Ночная смена. Крепость живых

Четвертое – навестить Сан Саныча – это можно в начале сделать.»

– Получается так. Теперь давайте с оружием разберемся.

Выданные мне ТТ, похоже, выпиливались напильником из цельного куска железа. В них только отдаленно чувствуется элегантность и надежность прототипа – советского ТТ.

Есть в них какая-то лажа. Но, как все советское оружие, просты, и потому освоить нетрудно. Револьвер Саша тоже быстро принимает на вооружение. Андрей отдельно отмечает, что осечных патронов в револьвере не было – так что можно надеяться, что и эти четыре сработают как надо. Дополнительно берем пару рюкзаков – явно из магазина, мой такой же – и выдвигаемся. Некоторое сомнение вызывает то, как лучше поставить машины у входа. В итоге получается не так, чтоб великолепно, но автобус тушей перекрывает вход, и забраться в него можно моментально, что плюс. Добираться до легковушки не так хорошо, но в целом – терпимо. Зато она преграждает путь тем, кто полез бы из-за угла – от детсада.

Удивительно, но вокруг входа в поликлинику никого нет. Ни живых, ни мертвых.

Открываю дверь, трое проскальзывают вовнутрь. Ждем – все тихо, и заходим сами. За сутки ничего не поменялось. Двигаем налево, в сторону кабинета начмеда. Николаич все время одергивает Дарью, но она, видно, не очень его понимает. Надеюсь, что произошло чудо. Ведь не бывает стопроцентно смертельных заболеваний… Нет, бывают – то же бешенство. Без вакцинации – 100 % летально. И еще есть… Но очень хочется ошибиться.

К сожалению, чуда не произошло. Троица стрелков охраняла нас, пока мы стучали в дверь и звонили по телефону. В кабинете трещал звонок, и мы слышали, что Сан Саныч ходил. То есть ходило то, что было вчера Сан Санычем – хорошим порядочным человеком.

Николаич деликатно покашлял и сказал вдове:

– Получается так, что нам надо идти. Тут еще живой человек, да не один. Беременная она. Пойдемте. Сочувствую вам, но нельзя нам тут задерживаться. Никак нельзя.

Опа! А откуда он знает, что Валентина беременна? Я ж ему этого не говорил. Интересно. Очень интересно. И так видел, что Николаич не прост, но он еще больше не прост.

Дарья Ивановна – сильный человек. Переводит дух и идет за ними. Саша плетется понуро. Видимо, он до конца не верил в то, что произойдет именно так.

– Саша! Не отвлекайся – на нас тыл. Держим тыл!

Он с усилием встряхивается. Глаза красные, на мокром месте. Ну, да оно бы и хорошо сейчас им обоим поплакать с мамой-то. Но вот никак нельзя тут раскисать.

Посматриваем по сторонам. Вспоминаю, как чуть не шмякнулся на лестнице. Убираю палец со спуска теплого ТТ. Показываю Саше. Ответно он показывает, что его палец на спуске и не был.

Резкий окрик Николаича: «Стой, стрелять буду!» И через несколько секунд: «Ильяс, огонь!» Щелкает мелкашка. Мельком глянув туда, вижу, как заваливается в конце коридора у лестницы худой, невысокий зомби. Подходим к лестнице. Смотрю на упокоенного – испитого вида беспризорник-подросток. У нас не было таких пациентов.

Точно не было.

Непонятно, откуда этот засранец взялся. Но нам в лабораторию. Двигаемся тем же порядком. На лестнице – никого. На этаже – сюрприз: сразу двое зомби. Тетка из недавно взятых санитарок, фамилия у нее была смешная – Кишко и мужичок пухлый. Вроде, я его у ревматолога видел.

– Внимание, граждане! Если вы не зомби – поднимите руки или отзовитесь. Если не сделаете этого – открываем огонь на поражение! Повторяю! Внимание, граждане! Если вы не зомби – поднимите руки или отзовитесь. Если не сделаете этого – открываем огонь на поражение! – Андрей точно раньше политработником был. Ну, прямо лектор. Но вот стреляет он не хуже Ильяса – оба беспокойника валятся на пол.

– Выдвигаемся! – это Николаич.

Проходим полкоридора – Николаич поднимает руку и показывает вперед: там тихонько открывается дверь кабинета – видно по лучику света, который начал расширяться.

