Легендарные разведчики. Книга 1

Короче, за Медведевым приехали и разобрались. Был он капитаном госбезопасности – чин, равный армейскому полковничьему. Решили не сажать. Даже оставили в партии и в НКВД. Но не в Главном управлении госбезопасности. За строптивость Медведева перевели в ГУЛАГ.

Сначала его направили на строительство Беломорско-Балтийского канала в Медвежьегорск. Работы там хватало. Год пролетел быстро, хотя и в тяжелых раздумьях. А однажды случился с Дмитрием Николаевичем и казус. Отправился он на охоту и заблудился. Почти трое суток плутал по тайге. А на службе поднялся переполох: исчез, вдруг сбежал… Медведева уже принялись искать, когда он вышел к поселку. Всё обошлось, только отморозил ухо и с тех пор незаметно старался подсаживаться к собеседнику справа.

Затем Медведева перебросили в Норильск. По существу, это была та же ссылка. Но Медведеву повезло. Огромный комбинат возводил его старый товарищ, командовал всей гигантской стройкой. Поселил он Медведева в условия относительно сносные.

И здесь опальный «Почетный чекист» вновь проявил строптивость. Заключенных, отбывших свой срок, освобождать было не принято. Им обязательно «припаивали» второй срок. А Медведев людей стал освобождать. И разразился скандал.

Осенью 1939 года Дмитрия Николаевича вызвали в Москву в наркомат. И там сообщили: уволен из органов «за допущение массового необоснованного прекращения следственных дел». Но поднимать шум не решились, и в официально-парадной биографии героя долго значилось стандартное: «Уволен по состоянию здоровья». Медведеву был тогда 41 год, а выслуга лет с учетом войн – 42 года.

Накопленных за десятилетия службы денег Медведеву хватило на покупку маленькой дачи в Подмосковье, где он со своей второй женой и обитал до 24 июня 1941-го.

Парадокс, но война спасла его от новых крупных неприятностей. Чекист-пенсионер встал на партийный учет в Люберцах, где его сделали лектором. И со свойственной прямотой на одной из лекций рубанул: пакт с Германией вот-вот рухнет, надо готовиться к войне. Донос последовал немедленно. Медведева заставили писать объяснительную записку. Бюро райкома приняло дело коммуниста Медведева на рассмотрение. Решение райкомовцев обещало быть скорым и суровым.

И вот разразилась война. В отряде «Митя» Медведев объединил специфическую чекистскую работу с массовым партизанским движением. Но для этого Дмитрию Николаевичу пришлось опять рискнуть. По воле Иосифа Сталина все военнопленные считались изменниками Родины. А Медведев брал к себе бежавших из лагерей и окруженцев.

«Вам забросят агентов гестапо», – стращали его большие начальники. «На то мы и чекисты, чтобы разобраться», – отвечал командир. И действительно раскрывал агентов. А военнопленных не отталкивал, и те его не подводили. Начинали с Медведевым партизанить 33 человека, вернулись 330, да еще несколько отделившихся от «Мити» отрядов остались за линией фронта.

Не боялся Медведев использовать и местных жителей, которые по каким-то причинам оказались сотрудниками оккупационных учреждений. Всех их поголовно тогда считали предателями.

В разведку он отправлял не только опытных профессионалов. Местные подростки, старики, девушки на железнодорожных станциях, в маленьких городках, где стояли немецкие гарнизоны, вызывали меньше подозрений, чем мужчины призывного возраста, а сведения оттуда приносили в отряд ценнейшие.

Очень скоро пришло понимание, что украинских националистов надо опасаться даже больше, чем солдат вермахта. Немцев, с нашими обычаями незнакомых, иногда можно было обмануть, провести. С бандеровцами это не проходило. Да они и не пытались разобраться, кто попался им под руку. Убивали при малейшем подозрении и просто так. Жестокость проявляли нечеловеческую.

Обо всём этом Дмитрий Николаевич написал потом в книге «Сильные духом». Лишь один тезис книги вызывает у меня сомнение: «…крестьяне охотно делились с нами скупыми своими запасами. Целые деревни собирали для нас продукты – хлеб, овощи». Так ли это было? Не слишком ли розовую картинку создает командир, а затем и писатель?

