Настоящий Древний Рим. Мифы и правда о Вечном городе

Миф V.
Римляне свергли последнего царя из-за сексуального скандала

На самом деле: именно в этом нас уверяют античные авторы, но скорее всего, это неправда

Свержение царской власти и рождение республики – один из краеугольных эпизодов всей истории Древнего Рима, тщательно расписанный античными авторами. Перед нами разворачивается впечатляющая и поучительная картина: римский народ сбрасывает с себя оковы тирании и обретает свободу, и «эта свобода была тем отраднее, что пришла вслед за самовластьем последнего царя, полного гордыни»^[71]. В этой картине два главных героя. Познакомимся с их историей^[72].

Придя к власти, открыто убив своего предшественника, Тарквиний Гордый сразу же перебил самых знатных сенаторов. Так он избавился от оппозиции. Перепуганные остатки сената и не думали продолжать сопротивление. За все 25 лет правления Тарквиния мы не слышим, чтобы сенат что-либо обсуждал, решал или предлагал. Все решения в государстве принимались в доме царя, в закрытом кругу его приближенных. Тарквиний монополизировал и судебную власть: «он разбирал уголовные дела единолично, ни с кем не советуясь, и потому получил возможность умерщвлять, высылать, лишать имущества не только людей подозрительных или неугодных ему, но и таких, чья смерть сулила ему добычу».^[73] Царь не просто присвоил право принимать решения о жизни и смерти, он еще и активно пользовался этим правом с целью наживы и личного обогащения.

Жертвой царя и его алчности становились и его собственные родственники. Например, муж его родной сестры, Марк Юний. Традиция передает, что это был благородный и очень богатый человек, и Тарквиний приказал убить его тайно даже без всякого суда, чтобы завладеть его имуществом. Заодно царь велел убить и его старшего сына, чтобы некому было отомстить за отца. Но у Юния был и младший сын, Луций, в то время еще подросток. Чтобы спастись, Луций Юний стал изображать из себя дурачка, слабоумного. Его причуды и бессвязная болтовня забавляли семейство Тарквиния, а видя его кривляния никто и представить не мог, что от этого мальчишки может исходить угроза режиму. Ему сохранили жизнь и даже позволили жить в доме царя. Он получил милое семейное прозвище «тупица», это дословный перевод с латыни слова БРУТ. Так что, его имя звучит как Луций Юний Тупица (Брут). Практически Иван-Дурак…

Долгие годы Брут старательно оправдывал свое прозвище, ни у кого не вызывая подозрений. Тем временем, ненависть к Тарквинию росла, несмотря на военные успехи и рост города. Подлость и коварство царя настроили против него всех знатных, а массовые строительные работы по возведению храмов и грандиозной канализационной системы (которую, правда в сильно модернизированном виде, впоследствии римляне называли самым выдающимся архитектурным сооружением Рима) вызывали озлобление и простых людей, руками которых эти работы производились.

В крайне напряженной обстановке царю были явлены страшные знамения: из деревянной колонны в его доме выползла змея. Напуганный Тарквиний решился отправить своих сыновей за советом к Дельфийскому оракулу, считавшемуся самым авторитетным в мире. Сыновья царя взяли с собой и Брута, чтобы развлекал их в пути. В то время как царевичи везли Аполлону богатые дары, Брут объявил, что преподнесет божеству деревянный посох. Над ним смеялись, но внутри ничем не примечательной палки Брут спрятал драгоценный золотой жезл.

Получив прорицания оракула, царевичи не удержались и спросили пифию, кто же унаследует высшую власть над римлянами. И получили ответ: «Тот, кто первым поцелует мать». Всю дорогу домой отпрыски царя спорили, кто из них первым подбежит к матери, чтобы получить ее поцелуй. Один лишь Брут разгадал истинный смысл прорицания. Когда корабль причалил к берегу, Брут сделал вид, что оступился и упал. Распластавшись на земле, принадлежавшей Риму, он поцеловал ее. Ведь родная земля – это всеобщая мать римлян. Возможно, именно тогда Брут и решил, что однажды свергнет тиранию и вернет римлянам свободу.

