Читать книгу: «Что там, за дверью? Собрание сочинений в 30 книгах. Книга 24», страница 4

Шрифт:

Коридорчик второго этажа был коротким, как прерванная песня, хотя, если смотреть с улицы, здесь должно было находиться не меньше десятка комнат. Видимо, этаж был поделен между двумя хозяевами, воздвигшими стену, перегородившую коридор. Первая дверь направо была приоткрыта, и Полина сначала постучала, а потом, не услышав ответа, заглянула в комнату, где стояла застеленная односпальная кровать и у противоположной стены – узкий стол с двумя пустыми тарелками. Комната больше походила на тюремную камеру, впечатление дополняли решетки на двух высоких окнах, ажурные и тонкие, но все равно отделявшие жильца от свободы так же основательно, как бастионы замка Иф.

Комната была пуста.

Полина вошла и остановилась на пороге, готовая выбежать, спуститься по лестнице и не упасть при этом, а потом выйти на улицу мимо озадаченного Джорджа и никогда больше, никогда и ни за что, ни под каким видом…

– Извините, мисс, – прошелестел тихий голос, и из узкой двери, видимо, в ванную, появился мужчина, наружность которого можно было определить одним словом: «неузнаваемая». На мистере Смите был серый костюм, купленный на дешевой распродаже, по коричневой рубашке с открытым воротом можно было судить, что хозяин не менял гардероб годов примерно с шестидесятых. Лицо мистера Смита было похоже на все мужские лица в мире – широкие и узкие, с толстыми и тонкими губами, выступающими скулами и вовсе без них, холодные лягушачьи глаза смотрели на Полину без всякого интереса, мистеру Смиту было все равно, по какому поводу женщина пришла в его номер. Она мешала ему пройти, и он терпеливо дожидался, когда Полина отойдет в сторону или покинет не принадлежавшее ей помещение.

– Вы… – сказала Полина, – ваше имя Джон Смит?

– Возможно, – сказал постоялец.

– Откуда, – сказала Полина, – вы приехали в Селборн?

– Вряд ли, – сказал мистер Смит, – это может быть интересно.

– Это интересно мне, – Полина уже присмотрела предмет, который мог ей пригодиться, нужно было сделать два шага, чтобы взять его в руку; это было невозможно, потому что ноги приросли к полу, но мысленно Полина два шага уже сделала и взяла в правую руку тяжелую пепельницу, лежавшую на столе рядом с пустыми тарелками. Замахнувшись, она опустила пепельницу на голову мистера Смита, во лбу у него хрустнуло, глаза закатились, кровь полилась, будто из переполненной чаши. Постояв секунду неподвижно, мистер Смит упал, как срубленное дерево, и застыл без движения, заняв своим мертвым телом все пространство комнаты.

Я же не ударила его, – подумала Полина, все еще смотревшая на лежавшую на столе пепельницу. – Я только подумала и представила, я не хотела, он сам упал и умер.

Но рука помнила силу удара, пальцы помнили прикосновение холодного тяжелого хрусталя, пепельница стояла на столе и лежала на полу рядом с трупом, были это две разные пепельницы или одна, оказавшаяся в двух местах сразу, Полина определить не могла, потому что не помнила, сколько пепельниц было на столе, может, их и не было вовсе, она ведь видела, войдя, пустые тарелки и не заметила, не обратила внимания на пепельницы…

Отпечатки пальцев, – подумала Полина. На какой из пепельниц мои отпечатки? На той, что лежит рядом с… Это ясно. Но ясно ей это не было, на самом деле все могло быть иначе, и Полина, обойдя неподвижное тело, взяла со стола пепельницу, опустила в сумочку, потяжелевшую и оттянувшую руку, вернулась к двери, стараясь не наступить в лужицу натекшей крови, и вышла в коридор, показавшийся ей длинным, как железнодорожный туннель, и таким же темным, с тусклыми лампочками на стенах, освещавшими не пространство, а только побеленную плоскость.

Я сделала это или нет? – думала Полина, спускаясь по крутой лестнице, будто с палубы в трюм корабля. – Я ударила его или мне это показалось?

– Всего хорошего, – пробормотала она, проходя мимо Джорджа.

