Осторожно, спойлеры!

ЮНОНА: Поверь в мою добрую волю, если можешь. Я больше не нахожу утешения в мелочной ревности и больше не глупа, чтобы винить смертную деву за алчность всемогущего бога.

ЛЕДА: Я не предала бы тебя, мать Юнона, если бы в моей власти было устоять.

Входит Европа, вооруженная, дрожа от страха.

ЕВРОПА: Каким бы мукам ты ни решила меня подвергнуть, ты не сделаешь хуже, чем мужчина, которого ты зовешь мужем.

ЮНОНА: Я больше не зову его мужем. И если мы объединимся ради общего дела, он недолго будет зваться царем богов.

Боги врат, сезон 6, серия 2

Дом Энея и Лавинии, ночь. Лавиния ждет у очага. Она в бешенстве. Он спит с Анной, сестрой Дидоны. Она это знает. Входит Эней.

ЛАВИНИЯ: Где ты был, муж мой?

ЭНЕЙ: Не твое дело.

Плевать. Ему не нужно это дерьмо. Когда Лавиния плачет, он уходит.

6

Пока Эйприл ходила в туалет, Маркус собрался с силами.

Каким-то образом она умудрилась заставить его говорить о том, о чем ему на самом деле хотелось говорить. Хуже того, он делал это так же, как с Алексом – единственным человеком, которому доверял без колебаний. С Алексом, который точно не свяжется с каким-нибудь блогером и не скажет: «Думаю, Маркус Кастер-Рапп все это время обманывал всех».

Он личность публичная и всегда должен поддерживать свой образ. Но если он не будет контролировать нарратив, как посоветовал ей в начале вечера, можно действительно подумать, что он всех обманывает. Если он решит покончить с образом пустоголового красавчика, это будет только на его условиях. Не только ради его карьеры, но и ради его беспокойной совести.

Когда Эйприл вернется из туалета, Холеный Золотистый Ретривер будет готов триумфально вернуться на сцену и представить несколько своих давшихся дорогой ценой трюков. Или, может, он просто переведет разговор на ее жизнь, работу и позволит ей говорить оставшуюся часть вечера.

А пока он достал телефон и проверил сообщения. Не на сайте Лавиней, поскольку для чтения личных сообщений от Бесс хотел иметь больше времени и уединения. Но к этому времени реакция на полученное несколько дней назад угрожающее письмо продюсеров должна уже появиться в актерском групповом чате. И действительно…

Кара: К вашему сведению, я никому не говорила ни слова про этот сезон.

Кара: Берегу это для своих гребаных МЕМУАРОВ, сучки.

Йэн: Кто спрятал моего тунца? Это не смешно!

Кара: хахахахахаха.

Йэн: Верните его, уроды, Юпитеру нужен белок для последней недели съемок.

Саммер: Не знаю, зачем каждый сезон напоминать нам про пункт о конфиденциальности в контрактах.

Саммер: Это как-то оскорбительно.

Саммер: @Кара: с нетерпением жду возможности прочитать их, солнце.

Алекс: никому не нужен твой карманный тунец. Йэн, ты, наверное, просто не заметил, как съел его.

Мария: ВОТ

Алекс: Я хочу сказать, что это была твоя двенадцатая порция рыбы за сегодня, так что…

Питер: Ага, не самая запоминающаяся, судя по всему.

Мария: Вы знаете симптомы отравления ртутью и включают ли они обращение к себе в третьем лице как к богу.

На этой стадии разговор сошел на нет из-за пространной оборонительной тирады Йэна про морепродукты, как обычно. Чуваку не помешали бы углеводы, так же как и некоторая дистанция между ним и ролью. Чтобы он хотя бы перестал говорить о себе как о Юпитере в те моменты, когда камера не снимает.

Убирая телефон в карман пиджака, Маркус заметил еще одну направленную в его сторону камеру мобильного. На этот раз женщина за столиком позади Эйприл воспользовалась возможностью сделать непрекрытое фото без вспышки, пока не было его спутницы. Он огляделся по сторонам – как минимум еще двое посетителей рассматривали его и что-то шептали, наклонившись к своим спутникам.

