О военном искусстве

КОЗИМО. Все, что вы сказали, по-моему, верно. Но раньше, чем вы будете продолжать, я хочу задать вам вопрос, на который вы сами навели меня, когда говорили, что в стране, где жители не обучались военному строю, выбор солдат может производиться только по догадке. С разных сторон слышал я осуждения нашей милиции, особенно за ее численность. Многие утверждают, что людей надо брать меньше, так как это приносило бы ту пользу, что солдаты отбирались бы более тщательно; на граждан не налагалось бы столь тяжелое бремя, а людям, взятым в войско, можно было бы дать некоторое вознаграждение, которое их обрадовало бы и сделало послушнее. Мне хотелось бы знать ваше мнение – предпочитаете ли вы набор в большом или малом количестве и какого порядка придерживались бы вы в обоих случаях?

ФАБРИЦИО. Большое войско, без сомнения, лучше малого; надо даже сказать больше – там, где невозможен крупный набор, невозможно и создание хорошей милиции. Доводы противников этого взгляда легко опровергнуть. Прежде всего надо сказать, что малочисленная милиция в такой населенной стране, как, например, Тоскана, не обеспечивает вам ни лучшего качества солдат, ни большей тщательности отбора. Ведь если вы хотите при наборе солдат судить о них по опыту, то в этой стране опыт ваш будет применим только к самому ничтожному меньшинству, так как лишь очень немногие были на войне и еще меньше выдвинулись настолько, чтобы оказаться выбранными предпочтительно перед другими. Поэтому, если производить отбор в такой стране, надо отказаться от опыта и брать людей по догадке. В таких условиях мне хотелось бы знать, чем же я должен руководиться, когда ко мне явятся двадцать молодых людей подходящей наружности, и по какому правилу я завербую одних и отпущу других? Каждый, несомненно, признает, что раз вы не можете знать, кто из них лучше, то риск ошибки будет меньше, если взять всех, вооружить и обучить, а более точный выбор сделать уже позже, когда при обучении выделятся самые храбрые и сильные.

Поэтому, взвесив все обстоятельства, надо сказать, что мнение о предпочтении в этом случае малого количества во имя лучшего качества совершенно ложно. Насчет меньшего бремени для страны и людей скажу, что набор милиции, будь она велика или мала, не налагает никакого бремени, ибо этот порядок не отрывает никого от работы, не связывает людей настолько, чтобы они не могли заниматься обычными делами, а только обязывает их собираться в дни отдыха для обучения военным упражнениям. Для страны и для людей здесь нет никаких тягот, а молодежи это доставит только удовольствие. Вместо того чтобы шататься в праздники по кабакам, молодые люди охотно пойдут на эти занятия: ведь военные упражнения очень красивы, и уже поэтому они должны нравиться юношам. Что касается возможности оплачивать небольшую милицию, которая благодаря этому будет довольна и послушна, то, по-моему, нельзя сократить народное ополчение до таких малых размеров, чтобы содержать его на таком постоянном жалованье, которое бы его удовлетворяло: например, если платить милиции в пять тысяч пехотинцев жалованье, которым она была бы довольна, пришлось бы тратить на это по меньшей мере десять тысяч дукатов в месяц. Во-первых, этого количества пехоты мало, чтобы образовать войско, и вместе с тем такой расход очень затруднителен для государства. С другой стороны, этого жалованья недостаточно для того, чтобы люди были довольны и считали себя обязанными являться по первому требованию. Таким образом, этот порядок стоил бы очень дорого и вместе с тем давал бы стране слабое войско, с которым нельзя ни защищаться, ни нападать. Если увеличить жалованье или набирать больше людей, то невозможность платить только возрастет; если сократить и жалованье и численность ополчения, милиция будет еще меньше и еще бесполезнее.

Поэтому сторонники народной милиции на постоянном жалованье говорят о вещи или невозможной, или бесполезной. Совсем другое, когда войска набираются для войны: тогда, конечно, необходимо назначить им жалованье. Если в мирное время такое военное устройство даже причинит гражданам, записанным в солдаты, некоторые неудобства, хотя я этого не усматриваю, они уравновешиваются всеми благами, которые дает стране хорошо организованное войско, потому что без него вообще не может быть никакой безопасности.

