Исповедь

– Но вы не потеряли, – отметила Поппи. – Вы по-прежнему верите.

В кабинете было прохладно из-за работающего кондиционера, и ее ладонь согревала мою руку.

– Я много лет не верил в него, – признался я.

Долгое время мы молча сидели, углубившись в воспоминания о мертвой девушке, осуждающих родителях и трагических событиях, которые оставили после себя затхлый запах пожухлых листьев в лесу.

– Значит, – произнесла она через некоторое время, – я полагаю, вы знаете, каково это – столкнуться с неодобрением родителей.

Я выдавил улыбку и постарался сохранить ее, когда Поппи убрала руку.

– Что ты делала после того, как покинула Дартмут? – поинтересовался я, желая сменить тему, потому что не хотел больше говорить о Лиззи и тех мучительных годах после ее смерти.

– Ну, – ответила она, поерзав на стуле, – я много чем занималась. Дело в том, что благодаря своему диплому я без труда нашла бы себе работу, но как я могла быть уверена, что работодатели ценили меня не за мои достижения во время учебы, или дорогущий диплом, или фамилию? Проработав полгода в нью-йоркской конторе и чувствуя, будто имя Дэнфорт выгравировано у меня на лбу, я все бросила и уехала так же внезапно, как и из Нью-Гэмпшира. Я проезжала город за городом, пока не пропало желание бежать дальше. Именно так я оказалась в Канзас-Сити.

Поппи глубоко вдохнула. Я ждал.

– Никогда не думала, что скачусь до работы в этом клубе, – наконец сказала она, понизив голос. – Я рассчитывала найти работу в какой-нибудь небольшой некоммерческой организации или заняться чем-то более прозаичным, например, стать официанткой. Но услышала от одного бармена, что где-то в городе есть частный клуб, куда не каждый может попасть, и они ищут девушек, которые выглядят дорого.

– Таких как ты?

Поппи не обиделась. Она просто рассмеялась. Каждый раз при звуке ее гортанного смеха во мне разгорался огонь возбуждения.

– Да, таких как я. Светлокожих девушек, родившихся с серебряной ложкой во рту. Любимиц богатеев. И знаете что? Это было идеально. Я должна была танцевать – так долго я не танцевала нигде, кроме как на званых вечерах. В общем, это было довольно элитное место. Обязательная плата за вход в пятьсот долларов, семьсот пятьдесят долларов за столик и тысяча – за приватный танец. Никаких прикосновений со стороны клиентов. Им разрешалось заказать максимум два напитка. Клуб обслуживал очень специфическую клиентуру, и вот так оказалось, что я раздевалась для тех же мужчин, которые могли бы стать моими работодателями, или жениться на мне, или сделать пожертвование в один из моих благотворительных проектов в той, другой, жизни. И мне это очень нравилось.

– Нравилось?

«Дрянная девчонка».

Эта непрошеная мысль возникла из ниоткуда, но от нее невозможно было избавиться. Я снова и снова проигрывал эти слова в голове: «Непристойная, дрянная девчонка».

Она снова подняла на меня свои карие глаза.

– Разве это плохо? Разве это грех? Нет, не отвечайте. На самом деле я не хочу знать.

– Почему тебе нравилось там танцевать? – спросил я любопытства ради, конечно же. – Если ты не против, что я спрашиваю.

– С чего мне возражать? В конце концов, я ведь сама напросилась. – Она села ровнее, отчего шорты еще больше обнажили ее крепкие ноги. Ноги танцовщицы, теперь я знал. – Мне нравились эти ощущения. Мужчины смотрели на меня не отрывая глаз. Я привлекала их, они желали только меня, а не мое образование, мою родословную или связи моей семьи. Но еще больше, на каком-то первобытном уровне, меня заводило то, как эти мужчины реагировали на мое тело. Мне нравилось, какими возбужденными они становились.

«Мне нравилось, какими возбужденными они становились».

У меня перехватило дыхание, во мне боролись здравый рассудок и дикое желание. С одной стороны, я был полон решимости закончить эту встречу достойно и с состраданием, но с другой – я едва сдерживался, чтобы не показать ей, насколько сильно она меня возбуждала.

