Восстань и убей первым. Тайная история израильских точечных ликвидаций

Тем временем у Бен-Гуриона и его министра иностранных дел Моше Шаретта возникли разногласия по поводу политики, которую следовало проводить по отношению к арабам. Шаретт был одним из наиболее видных лидеров «раннего» Израиля, убежденных, что дипломатические методы – наиболее подходящий инструмент для обеспечения мира в регионе и безопасности страны. Еще до создания государства Израиль он обращался с тайными предложениями к королю Иордании Абдулле и ливанскому премьеру Риаду ас-Сольху, которые помогали формированию арабской коалиции, напавшей на Израиль, и контролировали деятельность палестинских военизированных организаций, наносивших тяжелые потери Ишуву. Несмотря на жесткую антиеврейскую риторику ас-Сольха и его антиизраильские действия, он в 1948 году неоднократно секретно встречался в Париже с Элияху Сассоном, одним из заместителей Шаретта, для обсуждения мирного соглашения. «Если мы хотим установить с арабами контакты для того, чтобы покончить с войной, – говорил Сассон, когда Шаретт, с энтузиазмом воспринимавший такие встречи, попросил его выступить на заседании кабинета министров, – мы должны поддерживать отношения с теми из них, кто находится у власти. С теми, кто объявил нам войну… и у кого возникают проблемы с ее продолжением».

Однако эти дипломатические усилия явно не давали эффекта^[102], и 12 декабря 1948 года Бен-Гурион приказал сотрудникам военной разведки убить ас-Сольха.

«Шаретт был категорически против этой идеи, – вспоминал позже Ашер (Артур) Бен-Натан, видная фигура в политическом отделе МИДа, который отвечал за тайные операции за рубежом. – И когда наш отдел попросили помочь военной разведке выполнить этот приказ с помощью наших контактов в Бейруте, Шаретт отменил его, фактически этот приказ дезавуировав»^[103].

Этот инцидент, равно как и другие столкновения Хареля с Шареттом, вызвал гнев у Бен-Гуриона. Он считал дипломатию слабым заменителем сильной армии и эффективной разведки, а Шаретта рассматривал как человека, который является его личным соперником и угрожает власти премьер-министра. В декабре 1949 года Бен-Гурион вывел политический отдел из-под контроля МИДа и переподчинил его непосредственно себе. Позднее он даст этому ведомству новое название – Ведомство разведки и специальных задач. Однако в обиходе его станут называть просто «Ведомство» – «Моссад».

С образованием «Моссада» израильские спецслужбы приобрели трехчастевую структуру, которая в большей или меньшей степени сохранилась и поныне^[104]: АМАН – военная разведка, которая обеспечивает развединформацией Армию обороны Израиля; Шин Бет, отвечающая за внутреннюю безопасность, антитеррор и контрразведку; и «Моссад», который осуществляет тайные операции за рубежом.

Такое развитие событий стало победой тех людей, которые видели будущее израильского государства прежде всего в сильной армии и спецслужбах, а не в дипломатии. Эта победа была закреплена и распределением государственной недвижимости: дома немцев-темплеров, которые занимал политический отдел МИДа, передали «Моссаду». Это стало и личной победой Иссера Хареля^[105]. Будучи главой Шин Бет, он был назначен еще и руководителем «Моссада», что сделало его одним из самых могущественных – и секретных – деятелей на начальном этапе современной истории государства Израиль.

С тех пор израильская внешняя политика и курс страны в области безопасности определялись перетягиванием каната между Тель-Авивом – где располагались командование вооруженными силами, штаб-квартиры спецслужб и Министерство обороны и где Бен-Гурион проводил бо́льшую часть времени – и Иерусалимом, в котором находилось Министерство иностранных дел, разместившееся в блочных домиках. И всегда верх одерживал Тель-Авив.