– Эй, в кабинете! Если живой – отзывайся! Если зомби – лучше закрой дверь от греха подальше! – это уже Ильяс. Тут я ловлю себя на том, что и я, и Саша, и Дарья смотрим не назад, а вперед. А нам-то с Сашей надо смотреть назад. Цыкаю тихонько, корчу недовольную рожу – спохватывается, теперь оба старательно разглядываем пустой коридор.

– Не стреляйте, не стреляйте, я живой, меня не кусали! – голос пацаний, тонкий.

– Ну, так вылезай, руки чтоб мы видели, и потихоньку иди к нам.

– Стрелять не будете?

– Не будем, сказано же!

– Точно не будете?

– Слушай, поганец – нам что, землю есть? Или вылезай, или закрой дверь и сиди дальше.

Из кабинета вылезает подросток – такой же беспризорный клеенюхатель, как тот, упокоенный на первом этаже, токо мельче и младше.

– А где менты?

– Не завезли еще. А вот что ты тут делаешь, балбес? Кстати, доктор, гляньте – на нем покусов нет?

Осматриваю задохлика. Попутно он рассказывает, что они с Микой – такая кликуха была у того, упокоенного, забрались вчера вечером в поликлинику, так как поняли, что в поликлинике людей нет. Мика обещал, что они тут наберут всего полны руки. Внизу и впрямь были две сумки с лекарствами, но нужных Мика там не нашел, и потому они пошли на второй этаж – шмонать по кабинетам. В одном нашли женскую сумочку с кошельком, мобилу, еще разные вещи. А во втором, как только они зажгли свет, Мику сцапала страшная тетка. Тут еще и мужичок появился – вот Сыкатый (это погоняло нашего найденыша) и кинулся бежать, потому как и тетка, и мужик были очень жуткие и Мику стали грызть зубами, а Мика вырывался и орал. Сыкатый спрятался в кабинете, а Мика потом перестал орать, а Сыкатый высунулся, увидел дядьку и тетку в коридоре и сидел – боялся. Утром решил вылезти в окно, но там внизу тоже такие же страшные стоят и ходят. Услышал нас и стрельбу – решил, что менты пришли из-за выбитого окна, решил сдаться. Дело знакомое: заберут в детдом, накормят-напоят, помоют, отоспится – и опять даст тягу. Такая вот свободная личность.

Покусы на пацане я нашел. Не те, правда. Вшивый он. И гниды в волосах. Подарок судьбы, одним словом. А так, в целом – токсикоман, судя по серой коже, курит, конечно, определенно социально запущен. В общем – фрукт еще тот. По виду ему лет 12, но такие растут плохо, так что может быть и 14 – 15 лет. Спрашиваю. Оказывается, 14.

Саша самоотверженно наблюдает за тылом. Ильяс держит под прицелом все впереди. Николаич, Дарья и Андрей смотрят на меня. Излагаю ситуацию. От себя добавляю, что у Макаренко беспризорники при нормальном воспитании становились дельными людьми. Сейчас прогноз куда хуже – те беспризорники не нюхали клей, происходили от нормальных родителей, пропавших в Гражданскую войну, а не от пьяной хрони.

– А вшивость его сложно лечить?

– Это-то как раз просто. Полчаса в кабинете у дерматолога – и чистый.

– Значит, проблема вся в том, чего он сам хочет?

– Точно. Токсикоман безголовый нам не нужен. У них, если печень раньше не накроется, дорога одна: либо спиваются, либо наркоманят, но это самые долгоживущие и удачливые.

Николаич задумывается.

– Слушай. Как там тебя, по человечески-то звать?

– Сыкатый!

– Я не про погоняло твое. Имя – как тебя звали по-людски?

– Ээээ…Демидов Сергей.