Она совершенно не замечала моей внутренней борьбы.

– Мне нравилось, что они практически с ума сходили от желания прикоснуться ко мне, предлагали мне астрономические суммы денег, чтобы я поехала с ними домой, чтобы бросила работу в клубе и стала их любовницей. Но я ни разу не согласилась, несмотря на то что многие из них были довольно привлекательными, и даже несмотря на то что я действительно нуждалась в деньгах. Но в каком-то смысле это противоречило моей натуре, и я не могла представить, что приму какое-либо из их предложений. Нелепо, правда? Стриптизерша, пытающаяся сохранить свою добродетель.

Не дожидаясь ответа, она продолжила:

– Самое печальное, что я жутко изголодалась по сексу, но продолжала отклонять все предложения. Уверена, вы меня понимаете, святой отец. Это то чувство, когда даже легкого ветерка достаточно, чтобы оказаться на грани отчаяния, словно твоя кожа вот-вот воспламенится.

Боже, я прекрасно знал это ощущение. Испытывал его прямо сейчас. Я слабо улыбнулся, и она в ответ одарила меня улыбкой.

– Я так сильно возбуждалась, отец Белл. Просто истекала при виде того, как эти мужчины поглаживали себя через ткань сшитых на заказ брюк. В приватных комнатах я оттягивала стринги в сторону и позволяла им смотреть, как мастурбирую и затем кончаю. Им это нравилось, они любили наблюдать, как я дразню себя, как ласкаю, как довожу себя до оргазма, вздрагиваю и вздыхаю.

Внезапно я осознал, что вжался руками в подлокотники кресла, пытаясь отогнать все образы, которые вызывали в воображении слова Поппи. Но мои усилия были напрасны, а она продолжала свой рассказ, не замечая моего внезапного дискомфорта, наивно полагая, что может просто поделиться со мной этой информацией и обратиться за советом, и совершенно не принимая в расчет, что я все-таки двадцатидевятилетний мужчина.

– Но мне недостаточно было доставлять самой себе удовольствие, – поделилась она. – Мне хотелось, чтобы мной овладели, оттрахали и использовали. Хотелось ощутить чей-то член и пальцы внутри себя: во рту, между влажных складочек, в моей заднице. – Она тяжело вздохнула.

Я же вообще не мог дышать.

– Как называется этот грех? Я знаю, что такой должен быть. Это просто похоть… или что-то намного хуже? Какой молитвой я могла бы замолить его? А что, если я не испытываю вины за то, что делала, за свои желания? Даже сейчас, даже после того, что случилось в прошлом месяце, я все еще хочу этого. Я по-прежнему чувствую себя одинокой и все еще хочу, чтобы меня трахнули. Черт побери, это сбивает с толку, потому что я понятия не имею, чего еще хочу от своей жизни.

Вопреки всему, что она во мне вызывала, я все равно хотел ответить на ее последнее предложение, объяснить ей, почему она находилась здесь, в моем кабинете. Мне хотелось взять ее за руку и непринужденно поделиться с ней житейской мудростью, но, мать твою, я был настолько возбужден, что ничего мудрого не приходило в голову.

Ее слова.

Ее гребаные слова.

Я едва сдерживался, слушая ее рассказ о работе в этом клубе, а потом, когда она стала описывать, как ласкает себя, доводя до оргазма, я представил себя одним из тех алчущих бизнесменов с толстыми кошельками, которые с жадностью упивались видом ее блестящей, пульсирующей от удовольствия киски. Бьюсь об заклад, что если бы захотел, то мог бы увидеть ее прямо сейчас. Я мог бы поставить Поппи к стене и, сдернув эти шорты, раздвинуть ей ноги, чтобы она была открыта для меня…

Никакая земная сила не могла больше сдерживать меня на этой встрече.

Бог, должно быть, услышал мою невысказанную молитву, потому что в этот момент зазвонил ее телефон, и она вытащила его из сумки.

– Извините, – прошептала она одними губами и ответила на звонок.

