Читать книгу: «Помнит только он»

Пролог

Вспышка ослепила его, и дрожь прокатилась по телу, на мгновение потерявшему чувствительность.

По мере того, как глаза привыкали к темноте, в бездонном ночном небе над головой загорались всё новые холодные звёзды. Ладони покалывало, мороз пробирался сквозь рубашку и джинсы, кусая тело и конечности. Человек попробовал пошевелиться, и услышал, как хрустнул под ним потревоженный снег.

Он лежал в лесу. Безмолвные силуэты деревьев кривым частоколом уходили куда-то вверх, в непроглядную тьму.

Чувства возвращались. В морозном воздухе смешивались запахи хвои и гари. Невдалеке, почти рядом, послышались голоса, и, повинуясь скорее чутью, нежели разуму, путник затаился и прислушался.

Немецкая речь. По-военному рубленые фразы… «Получилось! У меня получилось!» – от этой мысли у него перехватило дыхание.

Выстрел безжалостным эхом прокатился в ночной тишине, путник вздрогнул и пригнулся. Сердце бешено колотилось. Он вспомнил, кто он такой и зачем он здесь.

Человек медленно поднялся, вглядываясь во мрак. Ноги слушались плохо, голова кружилась, но вопреки инстинктам и страху он должен был идти вперёд.

Туда, где только что прогремел выстрел. Навстречу опасности.

Глава первая

Семейный проект

– Не забудьте о семейных проектах, каникулы быстро пролетят! – прокричал Тихон звучно и деланно строго, – Поработайте хорошенько, поговорите с бабушками и дедушками! Они много могут вам рассказать, если задавать вопросы и слушать!

«Тогда вы увидите, что история – это то, что творит каждый из нас», – закончил он мысль про себя. Прозвенел звонок, и все, включая его, учителя, облегчённо выдохнули. Неуправляемый восьмой «В» шумно собирался на выход. Тихон взглянул в окно, отключившись от гомона пятнадцатилетних шалопаев. Совсем недавно они были робкими и послушными шестиклашками, внимали каждому его слову… «Ну, почти каждому». Теперь у них уже свои, взрослые заботы.

– До свидания, Тихон Алексеич, хорошо вам отдохнуть! – сидевший на четвёртой парте Максим Юшков уже телепортировался к выходу. «Собрался

ещё в середине урока», – Тихон усмехнулся и вспомнил свои пятнадцать: достаточно взрослый, чтобы курить, но недостаточно смекалистый, чтобы не палиться перед настоящими взрослыми.

Ладно, что он там помнит! Двадцать с лишним лет прошло с его восьмого класса. Да и не курил он, будем честны. Он вообще был, что называется, «ботаном»: сидел на первой парте, тянул руку на уроках истории и умничал. Впрочем, с ним дружили все, даже девчонки не считали его придурком. Волшебное было время! Вся жизнь была впереди, и главное – тогда у него был дедушка.

Настроение транспонировалось в минор. Уже два с половиной года прошло, но он так и не свыкся с тем, что деда больше нет. В их последнюю встречу дед почти никого не узнавал, пребывая в температурном забытье. Мысли его путались, а неестественные фиолетовые губы звали отца. «Папа, папочка мой милый… Скоро увидимся!». Тихон вздохнул и, отогнав эти мысли, с рассеянной улыбкой посмотрел на быстро пустеющий класс.

– А вы чем займётесь на каникулах, Тихон Алексеич? – не без кокетства спросила низенькая и бойкая староста класса Лерка Семихвостова, – Скучать без нас не будете?

– Чтобы не слишком убиваться в разлуке, тоже займусь семейным проектом, – весело ответил Тихон, – не только же вашими тетрадями мне заниматься!

– Сходите в кино, мы, вот, завтра в «Киргизию» всем классом идём! – серьёзно и по-взрослому сказала Лерка, – а вы девушку сводите. У вас же есть девушка, Тихон Алексеич?

– Спасибо за заботу, Лера, я обязательно над этим подумаю.

