Зовут ее Муза

Я, конечно, знал о наличии у нее ключей от моей квартиры, но ни разу об этом не вспомнил после нашего скандала. Алиса распространяла вокруг себя аромат незнакомого мне ранее парфюма, а блестящие свежевыкрашенные волосы были уложены в новую элегантную прическу. Я совсем не удивился такой перемене, потому что за полтора года совместной жизни хорошо изучил повадки своей подруги, обязательно меняющей какую-нибудь деталь своей внешности после каждой серьезной ссоры или неприятного разговора на повышенных тонах.

– Медицинский полис надо забрать и еще кое-какие бумаги, – заявила она, усаживаясь с папкой для документов в кресло напротив дивана.

По идее, мне следовало ей напомнить о существовании телефонной связи, при помощи которой несложно заранее договориться о встрече и исключить столь неожиданные визиты. Однако, когда я взглянул на обнаженную Марию, не соизволившую даже прикрыться сбитым в сторону одеялом и продолжающую как ни в чем не бывало лежать с небрежно раскинутыми ногами в двух шагах от Алисы, уже найденные слова застряли в горле. Лучи полуденного солнца падали точно на диван через зазор между шторами, отчего голое тело казалось выхваченным светом театральных софитов из уютного полумрака гостиной.

– Это не то, о чем ты подумала! – вырвалась у меня глупейшая киношная фраза.

Свалившаяся словно снег на голову подруга прекратила перебирать бумажки и внимательно всмотрелась в мою физиономию. Я же стоял и ждал, когда она обзовет меня последними словами, а затем уйдет, хлопнув дверью. А, может быть, попытается расцарапать лицо в припадке злости, или, чего доброго, вцепится в волосы лежащей перед ней бесстыднице, что представлялось самым вероятным развитием событий. Однако Алиса ничего подобного не выкинула и после того, как нашла нужные документы, водрузила папку обратно на стеллаж, а затем произнесла с деланным безразличием:

– Уже допился? Страшно тебя одного оставлять в таком состоянии, но я в няньки не нанималась. Позже позвоню, узнаю, жив или нет.

С этими словами она внимательно посмотрела вокруг себя, словно убеждаясь, что кроме нас с Машей в комнате никого больше нет, после чего мы вышли в прихожую, где я закрыл за ней входную дверь.

Мне меньше всего хотелось конфликтовать с загостившейся у меня женщиной, но, вернувшись в комнату, я не сдержался и рявкнул:

– Что ты творишь? Неужели так трудно было хотя бы прикрыться?

– Похоже, она меня вообще не заметила, – спокойно отреагировала Маша, сладко потягиваясь.

– Вставай, приготовь что-нибудь, время уже обеденное. Продукты знаешь где. А мне надо своими делами позаниматься, – сбавив тон, сказал я, не желая обострять.

– Ну раз просишь… – кокетливо протянула она и потянулась за висящим на спинке стула халатом.

Вскоре мои пальцы бегали по клавиатуре ноутбука, с каждым напечатанным словом кропотливо сплетая ткань повествования. Мне удалось в подробностях изобразить сцену близости главного героя с Маргаритой, благо недостатка даже в самых тонких деталях при ее написании теперь не возникло. Я пребывал на вершине вдохновения, находя написанное своей рукой более чем достойным, что ранее случалось крайне редко.

Весь прошлый опыт принуждал меня максимально использовать каждый миг творческого подъема, ибо он, как всякое высшее состояние, быстро улетучивается, сохраняя тем самым душевное здоровье. Стоит ли удивляться, что я проигнорировал приглашение хозяйничающей на кухне женщины отведать обед, приготовленный ею по собственной же просьбе? Мне не терпелось поскорее написать ту небольшую, но трагическую часть произведения, в которой телефонным звонком вдребезги разбивается счастье главного героя, показав в меру таланта постепенное осознание им страшной новости и последующую душевную агонию. Сложно сказать, сколько времени ушло на реализацию задуманного, но к моменту, когда после самого тяжелого фрагмента произведения была поставлена точка, я настолько слился с охватившими персонаж повести чувствами и эмоциями, что сам еле сдерживал слезы. Переживание утраты дорогого человека только усилилось после чтения написанного эпизода, где я по недоразумению напечатал в двух местах имя Мария вместо Маргарита.