Я показал ей жестом, что все в порядке, одновременно пытаясь решить более серьезную проблему: как встать и не показать ей, насколько ее слова меня возбудили.

Она быстро закончила разговор.

– Простите, – еще раз извинилась она. – Возникли кое-какие рабочие вопросы…

Я поднял руку.

– Не волнуйся. В любом случае у меня скоро приходское собрание. – Это была ложь. Единственная встреча, которая должна была произойти, – это встреча между моей рукой и моим членом. Но, вероятно, не стоило говорить об этом потенциальному новообращенному. (Я отметил про себя, что нужно будет помолиться и попросить у Бога прощения за эту ложь, как и за то, что собирался сделать.) – Я, э-э-э, все же надеюсь скоро тебя увидеть.

Она одарила меня великолепной улыбкой, затем встала и схватила сумку.

– Я тоже. До свидания, святой отец.

Я даже не мог дождаться, когда Поппи покинет церковь. Как только она вышла из кабинета, я встал и запер дверь. Затем сразу подошел к своему столу, чтобы опереться на него, пока возился с ремнем.

Не было времени испытывать чувство вины или подвергать сомнению свое поведение да и вообще думать. Я даже не спустил полностью брюки, только вытащил член и принялся быстро и безжалостно дрочить, мечтая лишь об оргазме.

Я старался думать о ком-нибудь другом, о ком угодно, только не об этой женщине, которая обратилась ко мне в поисках Божьего прощения и утешения. Но мои мысли постоянно возвращались к ней, я представлял ее в том клубе, как она танцевала только для меня, как оттягивала в сторону свои трусики и показывала мне то, что я больше всего хотел увидеть.

Господи, помоги.

Я почувствовал приближение оргазма, напряжение внизу живота нарастало, посылая электрические разряды по всему телу. Я трахал свой кулак, желая, чтобы это была Поппи Дэнфорт: ее рот, кис-ка или задница, – не имело значения, что именно. А затем я кончил, представляя, что изливаюсь на ее бледную кожу.

Моя рука замерла, дыхание замедлилось, и на меня обрушилась реальность. Я стоял в своем кабинете с членом в руке, забрызгав спермой свой настольный литургический календарь, а с плаката на стене на меня укоризненно смотрел святой Августин.

Черт.

Дерьмо.

Оцепенев от содеянного, я застегнул брюки, вырвал верхний лист календаря и выбросил его. Шуршание плотной бумаги было оглушительным и почти обвиняющим, и, черт побери, какого хрена я натворил?

Я сел в кресло и уставился на святого Августина.

– Не прикидывайся, будто не знаешь, каково это, – пробормотал я. Облокотившись на стол, я спрятал лицо в ладонях и надавил на глаза.

Поппи Дэнфорт не планировала никуда уезжать. Она жила здесь и собиралась вернуться. Я не сомневался, что мы коснулись лишь верхушки айсберга ее «плотских» признаний. Я должен был взять себя в руки, потому что понимал, что не могу вести себя при каждой нашей встрече как подросток с разыгравшимися гормонами. Я знал, что должен буду не только выслушать ее, но и проявить понимание, сочувствие и сострадание, в то время как мог думать только о ее ротике с этими слегка несовершенными зубами.

В глазах заплясали черные точки, но я все равно не убирал руки. Я не хотел сейчас видеть свой кабинет и изображение святого Августина. Не хотел видеть недавно оборванные края своего календаря или недавно заполненную корзину для мусора.

Я хотел помолиться в полной темноте. Не хотел, чтобы что-то стояло между моими мыслями и Богом, между этой женщиной и моим призванием. Я хотел, чтобы все, кроме моего греха и этих черных точек в глазах, исчезло.

«Прости меня, – молился я. – Я ужасно сожалею».

Я сожалел, что предал доверие одного из детей Божьих. Сожалел, что осквернил святость этого места и свое призвание, что позволил похоти овладеть собой и возжелать того, кто искал утешения и моей помощи. Мне было жаль, что я не смог побороть свое желание и заменить его холодным душем, или изнуряющей пробежкой, или любым другим трюком, которому научился за последние три года, стремясь подавить свои плотские потребности. Главным образом…

«Но главное – прости меня за то, что я не раскаиваюсь».

