Читать книгу: «За Серебряным утесом»

Глава 1. Пролог

– Дедунь! Дедунь! – перепачканная детская ладошка настойчиво дергала за широкие холщовые штаны стоящего рядом старика.

– Чего тебе, пострел? – он перевел свои выцветшие подслеповатые глаза, от которых по загорелому лицу разбегались лучики морщин, на светловолосого мальчонку с россыпью веснушек на носу.

– Дедунь, а правду говорят, что мы все прокляты? Или бабы языками чешут? – тоненьким голоском поинтересовался парнишка, тараща на деда голубые глазенки.

– А кто ж такое треплет? – строго спросил старик, кряхтя и бурча себе что-то поднос, присел, чтобы оказаться лицом к лицу с внуком, уже пожалевшим о своем любопытстве.

– Так. Слышал давеча, – мальчонка спрятал глаза, делая вид, что полностью погружен в созерцание ползущей по листику улитке.

– Матвейка! – старик был настроен серьезно, а в таком расположении духа спорить с ним себе дороже.

– Аграфена по утру сказывала, – со вздохом сдался Матвейка. – Мария-то хозяйством еще не обзавелась, вот и молока брать пришла. Я мимо бёг и услыхал. Она так и сказывала «прокляты мы за грехи какие-то давешные и не нами сотворенные».

– Тьфу ты, – плюнул на землю дед и с досадой почесал затылок. – А ты-то сам чего думаешь?

– Я-то? – малец сперва растерялся – дед вольнодумства всякие не поощрял, но тут прямо интересовался его, Матвейки, мыслями, поэтому он и выдал. – Прокляты, точно!

– Поди ж ты! – старик поднялся на ноги и задумчиво посмотрел на реку. – Разве ж мало нам дадено? Дома справные, ребятня нарождается здоровая, сытно и дружно живем. А вокруг какая красота! Глаза-то раскрой!

Он обвел рукой пространство, словно направляя неразумное дитя. Следуя взглядом за дедом, Матвейка невольно залюбовался. Прямо перед ними юркой змейкой вилась река, горделиво неся свои воды меж извилистых берегов. Солнце отражалось в ее зеркальной глади, рассыпаясь при малейшем дуновении ветерка на миллиарды мельчайших брызг. А какой вокруг стоял дурман! Босые ноги мальчонки утопали в густой и сочной траве, покрытой цветочным ковром, над которым без устали гудели пчелы, вплетаясь своей партией в гармоничную мелодию журчащей воды и щебечущих птиц.

– Хорошо, дедунь! – счастливо прищурился мальчонка. – Токмо вот… уехать мы не можем. Проклятые мы.

– А чегось отсюдова ехать? – изумился дед. – Кудысь бежать? Но а ежели, кто и хочет, пущай едет. Были же такие!

– Агась, – возмутился Матвейка. – Вона как батяня мой убег отсюда и не возвернулся, сгинул совсем!

Он шмыгнул носом, стараясь не выдать обуревающих его эмоций. Легко ли без отца расти! Вон Ванятка, Егорка, да и другая соседская пацанва вся при отцах. Бывает, конечно, всыплет батя по пятое число за шалости, но они и не обижаются. Знамо дело – батя! А вот Матвейке так не повезло! Он снова шмыгнул, тайком оттирая предательские слезинки рукавом рубашонки.

– Вона что! – дед сорвал травинку и принялся задумчиво ее пожевывать. – Ты уж не серчай, пострел, но батя твой непутевый. От того и сгинул вдали от родной земли.

– А тетка Мария? – не сдавался мальчишка. – Тоже ведь до городу подалась, а обратно чуть живая возвернулась.

Старик нахмурился – слишком много разговоров ходит по селу и все не для детских ушей и умишек.

– То другое, – бросил коротко.

– Опять другое?

– Другое. Живая же. Возвернулась. Вот и неча.

– Нетусь проклятия, – будто про себя проговорил Матвейка и с облегчением добавил. – Хорошо это.

Что-то в его голосе насторожило старика, и он внимательнее посмотрел на потупившегося внучка.

– А ну-ка выкладывай! – строго приказал он и для острастки легонько дернул Матвея за ухо.

– Аяяй! За что, дедунь? – завопил мальчонка и попытался дать стрекача в сторону леса, но дед ловко ухватил его за край рубахи и приподнял над землей.

