Читать книгу: «Органический прогресс в его отношениях к историческому прогрессу», страница 8

Глава X
Органическая наследственность орудий борьбы

Пересмотрим для нашей цели различные общественные формы, через которые прошла цивилизация в своем историческом развитии. Нам нет надобности останавливаться на вопросах о причинах, обусловливавших переход от одной формы к другой, на деятелях, создававших исторический прогресс; эти причины и эти деятели суть явления общественные в тесном смысле, и их проявление, поскольку оно создавало явления общественные же, не относится к предмету настоящего исследования. Ими мы займемся лишь настолько, насколько они воздействовали на те сложные биологические деятели, которые делали прогресс органический. Мы уже определили общий и коренной антагонизм, существующий между проявлением естественного подбора и прогрессом человечества, насколько он производится подбором социальным, или историческим. Теперь мы должны рассмотреть, как независимо от этого сложного деятеля прогресс исторический воздействует на проявление естественного подбора. В какое отношение становятся к нему различные общественные условия по мере возникновения их в обществе с развитием цивилизации, и прежде всего по нашему плану нам предстоит решить вопрос об отношении этих условий к одному из условий естественного подбора, к органической наследственности признаков, дарующих победу в борьбе за существование. С этой-то точки зрения мы и пересмотрим сейчас различные формы, в которые последовательно отливались человеческие общества.

Наиболее древняя и вместе с тем наиболее простая форма общества представляется диким состоянием (sauvagerie). Несмотря на разнообразие быта диких племен, можно установить общие признаки этого состояния, которые вместе с тем должны быть и самыми основными. Обращаясь к экономической стороне жизни этих племен, самым характеристическим отличием будет то, что пища ими добывается, но не производится: охота и рыбная ловля составляют главный источник их пропитания, затем следуют дикорастущие плоды, травы и коренья. В этом состоянии размножение ограничено еще теми средствами пропитания, которые производит сама природа, не направляемая трудом человека. Прогресс экономический тут может заключаться в расширении сферы добывания пищи чрез включение произведений, прежде недоступных добыче, что производится при помощи усовершенствования орудий и снарядов, служащих для охоты и рыбной ловли. Палица, праща, дротик, топор с каменным лезвием, а затем, быть может, и с металлическим, нож и лук – вот разные приспособления, которые достижимы и в дикой форме человеческого общества; сюда же можно отнести удочки с костяными крючками, острогу с каменным или костяным наконечником, плетеную из ветвей западню для рыб, равно как капканы для зверей и волосяные силки для птиц. Все эти и некоторые другие снаряды и орудия были изобретены в период дикого состояния и предназначались служить облегчением в добыче пищи; с этой стороны можно бы было сказать, что уже и в дикости человек отчасти, косвенным путем обратился к производству пищи, производя орудия для добывания ее. Но, во всяком случае, прямого производства пищи мы не встречаем в этой форме общежития.

Второю характеристическою чертой дикости в ее экономической жизни является простота, элементарность всех ее производств. Главною стороною производства должно было быть создание вышеисчисленных орудий и снарядов для добывания пищи; одно простое перечисление их, мною сделанное, указывает на несложность производства. Прогресс в производстве этих орудий, как и многих других предметов труда дикаря, был отчасти обусловлен уменьем искусственно производить огонь; искусственное добывание огня известно всем дикарям, с какими только знакома наука, но, конечно, было время, когда люди не знали его. В добывании огня мы замечаем некоторый прогресс: желобок и палочка, огневое сверлило и кремень – вот различные фазисы этого прогресса. Все способы самые простые, не требующие, как наши способы, сложного сотрудничества для производства снарядов⁵³. После добывания пищи и добывания огня надо обратить внимание еще на производство снарядов для приготовления пищи (посуда), одежды, жилища. Пересмотрите поочередно все эти производства, как они изложены, напр., у Тайлора⁵⁴, и вы согласитесь, что все производимое дикарем не требует необходимо сложного сотрудничества, разделения труда, хотя в высших фазах развития дикого общества оно и могло бы проявиться. Итак, экономические признаки дикого общества сводятся к добыванию пищи (отсутствию ее производства) и к простоте форм производства (отсутствию разделения труда). На такое определение могут, пожалуй, возразить, что я определяю дикое состояние отрицательно, отсутствием таких-то признаков; на это я замечу, что положительною характеристикою экономической жизни дикого состояния будет уже присутствие производства, какого бы то ни было, и что насколько присутствие производства отграничивает дикое общество от досоциального состояния, настолько отсутствие производства пищи и отсутствие сложного сотрудничества, вместе взятые, отделяют его от последующих состояний и форм общественных.