Стрельнув глазами в его сторону, Лерка кивнула и присоединилась к выходящим из класса подругам. «Становятся взрослыми, – задумался Тихон, – и пробуют свои новые, только вступающие в силу, девичьи чары. Ещё несколько лет, и будут разбивать сердца на всю катушку…»

Последние прощания, и вот уже эти дети, составляющие большую часть его жизни, растворились в гуле последней перед осенними каникулами перемены. В субботу задерживаться в школе лишнюю минуту никому не хотелось.

Он тоже решил устроить себе каникулы. Заняться, наконец, книгой. Или статьёй. Тихон пока не знал, что у него выйдет, просто решил посвятить грядущую неделю разбору старого архива – семейных фотографий, заметок деда, привившего ему любовь к фамильной истории, скудных военных документов прадеда.

Прадед – Тихон Петрович Егоров – «геройски погиб в плену», как не раз говорил дед, ссылаясь на письмо, полученное в годы войны его матерью. В сорок втором под Великими Луками его тяжело раненого захватили в плен и пытали немцы, чтобы заставить болотами вывести их из окружения. Прадед повторил подвиг Сусанина, завёл их чёрт знает куда, и сгинул в болотах вместе с ними. А дед – ему не было тогда и четырёх – ждал отца, кажется, всю оставшуюся свою жизнь. Скучал. Нет, тосковал по нему. У Тихона была и выцветшая «похоронка», и копии ответов, полученных прабабушкой из военкомата и министерства. О подробностях подвига прадеда Тихон узнал не так давно, уже после смерти деда, когда Минобороны оцифровали свои архивы. Это было его маленькое историческое открытие, которым он так и не смог поделиться со своим «учителем» – дедушкой.

Через полчаса Тихон был уже дома. Его холостяцкая берлога была совсем недалеко от школы, в пяти минутах от метро «Новогиреево». Это была угловая «однушка» с просторной кухней, где Тихон и проводил свои вечера, выпивая литры кофе и проверяя домашки. Он думал убрать разделяющую кухню и комнату стену, чтобы стало ещё просторнее, но руки у него так и не дошли. Хотя, как иронизировал он сам, руки у него растут именно так, чтобы на них ходить.

Опустившись на диван, Тихон закурил. За большими окнами быстро сгущались ноябрьские сумерки, всё отчётливее проступали на фоне серо-синего неба три столба дыма, неспешно вылетающие из труб какого-то производства через дорогу. Тихон вспомнил, какое небо было в деревне в его детстве, попытался найти хотя бы одну звезду за окном. Только серая засвеченная мгла и гул МКАДа. Он поморщился и поднялся.

Нужно приниматься за дела. Обычно вечер проходил за подготовкой к урокам и проверкой рефератов учеников, но сегодня всё будет иначе. Тихон оглядел комнату, собираясь с мыслями. С портрета на книжной полке смотрел молодой Тихон Петрович с маленьким Колей – будущим дедом – на руках. На нижних полках стояли две плотно закрытые архивные коробки. Вот они – его сокровища! Люди, сражающиеся за квадратные метры или сберкнижки покойных предков, были непонятны Тихону: для него истинной драгоценностью были семейные архивы, и в этих коробках было дедушкино наследство, доставшееся ему как «историку», старшему внуку и продолжателю увлечения деда.

Тот очень трепетно относился к старым документам, особенно тем немногим, что остались от его отца. Тихон, перечитывавший их уже бессчётное число раз, помнил обведённые дедом потускневшие строчки химического карандаша из последнего письма прадеда: «Дорогая Аннушка, береги себя и ребятишек, дорогих моих Коленьку и Тамарочку…»

Несмотря на это в дедушкином архиве не хватало научной системы, поэтому летом Тихон озаботился тем, чтобы привести своё наследство в порядок и организовать из него настоящий архив. Он отсканировал все старые документы и разложил их по «крафтовым» конвертам и коробкам, присвоив каждому архивный номер и сопроводив каждый конверт надлежащим стикером. Фонд, опись, дело, лист и его оборот…

Включив ноутбук, Тихон открыл свою электронную базу. Все отсканированные копии были теперь в ноутбуке, и можно, наконец, начать расшифровывать, параллельно выбирая нужные цитаты для будущей статьи.