В заключение скажу, что желающие образовать небольшую милицию, чтобы держать ее на постоянном жалованье или по другим соображениям, о которых вы говорили, плохо понимают дело; помимо всего прочего, мое мнение подкрепляется еще тем обстоятельством, что число войск, благодаря бесконечным трудностям войны для людей, все равно непрерывно сокращается, и малое количество обратилось бы в нуль. Наоборот, при большой милиции ты можешь по собственному желанию пользоваться малыми или крупными частями. Наконец, войско полезно не только для самого дела войны, но и потому, что укрепляет твое значение, а, конечно, большое войско всегда придает тебе больше веса. К тому же милиция создается для обучения людей воинскому строю, и если в населенной стране в нее будет записано мало народа, то при большой отдаленности домов граждан друг от друга их без величайших неудобств нельзя будет даже собирать на учения, а без этого милиция не нужна, как я покажу это дальше.

КОЗИМО. Ваш ответ на мой вопрос удовлетворил меня вполне, но теперь мне хочется, чтобы вы разрешили другое сомнение. Противники милиции говорят, что большое количество вооруженных людей вызовет в стране смуту, распри и беспорядок.

ФАБРИЦИО. Это мнение также беспочвенно, и я вам скажу почему. Беспорядки, творимые вооруженными людьми, могут быть двоякого рода: это или схватки между собой, или волнения, направленные против других. Предотвратить это было бы вообще нетрудно, но ведь учреждение милиции само по себе уже пресекает возможность подобных смут; оно предупреждает взаимные столкновения, а не помогает им, потому что при учреждении милиции вы даете ей оружие и начальников.

Если страна, в которой создается милиция, так маловоинственна, что граждане не носят оружия, или настолько едина, что в ней нет главарей партий, то создание милиции сильно ожесточит их против внешних врагов, но никоим образом не разъединит их друг с другом. Ведь при хорошем устройстве государства граждане, вооруженные или безоружные, чтут законы и никогда не станут на них покушаться, если начальники, поставленные вами во главе, сами не явятся виновниками беспорядков; дальше я скажу вам, как с этим бороться.

Наоборот, если страна, в которой учреждается народное войско, воинственна и разъединена, то только такое учреждение, как милиция, способно объединить ее вновь; ведь у граждан уже есть и оружие и начальники, но оружие не годится для войны, а начальники только сеют смуты. Учреждение милиции дает оружие, годное для войны, и начальников, которые будут подавлять беспорядки. В такой стране всякий, кто чем-нибудь обижен, обычно идет к главарю своей партии, который, чтобы поддержать свое влияние, склоняет его к мести, а не к миру. Совершенно обратно поступает начальник учреждения государственного; поэтому создание милиции устраняет поводы к раздорам и подготавливает единение граждан. Страны единые и изнеженные излечиваются от слабости и сохраняют единство; страны разъединенные и склонные к междоусобиям объединяются, и та отвага, которая обычно проявляется в разнузданности, обращена на пользу общественную.

Относительно вреда, который вооруженные люди способны причинить другим, надо иметь в виду, что они могут это сделать только при попустительстве начальников, и, если вы хотите, чтобы сами начальники не затевали смут, необходимо позаботиться о том, чтобы они не приобретали слишком большого влияния на подчиненных. Заметьте, что это влияние создается или естественно, или случайно. Для устранения влияния естественного надо поставить дело так, чтобы уроженец известной местности не был во главе жителей той же местности, записанных в милицию, а назначался бы начальником частей, с которыми он никакими естественными узами не связан.

Что касается влияния, приобретаемого случайно, то здесь требуются иные меры: начальники должны ежегодно меняться местами, так как постоянная власть над теми же людьми создает с ними такую тесную связь, которая легко может обернуться князю во вред. Насколько эти перемещения полезны для тех, кто ими пользовался, и как дорого обходится государствам пренебрежение этим правилом, показывают примеры Ассирийского царства и Римской империи. Ассирия просуществовала тысячу лет без всяких внешних и гражданских войн; объясняется это исключительно тем, что полководцы, стоявшие во главе войск, каждый год перемещались.

Иначе обстояло дело в Риме, где после прекращения Цезарева рода возникло столько гражданских войн между отдельными полководцами и составлялось много заговоров этих полководцев против императоров; причина была одна – постоянное пребывание военачальников на тех же местах. Если бы первые императоры и преемники их, занимавшие престол со славой, как Адриан, Марк Аврелий, Септимий Север и им подобные, были настолько проницательны, чтобы ввести порядок ежегодного перемещения начальников войск, они, несомненно, укрепили бы спокойствие и прочность империи, ибо у полководцев было бы меньше возможностей бунтовать, а сенат при перерывах в престолонаследии имел бы больше влияния на выборы императоров, которые от этого, конечно, были бы удачнее.