При таком экономическом быте, где каждый член общества может обойтись без помощи своих сочленов или, по крайней мере, где содействие выражается обыкновенно в форме простого сотрудничества и только как исключение в форме сложного, при таких условиях экономической жизни зачатки материальной культуры, находимые нами в диком обществе, не могут изменить существенно условий борьбы за существование. Отсутствие производства пищи исключает возможность значительных сбережений и запасов ее, которые могли бы капитализоваться и за которые обладатель их мог бы покупать услуги и помощь других; это же отсутствие обусловливает отсутствие и собственности в том виде, как вырабатывается это понятие впоследствии, а это опять-таки лишает возможности одних лиц покупать труд других, не обменивая его на свой собственный. Простота всех производств, доступность их более или менее каждому сочлену делает бесполезным накопление этих незамысловатых продуктов, что тоже мешает созданию капитала и приобретению органически ненаследственных орудий борьбы за существование. Таким образом, экономические условия первобытного дикого общества нисколько не ограничивают действия естественного подбора, поскольку оно зависит от органической наследственности орудий борьбы за существование. Влияние их в этом направлении ограничивается, быть может, только введением новых признаков как орудий борьбы, напр., изобретательности, искусности ручной работы и т. п. Не надо забывать, впрочем, Что уже и дикая культура все же расширяет пределы размножения и с этой стороны частью противодействует борьбе за существование. Укажу еще и на то обстоятельство, что если сложное сотрудничество и не необходимо в экономическом быту диких, то все же оно возможно и выгодно для племени, где проявится, и исторический подбор не преминет выдвинуть подобные племена и даровать им успех в междуплеменной борьбе за существование. Сложное же сотрудничество и при отсутствии производства пищи может породить капитализацию продуктов, хотя бы, напр., глиняной посуды. Такими частными осложнениями вообще простого производства, которые должны непременно возникать со временем и в диких обществах, отчасти нарушается значение личных, органически наследственных качеств в борьбе за существование, но покамест это нарушение не идет дальше простого колебания, быть может, замедления естественного подбора.

Политическая жизнь диких племен находится еще в более рудиментарном состоянии, чем экономическая. Главную роль играет союз семейный; но значение различных форм брака (коммунального, полиандрии, полигамии, умычки), господствующих в диких обществах, я рассмотрел в этюде о половом подборе в обществе. Там я показал, как коммунальный брак должен был естественно перейти в полиандрию или полигамию уводом; как полиандрические племена, принявшие повсюду обычай эндогамии, должны были вследствие тесного скрещиванья измельчать и погибнуть; как, напротив того, полигамы должны были быстро размножаться и подбираться по силе, ловкости и т. д., вследствие чего они должны были взять верх в междуплеменной борьбе и вытеснить племена полиандрические и коммунальные. Значение форм брака для проявления полового подбора и направления его деятельности чрезвычайно важно, но на течение естественного подбора, кроме некоторых указанных в прошлом этюде черт, они могут иметь влияние весьма тесное. Укажу, напр., на последствия порабощения женщин, которое в большей или меньшей степени сопровождает форму брака умычкой. Власть, которую в таком браке приобретает муж над женою, делается в руках мужа одним из орудий борьбы за существование; он по возможности слагает с себя трудности повседневной работы, часто ограничивая свою деятельность только добыванием пищи, все же производство лежит на жене или женах. Тяжелая работа, обременяющая женщину, делает ее малоплодовитою⁵⁵, и племя, дальше других ушедшее по пути обременения женщины, должно медленнее размножаться, а это роковым образом отзывается на нем в междуплеменной борьбе за существование. Таким образом, порабощение женщины, служащее орудием в индивидуальной борьбе за существование, является причиною поражения в междуплеменной борьбе, так что если, как мы видели в прошлом этюде, исторический подбор и дарует победу полигамии уводом, порождающей порабощение, то он же полагает и предел такому порабощению.

