНУ

Выпучив глаза, красная от спешки лекторша влетела в конференц-зал научно-исследовательского института, где её уже минут сорок дожидалась истомившаяся публика.

– Ох, извините! Только что из дома ученых! Такие пробки на дорогах! Всю Москву надо объездить, туда-сюда мотаюсь, просвещаю народ! – залпом выпалила она.

Подбежав к окну, лекторша схватила стол, одним махом перетащила его на середину, бросила на него сумку, потом, немного успокоившись, поправила на шее ярко-красный шарфик, приняла достойный женщины вид и, сложив молитвенно руки, воззрилась на аудиторию. Она внимательно изучала публику, видимо прикидывая, как побыстрее достичь с ней контакта. Но тут взгляд лекторши упал на плюгавенького мужчину, неизвестно каким образом затесавшегося в женское общество.

– Вам, гражданин, вероятно, неинтересна будет моя лекция,– деликатно намекнула она.

Мужчина, и сам немного смущенный и не понимавший, почему оказался среди женщин один – ведь никаких особых оговорок относительно предназначения лекции в объявлении не было – спорить не стал и удалился.

– Ну вот,– удовлетворенно произнесла лекторша, теперь всё в порядке. Значит так. Немного о себе. Меня зовут Виолетта Ивановна. Я – социолог, кандидат наук, перенесла инфаркт. Но, как видите, полна сил и энергии,– лекторша помедлила, чтобы увидеть реакцию зала: женщины оживились.– Поднимите, пожалуйста, руку, кто видит меня впервые,– сказала она. Руки подняли многие.– Так,– глубокомысленно изрекла Виолетта Ивановна.– А кто вообще ничего не слышал обо мне? – Ни одна рука не поднялась.– Я довольна,– очень серьезно сказала лекторша. – Наука, задушенная до основания, пробуждается; хоть и очень медленно.– Со сложенными у подбородка ладонями Виолетта Ивановна в задумчивости прошлась вдоль стола.

– Лекция моя, как вы понимаете, для женщин, – начала она беседу.– Почему я и удалила мужчину. Пускай уж лучше ничего не знают о себе. Но вы о них должны знать всё.– Виолетта Ивановна опять принялась изучающе оглядывать зал.– Я смотрю, люди тут собрались интеллигентные – тем легче мне будет с вами работать. Так вот. Скажу вам сразу – мужчин сейчас хороших нет. Так что буду говорить о том, как удержать уж какие есть.

По залу прокатился шумок. Лекторша насторожилась и, приняв его за верный признак, что контакт с залом налаживается, продолжала:

– Ведь что нам попадает в руки, когда мы выходим замуж? Посмотрите: в детском саду воспитание для мальчиков и девочек одинаковое; в школе – обучение совместное. В результате воспитывается не мужчина, а гражданин, точно такой же, как любая гражданка. И когда такой гражданин женится, единственный человек, кто не желает видеть в нем нечто усреднённое – это жена. Она желает иметь в доме мужчину. А коль хочешь – приходится воспитывать самой, вернее, перевоспитывать уже имеющееся.

Женщины в зале, оценив справедливость сказанного, тяжко вздохнули.

– Теперь пойдём дальше,– захлопнула ладони Виолетта Ивановна.– Чтобы воспитать своими силами мужчину, надо знать его психологию. И сейчас я вам хочу дать ключ к сердцу мужчины.

Все затаили дыхание.

– Для мужчин главное – потребность самоуважения. Хвалите своих мужей почаще и успех воспитания обеспечен. Не может муж забить гвоздь, ни в коем случае не кричите на него: «Безрукий! Дай сама сделаю». Так вы ничего не добьётесь.

– А что же, по-вашему, надо сказать? – ехидно отозвалась женщина из зала, видно, побывавшая в подобной ситуации.

– С точки зрения психологии мужчины тут более подходяще фраза: «Не беда, что двадцать гвоздей согнулись, попробуй ещё, милый»,– советовала лекторша.