– До свиданья, миссис Батурин, – приветливо отозвался хозяин. – Надеюсь, мистер Смит пребывает в добром здравии?

Фраза звучала издевательски, и Полина подумала, что мужчины, пьющие за столами пиво, знают уже о том, что случилось в комнате наверху, и сейчас, проводив ее взглядами, побегут в полицию, все, толпой, во главе которой будет Джордж с кружкой в руке.

Не ответив, Полина вышла на ослепительно светлую улицу, освещенную будто не солнечными лучами, а пламенем атомного взрыва. Глаза перестали видеть, и на одном только ощущении пространства Полина дошла до машины, опустилась на заднее сиденье и сказала:

– Поехали, Харви.

Когда машина миновала последний дом Селборна, Полина открыла лежавшую у нее на коленях сумочку, достала пепельницу и выбросила на дорогу. Удара она не услышала, не было и звона бьющегося хрусталя, Харви ехал быстро, далеко впереди показались башенки железнодорожной станции.

Куда я? – подумала Полина, неожиданно обретя способность мыслить трезво и оценивать не только сделанное, но и предстоявшее. – Что я делаю? Тело сейчас обнаружат. Никто, кроме меня, в номер не поднимался. Орудие убийства лежит рядом с трупом. Зачем я выбросила вторую пепельницу, если отпечатки мои – на первой? Через полчаса вся полиция в округе будет поднята по тревоге. Я не доеду до Лондона, меня снимут с поезда на первой же крупной станции.

Макс наймет лучших адвокатов, и они отыщут множество смягчающих обстоятельств. Помутнение рассудка. Паранойя. Меня могут даже в тюрьму не посадить, но чем сумасшедший дом лучше?

Макс будет приходить ко мне и плакать от жалости, а я не смогу ему ничего объяснить, потому что ничего объяснить невозможно. Кадарос больше не появится, зачем ему появляться, если правосудие свершилось, душа вернулась туда, где ей положено быть, расследование закончено, потому что завершился круг?

– Спасибо, Харви, – сказала Полина, когда машина остановилась на маленькой круглой привокзальной площади.

Харви вышел, чтобы достать чемодан, а Полина выходить не торопилась, сумочка ее после того, как она выбросила пепельницу, казалась невесомой, в ней, должно быть, и кошелька не было, конечно, она оставила кошелек в секретере, все наличные деньги и кредитную карточку, как же она купит билет, и, наверно, она специально так поступила, подсознание лучше знало, что делать…

– Харви, – сказала Полина, – поставьте, пожалуйста, чемодан. Я… кое-что забыла. Мы возвращаемся.

– Хорошо, миссис Батурин, – бесстрастно сказал Харви.

Возвращались они по другой дороге, через Селборн не проезжали, и Полина не знала, начался ли уже переполох. Она открыла сумочку, кошелек лежал на обычном месте, Полина вспомнила, как утром, перед отъездом, переложила его в сумочку из секретера.

Когда машина подъезжала к дому, зазвонил лежавший в сумочке мобильный телефон, и радостный голос Макса осведомился, как себя чувствует его любимая женушка.

– Хорошо, – едва двигая губами, проговорила Полина.

– Я уже взял билет на самолет! – кричал в трубку Макс. – Завтра вечером прилетаю в Гетвик, к утру буду дома. Ты рада?

– Рада, – сказала Полина.

Меня арестуют до приезда Макса, – думала она, – или мужу придется при этом присутствовать?

* * *

Глэдис не выразила ни малейшего удивления, когда увидела вернувшуюся хозяйку. Спросила лишь, что хочет миссис Батурин отведать на обед, и удалилась на кухню, где загремела посудой, лишним шумом показывая, возможно, свое отношение к прихотям молодой госпожи.

Пятно на потолке в холле еще больше посветлело, но все-таки обращало на себя внимание – темное на белом. Поднявшись в спальню, Полина обнаружила, что и на полу бесформенное пятно ассоциируется скорее не с пролитой кровью, а с уличной грязью. Странно, конечно, что оттереть грязь оказалось невозможно, Полина потратила на это бесполезное занятие около часа, поменяв две тряпки, изодранные ею в клочья, но добилась лишь того, что пятно разделилось на два с тонкой светлой перемычкой между ними. В спальню поднялась Глэдис, посмотрела на мучения хозяйки, но сказала только: «Обед на столе, миссис Батурин» и прикрыла за собой дверь.