С фотографии в деревянной рамке улыбался дедушка, тут ему исполнилось семьдесят, юбилей. Через три года его не стало.

Вздохнув, Тихон открыл электронную папку с источниками, и по спине пробежал неприятный холодок. Папка была пуста. «Что за хренотень», – чертыхнулся он, и к горлу подступил ком. Документов не было. Просто не было. Он посмотрел в корзине – много всякой ерунды, но документов не было и там. Паника стремительно нарастала, а в комнате будто бы стало совсем темно.

Тихон открыл строку поиска. Пальцы замерли над клавиатурой. «Похоронка» – медленно набрал он. Компьютер задумался, мигая курсором. Секунда. Две. Три… Пытаясь совладать с нарастающей тревогой, Тихон глубоко вдохнул и огляделся. Только сейчас он заметил, что сидит почти в полной темноте, освещаемый только экраном ноутбука. Ноябрь, темнеет рано, слишком рано. В нетерпении Тихон встал и включил верхний свет. Холодный колючий свет резанул по глазам, стало ещё неуютнее. Тихон закурил и склонился к монитору. «Ну, давай, давай же!..».

«Ничего не найдено». Какой-то абсурд. Его комп даже к вайфаю не подключён, да и кому может понадобиться залезать в чужой компьютер, чтобы похитить старые никому не нужные документы! Тихон затушил сигарету в чашке и, чертыхаясь, заковылял к комоду. Выдвинув ящик, где хранились его записи и ноутбук, он вытащил флешку, где хранил резервную копию самых дорогих своих документов. Вставил её в ноутбук: ошибка. Извлёк, вставил снова… Та же чертовщина.

Теперь Тихоном овладела уже нешуточная паника. Человек нервный и чувствительный, сейчас он был уже в одном шаге от отчаяния. «Спокойствие! – приказал он сам себе, – это просто стечение обстоятельств, обычная для тебя неудача, сейчас всё найдётся».

Но и в генеалогической программе, где он строил своё древо и куда методично уже лет пять заносил все найденные им документы, ничего не оказалось. Буквально ничего: всё древо, широко разросшееся стараниями его предков и его неустанными поисками, пропало.

Пытаясь вернуться к реальности, Тихон включил вайфай и, убедившись в том, что он в сети, открыл браузер и щёлкнул мышкой по закладке «Подвига народа». Он переживёт пропажу из документов, этот злосчастный баг – ерунда, в конце концов, официальные документы Минобороны выложены на сайте архива…

«Егоров Тихон Петрович, 1919 года рождения…», – бормотал он про себя, вбивая данные в строке поиска. Клавиши под его длинными пальцами клацали, казалось, громче обычного. Тихон абсолютно точно знал, какие страницы сейчас покажет ему сайт. Скан списка безвозвратных потерь на зеленоватой бумаге, копия пожелтевшего наградного листа от третьего марта 1943 года, содержание которого он помнил наизусть…

«Сержант Егоров Т.П., будучи захваченным противником, проявил исключительное мужество и героизм. Будучи под угрозой смерти принужденным вывести вражескую группу из окружения, намеренно завел противника в непроходимые болота, чем способствовал уничтожению живой силы и техники врага. Ценой собственной жизни сержант Егоров остался верен воинской присяге…»

Что-то было не так.

Ни наградного листа, ни списка невосполнимых потерь, ничего. Вообще никакого следа. Даже ничего похожего! Просто: «Ничего не найдено».

Тихон в ужасе перевёл свой взгляд на коробки и глубоко прерывисто вздохнул. Если и там не окажется документов, то он…

Не сумев продолжить эту фразу, Тихон открыл первую коробку: ровный ряд крафтовых конвертов. Его бросило в жар: слава богу, оригиналы на месте!

Он вытащил первый попавшийся конверт, и ножовка снова стала выпиливать безумные фигуры в его желудке. Он точно знал, что подписал каждый конверт, каждому присвоил свой номер, а теперь в его руках переливался коричневым блеском абсолютно чистый новый конверт. И ещё до того, как открыть его, Тихон понял: конверт пуст.

Они все пусты.