– У мужа надо замечать хоть что-то положительное,– продолжала она,– и всячески поощрять это. Сходил он в магазин – сразу заметьте это, выскажите ему поощрение. Стимулируйте его. И не ругайтесь, если вместо мяса он принес кило костей, не сравнивайте его с Пал Егорычем, который где-то раздобыл парную вырезку. Не отбивайте у мужа интерес к добыванию пищи, а то и вовсе ничего приносить не будет.

– Ещё пример,– сказала Виолетта Ивановна.– Пришёл, допустим, муж пьяный. Ну, упал он у порога. Вы ведь как – сразу ругаться, обзывать: «Скотина! Ублюдок! Глаза бы мои на тебя не смотрели!» Так ведь? – вопрошала она у зала. Зал в замешательстве молчал.

– Если вы хотите удержать мужчину, не надо говорить таких слов.

– Уж не радоваться ли прикажете? – вырвалось у одной.

– Удушите в себе все чувства, театрально воскликнула лекторша. – Поднимите супруга,– сбавила она тон,– уложите в постель со словами: «Милый, и как это меня угораздило именно перед твоим приходом убрать квартиру да помыть пол, на котором ты так неловко поскользнулся». Ободрите мужа, дайте ему шанс поверить в себя.

– Да на что же такой нужен?!! – стали возмущаться женщины.

– Кому не нужен – бросайте,– проникновенно говорила Виолетта Ивановна,– живите в одиночестве. И падать никто не будет, и следить грязными ногами. Если к вам стоит очередь из мужчин, то бросайте,– подковыривала она.– Я не про тот случай. Я говорю о любимых мужьях, которых, несмотря ни на что, вы хотите оставить при себе.

Женщины волновались. В каждой бурлили потаённые чувства, всплывшие воспоминания.

– Повторюсь,– продолжала Виолетта Ивановна,– если скажу, что самомнение – главное в жизни мужчины. Уничтожить его – и от мужчины ничего не останется. А начнётся самое страшное: пьянство, самоубийства, или ещё хуже – жажда власти. В большей степени это относится к мужчинам маленького роста. Подмечена закономерность – чем меньше рост, тем больше самомнение, которое требует удовлетворения.

У женщин в этом отношении нет проблем. Тут уйма способов самореализации: семья, дети, шитье, путешествия, театры и прочее. У мужчин главное – работа. А если уж и на работе он не реализовался, да в семье его ни во что не ставят – это погибель.

Хочу сказать, что мы, женщины, выступаем что-то вроде матерей своим мужьям: «Ну не можешь – давай я сделаю. Ну, лень тебе в магазин сходить – я сейчас сбегаю».

Или пилим их день и ночь. Разве не так? – сочувственно глядела лекторша на женщин.

– Да, да, всё так,– хмуро отвечали они.

– А я скажу вам по секрету, что наиболее выгодное положение – «женщина – ребёнок»: «Ах, я не умею. Ах, мне трудно. Ах, ничего не получается, сделай ты, дорогой». Приведу пример. Есть у меня друг-художник. Развёлся он с женой, женился на другой – такая кошечка… – Виолетта Ивановна так жеманно повела плечами, что все в зале тут же догадались, что она и есть теперешняя жена этого художника. – Пришёл он как-то с ней в гости к своей прежней супруге, встречает их у порога ее новый муж – этакий раздобревший пентюх. Кошечка снимает сапоги и вдруг ломается молния. Оба мужчины, конечно, принимаются по очереди чинить её, но ничего, естественно, ни у того ни у другого не получается. Тогда подбегает первая жена художника, расталкивает их, и через несколько минут молния готова. Все довольны, а супруг её бывший, тот самый художник и говорит ей: «Вот почему я с тобой и развёлся…» Смысл, я думаю, ясен: не оскорбляй мужчину своим превосходством. Хоть ты семь пядей во лбу, не должна этого показывать,– внушала женщинам Виолетта Ивановна.– Делайте почаще мужчине комплименты, льстите его тщеславию, поддерживайте в нём то, что для него значимо, удовлетворяйте его неистребимую потребность в самоуважении, и вы будете счастливы в семейной жизни. Они ведь не в состоянии отделить простого комплимента от реальных своих возможностей. Они думают, что и вправду так хороши,– сделала насмешливую мину лекторша.– Ну и пусть думают. Вам-то от этого не хуже…