Все дело в том, что, по невежеству ли людей или по равнодушию их, но опыт как дурных, так и хороших примеров бессилен против укоренившихся плохих обычаев.

КОЗИМО. Боюсь, не отклонил ли я вас своими вопросами от хода ваших мыслей, так как мы перешли от выборов к совершенно другим рассуждениям; я заслужил бы упрек, если бы не извинился перед вами.

ФАБРИЦИО. Нисколько. Все эти отступления были необходимы; так как я хотел говорить о милиции, которую многие осуждают, я должен был сначала защитить ее, а особенно ее основу – отбор солдат. Раньше чем перейти к другим предметам, я хочу сказать вам о способах выбора конницы. Древние выбирали ее из среды самых богатых граждан, обращая внимание на возраст и качества людей; выбирали они по триста человек на легион, так что римская конница во всяком консульском войске не превышала шестисот лошадей.

КОЗИМО. Предлагаете ли вы создать конную милицию, которая обучалась бы дома и служила во время войны?

ФАБРИЦИО. Конечно, это необходимо, и ничего другого сделать нельзя, если вы хотите иметь свои войска, а не нанимать солдат, для которых война является ремеслом.

КОЗИМО. Как будете вы отбирать этих всадников?

ФАБРИЦИО. Я бы подражал римлянам и составил бы конницу из людей более богатых, дал бы им начальников тем же порядком, как они назначаются сейчас для других родов войск, а затем вооружил и обучил бы их.

КОЗИМО. Следует ли назначать им жалованье?

ФАБРИЦИО. Да, но не больше, чем это нужно на корм лошади, ведь, если вы обремените подданных расходами, они начнут роптать. Поэтому необходимо оплатить лошадь и расходы на ее содержание.

КОЗИМО. Какова должна быть численность вашей конницы и как бы вы ее вооружили?

ФАБРИЦИО. Вы переходите к другому предмету. Я скажу об этом в свое время, когда объясню вам, как должна быть вооружена пехота и как ее надо готовить к бою.

Книга вторая

ФАБРИЦИО КОЛОННА. Когда набор солдат кончен, необходимо их вооружить; для этого надо знать, какое оружие употребляли древние, и выбрать самое лучшее. Римская пехота делилась на тяжеловооруженную и легкую, называвшуюся велитами. Под этим словом разумелись все пехотинцы, вооруженные пращами, луками и дротиками; для защиты большая часть их носила шлем и круглый щит на руке; сражались они впереди и в некотором отдалении от тяжелой пехоты, вооружение которой состояло из шлема, прикрывавшего голову до плеч, лат, защищавших тело до колен, наручников, поножей и щита длиною в два локтя и шириною в локоть, окованного сверху и снизу железным обручем для лучшей защиты от ударов и для предохранения при трении его о землю. Для нападения служил меч длиной в полтора локтя, который воины носили у левого бока, и кинжал, прикреплявшийся к правому. В руке они держали метательное копье, называвшееся pilum, которое они пускали в неприятеля при начале боя.

Таково было римское оружие, и с ним они завоевали мир. Правда, некоторые древние писатели приписывают римлянам, кроме названного оружия, еще другое, именно – длинную пику, похожую на рогатину, но я не понимаю, как может воин, державший в руке щит, действовать еще тяжелой пикой. Метать ее обеими руками нельзя, потому что этому мешает щит, а если бросать ее одной рукой, ничего не выйдет, потому что пика слишком тяжела. Кроме того, при сражении в сомкнутом строю пика бесполезна, так как только солдаты первой шеренги располагают достаточным пространством, чтобы развернуться как следует; бойцы, стоящие в следующих шеренгах, сделать этого не могут, ибо свойство боя, как я покажу это дальше, требует непрерывного смыкания рядов; это тоже неудобство, но все же несравненно меньшее, чем разомкнутый строй, представляющий явную опасность.