Звук вибрирующего телефона заставил Тихона буквально подскочить на месте. Он потянулся к пачке, зубами вытащил сигарету и закурил.

– Да?

– Тиша, ты что, куришь? – голос матери звучал слишком бодро и весело.

– Привет, мам! – себя он слышал словно со стороны, – Конечно, нет. Слушай, вы не заезжали ко мне сегодня?

– К тебе? Сынок, мы ещё в Светлогорске, что ты! Папа тут скорешился с одним тоже дядькой таким классным, они сейчас пошли в дартс играть, а я только вернулась с процедур, вот, думаю, как там мой Тиша, и позвонила…

Маму было не остановить, да Тихон и не пытался. Второй ключ от его квартиры был только у родителей, остался с той поры, когда у него ещё была кошка. Но родители далеко, да и зачем им нужны все его документы, тем более из компьютера… Бред какой-то.

– …и электрофорез. Чудесный санаторий ты нам выбрал, спасибо, сыночка! – мама всё говорила. Выбрал им санаторий? Тихон перестал что-либо понимать.

– Мам, ага, отлично! – прервал он её, – слушай, ты не помнишь, я не оставлял у вас дедовы документы?

– Дедовы документы? – Голос матери резко стал насторожённым.

– Деда Николая, мам.

– Свидетельство о смерти его у папы твоего, а больше… какие ещё? У бабушки, можно спросить…

– Да причём здесь бабушка… – внезапно рассердился то ли на себя, то ли на неуместную в такой катастрофической ситуации мать. Бабушка почти ничего не помнила, сильно сдала после смерти деда, и родители пристроили её в пансионат, – мам, архивные документы! Письмо дедова отца, похоронка, о награждении! Дедовы записи!

– Какие записи? – Мать заметно растерялась. – Я не понимаю вообще, о чём ты говоришь… Ты в порядке, Тиш?

– Которые вы привезли мне, когда разбирались в дедовой квартире, мам, – внезапно устав, протянул Тихон.

– Сынок, никаких документов и записей ты нам не привозил. И не помню, чтобы мы что-то такое привозили к тебе. Прости. – Мать явно расстроилась, и Тихон почувствовал себя виноватым.

– Ладно, мамуль, прости, не хотел тебя расстроить. Потом поговорим… Вы когда обратно?.. Ой, извини, тут Даша пытается дозвониться, нужно ответить! – соврал он, чтобы поскорее закончить разговор и остаться в тишине, сосредоточиться.

– Даша? Какая Даша? – в мамином голосе послышалось любопытство.

– Мам, ну наша Даша, – нетерпеливо сказал Тихон, – сестра моя троюродная, тёти Лидина дочка, ты чего?

– Тиша… – Мама замерла, пытаясь понять, серьёзно ли говорит сын, – ты о ком? Не было у нас в семьи никакой Даши, ты шутишь что ли?

Тихон застыл. Сердце гулко стучало в груди, дыхание сбилось. «Мама не могла просто забыть Дашу, это невозможно». Он попытался вспомнить детство, как родители привозили его в деревню каждое лето, как они проводили все каникулы с Дашей – неразлучная парочка… Воспоминания будто размывались, он не мог сфокусироваться ни на одном из них, ни одна деталь не позволяла ему зацепиться за неё, чтобы вытянуть себя из этой бредовой реальности. Во рту пересохло, липкий холод захлестнул Тихона с новой силой. Он попытался сглотнуть, но ничего не вышло.

– Тиша, алло! Что ты говоришь?! – теперь мама явно беспокоилась о нём.

– Мамуль, я перезвоню, хорошо? Папе привет, – устало сказал Тихон, стараясь, чтобы голос прозвучал как можно более непринуждённо, – Всё, пока-пока, целую!

Тихон повесил трубку. Дотлевшая сигарета обожгла пальцы, напомнив о реальности происходящего. Тихон бросил окурок в чашку и закурил новую. Его затошнило.

Как мама могла забыть Дашу? Она не может не знать, что Даша – это только одна, та самая, всеми любимая Даша. Дашенька. Тихон ощутил, как покраснели его щёки и уши. Любимая сестра, с нажимом на последнее слово сказал он. «Троюродная», – как бы оправдывая свою юношескую влюблённость, добавил он.