Но они хотя бы были любителями, а не настоящими папарацци. Он готовился к тому, что встретит перед входом в ресторан толпу людей с огромными камерами, как уже случалось на многих его свиданиях. Случалось не потому, что папарацци проследили его до этих ресторанов. А потому, что его спутницы заранее рассказывали СМИ, куда идти.

Это была непростительная глупость. Наивность. Он знал это. Но каждый раз, моргая от вспышек, подавленный гулом голосов, выкрикивающих его имя и просящих посмотреть сюда, понимал, что его спутнице на самом деле нужен не он, а сомнительные выгоды неожиданной славы…

Каждый раз он словно на мгновение покидал свое тело. Сбитый с толку. Потерянный.

Сегодня он без помех вошел в ресторан, освещенный только отблесками заката и оживающими уличными фонарями. Хотя если бы Эйприл их предупредила, бесчисленные журналисты примчались бы освещать предвкушаемое свидание.

«ЗВЕЗДА ВСТРЕЧАЕТ ФАНАТА» – окрестил знаковое событие один из блогеров.

Еще до прихода Эйприл он уже считал их свидание более приятным, чем большинство других с тех пор, как он стал сниматься в «Богах Врат». И ее появление в ресторане не пошатнуло его убеждения. Может, сегодняшний вечер они проводят вместе по необходимости, а не из настоящей привязанности с обеих сторон, но тем не менее он наслаждался ее компанией, возможностью восхищаться ею и был доволен, что она живет рядом с Сан-Франциско и его родителями.

Когда ужин закончится, они сделают несколько фото, чтобы разместить в соцсетях и посрамить ее хейтеров. Впоследствии, когда каждый пойдет своей дорогой, вся эта шумиха постепенно уляжется. Пока их совместный ужин не станет просто примечанием в его статье в Википедии, напоминанием о том времени, когда он пригласил на свидание фанатку своего сериала, потому что, может, он и тупой, но при этом добрый.

Именно так все рассматривали этот ужин. Как проявление сочувствия, а не выражение настоящего влечения.

Они не ошибались, само собой. Но то, с какой легкостью все согласились, что он «конечно же» не может быть заинтересованным в Эйприл, «конечно же» не может искренне хотеть встречаться с ней, задело его за живое, заставило ощетиниться. После той отвратительной ветки он понимал, почему все пришли к таким выводам. И если понимал он, то понимала и Эйприл.

Ирония состояла в том, что при этом они не были целиком правы. Да, он пригласил бы любую на ее месте. Тролля, живущего под мостом. Королеву красоты. Любую.

Но Эйприл – не тролль. В отблесках свечей ее волосы казались сверкающим медным потоком, спадающим чуть ниже плеч, в темных глазах плясали искорки. Она не стала скрывать веснушки макияжем, и он изо всех сил старался удержаться и не считать каждую восхитительную крапинку на ее носике и круглых щеках. Он с трудом сдерживался, чтобы не пялиться на ее тело, роскошное и точно обрисованное зеленым платьем. Те грубые фанаты явно были не только жестокими. Они были дураками.

Эйприл Уиттьер была богиней. И как сын Лоуренса Кастера и Дебры Рапп, как мужчина, который сам играл полубога, он знал, о чем говорил.

Она вернулась к нему, обходя соседние столики. Ее шаги были уверенными, а подбородок высоко поднят. Может, она даже не замечала взглядов, того, что по крайней мере одна камера следила за ее движением. Может, ей было плевать. А может, она делала вид, что ей плевать.

В любом случае она сразу произвела на него неизгладимое впечатление, да и потом впечатляла его весь вечер.

Она была смешной, остроумной, практичной. Хорошей слушательницей, даже когда он говорил слишком много, слишком честно. Ее непосредственность, юмор, ум, прямолинейная манера выражаться чем-то напомнили ему Бесс.

Нет, смотреть на нее и слушать ее остаток ужина не будет испытанием.

Когда она села, он выдал приветливую улыбку, которая пять лет подряд украшала ежегодные выпуски журнала «Самые красивые мужчины мира».

– Ты услышала про мою работу. Расскажи мне, чем ты занимаешься.