– Ну так вот, Демидов Сергей, ситуация простая. У нас в команде – люди. Я каждому доверяю. А ты пока – уж извини – крыса подвальная. Я тебя не виню. Каждый живет, как умеет. Но мне крыса в отряде не нужна. Совсем. Если ты будешь стараться стать человеком – мы тебя возьмем с собой. Но тебе придется много что делать, чего ты раньше не делал, и наоборот – прекратить полностью многие свои привычки. Если тебе это влом – без вопросов. Мы – туда, а ты отсюда. Дорога нами расчищена. И лучше не обманывай ни себя, ни нас. Сейчас время такое, что если ты скрысишь и из-за этого погибнут хорошие люди – извини, я тебя пристрелю. Или он пристрелит. Или – он. Вот такие дела. У нас в команде ни хрена свободы нет. Кайфа нет и скучно, хотя до черта всякой работы. Потому прикинь – тут неподалеку канцтовары. «Момента» – хоть залейся. Так что думай. Захочешь остаться – мы скоро обратно пойдем. Подберем на обратном пути, посиди в кабинете. Захочешь слинять – путь свободен. «Момент» – рядом. В кабинеты токо не суйся – тут таких дядек-теток много сидит.

Оставив пацана думать, продвигаемся до двери в лабораторию – благо, тут она, в торце коридора. Ключ, который дал Сан Саныч, мягко щелкает в скважине. Но когда мы закрываем дверь и нам навстречу выходит Валентина Ивановна, Николаич просит Андрея присмотреть за беспризорником. В общем-то я с ним согласен: беспризорщина тупа и жестока в основной своей массе, и этот пацан может легко наделать пакостей – от просто насрать в коридоре в пику нам – скучным мудакам, до более серьезных пакостей – например, убегая из поликлиники, пооткрывать двери тех кабинетов, где сейчас тупо стоят зомбаки. С тем же успехом может и остаться и потом оказаться нормальным… Ну, почти нормальным: печенка-то у него посажена все равно, да и по мозгам «Момент» и прочие растворители как кувалдой бьют.

Валентина явно очень рада. Наверно, все-таки побаивалась, что может остаться тут, как Сан Саныч. Приглашает отобедать – она еще и еды наготовила. Оказывается, хитрый Николаич проверил мои слова – тем более, что сделать это было просто: номер телефона лаборатории имелся в «желтых страницах». За ночь они несколько раз переговаривались.

Правда, он не спрашивал ее, каковы результаты экспериментов, а она говорила о чем угодно, но не о том, что получается. Ну, разумно.

Буфет через дверь от лаборатории. Четыре столика и стойка с салатами. Отмечаю, что практически все продукты уже упакованы. Нам подаются как раз салаты, разогретая пицца и тушеная говядина. Очень к месту. Чай, кофе, соки в пакетах. Пирожки с грибами и лимоном.

– Доктор, сходите к Андрею – что там с этим шакаленком? Либо лечим-кормим, либо вон его отсюда.

Цепляю со стойки открытый пакет яблочного сока, пару пластиковых стаканчиков и двигаю к Андрею. Тот, как заядлая сплетница, внимательно смотрит в замочную скважину.

– Ну, что нового? Соку хочешь?

– Пацан обшмонал трупы и ушел в кабинет. Давай сок!

Андрей оборачивается, и его натурально перекашивает от отвращения. Нюхаю сок – нормальный яблочный, пахнет вкусно, да и марка не из дешевых. Но Андрей смотрит на меня с таким омерзением, словно я ему поднес к лицу полуразложившуюся крысу в опарышах.

– Да сколько же можно! Это кто, Ильяс или Николаич никак не угомонится?

– Андрей, ни сном, ни духом! Ей богу! Честно! Что случилось-то? Нормальный сок, мне нравится больше, чем апельсиновый.

Подозрительно смотрит, вздыхает.

– Ладно, убери это к черту. Что Николаич?

– Спрашиваем найденыша, что решил. Поступаем соответственно.

– Ясно. Ну, пошли.

Торопливо выхлебываю оба стаканчика, ставлю пакет в сторонку и, как провинившийся школьник, догоняю Андрея.

Заходим в кабинет. Демидов Сергей, крыса подвальная, разлегся на груде бумажек, вывернутых из шкафа. Грамотно – не на холодном же полу лежать, а бумага – отличный теплоизолятор.

– Ну, осквернитель гробниц, чего решил?

– Тык чо, с вами иду. Тут делать нефиг.

– Условия понятны? Делаешь, что велят, взамен учим уму-разуму, кормим, поим. Начнешь хамить, крысятничать, пакостить или опять нюхать – скатертью по жопе. Если по твоей глупости кто из команды погибнет – станешь тоже страшным дядькой. Понятно?

– Понятно. А как же права ребенка?