– Откуда взялось эти пятна? – спросила Полина, сев за стол и почувствовав, что не способна съесть ни любимый куриный суп, но фрикадельки, ни мусс, ни даже маленькие фигурные пирожные.

– Не знаю, миссис, – спокойно ответила Глэдис. – Вчера их не было.

– Похоже на пятна крови? – с замиранием в голосе сказала Полина.

– С чего бы? – удивилась Глэдис. – Наверно, трубу прорвало в межэтажном перекрытии. Вернется Джесс, займется и все исправит.

– Конечно, – согласилась Полина.

Заставив себя немного поесть, она поднялась в спальню и до вечера стояла у окна, глядя на дорогу, которая вела в сторону деревни, и ожидая каждую минуту, что из-за поворота появится полицейская машина, а еще раньше надрывный рев сирены даст знать о том, что констебль успел не только обнаружить тело, но и выслушать не вызывавшие сомнений в личности убийцы показания завсегдатаев заведения.

Время падало по каплям – квант за квантом, – Полина физически ощущала, как стекали из будущего и исчезали в прошлом минуты и часы, по дороге проехала только одна машина – джип хозяина мясной лавки, – а ближе к вечеру, когда солнце начало цепляться за вершины деревьев, вернулся Джесс и долго о чем-то говорил с Глэдис на ступеньках перед входом. Полина прислушивалась, но не сумела различить ни одного слова.

Джесс вошел в дом, и Полина поспешила ему навстречу, ожидая услышать рассказ об ужасном убийстве, наверняка в деревне только это и обсуждают, но Джесс сказал лишь, что сожалеет о причиненных пятном неудобствах, это, конечно, не труба, в перекрытии не проходят трубы. Сейчас уже поздно, но утром, с позволения миссис Батурин, он разберет доски пола в спальне и найдет, конечно, причину появления грязи.

Найдя в себе, наконец, силы, Полина спросила, не произошло ли сегодня в деревне какого-нибудь события, которое… в общем… не случилось ли что-нибудь странное?

– Странное? – переспросил Джесс. – Нет, ничего странного. Малыш у миссис Биркен что-то съел, к ним вызывали «скорую», на шоссе бензовоз чуть не сбил мистера Дадлина, который переходил дорогу там, где никто не мог ждать его появления. А больше я не…

Перед ужином Полина позвонила Максу – ей нужно было услышать родной голос, чтобы примириться с реальностью, осознать, что она все еще на свободе и что смерть постояльца странным образом не вызвала, судя по всему, никакого видимого переполоха. Макс, похоже, находился на фуршете или презентации, слышны были голоса, в том числе женские, смех, отдаленные звуки музыки, мужу приходилось напрягать голос, чтобы быть услышанным.

– Я же сказал тебе, что вылетаю завтра ночью! – говорил Макс с некоторым, как показалось Полине, раздражением. – Да, все у меня в порядке. В полном порядке. Я тебе расскажу, когда прмеду. Ты не скучаешь, милая? У тебя есть чем заняться?

«А у тебя?» – хотела спросить Полина, но сказала только: «Конечно, я тебя люблю». Говорить о любви в присутствии не известных Полине приятелей и приятельниц Макс, должно быть, посчитал неприличным – во всяком случае ограничился он традиционным: «Все хорошо, дорогая, до встречи».

Полина попросила Глэдис принести ужин в спальню, занавесила шторой окно, заперла дверь на ключ, пожалела о том, что в двери нет защелки или крепкого засова, переоделась на ночь, есть не стала, но в постель ложиться была еще рано, и она включила телевизор, висевший на кронштейне. Би-Би-Си, Си-Эн-Эн, Четвертый канал, новости, новости, ничего об убийстве в Селборне. Московские каналы показывали сериалы и концерты поп-звезд, безголосых, вертлявых и одинаковых, будто клоны одной, когда-то очень популярной певицы, имя которой Полина, конечно, прекрасно знала, но сейчас не могла вспомнить – будто отрезало какой-то участок памяти.