– Я геолог, – сказала она и отрезала изрядный кусок курицы.

Будет ли он и дальше разыгрывать роль тупицы? Он решил, что будет, учитывая его предыдущие оговорки.

– Значит, ты составляешь карты? – спросил он.

Ее губы дрогнули, но почему-то не было похоже, что она смеется над ним. Скорее, вместе с ним. Что настораживало гораздо больше.

– Это географы. Или, скорее, картографы, – уточнила она и аккуратно отрезала кусочек стручковой фасоли. – Я иногда сверяюсь с картами по работе, но я – геолог. Проще говоря, я изучаю минеральный состав почвы.

Он не мог сказать, что когда-либо видел живого геолога. Честно говоря, картографа тоже.

– Почему ты стала геологом?

В кои-то веки простейший вопрос отражал его искреннее любопытство.

Она задумалась над ответом, постукивая зубцами вилки по тарелке.

– Наверное… – Она снова подняла глаза на него. – Когда я была маленькой, в Нортридже произошло землетрясение, и по телевизору показывали геолога. Она так увлекательно рассказывала! Так умно! Она произвела на меня сильное впечатление. Некоторое время после этого я увлекалась сейсмологией.

Он вспомнил, как сам смотрел новости про то землетрясение, но Лома-Приета^[11] все же было более ярким воспоминанием.

Многие следили за матчем ежегодного чемпионата США по бейсболу. Однако он еще занимался, кипя от негодования. А потом: зловещий гул со всех сторон, звон хрупкого стекла и фарфора, треск заходившего ходуном дома, спешка в мамином голосе, когда она толкнула его под обеденный стол, за которым они вместе страдали каждый день. То, как она пыталась закрыть его голову своим телом.

Почему от этого воспоминания так больно?

– Потом, летом в старшей школе я занималась в геологическом кружке и поняла, что все-таки моя любовь не сейсмология, – продолжила Эйприл и проглотила еще кусочек курицы. – А осадочные породы.

Что ж, на этот раз его невежество не было притворным. Он не отличил бы осадочную породу от… любой другой. Желание его родителей преподавать естественные науки бледнело по сравнению с их любовью к языкам и истории.

В ее широкой улыбке промелькнул намек на лукавство, и он заерзал на стуле.

– Эта любовь длится по сей день. Грязная. Буквально.

Он торопливо глотнул воды. Прочистил горло.

– Хорошо. Почему ты так любишь осадковые породы?

Ее улыбка не дрогнула. Она наклонила голову, словно отдавая ему должное. Признавая его актерское мастерство, умение изображать из себя тупиц. Он прямо-таки слышал, как она произносит своим хриплым, но нежным голосом; «Отлично, Маркус».

Боже, он попал.

Олаф подошел долить им воды, но Маркус не мог оторвать глаз от Эйприл.

Когда она подалась вперед, ее декольте…

Нет, он не станет смотреть на ее декольте. Не станет.

– Я люблю осадочные породы…

К ее чести, она не сделала ударение на правильном слове.

– Потому что люблю истории, которые они рассказывают. Если смотреть внимательно, если ты хорошо обучен, если используешь правильные инструменты, то можешь посмотреть на определенное место и сказать, было ли там раньше озеро. Ты можешь сказать, была ли эта местность частью речной системы, проходил ли там сель после извержения вулкана, был ли там горный обвал или грязевой оползень.

Когда она говорила, ее руки рисовали в воздухе картины, повторяя движение воды и земли.

Черт! Даже с этими жестами он не понимал и половины того, что она говорила, но чертовски возбудился. Умные, состоявшиеся, влюбленные в свое дело женщины всегда были его слабостью, хотя он знал, что никогда не будет достоин их.

Эйприл подождала, пока он посмотрит ей в глаза, а затем продолжила. Каждое слово из ее уст звучало теперь как песнь сирены.

– Придется копать, – заговорила она, не отводя глаз, и он не мог отвести взгляд. – Придется внимательно смотреть, но там тебя ждет история. Она хочет, чтобы ты увидел знаки. Она хочет быть рассказанной.