– Выкладывай, говорю! – рявкнул он прямо в лицо зажмурившему от страха внуку. Тот пискнул и вдруг совершенно по-детски разревелся, размазывая слезы грязной ладошкой, оставляющей на худом личике черные следы.

– Ладно ты, ладно, – засуетился дед, ставя парнишку на ноги и неловко приобнимая его. – Не виновачу я тебя, вот только беду чую.

– Нет же проклятия, – икая оправдывался Матвей, – чегось пужаться-то?

– Проклятия нет, а беда зверем диким всегда подле кружит, – авторитетно заявил дед. – Говори, сечь не стану.

Мальчонка недоверчиво покосился на деда. Тот был строгим, но справедливым и словами не бросался.

– Мальчишки на утес сегодня идти засобирались, – выдал он, ощущая себя предателем, но старик уже не видел его виноватого лица.

Он резко развернулся в сторону от реки, где черной глыбой высился утес, на который ни одного из сельчан даже медом не заманишь! Зови – никто не пойдет! С малых лет все научены – в долине безопасно, а на утесе зло лютует и нет от него спасения. Таков откуп… плата за жизнь…

– Дедунь, ты чегось? – Матвейка испуганно теребил уставившегося на утес остекленевшим взглядом деда.

– Да не шуми ты, пострел, – пришел в себя тот. – Кто собрался? С чьих дворов? И когда?

– Дедунь, как я? Выдам, так им так всыплют, что они в мою сторону только плеваться будут, – заканючил мальчонка.

– Не выдашь, а спасешь, – отрезал дед. – Не возвернется оттуда никто.

Матвейка деду верил всегда, но сейчас было в его тоне что-то такое, поднимающее из глубин детской души самые темные и потаенные страхи. Он снова икнул и как на духу выдал:

– Емельян, Ванятка и Михайло с крайнего двора. Меня звали, да я отказался. По луне собрались бежать. Сперва через луг, а том через брод и в лес. Сказывали, что там ужо не поймают и не возвернут.

– По луне, говоришь, – старик заволновался и рассеянно потеребил внука за выгоревшие вихры. – Беги домой, мать небось уже все глазья проглядела, а я по дворам пройдусь.

– Дедунь, – мальчонка отбежал на пару шагов, но снова вернулся, – а ежели проклятия нет, то ЧТО есть? Что-то же есть?

– Поди ж ты, – восхитился дед, – чуешь значится… ладно будет тебе на ночь сказка. Беги.

Когда долину укрыла от посторонних глаз настолько темная ночь, что в других краях и за всю жизнь не встретишь, а тут – дело обыденное, в домах по давней традиции разом погасли все огоньки. В большинстве дворов было тихо, а в других обиженно сопели мальчишки, которых матери с отцами отходили по спине хворостинами так, что и признаться кому стыдно. Матвейка тоже не спал. Дед запер дверь и прошаркал к его лавке.

– Спишь, пострел? – шепнул, присаживаясь на край.

– Неа, дедунь. Как уснешь-то тут…

– Ладно, ладно, – старик похлопал по одеялу. – Легенда есть. Древняя как сама жизнь в этих местах. Жизнью рожденная и кровью по счетам оплаченная. Слухай, значится…

Глава 2. Предыстория

Он бежал. Не чувствуя усталости. Не делая остановок на сон и пищу. Не замечая саднящих ран от впивающихся острых камней и горящих легких, безжалостно разрывающих ребра. Он несся вперед, ведомый одной единственной целью – успеть до восхождения на небе Кровавой Луны.

Позади осталось несколько долгих дней пути, промелькнувших невзрачной и совершенно пустой вереницей лесов, гор и полей. Впереди то, ради чего он не жалел себя и с радостью проделал бы еще более тяжелое путешествие.

Зверье и птица сторонились его – стремительно пролетавшего мимо белой молнией и оставлявшего после себя странный и пугающий лесных обитателей след, учуять который не сумел бы самый опасный среди хищников.

Выступающие бугры мышц перекатывались под кожей. Мощное тело сжималось и разжималось, одним прыжком преодолевая внушительные расстояния и совершенно не замечая с испугом разлетающихся по сторонам ночных квакш и летучих мышей. Его вела лишь одна цель, подпекающая где-то внутри, в области сердца, если бы он еще помнил, где оно находилось.