КОФЕ С ПЕНОЙ

Шеф не мог нарадоваться на свою новую секретаршу. Много их у него перебывало, но никто так и не научился готовить кофе с пеной. Пусть это чудачество, но неужели трудно угодить начальнику. Ох, как он любил кофе с пеной! Плавает на поверхности, а из-под неё этакий умопомрачительный аромат поднимается! Наконец-то он подобрал себе секретаршу, в совершенстве проникшуюся вкусом своего шефа. И такая вся из себя нежная, опрятная! А как подносит! Передничек в кружевах привяжет на свои пышные бёдрышки, салфеточку у него перед носом расстелет, а потом чашечку с кофе на неё ставит. Симпатичную такую, сама выбирала в соседнем универмаге, и даже денег с него не взяла: видно, уж и не знает, как угодить шефу. Надо бы, конечно, заплатить, но на машину хочется поскорее собрать. Ладно – казённая будет чашка, не понесёт же он её домой. И лакомства всякие на тарелочке подаёт, и тоже денег не просит – как приятно! И все у неё так мило, так грациозно получается!

Каждое утро он с нетерпением ждал, когда Люсенька принесёт кофе, а уж дождавшись, старался растянуть кофепитие подольше. Осторожно брал он чашечку двумя пальцами, сдувал пену на край, чтобы она плавала подольше, и отхлебывал кофе малюсенькими глоточками. Заберёт в рот и не глотает, держит на языке, чтоб получше распробовать. Потом проглотит всё же и сидит какое-то время, вспоминает, какой чудесный был этот глоток, и удивляется, как это Люсеньке удаётся сотворить этакое чудо.

Надо бы похлопотать за ее квартирку, да деньжат не мешало бы подбросить – старается человек, любит своего начальника. Некогда всё, своих забот хватает. Вот где-то «Тойотка» застряла, никак не доплывет. Уж для дружков того негодяя, от кого всё это зависит, разрешил перевалочный пункт у себя на даче устроить. Сижу вот здесь, кофеёк попиваю, а они, поди, опять ящиков понатащили. Да грубые какие! Ты, говорят, дядя, не суй в них свой нос, а то там и останется. Да мне что! Не попадитесь только, а то ведь и меня потянут. Скорей бы «Тойотку», мою дорогушу, получить, а там скажу: гуляйте, ребятки, по другим нуждающимся.

После неприятных дум он опять дунет на пену и опять отхлебнет. Ох, хорошо! Жаль, Иван Кузьмич не видел ещё его новой секретарши. Обзавидуется ведь, бедолага. Ему такая и не снилась, всё каких-то худющих берёт, а они злые. Глаза повыпучат и орут, то на него, то на посетителей. Тьфу, пропасть! Сам виноват – вкуса к жизни не имеет. На той неделе обещал навестить. Надо сказать Люсеньке, чтоб за водичкой повнимательнее проследила, как бы пену не прокараулила. Без неё что за кофе – всё не то. Это всё равно, что сама Люсенька без кружевного передничка.

Приходил и Иван Кузьмич, и Никодим Степаныч, и другие товарищи из главков. Люсенька каждый раз ставила приборы, разливала кофе с пеной, а когда уходила, тихонько прикрыв за собой дверь, шеф начинал кочевряжиться: вот, мол, как услуживают ему, что ни попросит – любой каприз выполняют; у вас, мол, таких кротких да послушных не водится.

А Люсенька тем временем сидела за стенкой, положив голову на пишущую машинку, и думала: поскорее бы ей получить отдельную однокомнатную квартиру, да зарплату приумножить. Обещал ей шеф, да что-то долго не осуществляется…

Но однажды, когда квартира была получена, зарплата повышена, а вода в кофейнике по-недосмотру перекипела, и пены не получилось, секретарша Люсенька просто наплевала на кофе шефа. Он, кстати, получив, наконец, свою «Тойоту», был сильно обеспокоен настырностью друзей того негодяя, от кого она зависела, не желавших выезжать со своими ящиками с его дачи, и на этот раз ничего не заметил…

ДУЭЛЬ НОВОЯВЛЕННЫХ ДВОРЯН

Граф Прихлебеев вызвал князя Голощупова на дуэль. Сделал он это не через секунданта, а через средство массовой информации, опубликовав вызов в газете, с целью опозорить князя в лице света. На что князь Голощупов ответил тоже через газету: «Пусть Прихлебеев сначала докажет свое графское происхождение, потому что с самозванцем я драться не намерен. У меня уже сейчас,– сказал князь Голощупов,– есть серьезные подозрения относительно его высокородности»,– имея в виду то, что граф Прихлебеев выбрал орудием дуэли – кулачный бой.

