Читать книгу: «Декалов», страница 5
А Декалов продолжал ехать в обозе по большой дороге. Толстый, покрытый изморозью мерин нес его по раскатам, через глубокие ухабы и даже по сугробам. Когда проезжавший мимо мужик замахивался кнутом и выбивал его из обоза, Декалов закоченевшими от холода руками держался за веревки, чтобы не вывалиться из саней.
Уже давно стемнело; обоз все ехал, по-видимому рассчитывая сделать большую станцию. Упорно думая о своем родном Кочергине, Декалов почти не чувствовал ни холода, ни боли в спине, на которой долгое время учителя расписывались кровавыми рубцами… Он не верил своему счастью, не верил, что он теперь свободен и скоро увидит свое село.
Вот деревня… говор мужиков и дворников. С горы катаются мальчики на подмороженных скамейках, лавируя среди бегущих лошадей… Огни на постоялых дворах; кое-где сквозь оттаявшие стекла видны кипящие самовары и артели извозчиков… Обоз миновал деревню.
Снова поле; темь и холодный ветер…
Слышится шум саней и дружный топот лошадиных копыт то по мягкому снегу, то по торной дороге, изрезанной приступками, об которые стучат полозья розвальней, как об рубель… А в поле ни голоса!.. В стороне мелькают леса… Декалову рисовался и вечер на семинарской квартире; ему становилось жаль своих товарищей: теперь они тоже где-нибудь в дороге, на холоде…
В обозе ни один мужик не подавал голоса: вероятно, все спали. При сильных раскатах Декалов замирал, опасаясь быть вываленным из саней; достаточно было на четверть минуты отстать от обоза, чтобы потерять его из виду…
Но как обрадовался Декалов, когда обоз поехал шагом и вдруг подле его саней какой-то мужик заговорил:
– Ванюша, что, озяб?
– Озяб, – сказал Декалов.
Мужик поправил шлею на лошади.
– Сейчас приедем ночевать; версты две осталось…
Мужик сел на край саней и, помолчав, продолжал:
– Небойсь мать-то твоя ждет не дождется тебя… чудно! Колько времени не видались… как нешто обрадуется, сердечная!..
Мужик говорил таким братским голосом, что Декалов готов был обнять его…
VIII
ВЕЧЕР ПОД РОЖДЕСТВО
В доме кочергинского дьячка все было вымыто и убрано; зажженная перед образом лампадка озаряла на столе белую скатерть.
Декалов, в новой рубашке, сидел с матерью и бабушкой на печке, при свете ночника; там же, в углу, стояла кадка с пирожным тестом. Дьячок, расчесывая свои волосы, сидел на лавке.
– Ох-ма, хма, хма!.. – проговорила дьячиха, выслушав несколько рассказов сына об училище.
Все молчали. По свежей соломе, устилавшей пол, тихонько кралась кошка; под печкой ворковали голуби…
– Матушка! – сказала дьячиха, – не посмотреть ли нам, как всходят пироги?
Старуха и дьячиха осветили на печи кадочку и, глядя в нее, говорили:
– Кажись, хорошо всходят… дрожжи бесподобные… Закрой. Господь с ними…
– А у нас хотят заказать новый колокол, – сказал дьячок сыну.
– Да, да! – подхватила дьячиха, – пудов в шестьдесят, что ли?
– Заказали в шестьдесят… что говорить! Колокол будет городской… – отвечал дьячок.
– А не пора ли нам затоплять печку?
– Погоди, маменька, – сказала старуха, – а вот нешто принеси из амбара мясное да потроха… не тронь, пока оттаят в избе…
Дьячиха оделась в шубу и принесла из амбара гусиные лапки и головки, поросенка, двух кур и часть свинины. Все эти предметы хозяйка разложила на лавке.
– А студень-то не пора вынимать?
– Теперь пора.
Дьячиха вынула из печи чугун и начала разливать студень в деревянные чашки, вынимая оттуда ложкой бабки, которые старуха отдавала внуку.
Дьячок, чтобы не мешать бабам, отправился на печку.
– Ванюша, не забудь завтра сходить к отцу крестному – Христа прославить! – сказала дьячиха.
– Бабушка, – спросил Декалов, – что же, вы не видали Петю Лаврухина?
– И! Да уж он про тебя спрашивал бесперечь… он, верно, еще не знает, что ты приехал. А что я вспомнила? – вполголоса сказала старуха дьячихе, – не помазать ли Ване спину гусиным салом?