Он ощущал скорый восход Кровавой Луны как никакое иное живое существо! Остро, болезненно и одновременно со сладостным предчувствием, медленно и коварно отравляющим его. Этот зов прорастал сквозь его кости, мышцы и кожу, требуя одного – движения вперед. И он подчинялся. Сегодня. И всегда. Так было и так будет. Во веки веков неизменно…

Местность вокруг затопила его чутко вздрагивающие ноздри знакомыми, но уже почти забытыми запахами, а это означало только одно – он успел. Не снижая взятого темпа, он все несся вперед, игнорируя ноющие и затекшие мышцы, но уже с интересом посматривая по сторонам. Здесь почти ничего не изменилось за время его отсутствия и все же… каждая кочка и дерево стали совсем чужими. В той прошлой жизни это была его земля, тесно связанная с самыми счастливыми и горестными воспоминаниями, надежно похороненными здесь. Большую часть времени вдали отсюда он ловко держал рвущиеся воспоминания под контролем, но родные запахи и звуки пробудили то, что он уже не в силах был держать в узде.

Неестественно огромный снежно-белый волк с горящими золотом глазами остановился как вкопанный, задрал морду к плещущемуся в сумерках небу и выпустил из себя столь долго копившийся внутри душераздирающий вой, в который вложил все свое отчаяние и беспрестанно гложущую его боль. Заслышав его, зверье бросилось наутек, забившись в свои норки и лежбища, предчувствуя ночь Кровавой Луны. И лишь особо любопытные молодые лягушки, выбравшиеся на сушу, неспешно шлепали лапками по влажной от первой росы траве, приближались к странному зверю, от которого веяло смертью.

Волк выбежал на край утеса и зорко оглядел равнину под ним. Он не мог видеть Ее, но кожей ощущал, что она уже услышала его зов и обязательно придет в назначенный срок. Оставалось только ждать. Зверь устало добрел до нагретого за день камня и растянулся на нем, прикрыв глаза и не обращая никакого внимания на все-таки подобравшихся совсем близко лягушек. Запахи родной земли будоражили, и он провалился в тревожный сон, больше напоминающий воспоминания.

*****

Он пришел в этот мир уже не таким. Неправильным. Судьба с ходу пометила его, не оставив даже шанса на вольную жизнь в стае. Волк-альбинос в ней никогда не найдет себе места, поэтому ему не было суждено вырасти, окрепнуть, испытать радостное возбуждение преследования в своей первой охоте и заслуженно вкусить кровь, впиваясь острыми молодыми зубами в трепещущую плоть.

Если бы не мать-волчица. Когда в срок и по установленному обряду совет принял всех новорожденных волчат, кроме белого, и пришел требовать его по праву Сохранения Крови, она ощерилась и приготовилась биться за своего щенка до последнего вздоха. Волки рычали и призывали ее к ответу. Но она лишь устало поднялась, прикрывая обвисшим пузом распластавшегося белым пятном слепого и глухого детеныша, и издала такой вой, что сомнений не оставалось – в Холодный мир она утянет с собой не меньше пары членов совета. Матерые волки растерялись, топчась у входа в нору, откуда их гнала молодая, едва держащаяся на ногах волчица. Вредить ей они не решились и оставили альбиноса в стае. Так он получил право на жизнь, которое использовал с лихвой до самой последней капли, став самым выносливым, быстрым и неуловимым в стае. Никто кроме него, не умел так тихо подбираться к добыче. Никто не был способен прокормить стаю в одиночку во время прихода долгой и суровой Зимней ночи. Он стал самым незаменимым среди молодняка, но… все равно ощущал себя чужаком. Его лишь снисходительно терпели.

Встретив свою третью весну, он покинул стаю. Волк-одиночка. Огромный белый альбинос сентиментально ткнулся носом в бок все понимающей матери и одним прыжком скрылся в ночи, оповещая воем всю округу – он намерен найти свои земли и биться за них с любым хищником, рискнувшим оспорить его право. И он бился с накопленной за свою недолгую жизнь яростью! Безжалостно рвал на части любое живое существо, пролитой кровью прорастая в понравившиеся ему земли. Вскоре уже никто не смел зайти в его владения, не попросив на то разрешения. Кроме Нее…

Белая волчица. Совсем молодая. Изрядно потрепанная и чудом выжившая в одиночку после изгнания из стаи. Она пришла по стаявшему снегу следом за высоким солнцем, с опаской ступая по меткам. Он внимательно следил за ней и что-то в его волчьей душе дрогнуло, наполнившись щенячьей, пузырящейся внутри радостью. Он сделал свой выбор. Теперь их было двое, а вскоре в норе запищали и белоснежные щенки с золотистыми глазами.