Проклятье! Я не чувствовал никакого раскаяния.

V

– А я-то думала, что священники пьют только вино для причастия.

Я резко вскинул голову и увидел Поппи, стоящую возле моего столика. Я сидел в маленькой кофейне через дорогу от своей церкви и тщетно пытался вникнуть в смету расходов на ремонт. В итоге мне удалось лишь пройтись по форумам «Ходячих мертвецов» и значительно сократить запасы кофе в этой кофейне.

Мне хотелось придумать какой-нибудь остроумный ответ на приветствие Поппи, но на ней было очередное платье: винтажное, кремового цвета, с рукавами три четверти и юбкой, доходящей до середины бедер, – и хотя платье не было откровенным или чересчур облегающим, оно идеально подчеркивало ее узкую талию и полную грудь. Поппи стояла достаточно близко, чтобы я мог дотянуться, обхватить ее бедра руками и притянуть к себе. Достаточно близко, чтобы задрать подол ее платья и погрузиться лицом в блаженство, скрытое там.

(К тому же я отвлекся на воспоминание о том, что после нашей последней встречи я забрызгал спермой весь свой рабочий стол.)

К счастью, она села на стул напротив меня, прежде чем я потерял всякий контроль и нарушил свои обеты на глазах у посетителей кофейни.

– Над чем работаете? – поинтересовалась она, кивнув на ноутбук.

Я мысленно поблагодарил Бога, что она не обратила никакого внимания на мое молчание, а затем еще раз послал благодарность небесам за выбор абсолютно безопасной темы для разговора – бюджетные таблицы.

– Мы пытаемся собрать деньги на ремонт церкви, – ответил я. – И нам уже поступило несколько предложений на проведение этих работ, теперь нужно только правильно распределить средства после того, как достигнем нашей первоначальной цели.

– Могу я взглянуть? – спросила она, наклоняя голову к экрану.

Я даже кивнуть не успел, как она подвинула ноутбук к себе и начала пролистывать таблицы. Уголки ее красных губ приподнялись в полуулыбке, придавая Поппи сексуальный, умный и в то же время озорной вид.

– Что вы изучали в колледже, отец Белл? – спросила она, глядя в экран и каждую пару секунд щелкая мышкой.

– Перед тем как получил магистра богословия? Классические языки. Si vis amari, ama.

– Полагаю, на уроках латыни вас не учили формулам электронных таблиц.

– Обычно я был занят изучением материалов другого рода. – Я намеревался беззаботно пошутить, но мои слова прозвучали более напряженно, словно какое-то предупреждение.

Нет, это походило на обещание.

В ее карих глазах вспыхнул огонек, когда она подняла их на меня, и, увидев выражение моего лица, она судорожно вздохнула.

Черт побери, да что со мной не так? Почему я не мог с ней общаться нормально, без всяких намеков на секс?

– Ты говорила про формулы?

– Э-э-э, точно. – Она быстро перевела взгляд на экран и облизала губы. Я вдруг ясно представил, как эти губы открываются навстречу мне, предлагая подарить наслаждение.

Я желал, чтобы все ее тело выгнулось мне навстречу.

– Разве у церкви нет программного обеспечения для ведения бухгалтерского учета? – спросила она, останавливаясь, чтобы удалить строку данных, которую я нечаянно скопировал.

– Есть, обычно наш офис-менеджер занимается этим, но я не знаю, как им пользоваться.

– Итак, вы цитируете Сенеку, но не умеете пользоваться программой Quicken.

– Ты узнала, что это был Сенека? – Я невольно улыбнулся. Не так уж много людей вообще знали, кто такой Сенека, не говоря уже о том, чтобы узнать цитату из одного его письма.

– Мои родители выложили кучу денег, чтобы научить меня множеству бесполезной ерунды.

– Ты считаешь это бесполезным? Non scholae sed vitae. «Не для школы, а для жизни учимся».