– У ребенка права: есть, пить, спать, выполнять поставленные старшими товарищами задачи и быть полезным и послушным. Курить, нюхать, воровать, бездельничать – таких прав у ребенка нет.

– Чо, и курнуть уже нельзя?

– Ты, задохлик, по твоему возрасту должен быть на десять сантиметров выше. На пяток кило мяса больше. На четыре класса умнее. Детдома и всякие там заботы о бедных пьющих и гулящих сиротах – считай, в прошлом. Это уже кончилось, если ты не заметил, – встреваю я.

– Мы тебя упрашивать не будем – некогда. Итак – подписываешься?

– Где?

– Везде. Условия наши приняты?

– Ну, приняты…

– Тогда двинули приводить тебя в порядок.

– Это еще как?

– Вшивая гопота нам даром ни к чему.

Через кабинет – у дерматолога – как раз был шкафчик с образцами препаратов от педикулеза. Делали его меньше года назад, так что все свежее еще. Малатион во флаконе. Самое то. А потом я найденыша еще шампунем с педилином обработаю. (Гм, а вроде ж это одно и то же, токо названия разные?) Надо еще потом вычесывать дохлых насекомых и гнид – ну, это сам, не маленький.

Смоченным тампоном протираю грязную волосню. Похоже, что он недавно был в детдоме – волосы короткие достаточно. Уже легче. Так, намазали, теперь подождать чуток. Да, а вот его шмотки надо бы выкинуть. А во что его одеть? В шкафу висят халаты, сменная обувь. Ладно, пока обойдется халатом. А там одеть найдется во что.

– Шмотки свои вшивые кидай в угол.

– Это еще зачем?

– Затем – делай, что говорят.

– Э, я вам Машкой быть не подписывался!

– Ты что, нахал, считаешь, что твои тощие грязные мощи зажгут в нас похоть? Не надейся, поросенок. Не на тех напал. Кидай свои шмотки в угол. Вот на тебе полотенце – я его смесью спирта и фурацилина намочил – оботрись, сними верхний слой грязи. Чучкан!

– Я ж замерзну. На улице-то не май месяц!

– Знаешь, ты за свои тряпки как баба цепляешься. Кончай дурковать!

В бровях и ресницах вшей у него нет. Под мышками – тоже. На всякий случай даю ему тампон, чтоб обтер свою жидкую волосню, где она есть. Потом обтираем тощее и грязное тело свертком из мокрого полотенца. Ну, мытьем это не назовешь. Но хоть почище на килограмм стал. Теперь выдаю ему халат, зеленые операционные портки, которые носил дерматолог, и лапти его же – великоваты, но годятся.

– Куда я таким чучелом пойду, – бунчит пацан, пока я наматываю ему на голову косынку – малатион должен поконтактировать с вошками подольше.

– Я так полагаю, что жрать. Наверху уже накрыто, и стоит поторопиться.

Упоминание о жратве окрыляет беспризорника. Уже не споря, бодро двигает с нами в буфет. Конечно – ел-то он, самое позднее, вчера вечером.

– Садись, питайся, – встречает его Дарья Ивановна. Похоже, она решила взять над беспризорником шефство. Остальные довольно оживленно разговаривают с Валентиной, которая рассказывает о том, что получилось в ходе экспериментов. При этом она перелистывает две толстые общие тетради – довольно густо исчерканные и исписанные.

Лихо же она поработала. По ее словам, получается следующее, если изложить человеческим языком, а не научным, результаты суточной работы с полусотней крыс, хомяков и мышей:

1. Любой укус – смертелен для млекопитающих.

2. Кровь зомби перестает быть заразной через час – полтора.

3. Смерть наступает в зависимости от тяжести ранения: тяжелая рана – быстрая смерть, легкая рана – жертва еще поживет. Около суток.

4. Обернувшиеся животные едят только мясо. Остальная ранее привычная пища – игнорируется.

5. Самое предпочитаемое для обращенных – мясо животных своего же вида, которые не обратились еще. При этом крыса-зомби и хомяк-зомби, нажравшись соответственного мяса, увеличились в размерах – причем заметно, и стали активнее. Валентине показалось, что они и поумнели, в то время как у остальных зомби интеллект резко снизился.