Однажды во время осады города Ардеи^[74] старший сын Тарквиния Секст устроил попойку в своем шатре, где присутствовал и Брут. Слово за слово, разговор разгоряченных вином мужчин зашел о женщинах, и участники пира начали спорить о том, чья жена лучше. Каждый расхваливал свою жену на все лады, пока не стало ясно: разговорами ничего не решить, надо действовать. Вся компания вскочила на лошадей и понеслась смотреть, чем заняты жены, пока мужья воюют. Оказалось, что жены царских сыновей не отказывали себе в удовольствиях, предавались веселью и пировали в кругу сверстниц. Но Лукрецию, жену одного из спорщиков Тарквиния Коллатина, они нашли в тиши за прядением шерсти, традиционным занятием благочестивых римских матрон. Все единогласно признали, что Лукреция действительно лучшая жена: скромна, добродетельна и очень красива. Так Коллатин выиграл в споре и был очень доволен этим, но царевич Секст Тарквиний воспылал тайной страстью к Лукреции и решил во что бы то ни стало обладать ею.

Через несколько дней этот царевич «случайно» заехал в гости к Коллатину, когда того не было дома. Разумеется, он был принят радушно, и остался ночевать в доме как почетный гость. Дальше он поступил на редкость романтично. Ночью Секст Тарквиний пробрался в спальню Лукреции, приставил меч ей к груди (чтобы не кричала) и стал объясняться в любви. Дама с возмущением отвергла его страсть. Тогда он пригрозил, что убьет ее, а к ней в постель подкинет тело раба. Все будет выглядеть так, словно она развлекалась с рабами по ночам, позор ее будет посмертным и без права реабилитации. Ей пришлось уступить его приставаниям.

Но как только царевич ушел, Лукреция отправила письмо отцу и мужу с призывом немедленно приехать, случилось страшное. Случайно (!) вместе с ее мужем Коллатином в это время находился Луций Юний Брут, и тот позвал его с собой. Отец Лукреции прибыл в сопровождении другого известного аристократа, Публия Валерия. Когда все собрались, Лукреция рассказала им, как все было: «Следы чужого мужчины на ложе твоем, Коллатин; впрочем, тело одно подверглось позору – душа невинна, да будет мне свидетелем смерть. Но поклянитесь друг другу, что не останется прелюбодей без возмездия».^[75] С этими словами она выхватила кинжал и вонзила его себе в сердце.

Эта ужасная сцена, эта гибель невинной жертвы похоти царского сына вдруг воодушевила Брута. И пока остальные пребывали в шоке от происходящего, Брут выхватил окровавленный кинжал из тела Лукреции и торжественно поклялся покончить с этим беззаконием и уничтожить тиранию в Риме. Вместе с ним такую же клятву принесли ее отец и муж.

Тело Лукреции вынесли на Форум, вокруг собрался народ. Брут произнес эффектную речь, призывая римлян к оружию. Произошедшая в нем перемена поразила всех. Ни следа не осталось от того дурачка и шута, каким он был все эти годы. Перед толпой говорил сильный и красноречивый лидер! И его слова падали на благодатную почву. Царю припомнили все его проступки, самоуправство, гордыню. Возмущенные люди горячо поддержали Брута, и народ вынес постановление об изгнании всего семейство Тарквиния. Войско (напомню, это было римское ополчение) с энтузиазмом поддержало это решение. Царь поспешил в город, но ворота ему уже не открыли. Ему и его сыновьям пришлось удалиться в изгнание к этрускам.

Но кто же будет управлять Римом? На этот вопрос у Брута уже был ответ. Он предложил избрать двух должностных лиц, называемых консулами, и разделить между ними власть почти царскую, но ограничить ее годичным сроком. Это предложение было с восторгом принято народом, который, проведя первое голосование, избрал первыми консулами самого Луция Юния Брута и Луция Тарквиния Коллатина, мужа Лукреции.

Это случилось в 509 г. до н. э, и эта дата считается датой основания Римской республики.^[76]

Произошедшие события имели для римлян огромное значение. Они называли изгнание царей освобождением от рабства и тирании.^[77] Брут стал выдающимся римским героем и считался отцом республики, освободителем. Само его имя стало символом свободы, а ведь переводится оно не иначе как «тупица»! И недаром тот другой Брут, убийца Юлия Цезаря, претендовал на то, чтобы считаться прямым потомком Луция Юния Брута, а убийство диктатора заговорщики старались уподобить изгнанию последнего царя, провозглашая свободу от тирании. Эти лозунги, эти аналогии были вполне понятны для их современников.

