Тео – театральный капитан

Владелец бутерброда

Кстати, владелец бутерброда, должно быть, совсем не против, чтобы мы «завелись», иначе зачем он оставил здесь это благоухание, это великолепие, этот подарок судьбы?!.

Вполне могу себе позволить подкрепиться прямо сейчас. Тем более, подарки для Тома и Пам уже упакованы в рюкзак.

Мои братец и сестрица никогда не ходят в оркестровую комнату. Надо сказать, сюда вообще никто из мышей не ходит, разве что ночью. Потому что в любой момент тут могут включить свет – и уноси ноги!..

Я – другое дело! Я хорошо знаю партитуры. Это такие нотные тетради, в которых показано, что и когда должен играть каждый музыкант в оркестре. Когда все заняты, можно смело идти в пустую оркестровую, и храбрость будет вознаграждена! Потому что я…

А-а-а!..

Щёлк – включается свет, и прямо перед моим носом опускается огромная рука с длинными пальцами!

– Тео, Тео, это я, не бойся.

Уф.

– О! Это ты… Как ты меня напугал!

– Зачем же ты был так беспечен? От сыра теряешь всякое соображение, – говорит мне бородатый человек.

– Это твой бутерброд?

– Да.

– Он… Он для меня?

– Конечно! Конечно, теперь уже да… Здравствуй, Тео, мы забыли поздороваться.

Я обеими лапками жму длинный палец. Ближе к ладони он перемотан пластырем, и другие пальцы тоже.

– Здравствуй, Костя. А почему ты не в яме?

– Ты будто не рад меня видеть! Что же ты – не слышал, что увертюра окончилась?

Забавным словом «увертюра» называют музыкальное вступление к опере или балету. Слушатели настраиваются на оперу, переключаются со своих обычных дел на театр. Ещё в увертюре дают услышать мелодии, которые будут звучать в опере. Как будто музыкальным способом приподнимают занавес, показывают, кто будет действовать в спектакле. Но этого не видно, а только слышно.

– Да, увертюра закончилась, – отвечаю я. – Но музыка продолжается: что ж ты не в яме?

– Так у меня большая пауза! Я подготовил все свои инструменты, сыграл в увертюре на треугольнике – и пока свободен. Ты же знаешь – я сижу возле двери и спокойно могу выйти из ямы во время спектакля. И спокойно выпить чаю, и доесть свой… и сделать себе новый бутерброд!

У Кости самая интересная работа в оркестре; и вместе с тем самая ужасная. Он ударник. Ударников иногда зовут барабанщиками, но это не совсем так. Ударник должен уметь играть не только на барабанах: ещё литавры, тарелки, гонг, ксилофон…

– Кастаньеты, – говорит Костя, – не забудь рассказать про кастаньеты!

– Что значит «рассказать»? Я, что ли, думаю вслух?

– Нет; но у тебя такой вид, словно ты сочиняешь книгу или что-то вроде того. Про музыку, что ли. Так что не забудь про кастаньеты. Они мне, кстати, сегодня пригодятся.

– Смешное название, – говорю я.

– Это от каштанов. Раньше зажимали в руке каштаны и щёлкали ими друг о друга; а теперь это специальный инструмент, – и он откусывает огромный кусок нового бутерброда.

Ух! Такую порцию можно неделю есть, а он прожёвывает за один раз!

– …А то ещё есть раганелла. Итальянское слово; а по-нашему – трещотка.

Костя может говорить о своих ударных бесконечно. Он много играет и стирает пальцы до крови своими палочками; поэтому и заклеивает волдыри пластырем.

– Не забудь рассказать в своей книге, как я играю на треугольнике!

– Я не буду писать никакой книги, – говорю я. – Ещё чего. Я не писатель. Я буду моряком.

– Ты будешь капитаном, – говорит Костя. – Ладно, мне пора. Смотри не попадайся, будь осторожен! Да, и я тебе оставил книгу.

– Спасибо!

– Только не вздумай грызть!

Я машу ему лапой, а он уходит, вертя между пальцами барабанные палочки.

Мы и познакомились благодаря книге.

Я часто ходил в оркестровую комнату и уже ничего не боялся, сидел за шкафом и просто ждал, пока все уйдут на спектакль. И случайно подслушал такой разговор:

– Костя, что ты опять читаешь?

– Эрнста Теодора Амадея.

– Кого?

– Гофмана!

– И не надоело тебе? Ладно, смотри не опоздай. Первый звонок уже был!

…Потом все ушли, а он остался. И я высунул из своего укрытия нос. Потом и всю голову; а затем вылез полностью – так мне стало интересно!

Во-первых, Теодор. Это же моё имя!

Во-вторых, Гофман. Ведь мама так любит оперу «Сказки Гофмана»! Когда я родился, в театре как раз шёл этот спектакль, она и назвала меня Теодором не просто так!

И в-третьих – он читает. Я ведь тоже умею! Обычно мыши не умеют. А я научился по нотным тетрадям, которые для певцов. Там слова для пения печатают по слогам, очень удобно: люди поют, а я слежу за буковками, складываю звуки в понятные слова: «Ти-хо пор-ха-ет ве-тер про-хлад-ный. Си-нее мо-ре, си-нее небо…»

– Хочешь сыру? – спросил вдруг Костя. – Да, именно ты. Не бойся! Я давно тебя вижу. Ты же часто сюда ходишь, да? Как тебя зовут?..

…Что за книгу он оставил мне на этот раз? «Бегущая по волнам». Ещё и раскрыл специально для меня: мне трудно справиться с жёсткой обложкой.

Сейчас нельзя читать, иначе я и правда попадусь. Читаю я здесь только ночью, у меня есть фонарик.

Костя знает – больше всего на свете я хотел бы увидеть море. Конечно, стать моряком для театральной мыши – почти невозможно. Но он приносит мне книги про море, он очень хороший мой друг.

А люди считают Костю странным. Конечно; а что бы вы сказали про человека, который всё время с книжкой, сидит один в оркестровой и разговаривает неизвестно с кем? Никто же не знает, что это он со мной.