Зато все – от Четвертого управления до Генштаба признавали: именно Медведев начал первым проводить боевые операции силами нескольких отрядов, что быстро превратилось в стратегию всего партизанского движения. Иногда по согласованию с командованием Красной армии проводились масштабные операции. Так, еще в разгар немецкого наступления на Москву четыре отряда разрушили железнодорожные ветки, на которых скопилось три десятка эшелонов, а наша бомбардировочная авиация точно в оговоренный час одним налетом эти эшелоны вдребезги разбила.

Капитан госбезопасности Медведев докладывал Судоплатову: оккупанты жалости не знают, карательные меры следуют незамедлительно, не надо представлять врагов идиотами. Режим противодействия следовало тщательно продумать. Заброшенным в фашистский тыл разведчикам – одиночкам и небольшим разведгруппам – выполнять свои задачи в таких условиях было сложно. И Медведев предложил, чтобы разведка действовала на базе крупных партизанских отрядов, управляемых из Москвы.

Случалось, донесения групп Медведева доходили даже до Сталина. С ними знакомились начальник Генерального штаба маршал Шапошников, Жуков. Первый свой орден Ленина из четырех Медведев получил за действия отряда «Митя».

Дважды за это время Медведева ранили. Один раз 21 сентября 1941 года – в коленную чашечку, и печальный исход был тогда уж совсем близко. Но верный адъютант вынес из боя и тащил своего командира несколько километров. Такое мог сделать только человек огромной воли и физической силы. И того и другого было в достатке у абсолютного чемпиона СССР по боксу, тоже легендарного Николая Федоровича Королева.

За первым отрядом последовал второй – «Победители». Его бойцов сбрасывали в немецкий тыл отдельными группами на парашютах и не всегда удачно. Начало было обескураживающим. Погибли в бою 12 десантников, в том числе любимец Медведева лейтенант госбезопасности Александр Творогов, воевавший с ним в отряде «Митя». Другая группа нашла приют в сторожке лесника, но тот собирался ее выдать. Спасла бойцов бдительность. С предателем поступили по законам военного времени – расстреляли.

Медведев не был мягким, уступчивым человеком. Отрядом «Победители» он командовал железной рукой. Расслабляться, прощать даже мелкие прегрешения было нельзя. Между собой партизаны называли Дмитрия Николаевича железным полковником, его побаивались. Командиры отряда носили и в немецком тылу знаки различия, бойцы – звездочки, как в армии.

Медведев берег людей. Если вступал в бой, то бил наверняка. Эту тактику было трудно объяснить тем, кто присоединился к «Победителям». Не подозревая об истинном назначении отряда, многие из них роптали. И командиру, чутко улавливавшему настроение партизан, приходилось идти на стычки с немцами.

Разведчикам, работавшим в Ровно и в других городах, категорически запрещалось сотрудничать с любыми другими подпольными организациями, которые не были связаны с отрядом. При малейшей опасности в городе разведчики выводились из-под угрозы. Ни одна радиограмма не отправлялась из самого отряда. Радистки уходили от его стоянки на много километров под охраной автоматчиков. Отправлявшиеся в город разведчики оставляли свою одежду, оружие, документы на «маяках» – надежных партизанских точках в нескольких километрах от Ровно.

Отряд «Победители» под командованием Медведева уничтожил более 12 тысяч немецких солдат и офицеров, в том числе 11 генералов.

Последним своим боем Медведев командовал весь израненный, сидя на стуле. По свидетельству других источников – лежа в повозке. Команды передавал через нескольких связных.

Неожиданно Медведева отозвали на Большую землю. Он не мог понять, как там узнали о его болезнях. Через несколько лет Дмитрию Николаевичу призналась его радистка – Лида Шерстнёва. Это она единственный раз нарушила приказ командира, передала в Центр радиограмму о мучивших его ранах.

В Москве Медведева немедленно поместили в госпиталь. Раны подлечили. Но выяснилось, что у него поврежден позвоночник. Это означало, что Медведев, человек солидного веса и роста, не сможет прыгать с парашютом. Но Дмитрий Николаевич прыгал.