ПРОВЕРИЛ

– Продайте кто-нибудь талончик,– канючил не совсем трезвым голосом субъект в битком набитом автобусе.

– Один что ли? – буркнула сердобольная гражданка.

– Да хоть один.

– На, рви,– протянула она книжечку с оттопыренной страничкой.

– Может, все продашь? – заигрывал субъект.

– Еще что?! Бери один, пока даю.

Субъект оторвал корявыми пальцами талон, постучал по чьей-то спине, чтобы передали пробить и, желая поразвлечь публику, разоткровенничался:

– Давеча,– вещал он,– прошу одну: Продайте талончик. А она: не продам. Это почему же? – спрашиваю. А она: Потому. Почему потому? Я вам, как положено, пятьдесят копеек дам. А она: За десять рублей продам, а так – нет. Ну и бессовестная,– думаю.– Прямо рэкетирша какая-то. Пользуется, что ни у кого не выпросишь талон. Всё же вынимаю десятку, проверить подмывает, неужто и впрямь возьмёт, каналья.

– Ну и что? Взяла? – оживились со всех сторон.

– Взяла,– усмехнулся весельчак.– Нате, говорит, вам квитанцию. Я за вами давно наблюдаю – вы уже две остановки бесплатно едете…

Подлая оказалась бабёнка. Нет, чтобы честно сказать: я, мол, контролер, платите, гражданин, штраф десять рублей. Ни за что бы не отдал, верещи ты хоть на весь автобус.

СТРАННЫЙ ГОЛУБОЙ КОТ

сказка для взрослых

В подвале одного дома жила кошка. Как-то раз по весне у неё появились котята: четверо серых, а пятый какой-то странный – голубой. Котята подрастали, радовали мать своими проказами, и только Голубой тревожил кошку. И передвигался он как-то необычно – или боком или кувырками; и читать где-то выучился. Коты и кошки во дворе смеялись над его причудами, собаки пугались скачущего через голову Голубого и скалили зубы, а люди удивлялись: что за чудной котенок?!

А Голубому просто скучно было жить как его Серые собратья: без выдумки, в темноте да в необразованности. Он и их звал на школьный подоконник, но Серые упирались, инстинктивно чувствуя, что избыток знаний только осложнит их предстоящую жизнь. И Голубой ходил в школу один. А как подрос и превратился в красивого кота, стал посещать и кино. Одно плохо: не с кем было поделиться впечатлениями от увиденного и услышанного. Одиноко было в жизни Голубому, но зато никогда не бывало скучно.

А однажды и одиночество прошло. Случилось это на киносеансе. Потрясенный событиями на экране, Голубой, лавируя между ног зрителей, пробирался к выходу. Вдруг совсем рядом кто-то взвизгнул. Выбравшись из кинотеатра, Голубой увидел скачущую на трех лапках хорошенькую беленькую кошечку. Усевшись на траве, обернув вокруг себя пушистый хвост, она принялась вылизывать свою пострадавшую лапку. Голубой подошел, лизнул Белую в розовое ушко и предложил проводить домой. Она немного прихрамывала, но зато оказалась очень милой и разговорчивой. Всю дорогу они обсуждали только что увиденный фильм.

