Подростки

Сережа. Три только?

Женя. Три фигуры, но портретов четыре.

Степа (указывая на одну из фигур). Этот тип…

Женя. Степа, не мешай! Объясню все по порядку…

Горя. Вот видишь, эта веревка означает блок.

Женя. Горька!

Горя смеется, отходит и опять возвращается.

Видишь, каждый из нас означает особую фракцию: я эсдек большевик, Андрюша эсдек меньшевик. Мы с ним представляем одну фигуру, вот эту: одна половина этой фигуры большевик, – видишь, большой глаз, длинная рука, длинная нога, а другая половина – маленький глаз, короткая рука, короткая нога.

Горя (торопливо). А вместе они потому, что они составляют блок, вот видишь – блок и веревка…

Женя (добродушно). Горька, замолчи, а то я тебя под стол посажу. Эта средняя фигура Горька – анархист…

Горя (торопливо, слегка задыхаясь). Эта фигура, как видишь, тоже представляет из себя блок.

Женя. Горька, рот завяжу. Совершенно верно: анархисты-коммунисты, анархисты-индивидуалисты и анархисты-террористы. Одна нога – револьвер, опирающийся на бомбу, другая – ружье, опирающееся на кинжал. Эта сумка – надпись пятьдесят тысяч рублей – экспроприированных, конечно. Последняя фигура – Андрюша – эсер с своим девизом: «В борьбе обретешь ты право свое», а из заднего кармана падают п. н.-с. – партия народно-социалистическая. В этой руке земля, а эта рука тянется к сумке с пятьюдесятью тысячами рублями и подпись м. – максималисты. Все они, как видишь, в блоке. К шее каждого прикреплена веревка и перекинута через два блока. Если толкнуть эту скамейку, то все они и повиснут на этих двух блоках, что, вероятно, и случится в более или менее близком будущем.

Степа (иронически). Ну, уж это сказано, конечно, для украшения стиля.

Женя. Вовсе нет! Читал, что повешен только за принадлежность к партии. В глазах такого суда мы уже заслуживаем смерть, а попадемся такому суду в лапы – и готово…

Кранц. Да, да, дешева жизнь человеческая стала.

Женя. Надо дешевле. Теперь эти списки расстрелянных в газетах и не читаешь. Да в сущности не все ли ведь равно? Прожить двадцать лет, сорок, шестьдесят? Что все это в сравнении с вечностью?

Степа. Ну, все-таки умирать-то страшно!

Горя. Ни капельки не страшно!

Степа. Да, пока здесь стоишь. А ты представь себе, что тебя уже везут на расстрел, что через несколько мгновений ты уже умрешь. Закрой глаза н представь!

Горя (закрывая глаза). Ни капельки не страшно!

Женя. Нет, постой! Давайте, господа, устроим все как следует. Ну, вот вы будете солдаты – ты, Кранц, и ты, Андрюша, становитесь сзади, а Сережа и Степа впереди, ты, Горя, становись в середину. Тебя везут вешать. Я офицер: вперед!

Идут.

Стой! Я читаю твой приговор. (Читает монотонным голосом.) «За принадлежность к партии анархистов, стремящихся к ниспровержению существующего порядка, Гореслав Плеганов приговаривается к смертной казни через повешение».

Горя. Я ведь имею право сказать последнее слово?

Женя. Говори, но коротко, иначе я прикажу бить в барабаны. Кранц, ты садись за рояль и, когда я крикну: «барабан», колоти немилосердно!

Горя. Господа! Вы меня убиваете. Но что я? Я ведь и жить не начинал еще. Убьете еще несколько тысяч таких, как я. Убьете, потому что вы неграмотны, потому что не знаете всемирной истории, потому что сила не во мне и не в них, кого вы убьете, а в идее, которую убить нельзя, потому что… Ну, хотя бы потому, что у нее шеи нет и повесить ее нельзя…

Женя. Довольно! Барабан!

Горя (радостно). Я все равно уже все сказал, кроме того, что вы гнусные, жалкие, подлые наемные палачи!

Женя. Завяжите преступнику глаза и наденьте петлю. Вот эту бечевку… Степа, становись на стол и держи конец бечевки, преступник, становись на эту скамейку.