Новая его командировка состоялась уже после освобождения нашей страны от немецко-фашистских захватчиков. Медведев уезжал в Литву на несколько недель, а пришлось пробыть там около полугода. Националистическое движение в Прибалтике предполагалось подавить быстро, лихим наскоком. Но Дмитрий Николаевич сразу понял, что здесь это не получится. Пришлось обратиться к опыту борьбы с Бандерой и Мельником. Немало литовцев поддерживали националистов: кто сознательно, кто под страхом смерти. Тех, кто сочувствовал Советам, националисты убивали.

Медведев вступил в борьбу с бандой Мисюнаса по прозвищу Зеленый черт, который считался абсолютно неуловимым. Гестаповец Мисюнас стремился подчинить себе целые районы – отдаленные, лесные. Там без верных людей и проводников отрядам Красной армии делать было нечего.

Дмитрий Медведев вернулся к прежней чекистской практике – стал налаживать отношения с местным населением, внедрять в окружение Мисюнаса своих людей. Постепенно радисты Медведева засекли все передатчики Зеленого черта. Его банды несли потери, и он уходил далеко в леса. И, как в прежние боевые времена, Медведев взял бандитов в кольцо. Ему не было резона вступать в бой в лесной чаще. Он один за другим выманивал отряды бандитов поближе к хуторам и там, окружив их, брал в плен, разоружал. Выяснилась и причина неуловимости Мисюнаса. Гестапо оставило ему деньги, фальшивые документы и оружие. Перед отступлением гитлеровцев Зеленый черт установил связи с националистическим подпольем. В его бандах были и немцы – те, которым не было иной дороги, как на эшафот. Его и изготовил для них Дмитрий Медведев.

В 1946-м ему пришлось уйти из органов. Формально причина все та же: полковник Медведев демобилизован по состоянию здоровья.

Может, и к лучшему? Новый министр НКВД Абакумов принялся сажать и расстреливать тех, кто сидел или был в опале до 1941 года и кого не убили немцы. Переживал Медведев тяжело, однако выдюжил.

Страна зачитывалась его книгами «Это было под Ровно», «Сильные духом». Школьники сбегали с уроков, а студенты с лекций, чтобы послушать медведевские передачи по радио: тогда впервые и прозвучали имена Кузнецова, Приходько, Цессарского.

Медведев написал книгу о винницком подполье «На берегах Южного Буга». И тут началось невероятное. Недобитые бандеровцы подняли грязную волну. Героев Медведева объявили предателями, бандитов же и их прихвостней превозносили. НКВД хранил непонятное молчание. Зато некоторые газеты травлю поддержали.

Четырнадцатого декабря 1954 года в своей московской квартире в Старопименовском переулке Медведев говорил об этом с боевым другом Валентиной Довгер. Валя вышла на кухню сварить кофе. Вернулась – Медведев был мертв. Сердце не выдержало.

Потом улицу, где жил и умер Медведев, назвали его именем. А недавно опять переименовали. Простите, Дмитрий Николаевич…

Думал я, что ничего нового о Медведеве уже не отыщется. Но повезло. Так бывает нечасто. Иногда по прошествии лет находят меня родственники героев моих книг и фильмов. Не скрою, приятно. Значит, читали, приняли и, преодолев понятное стеснение, решили поведать нечто новое о родителях.

Разыскал меня и Медведев-младший. Договорились о встрече, и когда Виктор Дмитриевич появился в моем кабинете, чувство было такое, будто заглянул в гости сам знаменитый разведчик. Сходство – поразительное.

– Об этом говорят многие, – улыбнулся Виктор Дмитриевич. – Похож. Горько, что отец ушел так рано, в 1954-м, было ему всего-то 55 лет, я родился в 1947-м. Был совсем мальчишкой, но детские годы, общение с отцом запомнились. Папа, уже в отставке, работал дома, а я учился в школе, в двух шагах от дома, и много времени мы проводили вместе. И мама моя, от которой у папы секретов не было, часто о нем рассказывала. Не претендую на роль историка или единственного свидетеля. Пришел к вам, чтобы показать вот эти рисунки. Когда моя мама весной 1968-го уже после ухода отца лежала в госпитале КГБ на Пехотной, подошел к ней интеллигентный немолодой человек. Узнал, что она – вдова Героя Советского Союза Дмитрия Медведева. Оказалось, знаменитый нелегал Рудольф Иванович Абель. Подарил маме четыре миниатюры, вот, видите, на одной даже посвящение «Татьяне Ильиничне Медведевой и сыну Виктору от почитателя Вашего отца и мужа. 25.ΙΥ.68. Р. И. Абель». Больше сорока лет прошло, и мамы моей нет, а рисунки храню.