Рядом с образом Брута-тираноборца стоит образ Лукреции, благочестивой и невинной жены. Поруганная добродетель стала той искрой, которая разожгла пламя переворота. Несмотря на то, что она подверглась насилию, Лукреция считала себя опозоренной, и этот позор был «несчастьем похуже смерти»^[78], и потому перед самоубийством она сказала: «Себя я, хоть в грехе не виню, от кары не освобождаю; и пусть никакой распутнице пример Лукреции не сохранит жизни!»^[79]. Ее образ – явное указание на тот моральный идеал чистоты и целомудрия, воплощением которого римляне желали видеть матерей семейств. Но Лукреция – не пассивная жертва обстоятельств. Здесь есть и честь, и сознание этой чести, и требование отомстить за себя, с которым Лукреция обращается к мужу и отцу. Это гордая римлянка с несгибаемой волей.

Так римские авторы описывали финал царской эпохи. Однако, современные историки сильно сомневаются в реалистичности этого рассказа, который больше похож на добротный голливудский сценарий, чем на описание реальных исторических событий. Сама дата рождения республики, предлагаемая античными авторами, – 509 г. до н. э. – уже вызывает серьезные вопросы. Эта дата перекочевала во все учебники истории и в Википедию, и она до сих пор условно считается концом царского периода. Но очень уж подозрительно совпадает она с датой свержения тирании в Афинах, центре культурного мира той эпохи.^[80] Секст Тарквиний ведет себя как классический тиран по образцу греческих тиранов, которым традиционно, помимо всего прочего, приписывали сексуальную распущенность. Расхожий пример – снова из Афин. Это тиран Гиппарх, который был готов добиваться взаимности от объекта своей страсти любыми методами.^[81] Наконец, есть большие сомнения, что свержение власти царей (когда бы это ни происходило) было таким уж бескровным событием, в конце концов, погибла только Лукреция, а все семейство Тарквиния было лишь изгнано из Рима. Идеализированные образы, бескровный переворот, моментальное установление новой формы правления, все это намекает нам, что мы имеем дело с патриотическим мифом. Этот миф стал такой же неотъемлемой частью римской традиции, как Ромул, волчица и семь царей.

Мы так и не знаем, лежат ли в основе сюжетов о Лукреции и Бруте какие-либо реальные факты.^[82] Существовал ли на самом деле лидер-тираноборец, и звали ли его Брут. И была ли та самая Лукреция, поруганная честь которой имела сыграла такую гигантскую роль в истории. Но давайте задумаемся, о чем все-таки говорит история Брута.

Перед нами история о государственном перевороте, во главе которого стоят четверо человек: Брут, Коллатин, Спурий Лукреций (отец Лукреции) и Публий Валерий^[83]. Все они – представители аристократии, можно сказать, самые знатные люди в Риме, причем, трое из списка – родственники царя. Брут, как уже было сказано, являлся родным племянником Тарквиния Гордого по матери. Это значит, что сыновья Тарквиния были его двоюродными братьями. При этом, Тарквиний убил отца и родного брата Брута, чтобы завладеть богатством семьи Юниев. Так что у Брута, очевидно, был личный мотив – это желание отомстить за родных. Коллатин происходил из той ветви Тарквиниев, что проживала в городе Коллация, и приходился Гордому царю троюродным племянником.^[84] Лукреция была его женой, значит, и Спурий Лукреций, ее отец, состоял в родстве с царским семейством через брак. Публий Валерий – представитель рода Валериев, самого знатного рода сабинского происхождения, которые пришли в Рим еще при Ромуле. Примечательно, что только у Валерия, как гласит традиция, не было никаких личных мотивов расправляться с царем. Как описывают источники, он участвовал в перевороте из идейных соображений.

Все четверо вождей переворота последовательно стали первыми консулами Рима, причем, очень скоро Брут всенародно обвинил Коллатина в том, что тот сочувствует царям и тайно хочет помочь им восстановить свою власть в Риме. Под этим предлогом он призвал Коллатина отказаться от консульской должности и покинуть город: «Удались другом, освободи город от бремени страха, может статься напрасного. Все убеждены в том, что лишь с родом Тарквиниев уйдет отсюда царская власть».^[85] У Коллатина не осталось другого выхода, и он сошел с политической сцены, навсегда увозя из Рима имя Тарквиниев. Разве это не выглядит как успешное устранение конкурента?