6. Друг друга зомби не едят. Но в случае, если кого-то из них упокоят, через 15 – 20 минут начинают лопать с аппетитом.

7. На третьем месте по предпочитаемости стоит любое другое мясо. При предложении животным-зомби мяса необращенных особей, упокоенных обращенных и говядины все вначале кидались на свежее и «свое». Потом на обращенное-упокоенное, и только в случае отсутствия первых двух сортов начинали жрать говядину.

8. Зомби, не получившие никакой еды, очевидно ощущали ее близость и проявляли активность в течение 12 – 18 часов, после чего «устали» и впали в спячку, оставшись в тех же позах, что и были.

9. При создании шума рядом ожили снова. Причем переход к активности у разных особей был разным – от 1 до 26 секунд. Наибольшую задержку показали те, которые находились в более холодном месте – у раскрытого окна.

10. Отсюда следует очевидный вывод: чем теплее, тем зомби активнее. Поэтому, вероятно, их поведение соответствует поведению холоднокровных.

11. Еще очевидный вывод: чем сытее зомби, там они активнее. Чем лучше подходит им потребляемое ими мясо, чем оно более «свойское» – тем зомби умнее и активнее. Вероятно, и опаснее.

12. Помещенные в морозилку холодильника зомби замерзли без проявления антифризности, причем быстро. Оттаяв, показали, что замерзание ни в чем им не повредило. Значит, какая-то антифризность в их биохимии присутствует, и биохимия их организма резко отличается от человеческой.

13. Помещенные в воду зомби проявили практически панические реакции и всячески старались удрать подальше от воды. Чем вызвано – неясно. В клетке старались держаться подальше от емкости с водой. Зомби, сутки насильно удерживаемый в воде, внешне никаких изменений не имел, но передвигался странно и при первой же возможности покинул воду.

14. Помещенные под обогреватель зомби вначале активно старались попасть в самое теплое место, а после того, как нагревались до определенной температуры, наоборот – покидали зону обогрева. Удерживаемый насильно под обогревателем экземпляр также не имел видимых повреждений по освобождении, но еле полз.

15. Вскрытие показало… Оно показало, что совершенно непонятно, как функционируют организмы зомби. Этого просто не может быть – но оно есть.

16. Зомби определенно видят, слышат, могут обонять. Болевые ощущения, очевидно, у них отсутствуют – на механические повреждения реакции не дают.

17. Основной вывод: пока можно уверенно говорить, что ликвидировать зомби можно только путем разрушения головного мозга.

Валентина Ивановна посмотрела на Николаича и чуток напряженно сказала:

– Теперь вы знаете результаты эксперимента, так что вроде бы я вам и не нужна…

– Не говорите глупостей, Валентина Ивановна! – отозвался Николаич. – Вы ведь боитесь, что мы вас бросим теперь?

Валентина бледно и вымученно улыбнулась.

– Так зря боитесь. Куда ж нам без врачей. Да и без детей. Не говоря уж о женщинах!

Андрей изобразил на губах пошловатый мотивчик из оперетты – тот, где «без женщин жить нельзя на свете, нет!»

Все облегченно посмеялись. Отметил, что и Дарья явно облегченно вздохнула.

– Ну, раз вам без детей никак, – стала серьезной Валентина, – то у меня есть информация. Тут рядом мертвый детский сад…

– Да, доктор нам рассказывал, да и наш товарищ там был…

– Так вот, он не весь мертвый. Там на втором этаже повариха заперлась с четырьмя детишками. Я ночью во время очередного перерыва на гимнастику заметила, что там одно окно загорается и гаснет, как в кино: три длинных, три коротких, три длинных, три коротких… Это вроде бы сигнал «СОС»?

– Да, в сухопутном и женском исполнении.

– Я тоже поморгала. А потом мы поперекрикивались. Я обещала, что мы постараемся помочь. Я не слишком много на себя взяла?

– После окончания операции отвечу. Там много зомби?

– Садик был частный, небольшой – на тридцать пять детей.

– Ну, пойдемте, посмотрим. Андрей – остаешься тут, Ильяс и доктор – пошли. Показывайте, Валентина Ивановна, откуда видно лучше.

– Я бы хотел доесть то, что у меня перед глазами. Сытый – я как зомби! Быстрый и умный. А голодный – наоборот. Мы ж не завтракали еще.