Тихон взял телефон и открыл контакты. Все они были строго упорядочены, записывать фамилию и имя каждого было «пунктиком» Тихона. Исключением были всего несколько самых близких людей: дед, мама и Даша. Тихон нетерпеливо пролистал список до буквы «Д» …

Даши не было.

– Что за чёрт? – он пролистал список снова, но Даши не было. Как будто её никогда не существовало! Тихон открыл контакты, синхронизированные с «облаком». Даши не было и там. Ощущение неминуемой иррациональной потери образовало дыру где-то внутри него, и эта дыра с космической скоростью разрасталась, поглощая все его мысли.

Открыл «ВК» – список друзей, «Да…» в поиске по списку… «Данила Миронюк, Дарья Кислова, Дашуня Иванова…» Его Даши не было!

Но ведь она была! Она существовала! Это какой-то абсурд, нелепость, бред! Сердце колотилось, пальцы рук сковал холод. К этому он был не готов, да и кто был бы готов? Сначала документы, теперь Даша… Он вдруг оказался в какой-то параллельной вселенной, из которой кто-то без всякой жалости вычёркивал всё, что было ему дороже всего.

Всё вокруг вдруг стало чужим и пугающим. Мысли метались в голове обжигающими молниями. Нужно было что-то делать.

Тихон взглянул на часы: половина седьмого вечера. Что ж, просто так он не сдастся.

Глава вторая

Путь домой

Стук колёс, запах «титана», лёгкая качка вагона и горячий воздух в пустом купе. Тихон любил поезда за то, что они дарили ему свободное время безделья, когда не надо было никуда бежать, а можно было просто лежать на верхней полке с книгой или просто спать. Сон – лучшее лекарство, часто повторял его дед, который, впрочем, вставал рано, а ложился поздно. Наверное, спящим Тихон видел деда только в последние его дни, уже в больнице. И это лекарство ему не помогло…

Поезд «Москва – Великие Луки» нёс Тихона по хорошо знакомому маршруту. Ночь в поезде, потом пригородный автобус или попутка, и уже к полудню он будет в Богатово. Обычно мелькающие за окном огоньки чернеющих полустанков, заснеженные поля, тоннели из елей создавали ощущение уюта и наводили сон, но сейчас сна не было. Тихон ворочался, а в его голове ворочались воспоминания.

Даша была старшей дочкой его двоюродной тётки Нины, единственной, которая осталась в Богатово – на малой родине деда. Дашина бабушка Тамара Тихоновна была дедовой младшей сестрой, и родилась уже после того, как погиб их папа. Безотцовщина и забота о маме, по-особенному объединяла их, делала семейные узы священными. Поступив в первый мед и устроившись в Москве в начале 1950-х, дед стал центром притяжения родственников, и все родичи всегда останавливались у него, гостили в его маленькой квартирке, отмечали праздники и делились новостями и воспоминаниями.

У деда же Тихон впервые и познакомился с Дашей. Тогда ему было, наверное, лет семь, а ей, получается, на два меньше. Бабушка Тамара с дочкой Лидой и внучкой Дашей гостили у него – дед достал тогда билеты на Ёлку в Дом Советов, и они с Дашей ходили туда вдвоём. Он вспомнил, как он, семилетний городской, перепугался ярких огней и гомона веселящейся толпы, а пятилетняя Даша решительно водила его пить газировку и танцевать хоровод.

А потом были бесконечно счастливые дни в деревне, где он неизменно проводил летние каникулы. Даша была самой главной атаманшей их разновозрастной ватаги, а он – её верным советником и генератором идей для игр и забав. Потом он поступил в институт, начались летние практики и студенческая жизнь, и видеться они стали гораздо реже, но их привязанность и теплота по отношению друг к другу сохранились до сих пор. И неизменно, когда Даша приезжала в Москву, она останавливалась у деда, а когда того не стало – у Тихона. Он, несомненно, любил её. Может, поэтому, а вовсе не из-за работы, он до сих пор не женат и даже ни с кем не встречается? Сейчас, когда он столкнулся с опасностью потерять её, образовавшаяся брешь в сердце была чересчур ощутимой для «просто родственницы».