Если вынести за скобки всю патетику и литературные достоинства рассказа о Лукреции и Бруте, то останется заговор. И это заговор аристократов против царя, который ограничивал их власть и нарушал их родовые привилегии. Может, вот та свобода, которую они превозносили в своих речах? Безусловно, и Брут, и Валерий (будущий Публикола, любимец народа) рассматриваются традицией как доблестные и благородные люди, которые действовали в интересах всего римского народа. Это не отменяет того факта, что в результате переворота власть в государстве оказалась в руках патрицианской родовой знати, тогда как плебеям предстояло добиваться своих прав еще более 200 лет^[86], а положение народа в целом скорее несколько ухудшилось, чем улучшилось.

Миф VI.
Плебеи – это неотесанные оборванцы, чернь

На самом деле: значение слова «плебей» менялось со временем, а такие люди как Помпей Великий и Октавиан Август происходили из плебейских семейств.

Гордые патриции в белоснежных тогах и чумазые обездоленные плебеи – таким мы часто представляем себе римское общество. И это в корне неверно. Уже сам вопрос, откуда взялись плебеи, совсем не так прост.

В основе древнейшей организации римского общества лежал родовой принцип, пережиток родоплеменной стадии развития. Вот как он выглядел на практике. Род – это несколько семей, ведущих свое происхождение от одного предка. Согласно традиции, в царскую эпоху таких родов было всего 300. Эти 300 родов были распределены по 30 куриям, в каждую из которых входило по 10 родов. Наконец, 10 курий составляли трибу. Все полноправные римляне принадлежали к одному из родов, курии и трибе. Это, согласно традиции, и были патриции.

Античные авторы сообщают несколько версий происхождения слова «патриции». По одной из них, Ромул призвал 100 самых почтенных граждан в верховный совет. Этот совет был ничем иным как «советом старейшин». На латыни старец – это «senex», отсюда – сенат. «Советников звали патрициями либо потому, что они были отцами [patres] законнорожденных детей, либо, вернее, потому, что сами могли указать своих отцов: среди тех, что стекались в город в первое время, сделать это удалось лишь немногим».^[87] От слова patres и образовалось слово «патриции». По другой версии, патриции – от имени Патрона, спутника Эвандра, который, по легенде, помогал бедным и защищал слабых. Его имя стало нарицательным и превратилось в «патроний» – покровительство, заступничество.^[88] Таким образом, патриции – это те, кто осуществляют патронаж всех остальных.

Если в сенате заседали «старцы» – родовая аристократия, то в народном собрании участвовали все остальные люди, причисленные к куриям. Это народное собрание называлось куриатным, поскольку голосование в нем проводилось по куриям. Правом созыва народного собрания обладал лишь царь, он же выставлял на голосование те или иные вопросы. Сначала голосование проводилось внутри курии, и выводилось единое мнение каждой курии. Затем подсчитывались голоса курий, решение принималось большинством голосов. Каким образом решался вопрос в случае, если голоса курий разделялись поровну (ведь их было 30), мы не знаем. Источники не сохранили прецедентов такого рода. Получается, что только те, кто был причислен к курии, то есть патриции, обладали правом голоса. И лишь представители тех родов, которые составляли курии, то есть патрицианских родов, изначально входили в состав сената.

А что же плебеи?

Есть свидетельство, что плебеи появились еще при Ромуле: «Ромул знатных родом и доблестью, а также состоятельных и удачливых в достаточной мере для того времени, и у кого уже были дети, отделил от безвестных, бедных и нуждающихся. И тех, что с незавидной участью, он назвал плебеями».^[89] То есть, плебеи описываются как бедные и нуждающиеся люди, иначе говоря, простолюдины. При этом, источники не утверждают, что эти «плебеи» Ромула стояли вне системы курий, но и детально их положения не проясняют. Да и трудно поверить, в то, что даже если патрицианских родов было всего 300, среди них никогда не было бедных и нуждающихся людей…

Гораздо более вероятной историки считают другую версию, хотя единого мнения на этот счет тоже нет.^[90] В первые годы своего существования Рим стремительно разрастался как за счет приезжих, желавших поселиться здесь, так и вследствие череды успешных войн с соседями. Новые люди принимались в общину и становились римлянами.

Особенно большой приток населения произошел при третьем царе Тулле Гостилии, когда в Рим переселилось все население разрушенной Альба Лонги.

