Афганистан. Три командировки на войну

Военный авиационный городок Шинданд

Шинданд – город и центр уезда Шинданд провинции Герат Республики Афганистан.

Шинданд был основан на месте средневекового иранского города Сабзевар.

На северной окраине города расположен крупный военный аэродром. Границы города заключены в шоссе кольцевой автодороги, которую проложили при финансовой поддержке иранского правительства во всех западных – приграничных с Ираном районах Афганистана. Географически город расположен на окраине долины Зирко – одного из главных центров производства мака в Западном Афганистане.

Шинданд встретил легким ветерком и ярким солнцем. С аэродрома были хорошо видны щитовые постройки одноэтажных домов, где размещались офицеры, прапорщики и солдаты гарнизона, штабы, столовые и помещения для технических нужд.

Улицы военного городка были пустынными, что свидетельствовало о том, что личный состав воинских частей занят выполнением задач, поставленных на прошедшем накануне вечером совещании.

За восемь лет, прошедших со времени моей первой командировки, когда самолет с группой офицеров полка приземлился на взлетно-посадочную полосу аэродрома, территория, прилегающая к аэродрому, претерпела значительные изменения. На пустыре выросли здания военного городка, вдоль улиц и около щитовых помещений разрослись деревья, беседки обвивали виноградные лозы, создавая тень и прохладу, в центре гарнизона разбиты клумбы с цветами и газонами, был выстроен даже фонтан. Воды, правда, в нем не было, но само наличие фонтана впечатляло!

Проходя по улицам военного городка, рассматривая асфальтированные дорожки между строениями, аккуратно подметенные силами внутреннего наряда, политые клумбы и деревья, вспоминал, с чего все начиналось, и душа радовалась тем значительным переменам, которые произошли за эти годы.

Зашел в штаб авиационного полка, где встретил офицеров, с которыми служил в Кизил-Арвате и хлебнул лиха в первые месяцы афганской войны. Договорились вечером собраться в офицерском модуле и поговорить о прожитых годах.

На северной окраине городка располагалась отдельная вертолетная эскадрилья, где встретил своих знакомых, с которыми служил в Кундузе во время своей второй командировки в Афганистан. Обнялись, расцеловались, похлопали друг друга по плечам, приглядываясь, как изменились за прошедшее время. Времени на разговоры не было, ребята спешили на вылет. Решили, что еще будет время пообщаться и поговорить.

Поговорить и вспомнить службу в 181-м отдельном вертолетном полку, вспомнить всех оставшихся в живых и погибших времени хватило. Как в былые времена в Кундузе, Файзабаде и Меймене, на протяжении года уже на аэродроме в Шинданде вместе дежурили в поисково-спасательной службе, ввыполняя поставленные задачи по организации поиска и спасения экипажей, эвакуации раненых и погибших на бесконечных дорогах Афганистана.

Вечером на встречу однополчан, с которыми служил в Кизил-Арвате и прошел Афганистан, пришло несколько человек, с кем пришлось начинать афганскую войну. Это были уже не те наивные мальчишки, которые рвались в Афганистан оказывать интернациональную помощь афганскому народу. Это были старые вояки, тертые калачи, прошедшие суровую школу войны. О себе рассказывали не спеша, без лишних эмоций и хвальбы. Виталий Ковалев рассказал о самом «черном дне» своей жизни, когда, вылетев на задание, нанесли удар в Кандагаре по гражданскому объекту. По ошибке штурман ввел в компьютерный центр самолета ошибочные координаты. Штурман за свою ошибку ответил перед трибуналом, а на совести других участников бомбового удара остался рубец на сердце да седина в волосах.

Спросил о товарищах, кого помнил по совместной службе, Федор Акмаев… Виталий задумался, потом тихо сказал: «Погиб!» Анатолий Застрижный… «Погиб!» Юра Ланцов… «Погиб!» Спрашивать стало страшно. За что погибли ребята? За свободу и независимость афганского народа?

Сердце заныло от боли и воспоминаний. Виталий перечислял фамилии тех, кто остался в нашей памяти, но кого уже нет в живых, а у меня в голове засела одна мысль: неужели в период моей третьей командировки в Афганистан придется друзей провожать в последний путь?

Расстались за полночь. Вернувшись в свою комнату, свет включать, не стал, с закрытыми глазами знал, где в комнате стоит моя кровать.