Без пяти двенадцать она легла в постель, погасила свет и выключила телевизор. От нервного напряжения свело скулы и очень неприятно подергивалась жилка на ноге – казалось, вот-вот щиколотку сведет судорогой.

В полночь темнота сгустилась, и тишина стала более звонкой, но, скорее всего, ощущение было сугубо психологическим.

Не придет, – подумала Полина. Зачем ему теперь приходить? Правосудие – их потустороннее правосудие – свою задачу выполнило: убитый дух вернулся, дух-убийца разоблачен. Может, Кадарос получит повышение по службе, если у них там существуют табели о рангах.

Полина не хотела засыпать, но день был тяжелым, и глаза закрывались сами собой, розовые и оранжевые круги возникали то ли в сознании, то ли на фоне темной стены. Может, Полина уже уснула, а может, еще нет.

– Спасибо, миссис Батурин, вы замечательно справились, – проговорил Крис Кадарос.

Полина, вздрогнув и ощутив недостаток воздуха, села в постели.

Призрак стоял слишком близко. До него можно было дотронуться, протянув руку. Полина так и сделала. Она думала, что рука пройдет сквозь белесую бесплотную фигуру, так должно было быть, ей было бы спокойнее, если бы оказалось именно так. Но рука погрузилась в тело призрака, будто в теплое топленое масло, чей-то вскрик отодвинул тишину, создав около кровати область, полную странных звуков, голосов, шепота и даже тихого рычания невидимого зверя.

Кадарос отступил на шаг, и все смолкло. Рука Полины повисла в воздухе, на коже осталась тонкая пленка масла, и она поднесла в темноте ладонь ко рту, попробовала языком – кожа была сухой и горячей.

– Извините, – сказал призрак. – Я напугал вас. Я не хотел.

– Сережа, – сказала Полина. – Он так и не простил меня?

Кадарос отступил еще на шаг, и Полине показалось, что призрак изменился в лице, будто тень пробежала по туманной поверхности, рябь, сделавшая очертания носа, рта, глаз еще более пунктирными, отдаленными, несущественными.

– Когда вы догадались? – изменившимся голосом спросил Кадарос после долгого молчания.

– Догадалась? – у Полины вырвался нервный смешок. – Догадаться можно, если строить предположения, анализировать… А я ни о чем не думала, я… Просто, когда вы сказали, что я справилась… Мне вдруг вспомнилось… Я не вспоминала столько времени… Я думала, что совсем забыла!

– Не надо, – Кадарос подошел к краю кровати, несмотря на протестующие жесты Полины. – Вы очень эмоциональны, миссис Батурин. И рациональны, в чем я успел убедиться…

– Хорошо, – сказала Полина, ей не нужно было играть с этим… можно ли назвать призрака человеком?.. Он был им когда-то, а теперь… Он не принадлежал этому миру, скрывать от него бессмысленно, потому что когда-нибудь… Полине не хотелось об этом думать, но когда-нибудь это произойдет, и там, где обитают души, ее душа опять встретится с душой по имени Кадарос, и уж тогда-то она ничего не сможет скрыть, потому что души наверняка открыты друг другу, иначе и быть не может, и он все равно узнает, о чем она думает сейчас, и о чем думала вчера, и три года назад, когда Сережа сказал, что не оставит ее до конца жизни, а она уже думала о Максе, но знала, что Сережа не бросает слов на ветер и если говорит «до конца жизни», значит, так и есть, вот только чью жизнь он имел в виду?..

– Хорошо, – повторила Полина, неожиданно успокоившись. Кадарос стоял совсем рядом, можно было, протянув руку, погрузить ее в маслянистое нечто, Полина не стала этого делать, но сама возможность, почему-то не вызывавшая в ней теперь отвращения, позволяла говорить с призраком, как с обычным человеком. Следователем. Полицейским. Не судьей.

Вот главное – Кадарос не судил. Он просто хотел знать.