Все они были распределены по трибам и куриям, получив полные права гражданства.

В результате войн Рим приобретал не только новых граждан, но и новые земли. Большая часть завоеванных земель становилась собственностью государства и называлась «ager publicus» – общественное поле. Это могли быть рудники, месторождения полезных ископаемых, обрабатываемые земли, а также леса и пастбища. Распоряжалось этой общественной землей государство по-разному, но большая часть обрабатываемой земли делилась на участки и отдавалась в пользование гражданам на определенных, как правило, весьма мягких, условиях. Такие участки римляне могли передавать по наследству и продавать, но юридически владельцем этих земель было государство, которое, в теории, в любой момент могло истребовать эти участки обратно. Владение такой землей было очень похоже на долгосрочную аренду. И доступ к этой аренде имели только граждане, причисленные к курии.

Однако, приток населения в Рим не ослабевал. Вскоре римляне проживали уже не только в самом Риме, но также и за его пределами – в колониях.^[91] И в какой-то момент новых граждан (за редким исключением) просто перестали распределять по куриям. Это значит, что отныне вновь прибывшие уже не получали доступа к общественной земле и не могли участвовать в народном собрании, а значит, были лишены политических прав.

Тем не менее, они считались римскими гражданами и были обязаны нести соответствующие повинности: платить налоги и служить в войске. Именно таких людей и стали называть плебеями.

Несмотря на такие «урезанные» гражданские права, плюсы, видимо, перевешивали, потому что плебеев становилось все больше и больше. Само слово «плебеи» происходит от латинского «plere» – толпа, множество. Поскольку они не могли получать участки общественной земли, часть плебеев посвящала себя ремеслу и особенно торговле, развитию которой способствовало стратегически выгодное положение Рима и его растущая военная мощь, обеспечивавшая защиту. Так что среди плебеев были предприимчивые люди, которым удалось сколотить огромные состояния. Несмотря на богатство, доступа к власти и управлению государством они, будучи плебеями, не имели. Массы плебеев были вынуждены арендовать землю у патрициев и обрабатывать ее, чтобы прокормить себя и свои семьи. Фактически, это была субаренда: патриции получали огромные участки общественной земли на льготных условиях и сдавали эти земли плебеям, но условия уже были совершенно иными. Не удивительно, что бóльшая часть плебеев действительно едва сводила концы с концами, и не редкими были случаи, когда плебеи не могли расплатиться с арендодателями и попадали к ним в кабалу, отдавая самих себя и своих детей в долговое рабство патрициям.

Патриции стремились закрепить свое политическое господство и наследственные привилегии. В то время как растущая масса плебеев желала получить доступ к общественной земле, а также уравнения прав с патрициями. В этом состояла суть конфликта между ними, и борьба плебеев и патрициев была одним из главных факторов развития Рима более 200 лет.

Первый шаг в борьбе с господством родовой аристократии патрициев сделал шестой царь Рима Сервий Туллий. Вместо деления общества по родовому признаку, введенному Ромулом, Туллий распределил римлян на 6 классов в зависимости от уровня достатка. Если в курию человек попадал по праву рождения, то принадлежность к классу зависела исключительно от размера дохода.

Каждый класс должен был платить соответствующие налоги и выставлять и снаряжать определенное количество центурий воинов^[92]:

^[93]

^[94]

Центурии разных классов отличались вооружением. I класс выставлял полностью экипированных тяжеловооруженных воинов и всадников, тогда как V класс – легковооруженных пращников и лучников, сражающихся вне строя. Малоимущие назывались proletarii, от слова proles – «дети, потомство», о них говорили, что их богатство состоит лишь в их потомстве. Понятно, что к I классу относилось гораздо меньше людей, чем к IV или V. Однако, благодаря своему богатству и связям, эти люди вооружали совокупно 98 центурий, включая 18 центурий всадников. А это составляло больше половины римского войска. Напоминает контрольный пакет акций компании.

На основе такого деления римлян на классы, Сервий Туллий создал новый тип народного собрания – по центуриям. Это было собрание военнообязанных мужчин в возрасте от 17 лет. Принцип голосования был таким же: в каждой центурии гражданин имел индивидуальный голос, на основании этих голосов формировался коллективный голос центурии. Решение принималось большинством центурий, которых в сумме было 193. Первыми голосовали центурии всадников, затем – центурии I класса, и так далее по списку. При этом, если центурии всадников и I класса голосовали единогласно (требовалось единое мнение 97 центурий из 100), центурии других классов даже не призывались голосовать, и решение считалось принятым^[95]. Таким образом, богатые официально получили политические преимущества над бедными, и этому было логичное объяснение: именно богатые брали на себя большую часть военных расходов.