В комнате жили втроем. Кроме меня левую кровать от входа занимал Сергей Волкоморов, с правой стороны разместился Олег Сорокопуд. Моя кровать находилась на втором ярусе. Не очень привычно забираться на второй ярус, но среди офицеров, проживающих совместно в комнате, я был младшим по годам, а в армии «дедовщину» никто не отменял, неписаные законы армейской службы надо соблюдать!

Утром проснулись рано. На завтрак идти не хотелось. Решили позавтракать дома. Приготовление завтрака возлагалось на меня.

Перед убытием в командировку знали, что жить будем втроем. Между собой распределили обязанности, кто, за что будет отвечать. Олег отвечал за порядок в комнате. Влажная уборка производилась каждый день. Сергей отвечал за стирку белья, как постельного, так и лично каждого из нас. Стирка предусматривалась каждую неделю. На мою долю выпало приготовление пищи. Готовить пищу я обязан был на всех, при наличии продуктов, или на каждого, если для этого имелся запас продуктов. Когда приглашались гости, то готовить пищу тоже обязан был я. Если гостей ждали всей комнатой, то в помощь мне выделялся один из проживающих в комнате друзей.

От установленных правил совместного проживания никогда никто не отступал. По этому поводу не было никогда споров или разногласий.

Со временем в комнате отделили прихожую, оборудовали ее столом и скамейками, шкафом для посуды, поставили холодильник, установили электрическую плитку, и комната приобрела вполне обжитой вид. В прихожей, которая одновременно являлась кухней, за столом собирались с друзьями, чтобы расписать преферанс, отметить праздничное событие, а часто, просто выпить, если удавалось найти спирт или водку.

Любимой закуской был крабовый салат. Готовился он очень быстро. Крабы в банках покупали в магазине, яйца брали в столовой, где их давали на ужин по норме летного пайка, лук просили там же. Если на ужин в качестве гарнира давали рис, то он шел в салат. Дежурной закуской было тушеное мясо в банках, хлеб или галеты и лук. Запах лука никого не смущал, как и запах спирта.

Благодаря тому, что перелет полка производился транспортными самолетами с аэродрома базирования в Союзе, из дома привезли соленые и маринованные огурцы, помидоры, соленые грибы, несколько мешков картофеля. Этих запасов хватило до начала лета.

Когда приходилось вылетать в командировки на аэродромы в Кандагар или Баграм, там приходилось питаться исключительно в столовой, где в качестве основного блюда предлагали гречневую кашу с тушеным мясом. Эта пища так надоела, что я ее из своего рациона исключил на долгие годы.

Спустя год после вывода войск из Афганистана мы с офицерами полка сидели в ресторане, отмечая убытие друзей в Группу советских войск в Германии. Рядом за столиком сидела компания наших товарищей. Кому-то из нас пришла идея заказать на соседний столик гречневую кашу с мясной тушенкой, так сказать, от нашего стола, вашему столу. Мужиков наша шутка возмутила, а нас возмутила цена, которая была указана в счете за эту шутку. Как пояснил официант, гречневая каша и мясная тушенка оказались дефицитными продуктами. Неужели мы в Афганистане съели всю гречневую кашу и мясную тушенку? Считай, что объели всю страну!

Аэродром в Шинданде от жилого городка находился в метрах трехстах. К реву двигателей взлетающих на форсаже самолетов и гулу турбовинтовых двигателей транспортных самолетов настолько привыкли, что под жизнь аэродрома спокойно засыпали, как под легкую музыку.

Когда вернулись в Союз, я просыпался по ночам с чувством какого-то дискомфорта. Лежал ночью и не мог понять, чего мне не хватает.

Спустя какое-то время, выехав на пикник с дамами и гражданскими чиновниками, был свидетелем, когда кто-то из них возмутился, что летающие самолеты с расположенного рядом аэродрома мешают разговаривать. Услышав шум пролетевшего самолета, я понял, что мне не хватало последние годы мирной жизни. Недоставало успокаивающего душу рева авиационных двигателей. Про себя подумал, радуйтесь, что над головой летают наши истребители, а не американские. Вслух говорить это не стал, слишком нервная публика собралась на пикник.