Поэтому всякое оружие длиннее двух локтей в сомкнутом строю, бесполезно: если вы вооружены пикой и хотите метать ее обеими руками, то, даже допуская, что щит этому не мешает, вы не можете ударить ею врага, вступившего с вами в рукопашную; если вы берете пику одной рукой, чтобы в то же время прикрыться щитом, вы можете держать ее только наперевес, и тогда она наполовину торчит сзади и солдаты рядов, следующих за вашим, не дадут вам ею работать. Вернее всего, что у римлян или совсем не было этих пик, или они ими почти не пользовались. Прочтите в истории Тита Ливия описание знаменитых сражений, и вы увидите, что о пиках он упоминает только в самых редких случаях, но постоянно говорит о том, как солдаты, бросив свои дротики, хватались за мечи. Поэтому оставим эти пики в стороне и, говоря о римлянах, будем считать меч орудием нападения, а щит и прочее вооружение – орудиями защиты.

Греки для обороны вооружались не так тяжело, как римляне, а при нападении полагались больше на копья, чем на мечи, особенно македонская фаланга, копья которой, так называемые сариссы, были в десять локтей длиной и позволяли ей прорывать неприятельские ряды, смыкая в то же время свой строй. Некоторые писатели упоминают еще о щитах у македонян, но по причинам, о которых уже сказало, я не могу понять, как они могли действовать сариссами и в то же время пользоваться щитом. Наконец, в описаниях борьбы между Павлом Эмилием и македонским царем Персеем, насколько я помню, ничего не говорится о щитах, а только о сариссах и о том, с каким трудом далась победа римским легионам.

Все это наводит меня на мысль, что македонская фаланга ничем не отличалась от современной бригады швейцарцев, вся сила и мощь которой заключается именно в пиках.

Шлемы римской пехоты были украшены перьями, придававшими войску величественный вид, прекрасный для друзей и грозный для врагов. Конница в древнейшие времена Рима носила только круглый щит и шлем – другого оборонительного оружия не было; для нападения служили меч и длинная тонкая пика с одним только передним железным наконечником. С таким оружием всадник не мог прикрываться щитом, а в схватке пики ломались, и бойцы оставались безоружными и беззащитными. Со временем для конницы установилось то же вооружение, как и для пехоты, но только щиты у них были четырехугольные и меньше, чем у пехотинцев, а пики толще и окованы железом с обоих концов, так что, когда одно острие ломалось, другой конец еще годился.

С этим оружием, пехотным и конным, римляне завоевали весь мир, и по очевидным плодам их походов можно с полной вероятностью предположить, что лучше снаряженных войск не было никогда. Об этом часто свидетельствует в своей истории Тит Ливий, который при сравнении римских войск с неприятельскими выражается так: «Но римляне своей доблестью, совершенством оружия и воинской дисциплиной были сильнее». По этой причине я больше говорил о вооружении победителей, чем побежденных.

Теперь я хотел бы сказать о вооружении наших современных войск. Для обороны пехоте даются железные латы, а для нападения – копье длиною в девять локтей, называемое пикой; у бока прикреплен меч с концом более закругленным, чем острым.

Таково обычное вооружение нынешней пехоты. Только у немногих есть латы, защищающие спину и руки, а шлемов нет совсем; у этих частей вместо пик имеются алебарды, то есть древко длиной в три локтя с железным наконечником в форме секиры. В пехоте есть также фузилеры; огнем своего оружия они выполняют ту же задачу, что стрелки из лука и пращники древности. Вооружение это изобретено германскими народами, особенно швейцарцами; они бедны, но дорожат своей свободой и потому как прежде, так и теперь вынуждены защищаться от властолюбия германских князей, которым богатство дает возможность держать конницу, что для швейцарцев при их бедности недоступно. Необходимость защищаться пешими против конных противников заставила их обратиться к военным учреждениям древних и к оружию, которое защищало бы их от бешеного натиска конницы.

Та же необходимость заставила их вновь вернуться к древнему боевому строю, вне которого, как правильно говорят некоторые писатели, пехота совершенно бесполезна. По этой же причине они вооружились пиками, то есть оружием, которое лучше всего подходит не только для того, чтобы выдержать нападение конницы, но и для того, чтобы ее победить. Сила этого оружия и этого строя преисполнила немцев такой отвагой, что отряд в 15 000 или 20 000 германской пехоты не побоится напасть на любую конницу, и за последние 25 лет мы видели этому немало примеров. Пример их силы, основанной на этом оружии и на этом строе, был настолько убедителен, что после похода короля Карла в Италию все народы стали им подражать, в том числе и испанцы; отсюда и пошла громкая военная слава испанских войск.

Битва при Пуатье

КОЗИМО. Какое оружие ставите вы выше – современное германское или древнеримское?