Под этим ясным, спокойным взглядом ему хотелось снова спрятаться под стол. Прикрыть голову и защитить себя, пока пол под ним качается и выгибается.

Потом она взяла вилку и наколола еще кусочек зеленой фасоли, а ему удалось наконец нормально дышать. Он вдруг ощутил, что земля под ногами на самом деле не твердая и неподвижная. Она постоянно двигается. И глубоко-глубоко под безмятежной, спокойной поверхностью даже камень плавится, горит и течет.

– К тому же геология находится на стыке множества наук, – небрежно добавила Эйприл. – Химия, физика, биология – все идут в ход. Это мне тоже нравилось, потому что я интересовалась разными предметами.

Ему не следует спрашивать. Он точно не собирается спрашивать. И все-таки…

– Почему ты сказала, что это грязная любовь?

Вот.

Закрыв глаза, он уронил голову и сильно выдохнул через нос. Черт. Ему не нужно дополнительных причин желать Эйприл, когда его внутренности и так узлом завязываются при каждом взгляде на ее бледную, покрытую веснушками кожу в отблесках свечей. Когда она без труда проникла сквозь внешний слой и вскрыла то, что под ним, а он хотел оставаться нераскрытым. Хотя бы пока.

– До сих пор я проводила немалую часть своих рабочих дней на объектах, копаясь в грунте. Определяла загрязнения на бывших промышленных участках и устанавливала, какие варианты очистки возможны в сложившихся ситуациях. Объекты могли быть самыми разными. В последние несколько недель я занималась бывшим заводом пестицидов, где почва загрязнена металлами.

Когда он снова открыл глаза, она подбирала с тарелки остатки поленты. Что ж, это гораздо менее сексуально, чем он надеялся и одновременно боялся.

Однако, несмотря на ее прозаичный тон, ее работа казалась… опасной. Технической. Физической в таких смыслах, которых он не ожидал.

Увлеченный, он положил локти на стол.

– Что будет с тем участком после очистки?

Она подняла округлое плечо.

– В зависимости от решения собственника она может стать чем угодно от стоянки до жилого района.

Он не понимал. Правда не понимал. Как возможно такое преображение? Как может что-то насквозь отравленное стать местом для семьи? Для дома?

– Но это зависит не от меня и даже не от консультанта, который будет заниматься участком со следующей недели.

Ее бледная шея дрогнула, когда она сделала глоток воды, и Маркус тоже был вынужден сглотнуть.

– Либо собственник тратит огромное количество времени, усилий и денег, необходимых, чтобы вычерпать весь загрязненный грунт и разместить его где-то еще, либо нет. Во многих случаях просто не может.

Маркус затеребил рукав пиджака.

– А если не станет? Или не сможет?

Опустив руку, она как будто накрыла что-то.

– Тогда консультантам говорят положить на землю заглушку. От двух до пяти футов чистой почвы над загрязнением. Это дешевле. Легче.

– Но?

Тут есть подвох. Маркус понимал это, даже ни капли не разбираясь в геологии.

– Но в таком случае землю нельзя будет использовать для целей, которые требуют копать глубже поверхностного слоя. Варианты ее использования в будущем навсегда ограничены, – продолжила она. В ее голосе не было осуждения. Это была констатация факта, не обличение. – По крайней мере до тех пор, пока этот собственник или следующий не изменит решение.

В груди заболело, и он заставил себя медленно вдохнуть и медленно выдохнуть.

Подошел Олаф, чтобы убрать тарелки, стряхнуть крошки со скатерти и снова долить им воды. После его ухода они сидели молча и ждали десерт.

– Ты беспокоился, что утомишь меня до смерти разговорами о своей работе, – наконец сказала Эйприл. – Но оказалось с точностью до наоборот.

Она наблюдала за ним через стол; золотисто-рыжая волна шелковых волос, усыпанная веснушками кожа, широкий рот с приподнятыми уголками. Ее великолепная насмешливая улыбка зацепила его. Ему захотелось принять другое решение. И он принял его.