– Вы знаете, они мне знакомы. Вильям Генрихович эти крошечные пейзажи, в основном виды Подмосковья, что недалеко от его дачи, преподносил с дарственными надписями близким. И почти всегда подписывался не Фишером, а Рудольфом Абелем. Судьба его кое в чем схожа с судьбой вашего отца. Два великолепных профессионала были отстранены от работы в органах. И обоих вернули в начале войны. Вашего отца раньше, Абеля – Фишера – чуть позже.

– Отца попросили из органов осенью 1939-го. Сказали: по состоянию здоровья.

– В те страшные времена могло быть и хуже.

– Отец поселился в Томилине. Там и жил до войны.

– Медведев был человеком справедливым. Мерзостей, что некоторые творили в НКВД, не терпел. Правда ли, что одним из формальных предлогов для отстранения от службы стал арест его брата?

– Давайте начнем с того, что в семье, жившей в Бежице, недалеко от Брянска, было 13 детей. Выжили девять. Четыре брата, пять сестер.

– И все четыре брата работали в ЧК?

– Все четыре. И даже младшая сестра – Екатерина. Старший, Александр, большевик еще с дореволюционным стажем, участвовал в партийных съездах, стал первым председателем

Орловской ЧК. Был репрессирован как якобы участник «рабочей оппозиции». Погиб в лагерях. Пострадали и все остальные братья. Не вернулся из лагерей Михаил – самый младший. Второй брат, Алексей, на год старше папы, тоже сидел, но выжил, возвратился. А отца – попросили «по здоровью».

– И только когда напали немцы, в его судьбу вмешались Берия и Судоплатов.

– Расскажу вам так, как это воспринималось отцом и нашей семьей. Началась война, и папа приехал из Томилина в Москву, пошел к Берии и пробился. Говорил о Денисе Давыдове…

– О том самом гусаре, что командовал партизанскими отрядами в 1812-м, когда Наполеон захватил Москву.

– Были у отца именно такие аналогии. С первых дней войны, в конце июня, понял, к чему всё идет, чем может закончиться. Партизанское движение, действовавшие в тылу противника отряды можно было создавать по примеру тех, что возглавлял Давыдов. И почему бы нам не сделать то же самое. Я об этом герое услышал очень рано. Еще когда мама давала мне читать отцовский дневник.

– Ведение дневников не поощрялось, особенно во время войны.

– Но отец, вернувшийся на службу в июне 1941-го, его вел, писал, возможно, не регулярно. Записи сохранились. Они, по-моему, достояние органов, потому что есть там некоторые такие сведения… Но я сам читал отцовское: «был на приеме у ЛП», «говорил с ЛП». Спрашиваю, это уже потом в 1960-е, в 1970-е даже: что за ЛП? Объяснили – Лаврентий Павлович Берия. Бывал мой отец у ЛП, он пробивал эту идею. Создание отрядов, заброски в тыл врага.

– Считается, что это идея любимца Берии, генерала Павла Судоплатова.

– Отец через Судоплатова и шел. У него с Павлом Анатольевичем были нормальные отношения. Судоплатов, посаженный после расстрела Берии, вернулся, отсидев много лет во Владимирском централе. Он к нам приходил 14 декабря – это день смерти отца. Когда мама была жива, в нашей квартире, тогда еще в Старопименовском переулке, потом переименованном в честь отца в улицу Медведева, теперь вот снова в Старопименовском, собирались все оставшиеся друзья, близкие. Каждый год, и много народу. Партизаны, чекисты, в том числе и Судоплатов, еще несколько переживших ссылки-лагеря. В 1950-е возвращались знавшие отца. Люди – самые разные. Некоторые говорили на иностранных языках блестяще. Не поверите, но среди них были и изучавшие английский там, в ссылке. Вот такой контингент вернувшихся.