Бен-Гурион старался напрямую контролировать все эти ведомства^[106]. «Моссад» и Шин Бет подчинялись ему как премьер-министру, а военная разведка находилась в его поле зрения, потому что он являлся еще и министром обороны. Это была огромная концентрация секретной и политической власти. С самого начала информация была официально закрыта для общественности. Бен-Гурион запрещал всем даже признавать, не говоря уж о том, чтобы раскрывать факт существования этой обширной сети государственных ведомств. На самом деле упоминание на публике названий Шин Бет или «Моссад» было запрещено до 1960-х годов. Поскольку их существование не признавалось, Бен-Гурион не позволял разрабатывать и юридическую основу для их деятельности. Не принималось никаких законов, которые определяли бы цели и задачи этих организаций, их роль, миссию, властные полномочия, бюджеты или взаимоотношения между собой.

Другими словами, с самого начала своего существования израильская разведка оставалась в царстве теней, которое как-то примыкало и в то же время было абсолютно независимо от демократических институтов страны. Деятельность спецслужб, большинство из которых (во всяком случае, Шин Бет и «Моссад») находились в прямом подчинении у премьер-министра, осуществлялась при отсутствии сколько-нибудь действенного контроля со стороны кнессета или другой внешней независимой структуры.

В этом царстве теней соображения «безопасности государства» использовались для оправдания многочисленных акций и операций, которые при ярком свете могли подвергаться уголовному преследованию и повлечь за собой длительные сроки тюремного заключения: постоянного наблюдения за гражданами в связи с их этническими или политическими связями; допросов, включавших в себя длительное задержание без судебных санкций; пыток; лжесвидетельств в суде или сокрытия правды от присяжных и судей.

Самыми вопиющими примерами таких деяний были «целевые» убийства. Израильским законодательством смертная казнь не предусмотрена^[107], но Бен-Гурион обходил это обстоятельство, присвоив себе право отдавать приказы о внесудебных казнях.

Оправданием существования царства теней являлся тезис о том, что все, кроме абсолютной секретности, может привести к возникновению ситуаций, угрожающих самому существованию государства Израиль. От британской мандатной администрации Израиль унаследовал систему законов, которая включала в себя меры на случай чрезвычайного положения для поддержания порядка и пресечения массовых выступлений. Среди них было требование, чтобы все печатные и другие СМИ предоставляли любые материалы об армии или спецслужбах на рассмотрение военному цензору. Распоряжение о чрезвычайном положении до сих пор действует в законодательстве Израиля. Однако Бен-Гурион был достаточно хитер для того, чтобы бросить общественности кость, как бросают голодным собакам. Он постановил создать Комитет редакторов, в который вошли главные редакторы печатных СМИ, радио и телевидения. Время от времени сам Бен-Гурион или назначенное им лицо появлялись перед комитетом и делились с его членами жалкими крохами закрытой информации, одновременно поясняя, почему эта информация ни при каких условиях не может быть доведена до общественности. Редакторы были польщены и заинтригованы тем, что получали доступ к царству теней и его тайнам. В благодарность они накладывали на себя обязательства по самоцензуре, которые иногда превосходили даже те ограничения, которыми связывали их настоящие цензоры.

В июле 1952 года в Каирском государственном музее открылась выставка картин франко-германского художника Шарля Дюваля. Дюваль, высокий молодой человек с постоянно свисающей с губ сигаретой, переехал в Египет из Парижа два года тому назад, объявив, что «влюбился в землю Нила». Каирская пресса опубликовала несколько лестных статей о творчестве Дюваля, на которое, как считали критики, сильное влияние оказал Пикассо, и скоро молодой художник стал завсегдатаем высшего света. Министр культуры Египта посетил открытие выставки Дюваля и даже купил две его картины, которые потом отдал для демонстрации музею, где они провисели следующие 23 года.

Спустя пять месяцев, когда выставка Дюваля закрылась, художник объявил, что заболела его мать и он должен мчаться в Париж, чтобы позаботиться о ней. По возвращении во Францию он послал несколько писем в Египет своим старым друзьям, и в дальнейшем никто о нем ничего не слышал.