– Я хотел бы встретиться с тобой еще раз, – внезапно вырвалось у него. Бездумно. Неотвратимо. – Мы снова поужинаем вместе, если хочешь, или пойдем куда-нибудь. Художественная галерея, или музей, или… – Что удержит интерес такой женщины? Как ему удержать интерес такой женщины? Сможет ли он контролировать свой нарратив и встречаться с ней?

– А еще лучше мы можем пойти в аквапарк, – добавил он и подмигнул ей, выдавив уверенную улыбку. – Я всегда счастлив показать результаты своего упорного труда в спортзале.

Постепенно, если все пойдет хорошо, если он решит, что может ей доверять, он позволит ей копнуть глубже. А пока он будет развлекать ее лучшими приемами Холеного Золотистого Ретривера Маркуса. Это может сработать. Это сработает.

Впервые с момента их встречи Эйприл выглядела ошарашенной. Полуоткрытые губы, широко распахнутые глаза, неподвижное тело. Она не издала ни звука, ни одного, пока – совершенно не вовремя – не пришел Олаф с десертом.

Он тихо испарился, снова оставив их одних.

Эйприл прикусила губу, опустив глаза, и Маркус все понял. Ей не нужно было ничего говорить. Он все равно ждал, приготовившись держать удар.

Очевидно, ответ был ясен ей так же, как и ему. Как ему удержать интерес такой женщины? Никак. Он и не удержал.

– Извини, Маркус, – начала она тихо и неохотно, – но не думаю, что это хорошая идея.

Вот оно. Удар в грудь, которого он ожидал.

– Ладно.

Он ничего не добавил. Не мог из-за боли под ребрами.

– Просто… – Эйприл запнулась. – Ничего не получится. Учитывая обстоятельства.

Несмотря на то, что он не просил дальнейших объяснений, кажется, она все равно собиралась их дать. Он просто надеялся, что она достаточно добра, чтобы смягчить удар, а не сказать напрямик: «Ты слишком поверхностный и глупый для меня».

И как он может винить ее за это, когда она почти весь ужин провела в обществе его публичной личности?

– Я… пишу фанфики по «Богам Врат», – сказала она, неожиданно покраснев. – Включая истории, которые… откровенные.

Теперь настала его очередь ошеломленно замереть. Она пишет фанфики? Сексуальные фанфики? И учитывая ее ник в соцсетях и фото, которое она разместила, ее ОТП должны быть…

– Я пишу почти исключительно про Лавинию. И Энея. Так что ты же понимаешь, будет немного странно встречаться с тобой, посвятив сотни тысяч слов тому, как ты… – Эйприл замолчала. – Ну, не прямо ты, а Эней, который выглядит как ты. В любом случае, посвятив сотни тысяч слов тому, как Эней с твоей внешностью влюбляется и…

Трахается. По сути она искала именно это слово.

– …состоит в интимных отношениях с Лавинией, – закончила она.

Сотни тысяч слов об Энее и Лавинии. Значит, она не новичок. Нет, она пишет уже давно. И он готов поспорить, что ее фики такие же умные и проницательные, как она, а значит, сообщество Лавиней не прошло бы мимо нее на АО3.

Значит, он почти наверняка читал ее работы. Возможно, она даже… нет. Он знал бы, если бы она была на сайте Лавиней. Каким-то образом он знал бы. Но он все равно должен спросить. Просто чтобы быть уверенным.

– Я время от времени почитываю фанфики, – медленно сказал он. – Позволь полюбопытствовать, под каким именем ты размещаешь свои истории?

Она снова прикусила зубами нижнюю губу, и ее румянец поглотил веснушки. Она крепко сцепила пальцы на столе. Отпустила губу. Выдохнула.

– Бесстыжая Фанатка Лавинии, – с явной неохотой сказала она. – Не говори никому. И не читай мои фики.

Сайт Лавиней, личные сообщения, год назад

Бесстыжая Фанатка Лавинии: ЛавинеасОТП может спорить сколько угодно, но я твердо уверена, что нельзя называть фик слоуберном^[12], если они трахаются в первой же главе. Это нарушение всех известных принципов слоуберна и подлежит целому ряду наказаний, включая – но не ограничиваясь – множество неодобрительных взглядов от вашей покорной слуги.