Кроме семьи, дикое общество знает еще форму племени, т. е. союза семей одного происхождения, но Ото наименее исследованная сторона первобытной культуры. Вообще можно сказать, что это форма весьма неустойчивая, власть племени или его предводителя весьма невелика (надо помнить, что я говорю о диких в строгом смысле, как определяются они вышеочерченным экономическим бытом). Надо полагать поэтому, что власть, которою облекался начальник племени, не могла служить особенно деятельным орудием в борьбе за существование, если сам начальник не обладал какими-либо особыми личными преимуществами, а с другой стороны, трудно допустить, чтобы были часты случаи начальников, не возвышавшихся над своими соплеменниками личными преимуществами. Вообще надо признать, что в диком обществе условия политического быта также мало колебали органическую наследственность орудий борьбы за существование, как и условия экономические. Некоторое колебание могли произвести власть мужа над женою (и, быть может, отца над детьми) и наследственность звания предводителя племени, где она успела установиться, так что власть, в будущем столь могучее орудие борьбы за существование, в диком обществе еще бессильна в конкуренции с личными преимуществами так же, как капитал и собственность.

Чрезвычайно распространено мнение, что вначале звание начальника племени и священника, посредника между богами и людьми, облекало всегда одного человека, так что только впоследствии выделились власть светская и духовная, но мне кажется, что подобный случай не может быть рассматриваем как общий и даже как господствующий. Несколько позже в родовом быту это, действительно, по-видимому, было всегда так, но в диком состоянии, как мы его выше определили, это явление едва ли может почитаться необходимо присущим, неизбежною первой ступенью развития жречества. В сравнительно более высоком патриархальном быту были и религиозные воззрения несколько выше; оба элемента религиозного развития – обоготворение сил и явлений природы и поклонение душам умерших – приняли несколько систематическую форму, олицетворились, поэтому и форма поклонения приняла более постоянный и определенный характер, явилась необходимость постоянного жертвенника, правильных, периодических приношений, а кому же, как не родоначальнику, было естественнее всего исполнять эти религиозные обряды за весь свой род. Но такая выработанность (относительная) религиозных воззрений могла явиться в диком обществе разве уже при переходе его в другие формы и потому не может рассматриваться как общее правило. Преобладающею формой мифического миросозерцания дикаря должно было быть обоготворение предметов природы и умерших в самой грубой форме. Здесь не находим мы еще ни постоянных жертвоприношений (или, лучше сказать, вовсе не находим жертвоприношений в их позднейшей форме), ни молитв, ни храмов; религиозное поклонение выражается в колдовстве и заклинании. Колдун и знахарь, по всей вероятности, предшествовали жрецу-предводителю племени, как идея об управлении природы, посредством заклинаний и различных подражательных действий предшествовала идее управления ею при помощи умилостивления всесильных богов. Если же таков был прогресс религиозного мышления, то, значит, в диком обществе мы должны найти дифференцованными власть политическую и влияние, соединенное с званием посредника между людьми и богами. Мы, действительно, видим повсюду у диких, что не начальники их являются у них шаманами, колдунами, кудесниками, ведьмами и вообще различных наименований вещими мужами, женами и девами. Эти же наименования служат, во всяком, случае, более надежным орудием в борьбе за существование, чем сомнительные капиталы дикаря или колеблющаяся власть его предводителя. Власть различных вещих над дикарями изумительна и, конечно, представляет собою действительное, могучее орудие в борьбе за жизнь и притом орудие, органически ненаследственное. Для нас важно бы было определить теперь, как оно приобретается. Если приобретение его связано с каким-либо особенным личным качеством или качествами, то эти качества должны быть покровительствуемы естественным подбором. К сожалению, антропология представляет мало материала для решительного определения пути достижения у различных диких племен звания знахаря, колдуна. A priori можно сделать несколько предположений; во-первых, вероятно, это частью люди душевнобольные с расстроенным воображением, энтузиасты, быть может, галлюцинанты; во-вторых, весьма часто это должно быть просто хитрецы, ловкие обманщики. Эти качества, следовательно, вероятно, могли бы подвергнуться подбору, но я думаю, по крайней мере, относительно второго разряда, что они должны развиваться скорее чрез упражнение, чем подбором. Если люди первого разряда, быть может, и могут возвыситься до звания колдуна, вещего человека самостоятельно, без содействия прежнего колдуна, то едва ли это вероятно для лиц второго разряда; колдун же окажет содействие, научит, скорее всего, своего сына, и таким образом это звание, вероятно, на практике является наследственным. Наследственность звания в известных родах исключает деятельность естественного подбора, а болезненность первого разряда знахарей не позволяет рассчитывать на оставление ими более многочисленного потомства. И это, вероятно, самое чувствительное ограничение естественного подбора в диком обществе.