Тихон начал задрёмывать, глаза закрывались, и он почувствовал усталость от всего произошедшего за день. Не так он рассчитывал начать свой отпуск, но теперь… теперь он едет в своё «место силы», туда, где прошли самые счастливые годы его детства. Значит, всё будет хорошо.

Остаток пути Тихон проспал, но сон был прерывистый и беспокойный. Ему снилось, что вокруг война, а он в разведке и, кажется, ранен. Будто сквозь туман он видел, как немцы выстраивают советских солдат. Те измождены, некоторые ранены, и среди них – его прадед. Тихону нужно остановить их, спасти хотя бы одного – своего прадеда, сержанта Егорова…

И вот снова он в том же сне, пробирается сквозь лес, по колено проваливаясь в ледяную топь. Ноша на плечах давит, но её нельзя оставить. Он несёт человека, своего человека, которого нужно донести живым… Нарастает гул самолётов. «Свои?» Он не знает, но сердце колотится всё сильнее, а плечи и шея болят так, что не хватает сил терпеть… Самолёты всё ближе. Тихон хочет бежать, но ноги будто свинцовые, они не слушаются, они вонзаются в землю… В отчаянии он поднимает взгляд в небо, пытаясь уловить источник этого нарастающего гула. Земля уходит из-под ног, и он проваливается куда-то вниз. Сердце ухает, дыхания не хватает…

И он просыпается на полу.

Тихон тяжело дышит, ещё не до конца выходя из кошмара, растерянно оглядывая купе. Поезд уже стоит. За окном светло, на платформе лежит белый снежок, и это придаёт Тихону немного бодрости. На миг в нём загорается слабая надежда, что тот морок – с пропавшими документами, маминой амнезией и исчезновением Даши – тоже был частью тяжёлого сна. Но когда он снова слышит стук в дверь и требовательный голос проводницы, надежда тает.

«Великие Луки! Собираемся на выход!»

– Да-да, спасибо, я в порядке, уже выхожу! – пробует он свой голос, проводя ладонью по волосам. Плечи болят, а в голове всё ещё звучит эхо сна. Он убирает так и не раскрытую за ночь «Жизнь двенадцати Цезарей» в сумку, открывает дверь и выходит навстречу своей новой реальности.

Поднявшись на мост, ведущий от платформы в город, Тихон почувствовал, что озяб, и поспешил застегнуть молнию своей бурой кожанки, а потом достал со дна сумки лёгкий клетчатый шарф. Хоть какая-то защита для его шеи, которая так и пульсировала ноющей болью.

Обычно он ходил, воткнув в уши наушники: прогулка с аудиокнигой или подкастом казалась ему куда полезнее, чем просто пустая трата времени на дорогу. Эта привычка появилась у него к тридцати, когда он начал бегать по утрам. Так удавалось провести время с пользой и для тела, и для ума: он бежал, а в ушах звучал голос, читающий Теодора Моммзена или ещё что-нибудь полезное, на что у самого Тихона не хватало времени. Иногда, когда хотелось совсем отключиться от мыслей, он бегал под музыку, но поскольку такой музыкой был джаз, часто при смене трека сбивался и его беговой ритм. Попробуй-ка, побегай под «Take Five» Брубека!

Но сейчас восприятие окружающего мира было для него в приоритете. Он улавливал каждый звук, вглядывался в лица людей, идущих на остановку с вокзала, слушал запахи ноябрьского утра и железной дороги. Всё было иначе, чем в Москве, и это заставляло его быть настороже, по крайней мере, пока он не окажется там, куда направлялся.

Время до автобуса ещё было, и Тихон вдруг вспомнил о том, что ехать в деревню с пустыми руками по меньшей мере неприлично, а с его стороны – городского родственника – и вовсе кощунственно. Не придумав ничего лучше, он закупился в привокзальной «Пятёрочке» пряниками, чаем, а после уговорил продавщицу продать ему бутылку «Хванчкары» и Коктебельского коньяка. Выглянув на улицу, где, кажется, стало ещё холоднее, Тихон заметил оживление на остановке, а после и подкатывающий к ней старенький ЛиАЗ. Соприкосновение с повседневностью приободрило его, и он, на ходу побросав свои «гостинцы» в сумку, побежал к автобусу.