– Я начала догадываться, – заговорила Полина, – когда вы сказали, что человек, которого нужно… что он находится в пределах полутора миль от… Почему центром круга стал этот дом? Почему не заведение Прескотта? Или пансионат миссис Элизы? Или любое иное место на земле? Что-то связывало этого человека именно с этим домом… Здесь его убили когда-то? Призраки приходят на место преступления, но в этом доме никогда не убивали, может, просто еще не успели, я знаю, Джесс рассказывал… Значит, не с домом у этого человека была связь, а с кем-то, кто в доме жил, верно? Не говорите ничего, Кадарос, иначе я собьюсь с мысли, мысль у меня все равно скачет, ее легко сбить, молчите, прошу вас… О чем я? В этом доме… Вы меня понимаете, верно?

– Говорите, – кивнул Кадарос.

– Значит, – Полина говорила все быстрее, мысль ее, топтавшаяся на месте, помчалась вдруг вперед быстрыми прыжками, и слова с трудом поспевали, – значит, он пришел потому, что в доме появился кто-то, кого не было раньше, но раньше здесь не было только меня… Кадарос, я не думала об этом, это сейчас мысли приходят в порядок и связываются друг с другом, а тогда… я вдруг поняла, что он пришел из-за меня, и вы тоже пришли не только потому, что здесь аура, не знаю, как это называется, вы пришли именно ко мне… И не было никакого убийства, потому что души бессмертны…

– Стоп, – сказал Кадарос, – до сих пор ваши рассуждения были правильными. Джон Смит действительно вернулся именно сюда и сейчас, потому что здесь оказались вы. Но вернулся он потому, что был убит. Вам кажется странным: как можно убить душу? Если вы дадите себе труд подумать, то поймете, что это возможно. Душа – это мысль, стремление, ощущение, чувство, эмоции, желания, человеческое «я», более хрупкое, нежели телесная оболочка. Чтобы убить душу, достаточно заразить ее болезнью… Болезнь убивает душу так же верно, как тело можно убить кинжалом или… хрустальной пепельницей. Есть множество смертельных болезней души, болезней, при которых «я» теряется, исчезает. Сомнение, например. «Средь всех страданий, верь мне, Яго, нет ужасней сомненья». Впрочем, душа человека, который при жизни был Сергеем Акимовым, а вернувшись, стал Джоном Смитом, была убита иным, более изощренным, способом. Вам это знать не нужно, миссис Батурин.

– Он опять, – сказала Полина, – то есть, я хочу сказать, его душа… она опять жива? Осознает себя? Кем? Джоном? Сергеем?

– Вам это знать не нужно, – повторил призрак. – Вы мне очень помогли, спасибо. Я уже нашел убийцу, а наказание – не моя обязанность.

– Чья же? Господа? Значит, Бог есть? Который наказывает?

– Извините, миссис Батурин, мне пора. Скоро рассвет, и физические условия сложатся так, что…

– А я? – воскликнула Полина. – Что будет со мной? Меня арестуют? Я убила человека! Меня видели! Меня будут судить! Почему они не приходят? Почему меня до сих пор не…

– Вы сами ответили на свой вопрос.

– Я не…

– Да, – сказал Кадарос. – Поезжайте утром в Селборн. Или спросите у Джесса, он в курсе всех сплетен. Вы узнаете, что постоялец Джорджа уехал, не заплатив.

– Пепельница…

– В номере Прескотт нашел разбитую хрустальную пепельницу, он бы поставил ее мистеру Смиту в счет, если бы имел хоть какое-то представление о том, куда скрылся этот тип.

– Я выбросила пепельницу из машины!

– Разве? – усмехнулся Кадарос. – А может, вы выбросили свое воспоминание о том миге, когда размахнулись?

– Не знаю, – пробормотала Полина.

В отдалении прокричал петух, и Полина подумала о том, как это странно: все окна закрыты, снаружи не раздалось до сих пор ни одного звука, а до Селборна не так уж близко, и петухи прежде не кричали, впрочем, откуда ей знать, в эти темные предутренние часы она обычно спала крепким сном… Со спокойной совестью.

А теперь они проснулись. Обе. Она и совесть.

– Как я буду жить теперь? – сказала Полина.

– Вы жили с этим три с половиной года, – напомнил призрак.

– Я не смогу!