КнижныйЭнейБыНикогда: Я тоже слегка удивился. Однако, справедливости ради, надо сказать это АУ с договорным браком. В интересах престолонаследия им приходится спать вместе. Слоуберн может относиться к формированию эмоциональной связи между ними.

Бесстыжая Фанатка Лавинии: Они трахались и наслаждались этим. Если это дежурный секс, доставляющий мало удовольствия участникам, конечно, я могу закрыть глаза на нарушение правил. Но если у них множество одновременных оргазмов – НЕТ.

КнижныйЭнейБыНикогда: На самом деле я не особо внимательно читал любовные сцены. Потому отдаю дань твоим глубоким познаниям в этом вопросе.

Бесстыжая Фанатка Лавинии: СПАСИБО. А теперь к более важным вопросам.

Бесстыжая Фанатка Лавинии: К слову о слоуберне, тебе уже лучше? Лихорадка прошла?

КнижныйЭнейБыНикогда: Да. Спасибо, что спросила, Бесс.:-)

7

Конечно, сексуальные фики были отговоркой.

Безусловно, Эйприл не хотела, чтобы Маркус их читал или рассказал про них двум миллионам своих подписчиков до того, как она откроется участникам Лавинея, но не они были непреодолимым препятствием для второго свидания.

Препятствием было упорное желание Маркуса притворяться дальше.

Иногда, на определенных участках, бурильщики используют для забора образцов грунта колонковый бур вместо полого шнека. Так легче. И дешевле.

Минус: часто они не могут проникнуть ниже определенной глубины.

Однажды им пришлось остановиться на глубине всего трех футов, потому что они получали отказ за отказом. Пока в итоге не были вынуждены поменять буры, потому что ничего не добились. Тот случай очень напоминал сегодняшнее свидание с Маркусом.

Во время разговора о съемочной группе «Богов Врат» она продвинулась на три фута вниз. А потом уперлась в отказ. Снова и снова.

Если он не хочет, чтобы она видела дальше его очень привлекательного фасада, она не станет. Все просто. Но поскольку внешний слой интересует ее далеко не так сильно, как то, что лежит под ним, Эйприл не станет напрашиваться на разочарование, пойдя на второе свидание с ним. Неважно, насколько сильно она вдруг возжелала его.

Она пребывала в шоке от того, что Маркус явно хочет ее. По крайней мере достаточно, чтобы попросить о второй встрече. И правда, самое странное свидание.

Она съела несколько кусочков своей лимонно-лавандовой панна-котты – вкусной, совсем не похожей на мыло, прежде чем осознала, что он уже некоторое время молчит. Когда она подняла глаза, он смотрел на нее. Его лицо… Оно было пустым. Невыразительным. А в следующий миг на нем снова сияла эта раздражающая пустая улыбка.

– Ты правда не хочешь, чтобы я читал твои истории?

Она обдумывала его вопрос несколько секунд.

– Ну ты, конечно, можешь почитать. Но как я сказала, это может показаться немного странным. – «Вообще-то, с каждым моментом все страннее». – Если решишь прочитать, смотри на рейтинг. Чтобы избежать ненужной неловкости, рекомендую пропускать те, что с рейтингом Е – только для взрослых.

Теперь он казался глубоко заинтригованным своей панна-коттой. Медленно и осторожно он погрузил ложку в десерт.

– Может, я как-нибудь почитаю одну из твоих историй. Я всегда могу пропустить ключевые моменты при необходимости.

Не может он действительно отправиться на АО3 и искать ее фики. Но все же…

– «Красавчик» – мой фик про проститутку и клиента в современности… – Эйприл наморщила нос. – Да, этот не выбирай. Придется пропускать целиком.

Это один из ее ранних фанфиков, написанных до сотрудничества с КЭБН, и его не назовешь лучшей работой.

Маркус поднял глаза от ложечки, погруженной в десерт. На гладких щеках – должно быть, он побрился перед походом в ресторан, – показались морщинки от внезапной усмешки. Он выгнул бровь.

– Я так понимаю, что проститутка – это я?

– Проститутка – Эней, – подчеркнула Эйприл.