Но Великий Хронос никогда не раздает щедрые дары просто так… Он понял это, когда на окрестные земли опустилась Голодная Зима, вынуждающая людей из долины уходить в леса чаще и забредать глубже, чем обычно. Они лютовали, уничтожая зверье для своего пропитания и не оставляя ничего лесным обитателям. Трескучие морозы прочно сковали все живое, лишь изредка ослабляя свою хватку. И тогда они снова приходили в лес из долины, чтобы уничтожать и забирать жизни.

Он волновался и увел семью подальше, тщательно заметая следы и несколько раз проверив, не идут ли за ними по следу безжалостные убийцы. Но все равно ему не было покоя! Каждую секунду он чувствовал их поблизости. Они кружили, приближаясь и удаляясь, выслеживая и выискивая. Их ужасающая вонь неотступно преследовала его – смесь пороха, огня и …смерти. Не той, что священным правом вплетена в судьбу лесных хищников, а иной. Бессмысленной и от того жуткой.

В ту ночь он не хотел уходить, но Ей требовалась пища для щенков, и он растворился в раннем сгущающемся сумраке. Охота оказалась на редкость удачной, но уже за много шагов до норы в нос ударил этот запах. Он затих и сбросил добычу, шерсть на спине встала дыбом и предчувствие неминуемой беды засосало где-то внутри. Все инстинкты обострились до предела, и он двинулся вперед неслышной тенью. И чем ближе он подбирался, слившись с землей в единое целое, тем острее накатывал тошнотворный запах крови – предвестницы свершившейся и безжалостно наложенной печати смерти. Он выпрямился и скупой свет выплывшей луны осветил ужасающую картину, навсегда впечатавшуюся в его золотые глаза – залитая алой кровью поляна перед норой. Она была везде, заставив своим жаром плотный наст осесть и подтаять, обнажая темную корку земли. Острое чутье не давало ошибиться! Он знал, что это – кровь его детей и Ее. Разодранные в клочья людские тела говорили ему о том, что Она дорого продала свою жизнь, но все же ничего не смогла сделать. Все уже свершилось.

Ярость заволокла его глаза, он поднял морду к небу и завел песню, которую веками пели его сородичи, чтобы помочь душам погибших волков беспрепятственно перейти в Холодный мир. На самом пике он вдруг что-то ощутил… Будто чья-то душа заплутала и никак не может выйти на тропу. Он насторожился и уловил едва различимое биение сердца. Один бросок к куче сбившихся друг к другу в поисках спасения тел и он наткнулся на Нее. Она едва дышала, с трудом впуская воздух в разорванные легкие. Но она еще жила!

Он повиновался инстинкту. Просто вытянул Ее за шкирку и, пригнувшись к земле, одним мощным броском закинул себе на спину ставшее неожиданно тяжелым тело. Добежать. Теперь оставалось только добежать до затерянного в самой глубине лесной чащи домика, куда в других обстоятельствах он ни за что не сунул бы свой нос…

Глава 3. Начало

Он несся, не чувствуя под собой лап и не выбирая пути. Становившиеся все более редкими удары Ее сердца толкали его вперед просто с невероятной скоростью. Лишь каким-то чудом он не свернул себе шею, с ходу не влетел в избытке расставленные капканы и кубарем не слетел в обледенелый овраг, откуда со своей ношей было бы уже не выбраться. Чудом…

Этот дом он учуял раньше, чем смог разглядеть сквозь плотно переплетенные ветки деревьев мечущийся, чуть размытый свет свечи в оконце и курящийся над крышей дымок.