Настоящее имя Дюваля – Шломо Коэн-Абарбанель^[108], он был израильским шпионом и младшим из четырех сыновей видного раввина в Гамбурге. Зимой 1933 года, когда нацисты взяли власть и начали проводить в стране расовые чистки, семья бежала сначала во Францию, а потом в Палестину. В 1947 году, в возрасте 27 лет, Коэн-Абарбанель, художественные способности которого проявились еще в раннем детстве, вернулся в Париж, чтобы учиться живописи. Спустя короткое время разведывательное подразделение «Хаганы» узнало о его талантах и привлекло к изготовлению фальшивых паспортов и других документов, использовавшихся европейскими и североафриканскими евреями, нелегально въезжавшими в Палестину в нарушение британских иммиграционных законов. Играя роль богемного художника, Абарбанель руководил агентурной сетью в Египте и вербовал новых агентов по всему арабскому миру. Он собирал информацию о нацистских военных преступниках, которые нашли убежище на Ближнем Востоке, и докладывал своим руководителям о первых попытках немецких ученых-ракетчиков продать свои услуги армиям арабских государств. Когда он вернулся в Израиль в 1952 году, то стал убеждать своих начальников в «Моссаде» вкладывать больше сил и средств в поиск и ликвидацию нацистов.

Вскоре после вступления в должность руководителя «Моссада» Иссер Харель попросил Коэна-Абарбанеля разработать официальную эмблему ведомства. Художник заперся в своей комнате и вышел оттуда со сделанным от руки наброском. В центре эмблемы располагалась менора – священный светильник-семисвечник, стоявший в Иерусалимском храме, когда римляне разрушили его в 70 году н. э. Надпись на эмблеме тоже была легендарная – стих 6 главы 24 из Книги Притчей, которая, по еврейским преданиям, была написана самим царем Соломоном: «И хитростью ты выиграешь войну». Позже это изречение было заменено другим (глава 11, стих 14): «При недостатке попечения народ падает, а при многих советниках благоденствует». Смысл, заложенный в эмблему Коэном-Абарбанелем, был предельно ясен: используя тайные методы, «Моссад» станет главным щитом, защищающим новую еврейскую нацию и гарантирующим, что никогда больше не будут евреи подвергаться бесчестию и никогда больше не падет Иудея.

Написанный Харелем устав «Моссада» был одновременно широким по содержанию и амбициозным. Согласно официальному приказу о создании организации, ее основной целью был «тайный сбор информации (стратегической, политической и оперативной) за пределами страны; осуществление специальных операций за рубежом; противодействие разработкам и приобретению враждебными государствами неконвенционных видов вооружений; предотвращение террористических атак на израильские и еврейские цели за рубежами Израиля; развитие и поддержание разведывательных и политических контактов со странами, не имеющими с Израилем дипломатических отношений; вывоз в Израиль тех евреев, которым другими странами отказано в праве на выезд, и создание схем защиты тех из них, которые еще остаются в этих странах». Иными словами, «Моссад» был облечен полномочиями не только защитника Израиля и его граждан, но и защитника всего мирового еврейства.

Молодые разведывательные службы Израиля должны были обеспечить адекватный ответ на многочисленные вызовы, которые бросали стране 21 враждебное арабское государство, окружавшие ее и грозившие ей уничтожением. Многие в руководстве оборонного ведомства были уверены в том, что лучшим ответом на эти вызовы могли стать целевые специальные операции глубоко в тылу врага.

В этих целях АМАН создал подразделение «Разведывательная служба 13» (13 у евреев считается счастливым числом)^[109]. Авраам Дар, один из ее ведущих офицеров, в 1951 году отправился в Египет для того, чтобы создать там агентурную сеть, завербованную из местных сионистских активистов. Под разными предлогами агенты этой сети ездили в Европу, а потом в Израиль, где проходили подготовку к шпионской работе и саботажу. Характеризуя цель этой сети, Дар разъяснял, что «главной проблемой, которая так антагонистически настроила Египет по отношению к Израилю, была манера управления короля Фарука своим правительством. Если бы нам удалось покончить с этим препятствием, были бы решены многие проблемы. Другими словами (и тут Дар вспомнил испанскую пословицу), – нет собаки, нет и бешенства»^[110].