– А что насчет si vis amari, ama? «Хочешь быть любимым – люби»? Я уже пробовала однажды. Ничего хорошего из этого не вышло. – В ее голосе звучала горечь.

Я положил руку ей на запястье. Мною двигало простое желание утешить того, кто испытывал боль, но я не рассчитывал ощутить тепло ее руки и не ожидал, что мое прикосновение вызовет у нее мурашки. Я и представить себе не мог, насколько идеально ее изящное запястье впишется в мою ладонь, словно сам Бог сотворил его с единственной целью – чтобы я держал его.

Мне следовало убрать руку и извиниться.

Но я не мог, так же как и сдержать слова:

– Возможно, ты любила не того человека.

Потому что кто бы не возжелал это великолепное создание? Эту хорошо образованную, неимоверно сексуальную женщину, в которой также присутствовали интеллект и чувственность? Эту женщину с бледной кожей, красными губами и мозгами, созданными для управления финансовыми империями?

Она снова встретилась со мной взглядом.

– Может быть, вы и правы, – прошептала она.

Какое-то время мы так и сидели, глядя друг другу в глаза, моя рука сжимала ее запястье, а затем – да простит меня Бог – я медленно провел большим пальцем по внутренней стороне ее запястья. Никто не увидел бы этого движения, но она определенно его почувствовала, потому что судорожно вздохнула.

Проклятье, ее кожа была такой гладкой, шелковистой. Я хотел поцеловать эту часть ее запястья, прижаться губами к пульсирующей жилке, а затем связать веревкой. На самом деле я уже поднял ее руку со стола, когда шипение кофемашины-эспрессо привело меня в чувство.

Какого хрена я творил?

Отпустив ее руку и закрыв ноутбук, я резко встал.

– Извини. Это не мое дело.

– Вы духовный наставник, – произнесла она, вглядываясь в мое лицо. – Вас все должно касаться, верно?

Я не ответил, стараясь запихнуть свои вещи в сумку для ноутбука в отчаянной попытке побыстрее уйти. В то же время я пытался убедить себя, что ничего страшного не произошло, я просто утешил ее, по сути, всего лишь подержал за руку, не более того, и я бы не задумываясь сделал то же самое с любым из своих прихожан.

Все хорошо.

Но, когда я повернулся, Поппи стояла рядом со мной, повесив сумку на плечо.

– Могу я прогуляться с вами до церкви? – спросила она. – Мой дом находится в том же квартале.

И почему я не удивился?

– Конечно, не возражаю, – ответил я, надеясь, что мой голос звучит нормально, а не как у священника, пытающегося побороть свою эрекцию у всех на виду.

Мы вышли из кофейни в невыносимую летнюю жару и перешли через дорогу. Молчание между нами казалось непривычным, то, что произошло несколько минут назад, отягощало его еще больше. Поэтому я заговорил, стараясь отогнать фантазии, которые продолжали наполнять мое сознание.

– Как долго ты тут живешь?

– Не очень долго, – ответила она. – На самом деле я переехала в этот дом две недели назад. Как только владелец клуба, в котором я работала, узнал, что у меня диплом в области бизнеса и большой опыт, он попросил меня стать консультантом по маркетингу и финансам, чем я могла заниматься удаленно, и оплата… ну, скажем, платят очень хорошо. И потом, в прошлом месяце, когда он нашел меня…

Ее голос сорвался, и, прищурившись, она посмотрела на тротуар, словно что-то разглядывала. Я не знал, что именно ее расстроило, но дал ей время собраться с мыслями.

Мы прошли еще несколько метров, прежде чем она продолжила.

– Так вот, теперь я отлично зарабатываю, тружусь на хорошего парня и обладаю свободой начать жизнь с чистого листа в милом небольшом городке. Этого я и хотела до того, как Стерлинг появился в том клубе.

Стерлинг. Я припомнил это имя из нашего разговора о ее прошлом, и, черт бы все побрал, но оно вызвало нелепый укол ревности, как будто существовала такая вселенная, где мне было позволено испытывать собственнические чувства по отношению к Поппи Дэнфорт.

Мы дошли до церкви.