Самым уютным и посещаемым местом авиационного городка в Шинданде был бассейн. Вернее, их было два, один исключительно для забора воды при возникновении пожара, где было позволено плавать только высокому начальству в дни прилета в городок по вопросам боевой подготовки, другой для всех желающих. Этот был сделан по всем требованиям спортивного водного бассейна. Изначально его делали для того, чтобы можно было нырнуть в прохладную воду после парной. Со временем его расширили и стали использовать для отдыха. Женщины, проживающие на территории городка, попросили командование сделать вокруг бассейна забор, чтобы он отделял от посторонних глаз некоторых любителей отдыха нагишом, типа пляжа для нудистов. Просьба была удовлетворена, но время принятия солнечных ванн ограничили двумя часами в послеобеденный перерыв.

Когда выпадала свободная минутка, мы приходили к божественной влаге и очень возмущались, когда женская половина местного военного населения задерживалась на территории бассейна. Женщины обращались к командованию с просьбой уравнять их с мужчинами в правах на время посещения бассейна, но мужская половина населения оставалась непреклонной, и «бабский час» остался за женской половиной, а остальное время суток оставалось за мужчинами. Это справедливо: в конце концов, кто воюет?

Бассейны были при каждой части, но они оставались такими маленькими оазисами, там было не интересно!

В военном авиационном городке Шинданда нравилось все, в том числе летная и техническая столовые. Однажды официантки отказались обслуживать офицеров, пришедших раньше установленного времени на обед. Офицеры сели за столы, а «милые девушки» продолжали пить чай за отдельным столиком. Конфликт был разрешен в течение пяти минут после прибытия в столовую заместителя командира батальона обеспечения по тылу. Спокойно выслушав «бабий базар», он указал на двух самых горластых женщин и спокойно сказал, что они сегодня ночью на самолете убывают в Союз. Моментально ритм работы столовой вошел в рабочее русло, и подобных конфликтов никогда не было.

Питание в столовых оставляло желать лучшего. Сначала мы с удовольствием поглощали гречневую кашу с тушенкой, но через месяц этот деликатес настолько надоел, что посещение столовой превратилось в муку, а по вечерам многие туда не ходили, уничтожая домашние запасы. Когда совсем становилось невмоготу, обращались к командованию и просили заменить гарнир. В меню появлялись макароны.

С жалобой на однообразное питание обратились к прилетевшему в городок члену Военного совета генералу Селезневу Ю.П., который, вникнув в проблему, долго «распекал» тыловиков за жалобы на плохое и однообразное питание. На следующий день из Ташкента прилетел самолет, на котором привезли свежий картофель, свежее мясо, фрукты и даже виноград.

После того как генерал улетел в Ташкент, все стало на прежнее место, но, как только тыловое руководство узнавало о прилете Юрия Павловича в городок, на столах появлялись всевозможные лакомые блюда и фрукты. Вроде бы и жаловаться не на что! Прилета в полк генерала Селезнева Юрия Павловича ждали и были уверены, что в день его прилета и в течение трех дней после его отлета кормить будут так, как требуется кормить единственную воюющую армию Великого государства.

На северной окраине военного городка, за модулями, в которых проживали офицеры, прапорщики и служащие Советской армии, расположился «Барский поселок». Это несколько десятков домов-вагончиков, в которых проживали офицеры управления авиационного полка, командиры частей обеспечения и их заместители. Чтобы предохраниться от пыли, которой в изобилии был насыщен воздух, домики-вагончики и прилегающая к ним территория в несколько квадратных метров были покрыты маскировочной сетью. Маскировочная сеть не только предохраняла от пыли, но и от постороннего глаза. Между домиками, которые выходили друг к другу лицевой стороной, где располагался вход, находились столы и лавочки. Вечерами, в хорошую погоду, здесь можно было попить чай, поиграть в карты или нарды, поужинать с товарищами.

В одном из таких домиков жил начальник парашютно-десантной подготовки и поисково-спасательной службы Валерий Горбатенко. Именно у него мы любили собираться в редкие свободные вечера. Во дворе стоял мангал, где Валерий готовил шашлык или люля-кебаб, за столом желающие играли в нарды, незадействованный в мероприятиях народ обсуждал последние события боевых действий, спорил по разным вопросам, рассказывал анекдоты. Всем находилось какое-нибудь занятие.

Здесь мы собирались после постановки задач на предстоящий день и обсуждали все варианты, которые могли возникнуть при выполнении боевого задания.