– Но он красавчик, – заметил Маркус и с наслаждением проглотил десерт. – Отсюда и название.

– Ну, да.

Очевидно.

– И раз ты сказала, что в твоих фиках Эней выглядит как я, это значит…

– Да-да, – закатила она глаза. – Ты очень красив, Маркус. И прекрасно это знаешь.

Внезапно его улыбка растаяла, и Эйприл понятия не имела, почему словно сгустились тени под его ставшими серьезными серо-голубыми глазами. Пристальными. Так неожиданно беззащитными, что у нее в груди что-то екнуло. Не сердце. Определенно не сердце.

– В твоей истории… – смущенно начал Маркус и опустил глаза, вертя ложку в пальцах. – Он только красивый?

Ага. Вот оно. Новый слой под безупречной поверхностью. И, проклятие, да, это ее сердце болит за него. Чуть-чуть.

– Он очень красивый. Прекрасный.

С виду ленивым движением она постучала ложечкой по фарфоровой креманке, пока Маркус не поднял на нее убитый взгляд. Тогда она рассказала остальное:

– А еще недооцененный, благородный и очень умный. Мне неинтересно писать про человека, у которого нет ничего, кроме красивой внешности и легкого нрава. Меня привлекают тайные глубины.

Вот оно. Последний шанс. И если он так умен, как она начала подозревать, он поймет. Маркус моргнул, между бровями залегли глубокие борозды. Но он больше ничего не сказал, и она не собиралась подталкивать его туда, куда он не хочет. Хотя она не удержалась от последнего толчка:

– Тебя никогда не тянуло самому написать фанфик, который исправил бы все ошибки сериала? Может, после того, как отношения Дидоны и Энея разрушились?

Брошенная ремарка была грубоватой, и Эйприл сожалела об этом, но она хотела услышать его ответ. Хотела еще немного посмотреть на него под давлением.

Он буркнул что-то очень похожее на «Ты даже не представляешь».

– Я… – начал он крайне растерянно, затем прочистил горло и заговорил громче: – Я… эм, восхищен талантом и упорным трудом наших сценаристов, конечно. И, эм, мы получили такую историю. Такой сценарий. Он полностью логичный.

С таким мучительным выражением лица и неестественными словами он мог бы сниматься в качестве заложника. Какая ирония! Это была худшая актерская игра, которую она у него когда-либо видела, включая смешное притворное неведение, что значит геология.

Эйприл улыбнулась, откровенно веселясь.

– Нет… нет альтернативного сценария, нет альтернативной вселенной, так что… – снова замялся он и развел руками. – Да, я в восторге от истории Энея. В полном. И от истории Дидоны тоже.

Да. Очень убедительно. Ему придется еще порепетировать ответы, пока не начались пресс-конференции по шестому сезону. Хотя… Ее улыбка стала шире.

Черт, а он умен. Играя все эти годы Мистера Тупого Красавчика, он сумел избежать публичных обсуждений сценариев и сюжетных линий и того, как сериал отклоняется от книг Е. Уэйд. Вместо этого он мог сосредотачиваться на упражнениях и уходовых процедурах – темах, которые не доставят ему проблем с продюсерами или коллегами.

Она заговорщицки подалась вперед, опираясь на локти.

– Альтернативной вселенной нет, это правда, – согласилась она и, постучав ложечкой по его креманке, подмигнула. – Пока не напишешь фанфик и не придумаешь ее. Как я.

Он не улыбнулся, как она ожидала. Вместо этого он, склонив голову набок, смотрел на нее. Сжал губы. Тоже положил локти на стол и сбивчиво заговорил едва слышным голосом, несмотря на то, что их разделяли всего несколько дюймов.

– В детстве я… – Неожиданно его кадык дернулся. – Я не слишком хорошо писал. Или читал, если на то пошло.

Это… такого она не слышала. Ни в одном интервью. Ни в одном блоге.

– Я любил истории. Обожал их, – заверил он и нетерпеливо мотнул головой. – Конечно. Иначе я не стал бы актером. Но…

Так близко она с каждым вдохом чувствовала его едва заметный аромат. Травяной. Терпкий. Так близко она могла измерить длину его ресниц, проследить, как они загибаются и становятся бледно-золотыми на кончиках.