– Вы знаете, мне до сих пор многое непонятно в отношении тогдашних властей к вашему отцу. В 1944-м – присвоение звания Героя Советского Союза, в 1946-м – четвертый орден Ленина, и тут же – отставка. И генерала не дали.

– Остался отец полковником. Что я вам могу тут сказать? Бьш я мал, но помню, папа переживал. Конечно, не из-за чинов. Но работал, выступал с воспоминаниями. И заметили его. «Там» намекнули, что слог хороший, может быть, что-нибудь напишете? И порекомендовали молодого выпускника факультета журналистики, чтобы помогал в литературной работе. Это был Анатолий Борисович Гребнев.

– Тесен мир. Очень хорошо мне знакомый человек. Он потом стал одним из лучших сценаристов нашего кино.

– А тогда они вместе написали пьесу «Сильные духом», она и в Москве шла. Союз их творческий продолжился. Гребнев помогал в литературном плане, и когда писалось «Это было под Ровно», и в последующих книгах. Заходили они с женой Галиной к нам в Старопименовский. А с Анатолием Гребневым мы общались до самой его кончины. Он и на свадьбе у меня был.

– Гребнев и его супруга Галина Ноевна, совсем недавно ушедшая, – родители моего школьного друга – сценариста и кинорежиссера Александра Миндадзе.

– Да, тесен мир. Книгу «На берегах Южного Буга» доделывал Гребнев, потому что отец умер, когда она еще не вышла. У папы как раз были большие неприятности из-за винницкого подполья, и книгу по ряду причин не могли издать. Знаете, у меня воспоминания детские, но яркие. Мне шесть лет, в школу еще не пошел. Наша квартира одно время превратилась в общежитие. Я, маленький, вставал рано и буквально переступал через спавших повсюду людей. Это в Виннице начались гонения на членов винницкого же подполья. Времена-то были суровые, 1953 год, и в Москве они, приехавшие с Украины, просто физически выживали. Здесь, и при помощи отца тоже, их как-то сохраняли, отбивали.

– Что же это было?

– Были какие-то непонятные для меня трения между украинскими чекистами и московскими. А люди, рисковавшие в войну в подполье, приезжали спасаться в Москву. Понятно, приходили к отцу. В Виннице, судя по всему, подняли головы бывшие националисты. Сами видите, до чего сегодня дошло. Чтя светлую память отца, я сейчас не хотел бы слишком глубоко в этот вопрос вдаваться. Но многие, кто служили полицаями, кто выпускал винницкую фашистскую газету, вдруг оказались патриотами. И устроили охоту на тех, о подвигах которых отец с таким уважением писал в книге «На берегах

Южного Буга». Да, это была большая война. И «Литературка», которую возглавлял фронтовик Константин Симонов, плохо выступила. Поддержал он ту сторону конфликта. Почему? Я мал был, многого не понимал, всё знаю уже по рассказам. А в нашей большой квартире просто проходной двор был, люди приезжали и жили, потому что в Виннице и в Киеве их бросали в застенки.

– Отец рассказывал вам что-нибудь такое, что не вошло в книги?

– Ну, к примеру, был такой день, который он всегда считал своим вторым днем рождения, когда спасся вопреки всему.

– Может, день, когда его, тяжелораненого, вынес из боя чемпион СССР по боксу Королев?

– Нет. Королев спас его в первом отряде – «Митя». А это случилось уже во втором отряде «Победители», когда папу ранили. И хотя отмечали всегда как день рождения настоящую дату – 22 августа, о совсем другом дне отец вспоминал часто.

Он всерьез занимался литературным писательским трудом. Сидел, печатал на машинке как раз книгу «На берегах Южного Буга». И я почему-то рано научился читать. Ходил гулять в Пушкинский сквер и видел бегущую строку над одним из зданий. Спрашивал, что за буквы, мне объясняли, и как-то неожиданно прочитал то, что бежит. На меня посмотрели удивленно. Мои успехи в чтении бегущей строки на «Известиях» решил продемонстрировать папе. Он пошел со мной, я начал читать. Очень бодро прочитал первые бегущие буквы «Три кота» и, довольный, обернулся. Папа меня поправил – не «Три кота», а «Трикотаж». Не хватило терпения дождаться последней буквы слова, если и так всё понятно. А что такое трикотаж, я и представить не мог, мне начали объяснять. Все равно ничего не понял.