Прошло какое-то время. Голубой уже не прыгал, как акробат, у него теперь появился другой интерес… А вскоре у Голубого с Белой родились котята. Они были ужасно симпатичные: одни голубые – в отца, другие беленькие – в мать, и все озорные и любопытные. Кошка сначала хотела пристроить их в детский сад, на казенные харчи да под казенную крышу, но чуть ли ни через неделю котята подхватили какую-то инфекцию, расчихались, и она решила воспитывать их сама. Ну а Голубой и в семейной жизни оставался странным. Он не бросил, как другие коты, свою кошку с котятами, он был верен Белой. По вечерам они ходили в кино – усядутся в проходе и тихонько смотрят фильм; или занимались котятами: обучали их грамоте и счёту. Голубой считал, что без этого котята многого недополучат в жизни. И они были без ума от своего отца. Но больше всех гордилась Голубым кошка. По улице она шла с высоко поднятой головой, всем своим видом выражая превосходство над истасканными, избеганными в поисках пропитания ободранными кошками. Им-то уж было не до воспитания неуправляемых, покинутых отцами котят… Зато у неё всё в полном порядке: и котята чистенькие, ухоженные, и они с котом каждый знает своё предназначение, оттого и спокойны. Кот мышей ловит, мозги детям тренирует, а уж она прививает котятам хорошие манеры, да следит, чтобы в новом жилище – сухом тёплом подвале, который где-то отыскал Голубой, всегда было чисто и уютно. Да и за собой надо последить – шерстка-то белая, маркая. Окрестные кошки завидовали Белой, смеялись над Голубым коты, пугались необычного семейства собаки и удивлялись люди: откуда что и берется?..

Как-то раз, прогуливаясь со своей белоснежной красавицей-кошечкой по скверу, Голубой заметил одного из Серых. Нежась на солнце, он сладко жмурил глаза. Увидя Голубого, Серый приподнял голову и мяукнул:

– Эй, ты, голубых кровей! Оставь ты свою ненаглядную, иди, вместе погреемся.

– Да как же это можно просто так лежать средь бела дня?! – недоумевал Голубой. – Это, наверно, ужасно скучно?

– Не скучно. Все коты любят полежать, а тем более сегодня: смотри, какое ласковое солнышко,– зажмурился от удовольствия Серый.– А скучно станет – пойду валериану добывать. Эти горожане в огородничество ударились, насажали в округе всякого добра. Валериану всё разводят, всё нервы успокаивают. А нам котам эта травка только бодрости прибавляет. Как налопаешься корешков – такой дурман по телу разливается, вся скука пропадает. На время, конечно,– тяжко вздохнул Серый,– да уж видать такая жизнь наша котовая – живём, как живётся. Это ты только каким-то странным уродился – кот учёный,– хихикнул Серый.– Опять же ярмо себе на шею повесил,– кивнул он в сторону Белой.– А в результате – всех смешишь да удивляешь,– поёрзал он на спине, подставляя солнцу своё пёстренькое брюшко.

– Хорошо, конечно, без забот,– сказал Голубой.– Только удивляюсь я, как кошки-то ваши со всем управляются: и мышей наловить надо, и котят воспитывать.

– На то они и кошки, чтоб везде поспевать да выкручиваться. Мыши, конечно, по нынешним временам дефицит; ну а воспитывают подзатыльниками – это не долго,– беспечно махнул лапкой Серый.

–Да,– призадумался Голубой, – и, взглянув на возмущенную словами Серого свою голубоглазую блондинку-кошечку, улыбнулся.– Да,– удовлетворенно сказал он, и они зашагали дальше, а за ними – кто кувырком, а кто боком-боком – заспешили котята. Серый посмотрел им вслед, и на душе у него вдруг стало паршиво и муторно. Он хотел, было, подняться и начать новую жизнь, но… солнце припекало так расслабляюще… и, перевернувшись на бок, вытянув в блаженстве все четыре лапы и хвост, он решил: «потом как-нибудь».

Ничего особенного не достиг в жизни Голубой. Просто он хотел жить по-своему, как подсказывало ему не отбитое валерианой чутье. Зато ему никогда не было ни скучно, ни одиноко, как, впрочем, и членам его, теперь уже многочисленной семьи. И было радостно Голубому, что дети его не похожи на детей Серых: и пушистее их, и крупнее, да и умом побогаче. И все потому, что Голубой всегда был мудрым котом.