– А, ну да, вы с пополнением занимались, – но я вижу, что Николаич недоволен. Неисполнение приказа с отговорками из-за еды… Кондратий для любого командира. Помнится, такое себе позволил личный водитель командира дивизии Сеппаго… И тут же попал в пехоту… Но я-то не водитель. А вот Николаич вполне мог быть раньше и комдивом – чем перестроечные черти не шутили.

Жрем мы втроем с Андреем и Демидовым. Остальные, видно, наелись и сидят, смотрят. Смотрите, смотрите – мне это по барабану, как говорил мой друг: «Когда я ем – я глух и нем, хитер и быстр и дьявольски умен!»

Впрочем, надо и честь знать, хотя тушеная говядина Валентине удалась прекрасно. Тем более – когда еще так получится: за столиком со скатертью, в безопасном месте… Пирожки… Пицца… Кофе, правда, дерьмовый, это не заметить трудно.

С грустью покидаю еще недоеденные яства, понимая, что парочка неминуемо бергинизирует оставшееся – был у нас студент по фамилии Берг. Если он попадал за стол, то не вставал, пока на столе еще оставалось хоть что-то съедобное. Методическое и полное истребление провизии у нас на курсе так и называли – бергинизация…

Из окна хорошо виден двор детсадика. К моему удивлению, детишек в поле зрения всего трое. Нет, еще двое в дальнем от нас углу – просто они перемазались в грязи, за кустами видно плохо. Рядом с детсадиком полно сирени – когда цветет, вид совершенно фантастический и запах тоже – мы все сидели с открытыми окнами и наслаждались. Сейчас кусты голые, но сквозь них видно не очень хорошо.

Вот взрослых куда больше: и дедок чертов стоит, синеет бахилами, и добрый десяток таких же, как он – правда, измазанных в грязи и крови – пасется у забора и под нашим окном поликлиники. Видно, когда дамы ночью перекликались – на шум пришли. И машин добавилось: три «дамские» и явный джип – как положено, черного цвета. Не разбираюсь я в этих марках, но вроде бы «Ровер».

Окно напротив, на втором этаже, привлекает внимание – с него свисает болтающаяся на ветру яркая тряпка, а на стекле лист белой бумаги с надписями, но мелковато написано. Словно в ответ на открывание нашего окна, то окно тоже открывается, и толстая тетка начинает отчаянно махать этой тряпкой. Хорошо еще, не орет. В ответ машем руками.

– Давай, Ильяс, зачищай.

Ильяс пристраивается поудобнее на подоконнике и начинает отщелкивать – буквально отщелкивать, потому как выстрелы негромкие – стоящих внизу зомби.

По сравнению с ним винтовка выглядит игрушечной, но я четко вижу, что мягкой пульки 5,6 мм вполне достаточно. Бывшие люди внизу один за другим валятся как тряпишные – словно кто-то вмиг выдернул из них стержень. Отрабатывает Ильяс быстро и аккуратно. Ну, да это было как в тире – и мишени практически неподвижны.

– Извини, Николаич, по детям не могу.

– Передай винт Доктору. Доктор, придется вам зачистку закончить.

Кровью, что ли вяжут? Или и впрямь не могут? А я такой весь из себя гнусный палач, детоубийца и пр. и тр.?

– А вам самим вроде невместно? Все равно, если уж вдруг все образуется, то Ильяс за сегодня на пожизненное намолотил.

– Нет, просто у вас подготовка соответственная. Если бы мне понадобилось ампутацию ноги делать – я бы вас так же попросил, а не сам взялся.

В этом есть некоторый смысл, вообще-то. Принимаю винтовку. Не упокоим этих троих – не спасем тех пятерых. Не спасем – будем себя чувствовать херово. А нам и так невесело, если честно.

– К слову, что это Андрей так от яблочного сока подпрыгнул?

Николаич хмыкает:

– В первую чеченскую их команда базировалась на побитом консервном заводе. Снабжение было такое – ну, практически и не было снабжения. Особенно воды не хватало. А в подвале завода бойцы нашли складированный яблочный сок. Вот они его и пили, и умывались, и кашу варили, и чуть ли не стирали одежу. После этого если встретишь человека, который яблоки на дух не переносит – скорее всего, сможешь точно сказать, где он был в первую чеченскую.