Отец спросил: кто научил читать? Взрослые, со мной гулявшие, этим не занимались. И я, совсем ребенок, вроде как подчитывал книгу «На берегах Южного Буга», которую давал мне отец. Я еще помню, там есть глава «Волк в овечьей шкуре». Спрашиваю: пап, что это, как понять? Он говорит: такое есть выражение. Объяснял популярно, что это предатель притворяется, прикидывается.

Как-то маленьким гулял во дворе и встрял в какую-то передрягу: за кого-то заступился, подрался, пострадал, но победил. Мне это показалось по-детски необычайно важным, пришел домой взбудораженный и подробно рассказал папе все перипетии, запросив его оценку. Папа сказал, что, во-первых, я поступил благородно, заступившись за кого-то, а во-вторых, я поступил нехорошо, потребовав за это похвалы. Другими словами, но смысл таков. Я это запомнил на всю жизнь. Очень часто, уже будучи взрослым, встречал людей, которые были благодарны отцу за его помощь. Никто об этом не знал, даже мама. Он мог помочь устроиться на работу, подбросить денег, дать полезный совет. И никогда это не афишировал. Не принято это было у нас дома.

Хотя существовали некие сложности, о которых в семье волей-неволей говорили. Кого-то из знаменитых людей, писавших о партизанах, о подполье, принимали в члены Союза писателей… а отца – нет.

– Непонятно, почему.

– Действительно непонятно.

– Ведь он уже стал профессиональным литератором: «Отряд идет на Восток», «Это было под Ровно», «Сильные духом», «На берегах Южного Буга», пьесы… Многие книги читают и сегодня.

– Есть у него еще одна незаконченная повесть. Должна была по замыслу отца называться «Астроном». Это биография одного винницкого подпольщика, который погиб. И папа взялся исследовать, изучать его жизнь с детства.

– Разведчик, будущий Герой Советского Союза Николай Кузнецов был в отряде у вашего отца. Об обстоятельствах гибели Кузнецова много разговоров.

– Досужих, что может быть так, может и иначе. Долго ведь искали – где, что, куда? Обстоятельства его гибели под вопросом. Отец многое после войны нашел в захваченных немецких архивах.

– Историк разведки Теодор Гладков считает, что ответ всё же может быть найден. Полагает, что немецкие документы попали в руки американцев и сейчас где-то у них пылятся.

– Думаю, в живых нет никого, кто мог бы рассказать. Но кое-что и кое о ком вспомнить можно. Например, вспоминаю одного вашего героя – разведчика, работающего и сейчас на улице Полянке. Дело в том, что в 1972-м мы разменяли нашу квартиру в Старопименовском на две, разъехавшись с мамой. Кстати, в квартиру в Старопименовском вселился известный артист балета и впоследствии хореограф Михаил Лавровский.

– Виктор Дмитриевич, мир не тесен, а мал. Его отец Леонид Лавровский жил с нами не то что в одном доме и подъезде, а этажом ниже, прямо под нами в доме Большого театра на Тверской, тогда улице Горького.

– Так вот, я переехал на Полянку, где теперь станция метро. И у меня создалось впечатление, что в нашем подъезде все, или почти все, были оттуда же, где раньше работал отец. Причем попадались довольно странные экземпляры. Дверь в дверь напротив жил пожилой вроде бы армянин с женой. Он практически не говорил по-русски и ни с кем не общался. Единственный раз попросил меня помочь, когда его жене стало плохо. Зашел я в квартиру – никакой мебели, одна плохонькая кровать и что-то на кухне. Еще на этаже жил очень немолодой мужчина, немецко-прибалтийского вида, по-русски ну совсем не понимавший. Во всяком случае, за десять лет проживания там я не слышал от него ни одного слова. Жил еще генерал – с ним мы общались даже за пивом в заведении напротив. И судя по другим жильцам подъезда, которые практически не скрывали своей профессиональной принадлежности, всё это были возвратившиеся нелегалы, так и не адаптировавшиеся к нашей жизни. Сколько лет прошло, было бы любопытно узнать: кто это такие.

– Но никогда не узнаем. Вы, судя по всему, по отцовским стопам не пошли?

– Нет.