Небольшая бревенчатая избушка с кривым крыльцом оказалась огорожена высоким и остро заточенным частоколом, через который зверью не перемахнуть. Он осторожно обошел ограду с боку и заприметил распахнутую настежь калитку. Будто кто-то ждал его… Обострившееся до предела чутье подсказывало, что частокол окружает нечто неведомое, чему у него не могло быть объяснений. Как и все дети леса, он помнил и свято чтил простое, извечное правило – не стоит близко подбираться к пограничному миру и тогда сохранишь свою жизнь. Но сейчас выбора не оставалось! От присутствия чуждой силы, окутывающей и буквально выдавливающей его отсюда, шерсть на загривке поднялась дыбом, но вместо того, чтобы броситься прочь, он опустился на землю и, перевалившись на бок, аккуратно переместил Ее тело на притоптанный снег. А потом завел свою песнь, вложив в нее все полноту отчаяния, слабо приправленного медленно угасающей надеждой.

Она выбежала из домика почти сразу, на ходу скручивая в тугой узел распущенные волосы, блеснувшие медью при свете луны. Нисколько не опасаясь диких зверей в своем дворе, она склонилась над Ней, осматривая и ощупывая раны быстрыми, умелыми движениями. Он потянул ноздрями воздух – от нее пахло людьми, но не теми, что жили в долине. Она источала удивительно тонкий аромат человека, смешанный с запахами шерсти, из которой было соткано ее длинное тяжелое платье, сушеных трав, молока и чего-то еще, совершенно незнакомого и потому странного. Если бы он умел философствовать, то назвал это самой Жизнью. Девушка пахла Жизнью, первоначальным ее источником, который ему доселе ни разу не встречался. Среди волков ходили легенды о людях, несущих в себе свет источника Жизни. Когда-то они заселяли все вокруг, но уже давно их следы затерялись… Так утверждали старейшины, так им говорили их старейшины, а до того и другим поколениям молодняка. А вот эта обеспокоенная человечка пахла Жизнью, что обязательно должно что-то, да значить…

– Какие чудовища это сотворили? – изумленно прошептала она и он, напряженно вслушивающийся в происходящее, различил в интонациях человечки жалость с примесью гнева, возродившие в нем надежду. – Покажи мне.

Она смело шагнула к распластанному на земле огромному волку и по-хозяйски обхватила его шишковатую голову маленькими ладошками, пристально вглядываясь в золотистые глаза. Он заволновался и что-то заворчал, но она успокаивающе и немного покровительственно улыбнулась. Он никогда раньше не видел улыбки от тех, кто нес детям леса только смерть, и растерялся. Но она продолжала смотреть, поглаживая его, дрожащего и измученного, тонкими пальчиками.

– Чудовища! Необразованные, беспощадные и жадные, – ее расширенные зрачки впитали в себя его боль и стало немного легче.

Она отпустила его и снова метнулась к Ней. Он так внимательно следил за каждым движением совсем юной ведьмы, что не заметил постепенно стягивающихся к домику детей леса. На частоколе обустроилась пара филинов, застыл рядом с девушкой мощный сохатый, лопотали без умолку прискакавшие неизвестно откуда белки. Жизнь кипела вокруг, но он всем своим существом ощущал только одно – как она по капле вытекает из единственного дорогого для него существа.

Плечи ведьмы устало опустились. Она уставилась на него покрасневшими, почему-то ставшими влажными глазами и излишне резко спросила:

– Что ты смотришь на меня с такой надеждой? Чего хочешь? Ты опоздал! Я не всесильна. Она уже почти перешла в Холодный мир, откуда никто не возвращается. Понимаешь? Уходи. Убирайся прочь. Давай!

Она вскочила на ноги и замахала на него руками, но он даже не вздрогнул и не отвел от человечки желтых глаз. Не мигая, он смотрел на нее и жалобно поскуливал, позабыв о своем статусе хозяина здешних мест, силе и опыте. Здесь он был просителем и с радостью согласился бы на любую озвученную цену. Но ведьма не собиралась торговаться.

– Да что же с тобой делать? – раздраженно выпалила она и, сжав кулаки, развернулась к Ней. Вновь руки заскользили по белоснежной шерсти, пропитанной во многих местах кровью, сменившей уже свой алый оттенок на бурый. Он предчувствовал скорое наступление рассвета и тем отчетливее понимал, едва первый бледный луч нащупает путь через лесную чащу, Она навсегда покинет этот мир. Он завыл еще жалобнее.

Ведьма отняла руки от волчицы и опустилась прямо перед ним на холодный снег, даже не поморщившись от брошенных прямо в лицо порывистым ветром обжигающе-колючих льдинок.