Здесь мы отмечали боевые награды и звания, соблюдая все офицерские традиции.

Награждение орденами и медалями, вернее, обмывание боевых наград происходило просто. В армейский котелок все награжденные складывали ордена и медали, туда же наливались спирт или водка, которые затем разливались по кружкам или «нурсикам», это пластмассовый наконечник от взрывателя неуправляемых реактивных снарядов, куда вмещалось ровно сто граммов жидкости. В отдельных случаях, по желанию собравшихся, отпивали из котелка, при этом каждый, прежде чем отпить из котелка, обязан сказать тост. После этого награды можно носить на обмундировании.

Офицерские звезды обмываются по утвержденному ритуалу. В стакан именинника кладутся две звездочки и наливается водка. Водка должна доходить до верхней грани стакана. Командир или старший в компании офицеров произносит тост, после этого именинник выпивает стакан водки до дна и достает со дна звездочки, которые он обязан разложить на погонах в тех местах, где они должны быть прикреплены. После этого представляется собравшимся офицерам: «Товарищи офицеры, представляюсь по случаю получения очередного воинского звания!»

Только после этого он может считать себя офицером в полученном воинском звании.

По офицерской традиции именинник после первого стакана может не пить, а может участвовать в совместном мероприятии.

Сейчас старые офицерские традиции не соблюдаются, как правило, из-за их незнания. В этом мероприятии принимают участие даже женщины, что раньше было запрещено. Это был своеобразный мальчишник, куда женщинам вход был запрещен.

Традиции, заложенные офицерами старших поколений, постепенно забываются, их стараются под разным предлогом изменить или забыть. Последним офицером, который учил нас, молодых офицеров, традиции обмывания офицерского звания, был мой первый командир авиационного полка истребителей-бомбардировщиков Валерий Горденко, ныне генерал-лейтенант, Герой Российской Федерации.

В Шинданде традиции, связанные с обмыванием награждения боевыми наградами и получением воинских офицерских званий соблюдались безукоризненно. К сожалению, эти праздники были не такими частыми, как хотелось бы.

В память о тех, кто погиб, выполняя интернациональный долг, на территории Афганистана, в каждом гарнизоне возводили памятники. Разумеется, погибших отправляли на Родину для захоронения по месту жительства их родных. Но фамилии погибших бронзой сверкали на монументах, взывая о мести и памяти.

В авиационном городке Шинданда памятники павшим военнослужащим были воздвигнуты на территории каждой части, дислоцировавшейся в городке. После праздничных построений мы приходили к монументам, которые, как молчаливые солдаты, возвышались на постаментах, и минутой молчания поминали погибших, отдавая дань памяти павшим.

Когда пришел приказ о выводе войск на территорию Союза, вопрос о памятниках погибшим воинам, встал с особой остротой. Некоторые предлагали их снести. Но один сложный вопрос невольно тянул за собой другой, не менее сложный, кто будет сносить воздвигнутые памятники. У кого поднимется рука снести памятник воинам, погибших при выполнении заданий, как бы зачеркнув память об усопших? Таких отпетых негодяев не оказалось. Тогда решили памятники оставить. Если их и будут демонтировать, то вина упадет на тех, кто потерял совесть.

Спустя годы я увидел памятники советским воинам, погибшим при исполнении интернационального долга, решение судьбы которых мы оставили на совести пришедших нам на смену. Речь идет об афганцах, которые пришли нам на смену и которые работают и проживают на территории авиационного городка и аэропорта. К моей радости, монумент павшим воинам на территории военного аэродрома Шинданд, который является и аэропортом для гражданской авиации, остался на прежнем месте, правда, герба Советского Союза на нем не было. В душе потеплело. Даже, казалось бы, непримиримые враги, которые воевали друг с другом не на жизнь, а на смерть, уважают память воинов, погибших, выполняя приказ своего командования.

Мне это напомнило Бородинское поле, где русские и французские солдаты похоронены на одном поле, на том поле, где они приняли смерть, отстаивая интересы своего государства, выполняя приказы своих командиров и императоров.