Пересмотрев, таким образом, все главнейшие стороны быта диких племен, мы приходим к заключению, что значение в борьбе за существование орудий, органически ненаследственных, весьма ограничено в диком обществе; в экономическом и политическом быту оно даже ничтожно, и их можно ценить разве как зародыши условий, имеющих развиться; несколько больше значение их в религиозном быту. Поэтому остается полный простор людям употреблять в борьбе за существование их личные природные преимущества, которые в большинстве случаев и решают борьбу, и этим путем естественный подбор удерживает свое значение. Теперь нам нужно только определить направление, в котором должен действовать естественный подбор в диком обществе, если не повсеместно и не всегда, то, по крайней мере, в большей части случаев. Появление культуры, хотя и не в совершенной форме, должно было уже изменить направление подбора. На это изменение я уже указывал в этюде о половом подборе, именно, что вместо подбора специальных орудий вооружения для нападения и защиты (вроде рогов, клыков, брони и т. п.), которые подбираются в докультурный период, на первый план выступает подбор силы, ловкости, быстроты, ума вообще. Благодаря этому изменению признаков, подверженных подбору, происходит и другое немаловажное изменение. Различия особей по силе, ловкости, быстроте, уму должны меньше, чем различия по величине, крепости, выгодной форме и пр. орудий вооружения, зависеть от индивидуальной изменчивости при рождении (возникающей вследствие случайных причин, особого столкновения наследственностей при скрещивании, реверсии и т. п.) и происходят, вероятно, больше из различия упражнения. Если же это так, то естественный подбор значительною частью является лишь деятелем, умножающим последствия прямого приспособления чрез усиленное упражнение. Я не хочу сказать, чтобы случайная изменчивость вовсе не доставляла или доставляла очень мало материала для подбора, но только то, что она с возникновением даже дикой культуры начинает доставлять его меньше, чем в докультурный период, и что очищаемые ею области занимаются изменчивостью, порождаемою определенным влиянием условий; одним словом, что определенное влияние условий, раз вступив на почве социальной жизни в борьбу с естественным подбором за значение в прогрессе, берет верх, что называется, не мытьем, так катаньем. Не будучи еще в состоянии значительно поколебатьразмеры его деятельности, оно частью делает его просто мультипликатором своих эффектов, изменяя род его деятельности.

