Прекрасно в нас влюбленное вино

После победы

Солнце катится, кудри мои золотя,

Я срываю цветы, с ветерком говорю.

Почему же не счастлив я, словно дитя,

Почему не спокоен, подобно царю?

На испытанном луке дрожит тетива,

И всё шепчет и шепчет сверкающий меч.

Он, безумный, ещё не забыл острова,

Голубые моря нескончаемых сеч.

Для кого же теперь вы готовите смерть,

Сильный меч и далёко стреляющий лук?

Иль не знаете вы – завоёвана твердь,

К нам склонилась земля, как союзник и друг;

Все моря целовали мои корабли,

Мы почтили сраженьями все берега.

Неужели за гранью широкой земли

И за гранью небес вы узнали врага?

<Июнь 1906>

Выбор

Созидающий башню сорвётся,

Будет страшен стремительный лёт,

И на дне мирового колодца

Он безумье свое проклянёт.

Разрушающий будет раздавлен,

Опрокинут обломками плит,

И, Всевидящим Богом оставлен,

Он о муке своей возопит.

А ушедший в ночные пещеры

Или к заводям тихой реки

Повстречает свирепой пантеры

Наводящие ужас зрачки.

Не спасёшься от доли кровавой,

Что земным предназначила твердь.

Но молчи: несравненное право —

Самому выбирать свою смерть.

<Осень 1906>

Умный дьявол

Мой старый друг, мой верный Дьявол,

Пропел мне песенку одну:

«Всю ночь моряк в пучине плавал,

А на заре пошел ко дну.

Кругом вставали волны-стены,

Спадали, вспенивались вновь,

Пред ним неслась, белее пены,

Его великая любовь.

Он слышал зов, когда он плавал:

«О, верь мне, я не обману»…

Но помни, – молвил умный Дьявол, —

Он на заре пошел ко дну».

<Июнь 1906>

Отказ

Царица – иль, может быть, только

                              печальный ребёнок,

Она наклонялась над сонно-вздыхающим

                                                 морем,

И стан её, стройный и гибкий, казался так

                                                  тонок,

Он тайно стремился навстречу серебряным

                                                  взорам.

Сбегающий сумрак. Какая-то крикнула

                                             птица,

И вот перед ней замелькали на влаге

                                    дельфины.

Чтоб плыть к бирюзовым владеньям

                     влюблённого принца,

Они предлагали свои глянцевитые спины.

Но голос хрустальный казался особенно

                                               звонок,

Когда он упрямо сказал роковое: «Не надо»…

Царица, иль, может быть, только капризный

                                                 ребёнок,

Усталый ребёнок с бессильною мукою

                                                   взгляда.

<Сентябрь 1907>, Париж

Воспоминание

Над пучиной в полуденный час

Пляшут искры, и солнце лучится,

И рыдает молчанием глаз

Далеко залетевшая птица.

Заманила зелёная сеть

И окутала взоры туманом,

Ей осталось лететь и лететь

До конца над немым океаном.

Прихотливые вихри влекут,

Бесполезны мольбы и усилья,

И на землю её не вернут

Утомленные белые крылья.

И когда я увидел твой взор,

Где печальные скрылись зарницы,

Я заметил в нём тот же укор,

Тот же ужас измученной птицы.

<Август 1907>, Париж

Перчатка

На руке моей перчатка,

И её я не сниму,

Под перчаткою загадка,

О которой вспомнить сладко

И которая уводит мысль во тьму.

На руке прикосновенье

Тонких пальцев милых рук,

И как слух мой помнит пенье,

Так хранит их впечатленье

Эластичная перчатка, верный друг.

Есть у каждого загадка,

Уводящая во тьму,

У меня – моя перчатка,

И о ней мне вспомнить сладко,

И её до новой встречи не сниму.

<1907>

Мне снилось

Мне снилось: мы умерли оба,

Лежим с успокоенным взглядом,

Два белые, белые гроба

Поставлены рядом.

Когда мы сказали: «Довольно»?

Давно ли, и что это значит?

Hо странно, что сердцу не больно,

Что сердце не плачет.

Бессильные чувства так странны,

Застывшие мысли так ясны,

И губы твои не желанны,

Хоть вечно прекрасны.

Свершилось: мы умерли оба,

Лежим с успокоенным взглядом,

Два белые, белые гроба

Поставлены рядом.

<1907>

Сада-Якко

В полутёмном строгом зале

Пели скрипки, вы плясали.

Группы бабочек и лилий

На шелку зеленоватом,

Как живые, говорили

С электрическим закатом,

И ложилась тень акаций

На полотна декораций.

Вы казались бонбоньеркой

Над изящной этажеркой,

И, как беленькие кошки,

Как играющие дети,

Ваши маленькие ножки

Трепетали на паркете,

И жуками золотыми

Нам сияло ваше имя.

И когда вы говорили,

Мы далёкое любили,

Вы бросали в нас цветами

Незнакомого искусства,

Непонятными словами

Опьяняя наши чувства,

И мы верили, что солнце

Только вымысел японца.

<1907>

Самоубийство

Улыбнулась и вздохнула,

Догадавшись о покое,

И последний раз взглянула

На ковры и на обои.

Красный шарик уронила

На вино в узорный кубок

И капризно помочила

В нём кораллы нежных губок.

И живая тень румянца

Заменилась тенью белой,

И, как в странной позе танца,

Искривясь, поникло тело.

И чужие миру звуки

Издалёка набегают,

И незримый бисер руки,

Задрожав, перебирают.

На ковре она трепещет,

Словно белая голубка,

А отравленная блещет

Золотая влага кубка.

<Сентябрь 1907>, Париж

Принцесса

В тёмных покрывалах летней ночи

Заблудилась юная принцесса.

Плачущей нашел её рабочий,

Что работал в самой чаще леса.

Он отвел её в свою избушку,

Угостил лепёшкой с горьким салом,

Подложил под голову подушку

И закутал ноги одеялом.

Сам заснул в углу далёком сладко,

Стала тихо тишиной виденья,

Пламенем мелькающим лампадка

Освещала толь