Спустя час Тихон сквозь мутное лобовое стекло заметил вдалеке свою остановку и, прочистив горло, постарался как можно громче попросить водителя остановить «у поворота на Богатово». Когда-то там даже стоял знак «Богатово – 2 км», но уже лет десять назад его кто-то свалил и унёс: то ли ураган, то ли неумелый гонщик, то ли рукастый деревенский куркуль.

Глядя автобусу вслед, Тихон поправил на шее шарф, и ещё раз подумал, что, как обычно, недооценил всё коварство ноябрьской погоды за городом. Если в Москве было сравнительно тепло, то здесь, в Псковской области, зима уже вовсю вступила в свои права. Заснеженные лапы елей были недвижимы, а студёный ветер с дороги как бы толкал Тихона поскорее скрыться в тёмной лесной арке, где, еле заметная, пролегала грунтовая дорога, ведущая в деревню. Постояв ещё с минуту на обочине, стараясь надышаться непривычно морозным и свежим воздухом, Тихон двинулся по грунтовке.

Эту дорогу он знал как свои пять пальцев. В лесу она круто поворачивала направо, делала петлю влево, потом, спустя шагов тридцать, снова круто поворачивала – теперь уже вправо, где расширялась, великодушно предоставляя путнику выбор, с какой стороны обойти огромную лужу, которая была неизменна во все времена и в любую погоду. Тихон с улыбкой вспомнил, как они с Дашей на спор прыгали в эту лужу, представляя, что, прыгнув в неё, они провалятся в потусторонний мир…

Обогнув покрытую коричневым льдом лужу, Тихон остановился, прислушиваясь к тишине. Ощущение сказочности всегда появлялось у него при виде зимнего леса: искрящиеся снежинки, скрип старой сосны на ветру, звук разбирающей свои запасы белки. Хрипло и важно где-то высоко прокаркал ворон. Тихону нравилось различать голоса птиц, этому его тоже научил дедушка во время долгих, но увлекательных прогулок по лесу. Дед умело насвистывал, поразительно точно подражая птичьим голосам, и Тихону казалось каким-то волшебством, что к ним уже через какие-то минуты подлетала любопытная гаичка или встревоженный появлением невидимого соперника зяблик.

«Что ж, лужа по крайней мере на месте!» – мысленно вернулся из воспоминаний Тихон, – «Вот уж не думал, что она станет чем-то определяющим мою реальность».

Дорога вела мимо деревенского кладбища, последний раз он был там прошлой весной, в годовщину смерти деда. Деда похоронили здесь, на родине, рядом с мамой и младшей сестрой, Дашиной бабушкой. В ту годовщину они собрались всей семьёй, и, наконец, установили памятник – общее надгробие для всех троих. Был май, птицы пели на все лады, и в их чириканье, посвистах и трелях Тихон нашёл тогда некоторое утешение. Будто бы пернатые помнили и любили его деда, и теперь принимали его в новый чудесный мир, где дедушка воссоединится с родителями. Самка зяблика – серенькая птичка, села на чёрную плиту. На верхней части её была выгравирована фотография прабабки Тихона – сухой строгой старушки с большими карими глазами и пепельного цвета волосами, подстриженными «под мальчика». «Егорова Анна Фёдоровна. 1919–1999». Ниже были фотографии Дашиной бабушки и Тихонова деда – Тамары Тихоновны и Николая Тихоновича. Первая, на фотографии – почти точная копия матери, только улыбается их общей с дедом, «отцовской» улыбкой, умерла в 2005. Дед же пережил сестру на шесть с половиной лет.