– Приятно было повидаться с вами, святой отец, – сказала она с легкой улыбкой, направляясь дальше.

– В каком из домов ты живешь? – Я пытался ее задержать, прекрасно понимая, что просто тяну время, но ничего не мог с собой поделать. Мне необходимо было еще раз взглянуть на эти красные губы и услышать ее хрипловатый голос.

– Вон в том. – Она указала на дом напротив парка, уютное бунгало с огромным деревом в палисаднике и заросшим садом позади. Я знал, что смогу увидеть его из дома священника, а также включен ли у нее свет, стоит ли ее машина на подъездной дорожке, смогу наблюдать, как она передвигается по кухне ранним утром, готовя кофе.

Не слишком здоровая тенденция, на мой взгляд.

– Что ж, если понадобится какая-либо помощь в перестановке мебели или еще с чем-то…

Черт, зачем я это предложил? Мне только не хватало остаться с ней наедине в ее доме.

Но тут ее лицо озарилось, и мое сердце на мгновение остановилось. Она все время была красивой, но счастливой ли… А в тот момент она просто засияла от счастья.

– Было бы замечательно, – сказала она. – Я никого тут не знаю, а мои друзья далеко отсюда… Да, я обязательно дам вам знать, если мне понадобится помощь.

– Хорошо, – произнес я, все еще находясь под чарами ее улыбки и внезапно оживших глаз. – В любое время.

Она наклонилась вперед, привстав на цыпочки, и до меня дошло, что она делает, только когда почувствовал ее мягкие губы на своей щеке. Я замер, запоминая каждую деталь, каждое ощущение, все это запечатлелось в моей душе вместе с отпечатком ее темно-красных губ на коже.

– Спасибо, – прошептала она, ее слова и дыхание опалили мое ухо, а затем она прикусила губу и отвернулась, направившись к своему дому.

А я вернулся к себе, чтобы принять очередной двадцатиминутный холодный душ.

* * *

Я бы солгал, сказав, что в равной степени не боялся и не ждал с нетерпением часов исповеди в понедельник. Я провел воскресную мессу, осматривая скамьи в поисках Поппи, и, не увидев ее, на короткое мгновение почувствовал надежду и огорчение. Возможно, она больше не придет, вероятно, ее недолгое увлечение религией угасло, и, может быть, это безнадежное испытание моего самоконтроля закончилось.

«Может быть, я ей наскучил», – подумал я и даже почувствовал некое облегчение.

«Возможно, она больше не хочет иметь со мной никаких дел», – снова подумал я и на этот раз почувствовал лишь боль.

И вот поэтому, когда в тот понедельник Роуэн наконец-то покинул исповедальню и кто-то другой, скользнув внутрь, занял его место, я позабыл о всех своих переживаниях, и мой пульс участился (от волнения или возбуждения, я не знал).

– Отец Белл, – раздался тихий голос.

– Здравствуй, Поппи, – ответил я, стараясь делать вид, что мой член совершенно не отреагировал на ее голос.

Она рассмеялась тихо и с облегчением, и звук ее смеха вызвал в воображении улыбку, которой она одарила меня в прошлую пятницу, и то, как ее лицо засияло, когда я предложил ей свою помощь.

– Не знаю, чего я ожидала. Просто… иногда все так хорошо, что даже не верится. Я уехала из Канзас-Сити, чтобы начать все сначала, найти какой-то смысл в своей никчемной жизни, и тут, практически на заднем дворе своего дома, наткнулась на этого невероятно красивого пастора, готового выслушать о всех моих невзгодах.

– Это моя работа, – сухо ответил я, пытаясь игнорировать тот факт, что испытал мальчишескую радость, когда она назвала меня красивым. – Я здесь для всех страждущих.

– Да, я знаю. Но в данный момент «все страждущие» включают меня, и я не могу выразить, насколько благодарна вам за это.

«Скажи ей, что больше не можешь это делать, – потребовала моя совесть, и я мысленно вернулся в тот день в моем кабинете. – Помоги ей найти кого-нибудь еще, кого угодно, для исповеди».