Такую же картину я наблюдаю под Ржевом, городом воинской славы, где на одном кладбище захоронен прах тех, кто погиб, выполняя приказы своего командования. Погибшие солдаты не должны нести ответственности за выполнение приказов, которые отдавали им командиры и военачальники, перед теми, кто остался в живых. Погибший солдат должен быть предан земле с воинскими почестями. Правильно говорил русский князь Святослав, вступая в неравный бой: «Мертвые сраму не имут!» У живых, ставших победителями, должная быть совесть. Они, победители, обязаны отдать погибшим, независимо от того, на чей стороне они воевали, последний долг их памяти и совершить обряд предания павших земле.

Баграм

12 ноября 1987 года группа самолетов из шестнадцати экипажей, взлетев с аэродрома Шинданд, приземлилась на аэродроме Баграм.

В то время по интенсивности и тяжести боевых действий каждый город Афганистана, где находились советские войска, в армейских байках получил свои названия. Баграм называли Восточный фронт, Кандагар получил название Польша, а Шинданд прозвали Францией. Откуда пошли эти названия, никто объяснить не мог. Следует предположить, что Баграм, откуда шла прямая дорога к ущелью Панджшер, где шли кровопролитные бои, по тяжести этих боев солдатская молва признавала за Восточный фронт. В Польше поляки оказали вермахту сопротивление, они держались целый месяц, поэтому Кандагар прозвали Польшей. Шинданд прозвали Францией: мол, прошли, как Гитлер по Франции, за одну неделю.

Названия были чисто условными, потому что бои шли на территории всего Афганистана, и кровь лилась в каждом бою.

Прилетевших в Баграм пилотов разместили в двух комнатах кирпичного здания, которое все называли гостиницей. Звезд на этом отеле не было, но были две комнаты, в которых и разместились летчики. Рядом с гостиницей находилась вышка руководителя полетами, оборудованная громкой связью, поэтому летный состав всегда был в курсе обстановки в воздухе.

Инженерно-технический состав нашел приют в здании командно-диспетчерского пункта. Там не было домашнего уюта, но жить без комфорта и удобств тоже можно. На войну приехали, и мы не американцы, чтобы требовать теплый туалет, бар и публичный дом.

В столовую ездили в кунге, установленном на списанную санитарную машину, которую прозвали Таблетка. Хочу заметить, что с чувством юмора на войне было все в порядке. Упитанного кота в санчасти звали Гепатит, как самую нежелательную болезнь, после которой не рекомендовано употреблять спиртное. Самолет Ан-12, перевозивший погибших в Союз, называли Черный тюльпан. Товар по магазинам гарнизона развозила машина-развалюха, прозванная Санта-Мария. Автобус для подвоза пилотов к местам стоянки самолетов называли, как в книге «Золотой теленок», Антилопа Гну. Однажды командир попросил представителя тыла, присутствующего на постановке задач на предстоящий боевой день, подвести пилотов к самолетам, но тот ответил: «Движок текет!» Какой-то остряк тут же поставил диагноз: «У Антилопы течка!» Юмор воспринимался без обид, злого умысла не было.

Со временем своими руками сделали баню. Под котел для пара использовали башню из-под бронемашины, заполнив ее камнями, под бак с водой приспособили топливный бак самолета. Мочалки для бани сделали из пенополиуретана, которым были заполнены топливные баки самолета. Надо сказать, что лучших мочалок я не встречал. На стены бани пошли ящики из-под ракет и снарядов. Их заполнили глиной и камнями, и они отлично держали тепло. Одним словом, обжились.

Летчики жили пару месяцев в гостинице на аэродроме, потом моджахеды предприняли попытку диверсии по их уничтожению, когда летчики ночью спали. После этого летный состав перевели в гарнизон, где размещались все военнослужащие авиационного городка.

Без работы не сидели. Каждый день по четыре-пять боевых вылетов, а затем и ночью часто приходилось вылетать.

Первая трудность, с которой столкнулись пилоты при выполнении боевых заданий, отсутствие прикрытия со стороны истребителей. Дважды, когда самолеты возвращались с боевого задания, после нанесения бомбового удара по укрепленным пунктам моджахедов в районе населенного пункта Джелалабад, расположенного недалеко от пакистанской границы, сработала система предупреждения облучения «Береза», показывая, что самолеты находятся на прицеле противника. Сообщив о случившемся на командный пункт в Кабул, пилоты предприняли противоракетный маневр против захвата цели самолетами противника и с трудом вышли из зоны захвата. Ракета, выпущенная самолетом противника, пролетела мимо и поразила пиропатрон, выпущенный из тепловой ловушки (АСО). Подлетевшие истребители обнаружили самолеты противника, и те быстро ушли в сторону границы Пакистана.