Выше я упомянул, что естественный подбор в обществах дикарей Должен тоже, по-видимому, содействовать развитию ума; мы видели, говоря об историческом подборе, что, между прочим, естественный подбор должен развивать антисоциальные психические качества: лукавство, обман, вероломство, жестокость. Быть может, именно его действию должны мы приписать встречаемое между дикарями людоедство и вообще зверство, иногда превосходящее все, что мы знаем о подобных чувствах у низших животных⁵⁶. Отсутствие чувства симпатии, жалости должно было развиваться в индивидуальной борьбе за существование. Помимо этих качеств, естественный подбор, вероятно, производит у дикарей подбор ума, энергии, находчивости, а особенно совершенства внешних чувств и, может быть, некоторых других психических свойств, но ни в каком случае и никогда нравственности. Мы видели, что противоположное мнение Дарвина произошло оттого, что он под естественным подбором разумел исторический подбор, процесс, существенно от него отличный по своим составным факторам и прямо противоположный по эффектам. Резюмируя наше обозрение проявления естественного подбора в диком обществе, мы можем сказать: 1) что создание первобытной культуры, которая отличает эту форму общественного быта, ведет к изменению направления естественного подбора, обращая его на подбор силы, быстроты, ума вообще, а не орудий вооружения, которые заменяются искусственным оружием; 2) что такое изменение характера подбора заставляет его в большей степени пользоваться изменчивостью, порождаемою определенным влиянием условий, и таким образом делает его отчасти просто мультипликатором эффектов этих условий, подбирая наиболее удачные; 3) что создание культуры, поскольку оно выражается в появлении сложного сотрудничества, политической организации и того мнимого знания, которое выражается в колдовстве, влечет за собою появление на арене борьбы за существование орудий, органически ненаследственных, и тем ослабляет деятельность естественного подбора; 4) что это ослабление весьма незначительно, и естественный подбор играет поэтому видную роль в жизни диких обществ; но 5) всякое подобное ослабление покровительствуется историческим подбором, и потому общий прогресс всего дикого человечества выражается в постепенном, ослаблении естественного подбора, хотя при условиях дикого быта он и не может быть вытеснен совершенно.

Я остановился подробно на диком обществе, потому что в нем мы уже встречаем в зерне главные социальные условия, имеющие развиться и определиться с ходом исторического прогресса; они еще бессильны ввиду физических и органических деятелей, но направление, характер их деятельности мы можем наметить довольно отчетливо и в этом зачаточном состоянии. По отношению к занимающему нас вопросу органической наследственности орудий борьбы за существование направление это состоит во введении орудий, ненаследственных органически, и притом соразмерно развитию сложного сотрудничества, укреплению политической организации и значению действительного или предполагаемого только знания. Факторы эти не сами по себе производят такое последствие, но чрез создание капитала, власти и знания и чрез распределение их несоразмерно личным качествам. Раз такое распределение возникло, оно уже само служит причиною дальнейшего развития в том же направлении; первоначально же возникает это явление из естественного стремления передать свои преимущества (богатство, власть, знания) детям, которые, конечно, не всегда обладают личными качествами, доставившими их отцам переданные им преимущества. Все эти выводы и соображения мы можем сделать, наблюдая первобытную культуру диких, когда все отношения еще не затемнены, когда указанные социальные деятели еще только зарождаются, взаимно друг друга не осложняют и стоят лицом к лицу преимущественно с деятелями органического прогресса, силами докультурного периода. Определив их значение при самом, так сказать, их зачатии, мы тем облегчаем себе дальнейший путь, где будем иметь дело с ними же. Поэтому мы можем ограничиться лишь беглым обзором последующих форм быта и остановимся несколько подробнее только на последней форме – цивилизованном государстве.

В экономическом развитии поворотным пунктом от дикого состояния к цивилизованному надо, по-видимому, считать время, когда впервые была произведена пища; окончательно же переходит дикий быт в другие формы, когда производство пищи получает решительное преобладание над ее добыванием, когда земледелие или скотоводство заменяют охотничий и рыбный промыслы. Теперь отвергнуто мнение, будто скотоводство необходимо предшествовало земледелию; оба способа производства пищи возникали прямо из дикого состояния, смотря по условиям страны, в которой жило племя, делавшее этот прогресс. Однако от этого не уменьшаются существенные и весьма важные различия обоих способов производства. В то время как развитие земледельческой промышленности вместо зверо- и рыболовной значительно усложнило процесс добывания пищи как для каждого индивида, так и для всего общества, возникновение скотоводства едва ли даже не упростило этот процесс, по крайней мере, для каждого индивида. Уход за стадами, состоящий в одном оберегании, кухонное искусство, производство молочных продуктов, кож, войлоков – вот чем ограничивался труд члена кочевой общины; разделение труда мы едва ли вправе тут ожидать больше, чем в диком состоянии, а отсутствие частной собственности предупреждает накопление капитала. Вообще по условиям быта кочевого, пастушеского надо ожидать, что тут исчезает индивидуальная борьба за существование и вполне возмещается борьбою между родами. Было бы весьма интересно определить орудия борьбы и победы в междуродовых войнах пастухов-кочевников, но это прямо не относится к предмету настоящего этюда.