Да, мне следовало так сделать. Потому что она ясно дала понять, что доверяет мне, в то время как я снова и снова мысленно предавал ее доверие (в многочисленных позах, на каждой поверхности моего дома).

Но только я решился рассказать ей, как все должно быть, она произнесла:

– Вы готовы?

И тогда на ум не пришло ничего, кроме:

– Да.

Поппи:

– Так продолжалось около полутора лет. Помогая Марку в бизнесе и танцуя, я зарабатывала почти столько же, сколько имела бы в одном из нью-йоркских офисов. Мне нравилось, что я могу танцевать: я очень это любила. И пусть это был не балет или эстрадный танец, мое тело все равно двигалось под ритм и музыку. И мне нравилось, как много секса было в работе – даже если никто им там не занимался, сексуальное напряжение, запах возбуждения обволакивал весь клуб, и я не могла насытиться им.

Но я была одинока. Мужчины в клубе умоляли меня поехать с ними домой, предлагая гораздо больше, чем секс на одну ночь, обещая пентхаусы, яхты и содержание, но я отказывалась становиться любовницей. Может, я и люблю секс, но далеко не дура, и у меня есть душа. Мне захочется в один прекрасный день иметь мужа, детей, внуков и все такое… Я не могла заставить себя довольствоваться заменой, какое бы временное удовольствие это ни приносило.

Но компромиссом моему самоуважению были холодная постель и затертый до дыр вибратор, это начинало надоедать. Не говоря уже обо всем том, о чем я только что говорила: о муже, детях и прочем. Я начала скучать по своей прежней жизни. Не по монотонности или лицемерию, но, по крайней мере, по гарантии. Останься я дома, я никогда бы не была одинока. Уже вышла бы замуж и, возможно, забеременела бы. Что, если я совершила ошибку? Что, если разрушила свои шансы на счастливую жизнь? Потому что – давайте посмотрим правде в глаза – какой мужчина женится на стриптизерше, независимо от того, откуда она родом и кто она?

А потом в клубе появился Стерлинг.

Стерлинг Хаверфорд III. Да, я понимаю, что это нелепое имя, но в наших кругах оно было в порядке вещей (особенно если в вашем поместье было собственное поле для гольфа).

С тех пор как себя помню, я выводила подпись «миссис Стерлинг Хаверфорд» в своих ненадежно припрятанных дневниках. Он был моим первым поцелуем, моей первой сигаретой, моим первым оргазмом. Конечно, теперь мне известно, что я была у него не первой и, даже когда он встречался со мной, он трахал других девушек. Но в то время я была убеждена, что мы поженимся, что он любит меня.

Я свято в это верила вплоть до того момента, когда мои родители не получили приглашение на его свадьбу. С Пенелопой Миддлтон, будь она проклята.

Конечно, мы время от времени ссорились, но я считала, что причиной тому было расстояние и то, сколько времени я посвящала учебе и благотворительности, и, проклятье, я сейчас пла́чу, простите меня. Я уже даже не испытываю грусти, просто все еще злюсь, что потратила на этого мудака столько времени. И вот, когда я практически впала в депрессию из-за своей жизни, у него хватило наглости появиться в клубе.

Я предположила, что он приехал в город на деловую встречу и, возможно, потенциальный клиент привел его в клуб, чтобы добиться расположения, – типичная картина для этого клуба, особенно когда дело касается приватных комнат в задней части. И из всех девушек, которые могли бы в тот вечер работать в той комнате, посчастливилось именно мне.

Ну и повезло же мне, черт побери.

Я была на шестидюймовых каблуках и в ярко-голубом парике, но он все равно узнал меня, как только я вошла, как и я, лишь взглянув на его профиль, сразу поняла, что это он.

– Господи Иисусе, – произнес он. Его слова, словно ядовитая мелодия, раздались поверх пульсирующей музыки. – Неужели это ты?

Я застыла в дверях, понятия не имея, что, черт возьми, мне делать. Я знала, что могу найти Марка, объяснить ему, что знакома с этим клиентом и поэтому не могу танцевать для него. Марк понял бы. Но даже спустя три года после того, как он бросил меня и женился на другой, я не могла заставить себя уйти или перестать слушать то, о чем он говорит.