ХРОНИКА ГЛУБИНКИ

Странный случай произошёл в селе Егорьево Воронежской области. Звеньевая Марья Рассадина, давно сомневающаяся выходить ей замуж или нет, наконец, решилась. Пошив накануне белое свадебное платье с рюликсом, она под руку с женихом, скотником Павлом, отправилась в местную церковь для венчания. Каково же было удивление публики, когда при входе в церковь жених, ещё видно как следует не протрезвевший после мальчишника накануне, споткнулся о порог и упал, разбив и без того красный нос и сломав правую ногу. Друзья пострадавшего, подхватив его на руки, потащили на скамейку, но, не рассчитав своих сил, выронили Павла из рук, повредив ему позвоночник. В тяжёлом состоянии был доставлен жених в районную больницу. И когда клали его на операционный стол, последний от ветхости своей рухнул, погребя под обломками пострадавшего. В результате совместных усилий врачей и сестёр скотник Павел, наконец, был извлечён из завала, но обнаружилось, что в результате сильного сотрясения мозга при падении с операционного стола, позабыл, откуда родом и что вообще с ним было до этого торжественного в его жизни дня. С большим трудом удалось вывести несчастного из состояния беспамятства, залечить надломленный позвоночник, составить воедино и загипсовать ногу, но жениться Павлу уже не хотелось. Да и звеньевая Марья делилась с подругами: «Ну, куда он мне такой нужен».

НЕПУТЁХА

Сейчас-то Васса Михайловна более или менее самостоятельный человек. А вы бы посмотрели, какая неприспособленная это была девица лет двадцать тому назад. Работала тогда Васса на кафедре института, который только что закончила. И была в её характере довольно примечательная деталь: за что бы ни бралась, всё у неё либо проливалось, либо разбивалось, а то и вовсе – взрывалось. Сотрудники старались держаться от Вассы на расстоянии и только удивлялись: как такую непутёху могли оставить на кафедре… Но ещё больше поражало их, что на все проделки Вассы почти не реагировал её руководитель, только тяжко вздыхал. Впрочем, поговаривали, что ему пришлось взять её по знакомству, а теперь уж и сам не рад был.

– Ну, кто льёт воду в кислоту, да ещё из-под крана,– ворчали случайно оказавшиеся рядом с Вассой лаборанты.– Как вас по учебникам-то учили: кислоту – в воду, а не наоборот. Смотри, что наделала,– тыкали они пальцем в усеянные мелкими дырами халаты.

Но однажды Васса чуть не пострадала серьёзно. Потребовалось ей отделить осадок, стала она нажимать кнопки центрифуги, да, по-видимому, не в той последовательности. Подпрыгнула центрифуга, раскрутилась с небывалой скоростью – должно быть ограничитель не сработал – отскочила в сторону и, выдернувшись из розетки, понеслась колесить по комнате. Васса испугалась, побежала, центрифуга за ней. Крику было! Сбежавшиеся было сотрудники, увидев, что дело дрянь, помчались в коридор, за ними устремилась Васса, и едва успела выскочить, как центрифуга всей своей сумасшедшей массой врезалась в косяк двери. Сорвавшийся с резьбы механизм, пробив и оплавив плексигласовую крышку защиты, взвился, как реактивная ракета, вверх, ударился в потолок и, прихватив с собой дождь побелки, грохнулся на пол.

– Что у вас там происходит? – звонили сверху.

– Авария… – дрожащим голосом отвечали снизу.

– А-а! Всё ясно, – понимающе хихикали в трубку.– Васса опять резвится…

Уложили тогда детали центрифуги в корпус, вызвали ремонтную бригаду. Осмотрела бригада изувеченный механизм, но ремонтировать не взялась. Так и стоят с тех пор останки центрифуги в одной из лабораторий кафедры, которой заведует Васса Михайловна. И спрашивают иногда студенты:

– А что это за ящик у вас в углу пылится?

И отвечают им:

– Да это Васса Михайловна диссертацию когда-то делала…

ХОЛОДИЛЬНИК

У Дарьи Петровны испортился холодильник: полморозилки замораживается, а другая половина не хочет, и всё тут. Столкает Дарья Петровна продукты в одну сторону, а другая пропадает, да ещё норовит ту сторону потихоньку разморозить. Мыкалась, мыкалась старушка, да и решила вызвать мастера; пусть посмотрит, что за оказия вышла с холодильником.