Осматриваю винтовку. Старенькая уже, но многозарядная мелкашка. Прицел простой, освоиться – не сложно.

– Значится, так: если вы потом будете меня этим попрекать – обижусь всерьез. Я уже один раз был гнусным палачом, сильно поумнел потом и в женском поле сильно разочаровался. Не хотелось бы это второй раз проходить и разочаровываться в вас…

– Не беспокойтесь – этого точно не будет!

Ну, коли так, поехали… Главное, как учили: не воспринимать объект как человека, не то чтобы не думать, что вот это – человек с именем, и фамилией, и родственниками, а даже как фанерный силуэт не воспринимать. Прицеливаться в деталь одежды. Безотносительно.

Голубой кулек капюшона. Перезарядка. Значок с уточкой. Перезарядка. Розовая полоска шапочки. Перезарядка. Хороший бой у винтовки, точный. Да и дистанция тут – доплюнуть можно.

Только собираюсь отдавать винтовку, как из хорошо видной отсюда двери детсада вылезает еще один кадавр. Пузатый, крепко сбитый, лысый, в майке на волосатом торсе. Руки замотаны, видно, его же рваной рубашкой, кровищи много. Умер еще вчера – по лицу видно. И уж так мне везет сегодня – снова кавказец. Ну, это уже ни в какие ворота не лезет… Ну, и получи в лоб. Потому как, кроме лба, никаких отвлеченных деталей одежды на нем нет. И мимо он пройти не даст. И детенышей вывести не получится, пока он нелепой куклой торчит посередке дверного прохода.

Потому плевать мне, что он был человеком, после трех упокоенных детенышей я и так остервенел – хоть в штыковую атаку кидайся. Но Николаич тянет от меня винтовку и говорит спокойно:

– А как вы думаете – может, нам и не нужно, чтобы люди в автобусе сидели? Если кто и подойдет – со второго этажа их перестрелять будет тоже несложно. Да и покормить их стоит, в туалет сходят.

Это как ушат холодной воды.

Хитрый, черт!

Конечно, я соглашаюсь. Ильяс с Сашей садятся в кабинет на втором этаже – вчера именно отсюда мне махнул рукой Сан Саныч. Компашка из автобуса – включая пуделишку – благополучно добирается до буфета и начинает приходить в себя. Застряли мы тут надолго, со всеми этими делами. Я думал, быстрее разберемся. А теперь еще надо ломиться в детсад. Потом, опять же, еще и их приводить в порядок. Николаич, тем не менее, спокоен. Единственное, что им с Андреем не понравилось сегодня – это то, чем они гордились вчера: те пятеро грабителей у магазина получили по пуле в голову. Красиво, конечно, элегантно. Но это почти полтонны ценного мяса для зомби. Получается, как с теми – в Петергофе.

А это нехорошо по-любому. Получается, что тактические и стрелковые аксиомы надо пересматривать.

Пора, однако, выдвигаться в детсад. Еще раз осматриваем зачищенную местность, пришедшего откуда-то из-за машин одинокого зомбака кладем к упокоенным. Все, пора идти.

Ударная тройка – Володя, Николаич, Андрей. Я опять в обозах. Ну, да это меня и не огорчает. Стрелковая подготовка у них лучше, видно, что и в тактике они куда лучше разбираются. Бдительно и внимательно озирая окрестности, доходим до самых дверей. Никого. Перешагиваем через мужика в майке, троица включает «налобковые» фонари, хотя вообще-то достаточно светло. В коридоре набрызгано и налито кровищи, но никого. Все двери закрыты. Лестница. Тоже пусто. Три двери. Андрей стучит костяшками пальцев в среднюю. По ней, похоже, колотили окровавленными руками, кровь уже обсохла. Но аккуратный Андрей старательно выбирает чистый кусочек и перчаток не снимает.

– Это вы? – женский встревоженно-радостный голос.

– Да, это мы! – ну, а как еще ответишь?

– Вы все проверили?

– Двор, коридор, лестница чистые. В комнаты не заходили и не собираемся.

Щелкает щеколда и какой-то замочек. Дверь потихоньку открывается, виден глаз. Удовлетворившись осмотром, хозяйка глаза открывает дверь как следует, и мы видим второй глаз, ее лицо, фигуру и четырех детенышей в маленькой каморке. Здесь, видно, хранилось белье. Кастелянская, что ли?