Народные собрания по центуриям постепенно переняли все важнейшие функции собраний по куриям. Именно центурии принимали законы, решали вопросы войны и мира, а в эпоху Республики избирали высших должностных лиц.

Важно и то, что отныне в народное собрание по центуриям были допущены плебеи, не принадлежавшие к куриям. И если бедные плебеи никакой разницы, по сути, не увидели, то состоятельные плебеи теперь могли принимать участие в принятии важных решений для государства.

Еще одним нововведением царя-реформатора Сервия Туллия считается учреждение вместо старых родовых триб – новых триб, организованных не по родовому, а по территориальному признаку. Опять же, если раньше принадлежность к трибе определялась родством, то теперь – местом рождения. В начале эпохи Республики триб было 20. В их состав теперь входили и плебеи. В дальнейшем эта реформа Туллия тоже сыграет огромную роль.

Преобразования шестого царя не решили проблем основной массы плебеев. Установление Республики – тоже. Плебеи вносили большую лепту в военные успехи Рима, но при этом продолжали разоряться, не участвуя в распределении новоприобретенных земель, остро стоял вопрос о долговом рабстве.

В 494 г. до н. э. (на 16-й год Республики) плебеи добились уступок по долговому вопросу. Все долги плебеев были прощены, все ранее осужденные на рабство за невыплату долгов, подлежали освобождению, а для решения подобных вопросов в будущем должны были быть выработаны и приняты новые законы. Сенат также согласился на создание новой государственной должности – народных трибунов^[96].

Их обязанностью было следить за соблюдением прав плебеев и помогать им, и потому занимать эту должность могли только плебеи по происхождению. Они были наделены священным и неприкосновенным статусом: их нельзя было подвергать насилию или казнить, а нарушители этого запрета подвергались проклятью и лишались защиты закона. Народные трибуны избирались голосованием плебеев (по территориальным трибам, введенным Сервием Туллием), срок их полномочий составлял 1 год. Со временем эта должность приобрела огромную власть: народный трибун мог наложить запрет (veto) на любое решение любого должностного лица (кроме диктатора) или сената, созывать народное собрание и даже сенат, предлагать законопроекты.

Эпизод с уходом плебеев особо примечателен тем, что у плебеев впервые появляются лидеры. До этого момента, судя по нашим источникам, таких людей просто не существовало. Плебеи предстают перед нами однородной и совершенно безликой массой. Но теперь все меняется. На протяжении всей эпохи Республики народные трибуны выступают инициаторами перемен в пользу плебеев и выразителями их требований.

На следующем этапе борьба плебеев и патрициев развернулась вокруг кодификации законов. С момента основания города в Риме не производилась кодификация права и не существовало конституции. Функции законов выполняли нормы родового права, священные обряды («записи священных книг») и традиция, закрепленная поколениями. Например, в период царской власти судебные решения, принятые царем, становились прецедентами, затем обычаем, который трактовался как закон.^[97] После изгнания царей подобную силу обрели решения консулов. Знатоками и толкователями закона были патриции – сенаторы, должностные лица и жрецы. Именно они применяли эти законы на практике, имея огромные возможности извлекать личную выгоду, проверить или опровергнуть их решения плебеи не могли.

Наконец, в 449 г. до н. э. был опубликован кодекс римских законов, известных как Законы XII Таблиц^[98] – первый писанный кодекс законов Древнего Рима. Это был очень важный шаг не только для плебеев, но и для развития всего римского государства. Тит Ливий через 450 лет после предполагаемой даты их принятия, пишет, что они «остаются истоком всего государственного и гражданского права»^[99], во времена Цицерона дети заучивали их наизусть, а римские юристы эпохи империи неоднократно их комментировали.^[100]

В том же году был принят важный закон Валерия-Горация^[101], по которому решения, принятые народным собранием по трибам, стали обязательными не только для плебеев, но и для патрициев. Если собрание по центуриям гарантировало приоритет богатым, то в собрании по трибам все голоса имели одинаковый «вес», и здесь плебеи, которых было гораздо больше, имели большое преимущество.