Пришёл мастер, осмотрел холодильник со всех сторон и заявил, что он в полном порядке, а Дарье Петровне приказал платить два рубля за вызов и пять рублей за осмотр. Побледнела старушка, закачалась, поплелась к комоду, где у неё в деревянной шкатулке, подаренной на восьмое марта внучкой Машенькой, хранилась пенсия. Достала оттуда сколько запрашивал мастер и в бессилии опустилась на стул, облокотилась костлявой рукой о круглый стол, покрытый белой, вязаной её же руками скатертью.

– А что вы, собственно, гражданочка, расстраиваетесь? Радоваться должны, что ваш холодильник в полном ажуре, работает как зверь.

– Ну, какой же зверь, когда полморозилки вообще не работает. Я тебя, милок, и вызывала затем, чтоб починил.

– Я же сказал вам, любезная, что не нашёл неисправности, сколько ни старался. Вы же видели, что я его всего обсмотрел – ничего бросающегося в глаза мне не бросилось. До свидания, уважаемая, не могу больше у вас задерживаться, у меня и других вызовов хватает. Мастер повернулся и ушёл.

Старушка посидела ещё на стуле, потом поднялась и шаркающей походкой направилась к холодильнику посмотреть, а вдруг прав мастер и холодильник действительно в полном порядке. Вот сейчас она откроет дверцу морозилки, а морозилка вся покрылась льдом: и левая половина и правая, и не надо будет больше печалиться-горевать, и не придётся караулить лужи под холодильником, чтобы скорее собрать их тряпкой. А то из-за этих луж она уже и сон потеряла: по нескольку раз за ночь приходится вставать, надевать тапочки и идти на кухню вытирать набежавшую из морозилки воду. Наверное, мастер подшутил над ней,– мелькнула у неё мысль.– Сам незаметно всё исправил, за что и получил пять рублей, а она и не видела когда. Там, наверняка, была какая-нибудь ерунда, подкрутил винтик и ушёл, чтобы для неё это было приятным сюрпризом. Улыбка пробежала по лицу старушки, даже морщинки распрямились. Она открыла дверцу холодильника, с нетерпением заглянула в морозилку и… увидела, что всё осталось по-прежнему. Опять под холодильник набежала вода, а правая половина была голая, как опушка леса в весеннее таяние снегов. Дарья Петровна закрыла холодильник и поплелась за тряпкой.

Прибежала с улицы внучка Машенька, которую родители привезли из города на лето к бабушке. Увидев, как бабушка, согнувшись в три погибели, убирает тряпкой в ведро воду, отжимая её своими слабыми, в синих прожилках руками, Машеньке стало жалко свою бабулю. Она подкралась к ней сзади, схватила за плечи и принялась целовать.

– Ой, испугала,– от неожиданности вздрогнула старушка.– Иди, мой руки, сейчас обедать будем.

– Бабуля, а что, мастер не приходил ещё?

– Приходил, толку-то. Сказал, что всё исправно.

На другой день Дарья Петровна опять пошла в мастерскую и опять застала там всё того же мастера.

– Что вас тревожит, уважаемая? – спросил он.

– Холодильник у меня не работает,– волнуясь, вымолвила Дарья Петровна,– морозилка-то как не морозила, так до сих пор не морозит. Давеча вы приходили, да ничего не сделали.

– Как не сделал?! Так нельзя говорить, уважаемая гражданка. Как это не сделал! Я у вас был? Был. Сколько времени я потратил на ваш холодильник?

– Много.

– Ну вот. Сами видели, сколько я с ним провозился.

– Но ведь он не работает…

– Что это вы всё заладили: не работает да не работает. А я видел, что работает.

– Может, всё же ещё поглядите, умоляюще взглянула старушка на мастера.

– Ну, ладно, ладно, разлюбезная. Завтра приду, ждите.

Мастер не обманул, пришёл, как и обещал. Ещё раз осмотрел холодильник, приговаривая:

– Так, так. Это так. Здесь всё в порядке. Здесь исправно.