Вскоре бурление пустого желудка и давление переполненного мочевого пузыря заставили меня наконец выползти из спальной комнаты. После посещения туалета и ванной, я, потирая руки в предвкушении сытной трапезы, влетел в кухню, возвещая о своем желании «остограммиться» перед едой, однако Маши там не оказалось. Отсутствовала она и в гостиной с примыкающим к ней балконом, отчего мне сразу сделалось как-то не по себе. Я убедился, что в квартире больше нет ее одежды и обуви, а потом проверил, на месте ли ценные вещи с документами, а также ключи от входной двери, хотя был уверен в их сохранности.

Вне сомнений, пока меня всецело занимало описание реакции главного героя на весть о гибели возлюбленной, Мария могла незаметно уйти, тихо захлопнув за собой дверь, вот только я никак не мог взять в голову, почему она не захотела попрощаться, а предпочла исчезнуть украдкой. Казалось, после физической близости у нас возникло полное взаимопонимание и доверие друг к другу, отчего поступок женщины поначалу воспринимался мной чуть ли не как предательство. Правда вскоре необоснованное негодование сменилось практически незнакомым мне снедающим ощущением покинутости, выливающимся в блуждание по опустевшей квартире и приступы щемящей тоски.

Оказавшись в кухне, я налил себе почти полный стакан водки и тут же выпил его залпом, закусив заботливо приготовленным к обеду уже остывшим рисом с овощами. Закономерно появившемуся вскоре желанию плюхнуться на кровать и забыться сном помешал реализоваться телефонный звонок Алисы:

– Как ты там? – сходу поинтересовалась она тоном лечащего врача.

– Сейчас уже один-одинешенек… Скучаю. Слоняюсь от стены к стене. Пью, – честно сказал я под воздействием ударной дозы алкоголя.

– Разве у тебя были гости? – попыталась прояснить Алиса мой туманный ответ с появившейся в голосе ехидцей.

– Ой, не начинай! Будто ты никого не видела, когда приходила за бумажками! – вырвалось у меня чересчур резкое восклицание.

На несколько секунд в трубке воцарилась тишина, после чего Алиса совершенно серьезно заявила, что во время ее визита в комнате находился только я один. Все мои последующие за этим утверждением ядовитые насмешки, упреки в женской хитрости, требования перестать разыгрывать комедию и признать очевидное, а также неоднократное прямое упоминание разложенного дивана натыкались с ее стороны на искреннее недоумение. В конце концов Алиса прекратила хоть как-то возражать мне, а перед тем, как положить трубку, безапелляционно заключила:

– Ты не в себе. Придется приехать.

Примерно через час она уже оживленно болтала со мной, сидя за кухонным столом, ничуть не смущенная ни разложенным диваном с закатанной в рулон пастелью, ни висящим на стуле халатом, ни сковородой на плите с приготовленным блюдом. Я не стал заострять ее внимание на столь очевидных свидетельствах постороннего присутствия, так как вновь чувствовал непреодолимое притяжение ноутбука, поэтому более не хотел ни в чем разбираться и что-либо доказывать. Алиса же, на мой взгляд, воспользовавшись предлогом, прибыла с намерением восстановить разорванные сдуру отношения, поэтому сознательно избегала конфронтации и в итоге своего добилась. А вот история с незамеченной ею на диване женщиной так и осталась для меня загадкой, над которой я вовсе не собирался ломать голову.

Моя жизнь снова вошла в привычное русло, однако прежней ее назвать было нельзя. Я часто вспоминал Марию, а также то невероятное состояние внезапного вдохновения, которое с ее появлением в квартире вырвало меня из лап апатии и уныния. Нельзя сказать, что оно полностью исчезло вместе ней, однако такого фонтана в сознании из идей, образов, мыслей, как и общего ощущения неисчерпаемости творческой энергии испытать более не пришлось. Оставшийся после внезапного ухода Маши горький привкус помог мне глубже показать внутреннее состояние главного героя повести, хранившего в сердце все связанные с возлюбленной нюансы в течение долгих лет.

Работа над произведением заняла еще около месяца, а после ее завершения я решил посвятить несколько дней ничегонеделанию. В отличие от общепринятой точки зрения, проведенное без намеченного плана и особых как умственных, так и физических усилий время мне представлялось весьма продуктивным. Именно оно, свободное от сорняков излишнего думанья и эмоционального напряжения, позволяло прорасти посеянным в каждого из нас семенам самых ценных идей.