– Краса Эрастовна Безсчастнова, повариха. А это Сеня, Лика, Аллочка и Аревик.»

То, что повариха, это видно. Настоящий кинематографический штамп: полная, добрая, уютная и бойкая. Дети, как это ни странно, достаточно спокойно на нас смотрят; если и плакали, то уже угомонились, и сопли им вытереть было кому.

– Там, внизу папа Аревик должен быть. Он сначала ломился сюда, хотел вынести дверь, чтоб забрать дочку, но мне удалось его убедить не делать этого. Попросила его лучше расчистить дорогу на выход и… и полечиться, чтобы дочка не заразилась.

– Мы сходим. Посмотрим. Вы пока запритесь.

Спускаемся вниз. Андрей с Николаичем рассматривают следы. Получается, что этот кавказец сначала пытался выломать дверь, отбиваясь от насевшей нежити, а потом просто растаскивал кусающихся детенышей – а возможно, и взрослых – и распихивал их по пустым комнатам. Видно, что руки ему обгрызли сильно, но дорогу дочке он и впрямь расчистил. Силен мужик, уважаю. И в знак уважения оттащу труп за угол – чтоб для дочки папа еще остался живым. Андрей помогает, так как покойный весит за центнер. Ну вот, это все, что мы можем сделать. Ну и, разумеется, помочь дочке.

Андрей невозмутимо обхлопывает карманы мертвеца. Вытаскивает ключи с брелками.

Заходит в коридор. Понимаю, что он ищет барсетку. Но, видно, кто-то из зомби вцепился в эту вещь и утащил с собой.

Николаич показывает наверх. Эвакуация детей проходит в штатном режиме.

Нам никто не мешает, не кидается из кустов и не прыгает с крыш. Но облегченно вздыхаем, только зайдя в холл. Далее уже привычно и отработанно переходим в лабораторию. Попавшиеся нам по дороге трупы дети воспринимают достаточно спокойно. Видно, весело у них вчера было – устали уже бояться, ступор у них. Пожалуй, через несколько дней реакция будет, пока как оглушенные. А вот повариха – та совершенно адекватна. Делаю ей комплимент на эту тему.

– Имя обязывает, – легко соглашается она.

– Это как? – несколько глуповато удивляюсь я.

– Так меня в честь дедушки назвали. КрасА – Красная Армия. Сокращенно, – лукаво стреляет глазами пожилая уже толстушка.

Ну, точно: и имя такое, и фамилия – очень модны были все эти псевдонимы у молодых ррреволюционеров: Максим Горький, Демьян Бедный, Серж Терпигорев…

В буфете народу набилось густо. Для детишек освободили стол и уж совсем было кинулись кормить, как вмешалась Краса и уточнила, что у детей диета, трое из четырех – аллергики, и взяла кормежку в свои руки.

У меня незаконченная санобработка беспризорника. Вместе с Андреем отправляемся домывать Сыкатого. Пока я его мою, Андрей деловито собирает все, что подвернулось ценного в кабинете дерматолога, особенно в плане лечения педикулеза. Что ж – во время бедствий именно этим тварям хорошо живется. Дельно запастись средствами для сокращения их поголовья.

Доведя пацана до приемлемого уровня грязности, отправляемся к сумкам с медикаментами. Крыса подвальная как-то финтит и, по-моему, очень не хочет туда идти. Когда из вестибюля заходим в холл с киоском – понимаю, что его крючило. Эти два уродца вывернули заботливо сложенные в сумки медикаменты и расшвыряли их по всему холлу. Да еще, похоже, не просто расшвыряли – полно мятых и разорванных упаковок. Поблескивают блистеры с таблетками…

– Приятно видеть такое трудолюбие: чтобы так все раскидать, надо минут пятнадцать в поте лица своего стараться на совесть. Я рад, что нам попался старательный и трудолюбивый человек. Сейчас ты возведен нашим командиром в ранг Крыса Подвальная. Вот, значит, сейчас ты уложишь все обратно в сумки. А все вылетевшие из коробочек блистеры с таблетками протрешь тряпочкой. От пыли. После этого выполнишь еще пару заданий – и получишь более высокое звание, – нет, определенно Андрей – неплохой психолог.