ФАБРИЦИО. Несомненно, римское. Я объясню вам сейчас недостатки того и другого. Оружие немецких пехотинцев позволяет им остановить и победить конницу; оно не обременяет их и этим облегчает движение в походе и построение в боевой порядок. Зато, с другой стороны, отсутствие оборонительного оружия делает пехоту беззащитной против ударов, наносимых как издали, так и в рукопашной схватке. Пехота эта бесполезна при осаде городов и во всякой битве, где противник оказывает настоящее сопротивление. Кроме того, римляне умели останавливать и побеждать конницу не хуже современных немцев. Защитное оружие делало их непроницаемыми для ударов издали и вблизи. Благодаря щитам они были сильнее в нападении и сами могли лучше его выдерживать. Наконец, в схватке они могли лучше действовать мечом, чем немцы пикой; к тому же, если у немцев и есть мечи, они без щита в таком бою бесполезны.

Римляне могли с уверенностью идти на приступ городских стен, потому что солдаты были прикрыты латами и могли защищаться щитами. Поэтому единственным неудобством их вооружения была тяжесть щита, из-за которой трудно было его нести, но это препятствие устранялось закаленностью воинов, приученных легко переносить усталость. Вы сами знаете, что люди, привыкшие к чему-нибудь, от этого уже не страдают. Заметьте, что пехотные части могут встретиться как с неприятельскими пехотинцами, так и с конницей. Они будут вполне бесполезны, если не смогут выдержать нападения конницы или, отбросив ее, испугаются пехоты, которая окажется лучше вооруженной или лучше построенной, чем они сами.

Сравните теперь немецкую пехоту с римской, и вы увидите, что немцы, как мы уже говорили, способны разбить конницу, но положение их явно невыгодно в бою с пехотой, построенной так же, как они, но вооруженной по римскому образцу. Вам станет тогда ясным преимущество той и другой, и вы увидите, что римляне могут одолевать одинаково пехоту и конницу, а немцы – одну только конницу.

КОЗИМО. Я бы очень просил вас для большей ясности привести какой-нибудь определенный пример.

ФАБРИЦИО. Вы найдете в нашей истории множество мест, из которых увидите, что римская пехота рассеивала бесчисленную конницу, но не найдете ни одного, где говорилось бы о поражении римлян пехотой вследствие слабости их вооружения или превосходства его у врага. Ведь, если бы вооружение было плохое, обязательно произошло бы одно из двух: или римляне встретили бы народ, вооруженный лучше, чем они сами, и завоевания их прекратилась бы, или они переняли бы чужое оружие и отказались бы от своего. Так как ни того ни другого не случилось, легко предположить, что способ вооружения войск в Риме был лучше, чем где бы то ни было.

Этого никак нельзя сказать о германской пехоте, которую каждый раз постигали неудачи при встрече с пехотой, построенной так же, как и она, и равной ей по стойкости. Когда герцогу Миланскому Филиппо Марии Висконти пришлось иметь дело с 18 000 швейцарцев, он послал против них своего полководца графа Карманьолу. Тот выступил с 6000 конницы и небольшим отрядом пехоты и при встрече был отбит, причем с большим уроном. Карманьола, как человек опытный, сейчас же понял тайну силы неприятельского оружия, его превосходства над конницей и слабости последней перед подобным построением пехоты. Он собрал свои войска, снова выступил против швейцарцев, велел всадникам спешиться при боевом соприкосновении с врагами и в сражении перебил их всех, так что уцелело только 3000, которые, увидев, что помощи ждать неоткуда, побросали оружие и сдались.

КОЗИМО. В чем же причина этого поражения?

ФАБРИЦИО. Я вам только что объяснил ее, но сейчас повторю, так как она осталась для вас неясной. Я уже говорил, что немецкая пехота, которой почти нечем обороняться, вооружена для нападения пиками и мечами. С этим оружием она идет на неприятеля в своем обычном строю. Если у противника есть хорошее защитное оружие, каковым оно и было у спешенных всадников Карманьолы, он с мечом врывается в неприятельские ряды, и все дело только в том, чтобы подойти к швейцарцам вплотную. Если это удастся, успех в бою обеспечен, потому что сама длина пики не позволяет немцу действовать ею против врага, схватившегося с ним врукопашную; приходится браться за меч, который, в свою очередь, бесполезен, потому что немец ничем не прикрыт, а противник его весь закован в броню.