Тихон свернул на кладбище. Занесённые первым снежком оградки, кресты и могильные камни были ему хорошо знакомы: некрополистика была одним из инструментов живого генеалогического поиска, он даже составил список всех погребённых здесь родственников в своё время… Список пропал, но хотя бы могилы, как вещественное доказательство его здравомыслия, стоят на своих местах. Тихон пробирался по лабиринту оградок к большой чёрной плите дедовой могилы. Он видел его фотографию, но уже издали заметил что-то такое, отчего участился его пульс, а запястья свело лёгкой судорогой. Не всё было на своём месте…

Кто-то схватил Тихона за перекинутую через плечо сумку, он вздрогнул, инстинктивно дёрнулся вперёд, но в ту же секунду увидел, что просто зацепился ею за повалившийся на чьей-то могиле металлический крест. Тихона бросило в жар, воздуха стало не хватать…

Плита была на месте. И дед был, и прабабка. Но только никакой Дашиной бабушки не было! «Это уже мистика какая-то! Чертовщина, твою мать!» Тихон потёр пальцами виски, вытер горящий лоб. Он неуклюже переступил через оградку, споткнулся, плюхнулся на колени перед плитой, и стал смахивать ладонями прилипшие к камню пожухлые листья и снег. Глупо и без толку. Ни фотографии, ни надписи не было. Даже следов их существования. Тихон поднял взгляд: вместо прабабушки с фотографии на него смотрела девушка с большими грустными глазами. Он не понял, как это может быть, и кто она, но перевёл взгляд на выгравированную надпись…

«Егорова Анна Фёдоровна. 1919–1942».

Сорок второй год! По этой извращённой логике его прабабка умерла в сорок втором году, тогда же, когда погиб и её муж… Тётя Тамара – сорок второго года, то есть она не родилась, или умерла в младенчестве… Получается, если не было тёти Тамары, то и Даши не могло существовать!..

Тихон сидел на лавочке в крохотной клетушке могильной оградки. Большими хлопьями неспешно падал снег. Птицы, углядев нового персонажа на безлюдной кладбищенской сцене, с любопытством подлетали поближе к человеку и, наклонив голову, осторожно рассматривали его: не принёс ли он чего-нибудь съестного по старинной традиции?

Синица – «Самец большой синицы», – автоматически отметил Тихон, – подобралась к нему совсем близко, и нетерпеливо, даже требовательно чирикнула.

– Будем рассуждать логически, – обратился он к синице, и вдруг вспомнил запах Дашиных волос, её самый прекрасный на свете голос… – Даша существовала, как и её мама, её бабушка, наша прабабушка… А теперь о них помню только я. Так?

Птица наклонила голову и снова чирикнула.

– Самым правильным объяснением с точки зрения науки будет то, что я сошёл с ума. Галлюцинации – раз! Нарушение памяти – два! Помню то, чего не было, или вижу то, чего нет… – Тихон горько усмехнулся. – Впору ехать сдаваться в психушку.

Синица снова согласно чирикнула, мол, давно пора!

– И разговариваю с птицами. «Шизофрения!» – чётко и по складам произнёс Тихон, и сам поразился, как чужеродно здесь звучит его голос. Поняв, что от сидящего на лавочке человека ждать нечего, птица вспорхнула, но далеко не улетала, усевшись поодаль на соседнюю оградку.

Но нет, будь он сумасшедшим, то в этом бреде не было бы никакой системы. И уж точно, что он не стал бы анализировать себя и сомневаться в своём здравомыслии, даже если бы увидел здесь пещерного медведя вместо воробья. И не сходят с ума одним днём!..

– Насколько я знаю, конечно, – пробормотал себе под нос Тихон.

Действительно, если отбросить полную бредовость происходящего, то во всём, что случилось с ним за последние сутки, Тихон не мог не видеть поразительную системность. Реальность изменилась не вся, а только та, что касалась его семьи, и все нити вели к прадеду, в трагический сорок второй год. Привыкший искать причинно-следственные связи между событиями прошлого, он при этом практически никогда не фантазировал на тему альтернативности истории и всего такого прочего.

Конечно, он был знаком с творчеством «альтернативщиков» вроде тех, что видели во всём мировой заговор историков. С друзьями они не раз угорали над этими теориями, по которым триста лет назад злодеи-историки подделали все летописи, чтобы переписать историю. А потом, видимо, закопали по всему миру миллионы артефактов, разложив их по археологическим слоям так, чтобы даже комар носу не подточил.