Оказалось, что избавляться от «собаки» даже не пришлось – Фарук вскоре был сброшен с трона в ходе переворота. Предположение АМАН о том, что с его устранением дела пойдут лучше, оказалось совершенно необоснованным. Однако мысль о том, что уже созданную в Египте агентурную сеть можно использовать для изменения хода истории в регионе, была для израильских лидеров слишком соблазнительной, чтобы от нее отказываться. АМАН решил использовать своих агентов против «Движения свободных офицеров», которое только что свергло Фарука, «в целях подрыва доверия Запада к (египетскому) режиму путем разрушения стабильности в обществе и провоцирования демонстраций, арестов и репрессивных акций; причем роль в этом Израиля должна была оставаться нераскрытой»^[111]. Однако вся эта операция закончилась катастрофой.

Несмотря на прохождение интенсивной подготовки, агенты АМАН оказались слабыми исполнителями любительского уровня^[112]. Некоторые после коротких заседаний трибуналов были казнены, а один умер, не выдержав жестоких пыток. «Счастливчики» были приговорены к длительным срокам тюремного заключения и каторги.

Вспыхнувшие впоследствии в Египте беспорядки породили сотрясавшие Израиль в течение многих лет политические споры относительно того, получила ли АМАН согласие политического руководства страны на эти мертворожденные операции.

Главным уроком, вынесенным Израилем из этой истории, стало понимание того, что никогда не следует вербовать местных евреев во вражеских «целевых» государствах. Их поимка властями почти всегда заканчивалась смертью и отзывалась смятением во всей еврейской общине. Несмотря на соблазн использовать людей, которые уже находятся в нужном месте и не испытывают потребности в «легендах» и других элементах прикрытия, Израиль почти никогда больше не прибегал к таким методам.

Тем не менее лежавшая в основе этой тактики убежденность в том, что Израиль должен действовать решительно и стремиться изменить ход истории посредством специальных операций в тылу врага, стала краеугольным камнем доктрины Израиля в области безопасности. Философия, что специальные операции в тылу врага должны быть как минимум одним из главных принципов обороны страны, – останется доминирующей в израильском политическом и разведывательном сообществе практически до сегодняшнего дня.

И хотя многие развитые страны мира проводили грань между той разведкой, которая собирает информацию, и теми оперативными подразделениями, которые используют эту информацию при проведении тайных операций, в Израиле с самого начала силы специального назначения являлись составной частью разведывательных ведомств. Например, в США специальные подразделения Delta Force или SEAL Team Six входят в состав Объединенного командования специальных операций, а не Центрального разведывательного управления или военной разведки. В Израиле же подразделения специальных операций находились в прямом подчинении разведслужб «Моссад» и АМАН.

Цель состояла в том, чтобы переводить собранную информацию в оперативные мероприятия. Хотя другие страны тоже собирали развединформацию и в мирное время, они делали это только для того, чтобы быть готовыми к войне в случае ее возникновения или проводить отдельные специальные операции. Израиль же, напротив, постоянно использовал разведданные для разработки и проведения специальных атак в тылу врага, надеясь полностью избежать полномасштабной войны.

Разработка эмблемы, устава и военной концепции было одно, а их претворение в жизнь, как скоро узнает Харель, – совершенно другое, особенно когда речь шла об агрессивных акциях.

Первая масштабная операция «Моссада» закончилась плохо. В ноябре 1954 года капитан израильских военно-морских сил Александр Исраэли – донжуан и волокита, погрязший в долгах, – умудрился выскользнуть из страны по фальшивому паспорту и попытался продать совершенно секретные документы египетскому посольству в Риме. Агент «Моссада», работавший в этом посольстве, послал сигнал в Тель-Авив своему руководству, которое немедленно начало разработку плана по похищению Исраэли и принудительной доставке его в Израиль для предания суду как изменника.