Так близко она не могла не заметить искренность в его словах, в его несчастных глазах. Но она терпеливо ждала, пока он подыскивал слова.

– Но?

Мягче. Мягче. Невидимая рука, держащая его ладонь, когда он спотыкается, а не толкающая в спину.

Он сжал виски большим и указательным пальцами. Выдохнул.

– Трудности были с самого начала. Я поздно заговорил. А когда пошел в школу, то все время… все время путал буквы и цифры.

Ох. Ох. Теперь она понимала, к чему все идет, но он должен закончить в своем темпе. По-своему.

– Понятно.

– Мои родители винили учителей, поэтому решили, что мама будет учить меня дома. Она преподавала в ближайшей частной школе, так что была более чем компетентна. – Он усмехнулся. Но его смешок не содержал ни капли веселья. – Очень быстро мы выяснили, что проблема была не в учителях. А во мне.

Нет, это нельзя так оставить.

– Маркус, д…

Он, казалось, не услышал ее.

– Сколько бы она ни заставляла меня читать, сколько бы ни заставляла писать, сколько бы словарных списков ни делала, я ужасно писал. У меня был ужасный почерк. Я не мог быстро читать и писать, неправильно произносил слова, не всегда понимал прочитанное.

Твою мать! То раннее интервью с Маркусом, которое закрепило его репутацию добродушного, но не слишком умного, теперь…

– Родители считали меня ленивым. Дерзким.

Он встретился с ней глазами, и они были дерзкими. Вызывали осудить его, поддержать приговор семьи.

– Я выяснил, что у моей проблемы есть название, только после того, как бросил колледж и переехал в Лос-Анджелес. Название, отличное от глупости.

Ни намека на улыбку не смягчало эти знаменитые губы. Высоко подняв подбородок, он ждал. Откуда-то зная, что ему не нужно произносить это слово самому.

– У тебя дислексия, – тихо сказала Эйприл, чтобы сохранить его тайну. – Маркус, я понятия не имела.

– Никто не знает, кроме Алекса, – произнес он, и каменное выражение лица его не дрогнуло. Когда она нахмурилась, он пояснил: – Алекс Вудро. Купидон. Мой лучший друг. Он догадался, потому что у одной из его бывших девушек тоже была дислексия. Выявленная, в отличие от моей.

Горечь последней фразы осела у нее на языке, и она отодвинула свою панна-котту. Нет нужды пачкать волосы в креме, и после такой истории есть не хотелось.

Кожа на костяшках его пальцев, кажется, натянулась до предела, кулаки были почти такими же белыми, как скатерть под ними. Когда Эйприл дотронулась пальцем до одной из этих косточек, у него на виске запульсировала вена.

– Маркус… – начала она. Поскольку он не отодвинулся от ее прикосновения, Эйприл легонько провела по тыльной стороне его кисти. – У одного из самых умных и талантливых моих знакомых дислексия. И он – потрясающий писатель.

Через некоторое время после того, как она впервые отбетила и отредактировала пару его фиков, КЭБН рассказал ей в личных сообщениях про свою дислексию, среди россыпи извинений за орфографические ошибки.

«У меня есть программа, преобразующая голос в текст, – писал он, – но иногда возникают проблемы с омонимами. Извини. Боюсь, в вычитке твоих фиков я не помощник».

«С орфографией я справлюсь сама, – написала она в ответ. – Мне нужна помощь с построением сюжета и сохранением характеров персонажей, даже в модерн-АУ. И эмоциями. Все твои сильные стороны. Если ты поможешь мне с этим, буду очень благодарна».

Он долго не отвечал. Но в конце концов написал: «Это я могу».

– Существуют обходные варианты, – сказала она, когда Маркус продолжил молчать, не уклоняясь от ее взгляда и прикосновения. – Я уверена, ты их уже нашел.

Когда она убрала руку, он вздрогнул и беспокойно заерзал на стуле.

Ее пальцы еще хранили его тепло, и чувство вины от того, что она касалась другого мужчины, думая о КЭБН, заставило ее поерзать на месте.