Он не мог поверить своим глазам – все думали, что я сбежала в Европу или в какое-то экзотическое место, а я все это время жила тут. Жестом он указал на мой едва прикрывающий тело наряд, чтобы подчеркнуть все, что с ним связано: танцы и приписываемое им бесчестье, – но я заметила тот момент, когда он закончил излагать свою точку зрения, его зрачки расширились, и он с жадностью впился взглядом в мое практически обнаженное тело.

Он женился на гребаной Пенелопе, но был здесь и находился тут ради меня, и, пошло оно все, я желала этого. Тот момент, когда он предпочел меня ей. Неважно, насколько это было неправильно. «Зайди», – велел он, и я подчинилась.

Простит ли меня Бог за это? Потому что я могла бы уйти без каких-либо последствий, найти другую девушку и покинуть клуб, оставив Стерлинга Хаверфорда III позади. Но в глубине души я хотела остаться, хотела того, что, как я знала, произойдет, если останусь.

Я закрыла за собой дверь и скрестила руки на груди, затем сказала ему, каким мудаком он был. К его чести, он не стал это отрицать.

Он попросил меня подойти ближе. Это был приказ, и, помоги мне, Господь, я всегда повиновалась командам. Я подошла к нему, и он провел рукой по моей оголенной заднице под юбкой. Его обручальное кольцо сверкнуло в тусклом неоновом свете комнаты. Это гребаное обручальное кольцо служило свидетельством его долбаного брака с чертовой Пенелопой Миддлтон.

Я попыталась отстраниться, но он схватил меня за руку и сказал: «Знаешь, почему я не женился на тебе, Поппи? – Он ласкал внутреннюю поверхность моего бедра. Я не могла сопротивляться ему и чуть больше раздвинула ноги. Он улыбнулся и продолжил: – Не потому, что я не хотел связать себя узами брака с одним из Дэнфортов. Бог свидетель, что с твоей фамилией, деньгами и умом на бумаге ты стала бы идеальной женой. Но мы же оба знаем правду. Верно, Поппи?»

Его пальцы наконец-то нашли то, что искали, – мои кружевные стринги. Он поддел их и с легкостью разорвал тонкий материал, открыв доступ к моему влагалищу.

«В глубине души, – продолжил он свою предыдущую мысль, при этом лаская меня, касаясь пальцами складочек, – мы оба знаем, что ты маленькая шлюшка. Да, с идеальной родословной и отличным образованием, но ты, Поппи, была рождена, чтобы стать шлюхой, а не женой».

Я велела ему отвалить, а потом он выдал: «Думаешь, я случайно здесь появился? Я искал тебя три года. Ты моя или ты забыла об этом?».

Как я могла принадлежать ему, если у него была долбаная жена? И я спросила его об этом. А он ответил, что ему на нее наплевать, и, вероятно, это правда. Сказал, что женился на ней потому, что ему нужна была правильная жена, которая не дала бы ему повода волноваться, если его клиенты захотят ее трахнуть.

А потом он добавил, что я была не такой. Сказал, что мои грудь и рот кричат о сексе и я не только всегда этого хочу, но и выгляжу так, будто этого хочу. А он не мог допустить такого на семейном портрете Хаверфордов.

Хуже всего, что я понимала: он не пытался меня оскорбить. Это была констатация фактов. Люди вроде нас не должны быть такими. Мы должны быть сдержанными и бесчувственными, вялыми и равнодушными. Секс должен быть либо необходимостью, либо заранее продуманной интрижкой. И теперь Стерлинг хотел сделать меня своей любовницей. Когда-то я любила его, а он хотел держать меня в качестве любовницы в золотой клетке, где не было места любви или настоящему будущему.

Но пока я размышляла над этим, он расстегнул молнию: его член был таким возбужденным, таким аппетитно твердым. Я ничего не могла с собой поделать – я знала, что он женат, что он мудак, но я так давно не была с мужчиной, слишком долго, да и любила его когда-то…