Таким образом, когда сравниваешь выгоды и невыгоды того и другого порядка, становится ясным, что солдат, не имеющий защитного вооружения, обречен, так как противнику, закованному в латы, нетрудно отбить первый натиск и отбросить пики солдат передней шеренги. Ведь войска все время приближаются друг к другу (вы поймете это лучше, когда я объясню вам боевое построение), и при этом движении они неизбежно подходят так близко, что схватываются грудь с грудью. Если кто-нибудь даже убит или опрокинут ударом пики, в строю остается еще столько народу, что этого вполне достаточно для победы. Вот вам объяснение резни, которую Карманьола устроил швейцарцам с ничтожными потерями для себя.

КОЗИМО. Все это так, но ведь солдаты Карманьолы были жандармы, которые хоть и сражались пешими, но были сплошь закованы в железо и поэтому одержали верх; отсюда как будто следует, что можно добиться такого же успеха, если соответственно вооружить пехоту.

ФАБРИЦИО. Вы бы этого не думали, если бы вспомнили все, что я вам говорил о римском вооружении; пехотинец, у которого голова защищена железным шлемом, грудь прикрыта латами и щитом, а руки и ноги охранены от ударов, может защититься от них и прорвать неприятельские ряды гораздо лучше, чем спешенный жандарм. Приведу свежий пример. Отряд испанской пехоты из Сицилии был отправлен на выручку Гонсальвы, осажденного французами в Барлетте, и высадился на территории королевства Неаполитанского. Навстречу ему выступил монсеньор Добиньи со своими жандармами и около 4000 немецкой пехоты.

В начале боя немцы пиками прорвали ряды испанской пехоты, но ловкие испанцы, прикрываясь небольшими щитами, смешались с немцами в рукопашном бою и разили их мечами; последствием было почти полное истребление ландскнехтов и победа испанцев.

Все знают, как погибали немцы под Равенной. Причина была та же: испанцы подошли к немецкой пехоте на расстояние меча и уничтожили бы ее всю, если бы немцев не спасла французская конница; тем не менее испанцы, сомкнув ряды, могли безопасно отступить. Поэтому я считаю, что хорошая пехота не только должна выдержать нападение конницы, но ей нечего бояться и неприятельской пехоты. Все это, как я не раз уже говорил, зависит от вооружения и от строя.

КОЗИМО. Скажите все же, как бы вы ее вооружили?

ФАБРИЦИО. Я взял бы отчасти римское, отчасти германское оружие и вооружил бы половину пехоты по римскому, а другую – по германскому образцу. Если бы из 6000 пехотинцев у меня было 3000 с римскими щитами, 2000 пикинеров и 1000 фузилеров, этого было бы достаточно. Я поместил бы пикинеров или в голове батальона, или с той стороны, откуда грозило бы нападение конницы; солдаты со щитами и мечами стояли бы сзади, чтобы в нужную минуту поддержать копейщиков и решить исход боя, как я покажу это дальше. Думаю, что пехота, построенная таким образом, будет сильнее всякой другой.

КОЗИМО. Нам ясно теперь все, что относится к пехоте, но насчет конницы нам хотелось бы знать, предпочитаете ли вы выбрать для нее древнее или современное вооружение?

ФАБРИЦИО. Думаю, что благодаря седлу с лукой и стременами, которых раньше не знали, всадник в наше время крепче сидит на лошади, чем в древности. Вооружение его, по-моему, тоже лучше, так что выдержать натиск современного эскадрона, обрушивающегося на противника всей тяжестью, труднее, чем было остановить античную конницу.

При всем том я считаю, что не следует придавать конным войскам больше значения, чем это было в древности, потому что, как я уже говорил вам, они в наше время очень часто бывали позорно разбиты пехотой и всегда будут разбиты, когда встретятся с пехотой, вооруженной и построенной по образцу, о котором я вам рассказывал.

Армянский царь Тигран выставил против римского войска под начальством Лукулла 150 000 конницы, причем многие так называемые катафракты были вооружены вроде наших жандармов; у римлян же при 25 000 пехоты не было даже 6000 всадников, так что Тигран, увидав неприятельское войско, сказал: «Для посольства здесь все-таки много всадников». Однако, когда дело дошло до боя, Тигран был разбит, а историк сражения громит этих катафрактов, подчеркивая их полную бесполезность, потому что забрала, сплошь закрывавшие лицо, не позволяли им видеть врага и нанести ему удар, а тяжесть оружия не давала упавшему всаднику возможности встать и пустить в дело свою силу.