После этого случая на задание вылетали только под прикрытием истребителей, которые обеспечивали нанесение ракетно-бомбовых ударов.

Действиями истребителей-бомбардировщиков полка руководил опытный пилот, старший штурман полка подполковник Бельдиев Юрий Николаевич.

После неудачного приземления с майором Рязановым на аэродроме Кабул, где у самолета Рязанова при посадке подломилась передняя стойка шасси, Юрий Николаевич поделился своими переживаниями того злополучного дня.

Возвращаясь после выполнения боевого задания на аэродром Баграм, выполнив бомбометание по укрепленному району моджахедов в Панджшерском ущелье, увидели, что на аэродроме вдоль взлетно-посадочной полосы загорелись дымовые шашки. Накануне на постановке задачи по нанесению ракетно-бомбовых ударов заместитель командующего армией полковник Руцкой, проводивший постановку задач, упомянул об этом, но никто не обратил на это внимания, никому в голову не пришло, что кто-то в период ведения боевых действий в горной местности отдаст команду, усложняющую посадку самолетов на взлетно-посадочную полосу. Дымовые шашки только начали разгораться, поэтому дым разошелся только в начале взлетно-посадочной полосы. Дав команду на посадку следующим сзади пилотам, вместе с ведомым майором Рязановым, Юрий Николаевич набрал высоту стал наблюдать, есть ли угроза применения противником средств противовоздушной обороны. После приземления всех самолетов стало ясно, что произвести посадку на свой аэродром не удастся. Дым лег на землю, закрыв весь аэродром. Остаток топлива позволял уйти на запасной аэродром, в Кабул. Оценив обстановку и доложив на командный пункт, попросил разрешение произвести посадку там. Получив разрешение, взяли курс на аэродром Кабул. На этот аэродром приземлялись впервые. Заход на посадку провели с крутой глиссады, с увеличением скорости с высоты двух тысяч метров, чтобы избежать поражения противником переносными зенитными ракетными комплексами (ПЗРК) и стрелковым оружием. Садились парой из-за малого остатка горючего. При посадке, на мокрой от дождя полосе, Рязанов попал под струю воздуха от приземлившегося впереди самолета, и его самолет пошел юзом по взлетно-посадочной полосе. Повезло. Самолет не взорвался. Летчик не пострадал.

Взаимопонимание с подразделениями сухопутных войск, которых проходилось прикрывать с воздуха, нашли очень быстро. После первых дней нанесения бомбовых ударов для поддержки сухопутных войск и десантников, в гости к пилотам с дружеским визитом заглянули офицеры подразделений сухопутных войск. Гостям на стол поставили спирт и закуску. После третьей рюмки разговор принял серьезный характер. Пилотам рассказали об особенностях ведения боевых действий в горах, о том, какую поддержку с воздуха ждут подразделения сухопутных войск, радиообмене между летчиками и пехотой, как мы их называли.

Если речь не шла о бомбовых ударах по площадным целям, а надо было работать по вызову «пехоты» в горных ущельях, где продвижение преграждали снайпера или орудия и крупнокалиберные пулеметы, то надо было осветить ущелье дополнительным светом, чтобы все огневые точки противника были видны как на ладони. Для этой цели подвешивались и сбрасывались осветительные бомбы, САБы. Они, как люстры, висели в воздухе несколько минут, освещая все ущелье. Противнику негде было спрятаться, и он попадал под огонь наших подразделений.

Если требовалось ослепить противника, применялись фотоавиабомбы, ФОТАБы, калибра от пятидесяти до двухсот пятидесяти килограмм, которые предназначены для создания вспышки при фотографировании объектов самолетами разведывательной авиации. Принцип действия, как при работе фотоаппарата с фотовспышкой.

При применении ФОТАБов пилоты предупреждали по связи офицера авиационного наводчика о сбросе такой бомбы и на какое замедление был поставлен на бомбе взрыватель, чтобы наши подразделения не попали под световую вспышку бомбы. Взрываясь, бомба на некоторое время ослепляла противника, что позволяло нашим солдатам сменить позиции для ведения боевых действий или передвинуться на более выгодную позицию. Применение таких бомб облегчает борьбу со снайперами, которых слепит вспышка сброшенной бомбы. Пилотам при сбросе ФОТАБов тоже приходилось прикрывать глаза защитными стеклами или выводить самолет после атаки с закрытыми глазами.