– Темное время, – сказал призрак. – Все мрачные мысли рождаются в такие минуты. Поэтому так часто люди умирают под утро – к ним приходят мысли… Днем все покажется вам иным, миссис Батурин.

– Я люблю его, – сказала Полина. – Я всегда его любила. Не Макса. Сережу. Серого.

– Пожалуйста, – призрак протянул руки, отталкивая слова, которые не хотел забирать с собой, – оставьте себе это признание. Для моего расследования оно значения не имеет. И уж тем более – для того расследования, что было предпринято три года назад. Я-то к нему не имел никакого отношения. Прощайте, миссис Батурин, спасибо за…

Он не закончил фразу, быстрый порыв ледяного воздуха коснулся щек Полины и угас, и вместе с ним угас, растворился, распался на блики призрак – был и не стало, только на стене в течение двух-трех мгновений колебалась его тень, темная на темном – не тень, а мысль о тени.

– Как мне теперь жить? – может, сказала, а может, только подумала Полина.

Ответа она не получила, она знала, что ответа не будет.

* * *

– Рассказывай, как ты здесь без меня, – возбужденно говорил Максим, выкладывая из чемодана ноутбук, две рубашки, пакет с чем-то бренчавшим, толстую книгу, на обложке которой мускулистый мужчина с бластером обнимал грудастую девицу, и еще на стол вывалились видеокассеты (Полина успела разглядеть пару названий – «Бригада» и «Идиот»), компакт-диски, аккуратно сложенный шарфик, который Полина подарила мужу еще в Москве. – Рассказывай, рассказывай, ты здесь на природе, а у меня деловые встречи, даже ночью толком отдохнуть не удавалось. Ну, говори же…

– Читала, – Полине казалось, что муж не нуждался в ее рассказе, думал он о своем, может, о деловых встречах, а может, о том, что происходило после, когда встречи заканчивались. От Макса пахло дорогими духами, запах был Полине не знаком, но ей было сейчас все равно. – Читала, гуляла, ничего особенного.

– Джесс и Глэдис хорошо ведут хозяйство? – озабоченно спросил Макс. – Я понадеялся на рекомендации маклера…

– Нормально, – сказала Полина.

– Господи! – воскликнул Максим. – Какая ты скучная, Линочка! Ты без меня скучала? Скажи, скучала, да?

– Конечно, – сказала Полина и обняла, наконец, мужа, прижалась к нему, напряжение последних дней оставило ее, Полине захотелось, чтобы Макс прямо сейчас, не дожидаясь ночи, повалил ее на постель и был с ней, и она забыла бы все, и себя забыла бы тоже, «ну иди, – шептала она, – иди, я скучала, да, очень, без тебя было плохо», муж, не ожидавший такого стремительного напора, казался Полине вялым, может, у него были женщины, конечно, были – после совещаний, в номере какого-нибудь отеля, – но это ведь неизбежное зло, ему нужно расслабляться, все равно он возвращается сюда, к ней, и сейчас он с ней, и всегда с ней будет, даже если…

– Макс, – сказала Полина, когда дар речи к ней вернулся, – как я по тебе скучала…

– А пятно откуда? – спросил муж.

– Пятно? – испугалась Полина. Какое пятно? Потолок к холле Джесс еще вчера забелил так, что не осталось даже намека, и две доски в спальне заменил, не было здесь пятна, не было, не…

– В холле, – сказал Макс, глядя в потолок. – Наверно, трубу прорвало, я скажу Джессу, это ведь его обязанность.

– Пятно, – повторила Полина. Отстранившись от мужа, она приподнялась и посмотрела… Этого быть не могло. Продолговатое пятно, похожее на лужицу застывшей крови, лежало на новых досках – в точности там, где раньше.

Господи, почему она не уехала?

– Макс, – сказала Полина, – давай уедем отсюда.

– Уедем? – удивился Максим, повернувшись к жене и пытаясь заглянуть ей в глаза. – Почему? Тебе здесь не нравится?

– Да… Нет. Здесь очень одиноко.

– Ты же мечтала жить в таком доме!