Для Хареля это была важнейшая проверка как с точки зрения обеспечения безопасности страны, так и для его личной карьеры. В те годы, на которые пришлось становление различных израильских спецслужб, их руководители боролись за власть и престиж, и один-единственный крупный провал мог для любого из них оказаться фатальным. Харель собрал команду лучших профессионалов Шин Бет и «Моссада», которая должна была схватить Исраэли в Европе. Во главе группы он поставил своего двоюродного брата Рафи Эйтана, который еще подростком убил двух немецких темплеров.

Эйтан рассказывает, что «были люди, которые предлагали как можно скорее найти Исраэли и убить его. Однако Харель немедленно остудил их пыл: “Мы никогда не убиваем евреев”»^[113]. Он приказал провести операцию по похищению Исраэли. Сам Харель впоследствии говорил: «Мне и в голову не приходило отдать приказ убить одного из нас^[114]. Я хотел, чтобы он был доставлен в Израиль и отдан под трибунал за измену».

Это важный момент. В иудаизме есть традиции взаимных обязательств евреев и глубоких связей между ними, как будто они являются одной большой семьей. Евреи считают, что эти ценности помогли им выжить как народу в течение 2000 лет вынужденного исхода со своей земли. Для еврея нестерпима сама мысль о том, чтобы причинить вред другому еврею. В прошлом, во времена палестинского подполья, когда было практически невозможно проводить суды, уничтожение евреев-предателей считалось до известной степени законным, но это уже не распространялось на период после создания государства. «Мы не убиваем евреев» – даже если они считаются серьезной угрозой национальной безопасности – стало железным законом израильского разведывательного сообщества.

Поначалу реализация плана шла отлично^[115]. Эйтан и еще трое оперативников захватили Исраэли после того, как на перекрестке его остановила женщина – агент «Моссада». Пленник был доставлен в надежный дом, где врач из «Моссада» сделал ему инъекцию транквилизатора. Исраэли поместили в один из контейнеров, в которых обычно перевозили оружие, а затем погрузили на борт военно-транспортного самолета, направлявшегося в Израиль долгим кружным путем со многими остановками. Во время этих остановок капитану делали очередные инъекции, пока, сразу по приземлении в Афинах, у него не случился обширный сердечный приступ, от которого он умер. Выполняя приказ Хареля, один из подчиненных Эйтана сбросил тело Исраэли в море через заднюю аппарель самолета.

Люди Хареля довели до СМИ ложную информацию о том, что Исраэли, оставив дома беременную жену, украл деньги и скрылся где-то в Южной Америке^[116]. Харель, расстроенный тем, что операция, которой он командовал, закончилась смертью еврея, приказал, чтобы все материалы по ней сохранялись в глубокой тайне в одном из сейфов «Моссада». Однако его соперники смогли скопировать некоторые документы для того, чтобы при необходимости использовать их.

Харель также пришел к выводу, что необходимо срочно сформировать специальный отряд для выполнения заданий по саботажу и «целевым» убийствам. Он начал подбирать «подготовленных бойцов, жестких и верных, которые не испытывали бы колебаний при нажатии курка в случае необходимости». Он нашел таких людей в самом последнем месте, где ожидал: среди ветеранов «Иргуна» и «Лехи», против которых когда-то так решительно боролся.

Бен-Гурион запретил брать на службу в государственные учреждения бывших членов правых подпольных организаций. Многие из них не имели работы, были обижены и жаждали дела. В Шин Бет полагали, что некоторые из них представляли угрозу и были склонны к тому, чтобы создать подпольное движение против режима.

Харель хотел убить двух зайцев: организовать подразделение специальных операций и занять бывших боевиков-подпольщиков делом под своим руководством и за рубежами государства.

Давид Шомрон, Ицхак Шамир и их товарищи по «Иргун» и «Лехи», которых сочли достаточно сильными и мужественными, были приглашены в дом Хареля на севере Тель-Авива и приведены к присяге^[117]. Так состоялось создание отряда «Мифратц» (на иврите «Залив») – первого специального подразделения «Моссада».