– Есть одно заклинание. Давно утерянный способ, – она почти прижалась лицом к его морде, отчего каждое произнесенное шепотом слово, гулкими каплями падало куда-то внутрь его, прорастая отчаянной надеждой. – Если у меня получится, она останется жива, но… цена… Великий Хронос возьмет с тебя свою цену, прямо сейчас. И, возможно, она будет непомерна. Ты узнаешь об этом только потом. Готов ли ты на такую сделку?

Полыхнувшие желтые глаза говорили сами за себя. Человечка грустно кивнула:

– Я тебя поняла. Но подумай, может лучше не вмешиваться в ход событий? Отпусти ее и иди дальше. Так случилось… Сделки с Великим Хроносом всегда оборачиваются против просителя.

Он вновь завыл, и она услышала в этой песне решимость пойти на любые жертвы.

– Твой выбор, – она поднялась и рожденным какой-то внутренней мощью, заключенной в девичьем теле, голосом скомандовала. – Все вон!

Зверье улепетывало наперегонки, едва не передавив друг друга. Во мгновение ока двор опустел. Лишь он не сдвинулся с места.

– Ждешь особенного приглашения? – ведьма едва взглянула на него из-за плеча.

Он проигнорировал ее слова, просто вытянулся, положил морду на лапы и закрыл глаза.

– Как знаешь, – она равнодушно пожала плечами и вскинув руки к небу, начала творить магию.

Он шкурой ощущал ее, растекающуюся по двору и проникающую в каждый его уголок магию. Несмело притрагивающуюся к каждому живому существу в поисках предназначенного ей. Он слегка приоткрыл глаза.

Человечка стояла рядом с Ее телом. Она запрокинула голову вверх и выкрикивала прямо в зависшую над ними тучу слова на самом древнем из существующих в мире языков, понятных всем существам без исключения – посвященным людям, детям леса, пограничницам. Каждое новое слово рождало вспышку молнии, сопровождающуюся мощным раскатом грома. Занявшийся в ответ ветер закружил вокруг волков и ведьмы, подняв вверх крупянистый снег и включая в свой безумный танец, играючи обломанные только что ветки с деревьев. За пределами этой круговерти уже ничего нельзя было разглядеть. Ему даже показалось, что время пошло вспять, не допуская занявшегося почти рассвета. Всполохи молний становились все более частыми, ускорял свой темп и свистящий ветер. В какой-то момент ведьма выкрикнула последнее слово и все остановилось, замерло, будто замороженное по чьей-то неведомой воле. А потом с неба обрушилась ослепляющая молния, пронзившая насквозь Ее тело. Он содрогнулся от боли и погрузился в черный провал, успев ощутить какой-то новый и совершенно незнакомый запах.

– Просыпайся, – рука человечки теребила его за холку.

От неожиданности он оскалился и вскочил на лапы, но тут же вспомнил, где находится. Ведьма смотрела на него тепло, но с невообразимой печалью и жалостью.

– Это все, что я смогла сделать. Великий Хронос взял свою плату, – она отошла в сторону, позволяя ему разглядеть распластанное на снегу тело.

На подтаявшем снегу лежала… девушка. Обнаженная, с молочно-белой кожей и доходящими до пояса платиновыми волосами. Он недоуменно подошел к ней, ткнулся носом в плечо и испуганно отскочил. Тело человека пахло Ею, сердце билось в Ее темпе, распахнутые золотистые глаза были Ее глазами.

Ведьма положила руку ему на спину.

– Она жива, но больше не принадлежит тебе. Ей надлежит уйти в мир людей, вход в который тебе закрыт, – строго сказала человечка. – Отныне ее жизнь связана с ними и лишь восход Кровавой Луны будет возвращать тебе ту, которую ты столь истово любишь. Эти ночи у вас никто не отнимет. Задолго до их наступления ты ощутишь непреодолимую тягу вернуться, как и она. Под Кровавой Луной она будет только твоей, а ты ее. И нет для вас иного пути – отныне и вовеки веков. Все, убирайся отсюда. Уходи. Больше ничем тебе не помогу.

Она обернулась и бережно приподняла с земли дрожащую от холода незнакомку с Ее сердцем, помогая сделать первые шаги маленькими, узкими ступнями. Они двинулись к домику, а он бросился прочь, не разбирая дороги. И лишь оказавшись на самом краю утеса, задрал морду к рассветному небу и огласил округу душераздирающим воем, вселившим священный ужас в каждого обитателя долины.