– Мечтала… Макс, – решение возникло в подсознании, Полина подумала, что это глупое решение, незачем мужу это знать, он не поймет, он думает о ней совсем иначе, но молчать она не могла тоже, слова произносились сами, может, это Кадарос вселился в ее мозг и управлял им, сделав из нее зомби…

– Макс, – говорила Полина, – я должна тебе сказать… Только выслушай меня внимательно, хорошо? Помнишь Сержа, Сергея, я с ним встречалась до того, как мы с тобой… Он умер, так получилось, несчастный случай…

– Почему ты вспомнила? – сказал Максим. – Это было давно.

– Сережа упал из окна, так неудачно, пятый этаж…

– Почему ты сейчас…

– Подожди, Макс, он не сам упал, понимаешь, я там была, это я его… Хотел поправить карниз, окно было открыто, нет, я открыла, когда Сережа встал на подоконник, он еще удивился… А когда он упал, я ушла, взяла такси – за углом, меня не видели, – и поехала к себе, а ты позвонил, я была дома, ты мне сказал про Сережу, и я… А на самом деле…

Максим сел в постели, подогнув ноги.

– Я знаю, – сказал он.

– Что? Этого никто не…

– Я знаю, – повторил Максим. – Ты встречалась с Сергеем, а тут появился я. Более выгодная партия, верно? Ты могла сказать ему «уходи», но это не решило бы проблему, потому что Сергей не оставил бы тебя в покое. Ты его хорошо знала, верно? И решила проблему – раз и навсегда.

– Ты…

– В тот день… – голос Макса звучал тихо и монотонно, будто он произносил плохо заученный текст. Макс не собирался говорить об этом с женой, он все сделал, чтобы и Полина никогда не вспоминала, и все было хорошо, но, наверно, от себя не уйдешь, и наступает момент, когда всплывает то, что было упрятано, и если прошлое всплывает, его уже не утопить в других воспоминаниях, остается одно – вытащить, положить на солнце, просушить…

– В тот день, – сказал Максим, – я знал, что ты собралась к Сергею, мне это было неприятно, и я поехал следом. Хотел подойти к тебе, когда ты выйдешь, и сказать, что… Ты вышла, но за минуту до этого на пятом этаже открылось окно… Ты села в такси и уехала прежде, чем люди увидели тело. Там такой тихий двор…

– Ты знал…

– У милиции были две версии: несчастный случай и самоубийство. Причин для самоубийства у Сергея не было, записки он не оставил. В квартире нашли следы пребывания женщины: губная помада, например, на краешке чашки, из которой ты пила… Соседи тебя видели, все знали, что вы встречались. Но видели тебя утром, а в тот момент – следователь доказал – Сергей был один. Остался несчастный случай. Тебя дважды вызывали в милицию и больше не беспокоили, верно?

– Ты знал… – пораженно повторяла Полина. – Ты знал.

– Ты сделала это, чтобы быть со мной. А я сделал все, чтобы ты со мной была. И чтобы никто никогда не напоминал тебе…

– Ты знал…

– Ни к чему было вспоминать, – сказал Макс. – Я любил тебя, ты любила хорошую жизнь, обычная история. Ты вовсе не плохой человек. Это получилось импульсивно, ты всегда поступаешь импульсивно, не думая.

– Да, – согласилась Полина.

Это было не так, но должен был Макс хоть в чем-то ошибаться!

– Вот, – сказал Максим, – поговорили.

Полина опустила ноги на пол – доски были ледяными, надо надеть тапочки, но где они, а пятно стало больше, уже и на третью доску расплылось, темное, старое, будто было всегда…

Уехать отсюда. Сейчас. Немедленно.

Полина знала, что никогда отсюда не уедет. Потому что однажды в полночь придет Кадарос, и она спросит у него о Сергее. О человеке, которого убила дважды. Он не узнал Полину в номере Джорджа или не захотел узнать? Он простил ее или затаил ненависть, в которую любовь переходит так быстро, что даже не успеешь достичь земли, падая с пятого этажа?

– Я голоден, – сказал Максим. – Глэдис приготовила что-то вкусное. Иди сюда, Линочка. И не думай о плохом, хорошо?

– Хорошо, – сказала Полина.

– Я люблю тебя.

– Я тоже тебя люблю, – сказала Полина.

Обращалась она, впрочем, не к Максиму.