Пехота всегда была благодарна своим летающим ангелам и не забывала поздравлять нас с праздниками. Жаль, что праздников было мало!

На аэродром Баграм мне приходилось летать редко. Откровенно говоря, не любил туда летать. Вылеты на вертолете для обеспечения поисково-спасательной работы были сопряжены с большим риском. Лететь между гор по ущельям до места нанесения ракетно-бомбового удара и барражировать рядом с местом нанесения удара – удовольствие не из приятных. Возвращались часто с пробитыми пулями салонами вертолетов. Везло, и «косая» пролетала мимо, но в желудке леденело от страха. Все мы люди, и ничто человеческое нам не чуждо, а страх – это защитная реакция организма.

Однажды пришлось присутствовать на постановке задач для авиационных подразделений. Задачу ставил заместитель командующего авиацией армии полковник Руцкой Александр Васильевич. В конце Александру Васильевичу задали вопрос, будет ли в районе Кандагара работать поисково-спасательная служба. Дело в том, что в районе Кандагара средствами ПЗРК были сбиты несколько вертолетов и лететь на верную смерть никто не хотел. Руцкой знал об этом и заявил всем присутствующим, что летчик, воспользовавшийся катапультой, приземлившись на землю, должен отстреливаться до последнего патрона, последний оставить для того, чтобы застрелиться.

Летчики так и поступали. В плен никто не сдавался, себя подрывали гранатой или ложились виском на ствол пистолета.

В то время мы не знали, что слова полковника предназначались для смелых и отважных парней, самого Руцкого они не касались!

Каждый вылет требовал от летчика высокого мастерства, заход на цель и бомбометание были сопряжены с большим риском.

Афганских моджахедов США начало снабжать оружием еще до ввода советских войск в Афганистан. Ко времени, когда полк прибыл в Афганистан, поставка американского оружия моджахедам была отработана. Переносные зенитно-ракетные комплексы «Стингер» и «Стрела-2» широко применялись в Афганистане, особенно в его южных районах. Наносить ракетно-бомбовые удары с малых высот было запрещено, высота бомбометания должна составлять не менее четырех тысяч метров над поверхностью земли. Если учесть, что многие объекты для бомбометания на юге страны находились на высоте не ниже трех-четырех тысяч метров над уровнем моря, то высота при нанесении ракетно-бомбовых ударов должна составлять не ниже семи-восьми тысяч метров.

Особенность аэродинамических данных самолета Су-17 заключалась в том, что при бомбометании цели, находящейся в высокогорной местности на высоте четырех тысяч метров, удержать самолет на высоте восьми тысяч метров было трудно. Любая незначительная ошибка могла повлечь тяжелые последствия, и самолет сорвался бы в штопор, такое же могло случиться при выводе самолета из атаки на форсажном режиме, если цель находилась на высоте четырех тысяч метров над уровнем моря или выше. Пилоты это хорошо знали и старались не допускать ошибок при нанесении ракетно-бомбовых ударов, работая с больших высот.

На аэродроме Баграм при проверке авиационного оборудования самолета инженером по авиационному оборудованию инженерно-авиационной службы армии было установлено, что пилоты при проведении бомбометания высотных целей допускают нарушение требований командования о выводе самолета с высоты не ниже четырех тысяч метров над целями, при этом допускают нарушения скоростного режима, при котором самолет может свалиться в штопор. Это было действительно так, но летчики шли на риск из-за того, чтобы не сорваться в штопор, остаться живыми и долететь на своем самолете до аэродрома. Любые доказательства разбивались о непробиваемую логику инженера и воспринимались им как умышленное нарушение инструкции летным составом.

Обмануть инженера было невозможно, потому что все параметры полета самолета записывались бортовым регистратором полетных данных (Тестер-У3Л), который фиксировал 260 параметров полета самолета. Журналисты прозвали этот прибор «черный ящик», под этим же названием он проходит во всех средствах массовой информации. Почему прибор прозвали «черным ящиком», никто объяснить не может, прибор окрашен в оранжевый цвет.