– Когда я ждал тебя домой, – сказал дьячок, – я написал речь… Если бы ты ее выучил, завтра от помещика получил бы что-нибудь… Я тебе ее прочту: мудрена покажется или нет?
Дьячок достал речь и прочитал. – Что, мудрено, Ваня? – спросил дьячок. Декалов немного подумал, желая угодить отцу; наконец, сказал:
– Мудрено, тятенька!
– Мудрено-то мудрено! – сознался дьячок.
– Ванюша, – сказала старуха, – поди-ка ляг спать… тебе и так надоела эта учеба…
Дьячок отправился на полати, а Декалов полез под печку к голубям.
Почуяв его приближение, один голубь заворковал и щипнул его за руку.
Падавший с лавки свет сквозь дощатые треугольники тускло озарял стадо спавших голубей, которые, запустив носы в крылья, поглядывали одним глазом на Декалова; в стороне от них одиноко сидела галка: видно было, что голуби преследовали ее и она жила с ними по необходимости.
IX
РОЖДЕСТВО
На другой день, после заутрени, Декалов шел к священнику славить Христа. Начинало рассветать. По небу тянулись красные полосы; у крыльца священникова дома стояли резные сани с свежей соломой.
В горнице священника на зеркалах висели узорчатые полотенца. Декалов подошел к образу и запел тропарь.
Из боковой комнаты вышел священник.
– Здравствуй, брат! – сказал он, давая Декалову гривенник. – Давно приехал?
– Вчерась…
– А мой богослов приехал третьего дня. Ну, нынче сбирайся с нами – в приход…
После обедни весь сельский причт был в хлопотах. Священник стоял перед дьячком, державшим под мышкой стихари с церковными книгами, и говорил:
– Ступай скорей к дьякону. Скоро, что ли, он? докуда мы будем прохлаждаться?.. Жена! дай мне гребень – голову причесать, да коровьего масла…
– Катерина! – сказала попадья, – подай отцу масла голову намазать…
Дьякон в своем доме стоял перед закуской и, держа в руках ножку жареного гуся, говорил:
– На барскую закуску надеяться нечего… вилочкой там немного сделаешь…
– Поешь себе хорошенько, – говорила дьяконица, ставя на стол новое блюдо.
– Отец дьякон! – закричал( входивший дьячок, – что же вы мешкаете? батюшка сердится…
– Я готов, у меня лошадь давно запряжена. Ступай, беги за другим священником да за дьячками…
Причт явился в доме помещика и шепотом начал спрашивать лакея:
– Дома господа?
– У себя…
– Что, мы не опоздали?
– Нет; барыня только встала.
Вскоре по коридору застучали сапоги, и в отдаленной зале раздалось пение.
Священник и дьякон приглашены были хозяином в столовую, а дьячки отправились в лакейскую.
– Что, холодно на дворе? – спрашивал помещик.
– Очень холодно…
– А я сегодня и в обедне не был.
– Прошу покорно… Закусите… – сказала помещица. В передней шел разговор между дьячками и лакеем.
– Это ваш сынок-то?
– Мой… из третьего класса… Что это вы подвязали щеку?
– Да зубы-с… – отвечал лакей, – ночей не сплю.
– Позвольте спросить, какие это ложки: неужели серебряные?
– Серебряные! да вот извольте – проба. У них корец и то серебряный… Вот не знаю, чем зуб лечить…
Лакей начал губами раздувать кофейник на окне.
– Кому это вы? – спросили дьячки.
– Барчуку-с…
Наконец, вышел священник с дьяконом, и в одну минуту весь причт был на улице близ лошадей, которым подвязывались поводья и чересседельники…
– Ну, что? о чем барин говорил? – спрашивали дьячки, – сколько дал?
Все сплотнились в кучу…
Между тем в отсутствие мужей поповны зазвали к себе в гости лакеев, земских, приказчиков с женами и дочерьми. На столах стояли лакомства; вокруг гостей ходил поднос с рюмками. Молодые люди играли в карты и фанты. В комнатах сильно пахло скоромным; многие жаловались на головную боль, спрашивая друг друга: «Не угорели ли вы?» Лакеи, срывая с леденцов билетики, дарили их девкам, если надпись была вроде следующей: «Коль я тебе не мил, что я тебя, тиранку, полюбил». Девки в свою очередь дарили билетики лакеям.