В 445 г. до н. э. особым законом были разрешены браки между плебеями и патрициями. Теперь богатейшие плебейские роды получили возможность породниться с патрициями. Разумеется, патриции в большинстве своем выступали против этого закона, и его принятие не изменило их мнения в один миг. Никакой волны браков между патрициями и плебеями вдруг не случилось, и лишь спустя примерно сотню лет такие «смешанные» браки стали обыденностью.

В то же время плебеи уже всерьез добивались права занимать и высшие государственные должности: народные трибуны предложили закон, по которому один из консулов мог избираться из плебеев. Этот закон встретил яростное сопротивление патрициев. Однако, плебеи возражали, что и самой должности консулов раньше не существовало, а Римом правили цари, перемены происходят всегда и в любом государстве, и то, что раньше было немыслимо, в другую эпоху становится нормой.

После жарких дебатов сенат вынес компромиссное решение: с 444 г. до н. э. вместо консулов можно было избирать военных трибунов с консульской властью. Их количество могло быть больше, чем количество консулов, и эту должность могли занимать плебеи. Плебеев это вполне удовлетворило: они добились уступок в очень важном вопросе.

На практике плебей впервые был избран на эту должность лишь в 400 г. до н. э., «да и его плебеи выбрали только для того, чтобы воспользоваться имеющимся правом»^[102]. Античные авторы объясняют это очень просто – плебеи и сами понимали, что патриции обладают большим опытом и способностями в управлении государством. На самом деле, патриции прилагали множество усилий, чтобы кандидаты из плебеев проигрывали на выборах. Примечательно, что Лициний Кальв, первый плебей, ставший трибуном с консульской властью, был братом патриция по имени Гней Корнелий. Каким образом они оказались братьями, но носили разные имена, мы точно не знаем. Возможно, они были единоутробными братьями, либо Гней Корнелий был усыновлен в патрицианский род^[103]. И этот случай дает нам понять: процесс слияния влиятельных плебейских и патрицианских семейств уже начался, а продвинуться в большой политике без поддержки знатных патрициев пока еще было невозможно.

В 367 г. до н. э. после долгой и упорной борьбы был принят закон Лициния-Секстия, по которому как минимум один из консулов в обязательном порядке должен избираться из плебеев, а должность военных трибунов с консульской властью предполагалось отменить. На выборах в том же году впервые в истории Рима консулом был избран плебей. Удивительно ли, это был один из авторов этих законов, Луций Секстий. Плебеи получили доступ к высшей должности в государстве. А поскольку консулы являлись и главнокомандующими войск, то и путь к военной славе, самой почетной для римлянина, теперь был открыт для плебеев. Это стало переломным моментом. Теперь достижение полного равенства между патрициями и плебеями было лишь вопросом времени.

В 362 г. до н. э. консул-плебей Луций Генуций впервые возглавил римское войско и повел его против врага^[104]. Затаив дыхание следили за развитием событий как плебеи, так и патриции. Если Генуций одержит победу, то значит, плебеи действительно ничем не хуже, чем патриции. Но если он потерпит поражение…

И чуда не произошло. Генуций попал в засаду, его войска бежали, а сам он был убит. Патриции немедленно использовали это событие для пропаганды: сами боги не желают, чтобы плебеи руководили Римом, гибель войска послужит горьким уроком всему народу. Как будто консулы-патриции никогда не бывали побеждены в бою.

Но остановить плебеев было уже невозможно.

В 356 г. до н. э. диктатором впервые стал плебей, Гай Марций Рутул. Через 5 лет он же стал первым плебеем-цензором.

В 326 г. до н. э. было, наконец, отменено долговое рабство. И здесь, как водится, не обошлось без громкого скандала. Плебей по имени Гай Публилий отдал себя в рабство одному известному своим богатством и жестокостью ростовщику, чтобы расплатиться за долги отца. Публилий был очень красив, и ростовщик воспылал к нему страстью: «молодость юноши и его красота вызвали в хозяине не сострадание, а похоть и желание обесчестить юношу»^[105]. Он уговаривал, угрожал, запугивал, но Публилий отказался уступить.^[106] Тогда ростовщик приказал сечь юношу розгами. Каким-то чудом сумев вырваться, Публилий прибежал на форум и обратился к согражданам, показывая следы от побоев и рассказывая об унизительных требованиях ростовщика.