Земледелие, как выше упомянуто, осложняет производство и потому открывает путь к развитию сложного сотрудничества; но гораздо важнее то обстоятельство, что возможность неравенства урожая, возможность делать запасы и сбережения производят нечто вроде капитализации, процесс, постоянно поддерживаемый сложным сотрудничеством⁵⁷. Рядом с экономическими преобразованиями рука об руку идут политические. Здесь главным раздельным пунктом является возникновение государства, промежуточною формою – родовой или патриархальный быт, а также общинный. Мы не будем вдаваться в разбор всех этих форм и их генезиса. Довольно того, что в это время шаг за шагом возникали собственность, сословия, рабство, государственная власть, жреческая иерархия и, таким образом, постепенно развивались преимущества, которые не могут быть унаследованы органически и которые не связаны причинною связью ни с каким органически наследственным признаком. Все эти преимущества росли и количественно, и качественно, увеличивалось их число и их сила, так что, наконец, в цивилизованном государственном быту мы находимся лицом к лицу с чрезвычайно сложным механизмом культуры и гражданственности, где успехи каждого члена общества заранее, так сказать, предопределены его положением и управляются течением обстоятельств, в весьма слабой степени зависимым от его воли. Знатность, участие во власти, богатство, образование, покровительство сильных мира сего, политические учреждения родины, образование и состоятельность среды и пр., и пр. – вот главные орудия успеха в цивилизованном обществе. Говорят, находчивость, предприимчивость, энергия много значат; но что со всеми этими достоинствами поделает бедняк, не получивший образования и не имеющий сильного покровителя? А получить образование, составить состояние, приобресть покровителя – разве это зависит от бедняка, всем обделенного, а не от ряда обстоятельств, сложившихся, быть может, за много времени даже до его рождения и над которыми во всяком случае он не властен. Вообще, я не могу представить себе пути, который естественный подбор мог бы проложить себе на арену социального прогресса в цивилизованном быту. Мнение, мною высказываемое, противоречит многим авторитетам и, между прочим, воззрениям Дарвина и Герберта Спенсера; поэтому мне придется теперь остановиться на разборе их мнений. Начну с Дарвина.

Вот краткое изложение воззрений Дарвина⁵⁸. Первым противодействием влиянию естественного подбора в цивилизованной жизни являются средства против болезненности и смертности, призрение беспомощных, богадельни и приюты и пр. Осложняющим влиянием является собственность, вследствие чего на арену борьбы за существование люди выходят не с одинаковыми средствами (Sic!). "Хотя цивилизация, – соглашается Дарвин⁵⁹, – противодействует во многих отношениях естественному подбору, зато, с другой стороны, введением лучшей пищи и избавлением от случайных нужд она, очевидно, благоприятствует лучшему развитию организма". Это доказывается тем, что люди цивилизованных стран сильнее дикарей. Значит, замечу я от себя, естественный подбор вовсе не столь благодетельная вещь и порода может улучшаться и без него; ведь сам Дарвин приписывает не ему улучшение породы, а прямому влиянию цивилизации. Однако обратимся к Дарвину. Определив, таким образом, противодействующие условия, Дарвин переходит к положительному проявлению естественного подбора: несомненно, что наиболее смышленые и изобретательные лучше успевают в жизненной конкуренции, что, впрочем, до известной степени уравновешивается размножением непредусмотрительных людей. Что касается вопроса о бесплодии талантливых людей, то Гальтон решил его положительно: "Относительно физического строения, усовершенствованию вида способствует подбор несколько более одаренных, а не сохранение резких и редких аномалий. То же должно существовать и относительно умственных способностей". Поэтому вопрос о наследственности таланта не так важен. Гальтон открыл закон среднего уклонения от нормы, в силу которого при общем повышении уровня умственных способностей должно являться и более талантов. Для нравственного усовершенствования путем подбора важны следующие факты: казни, заключения и ссылки преступников; самоубийства меланхоликов и помешанных; удаление помешанных; эмиграция беспокойных людей; сильное сокращение жизни пьянством; неплодовитость развратных женщин и обыкновенное безбрачие развратных мужчин. Однако, перечислив все это, Дарвин замечает⁶⁰: "Насколько вопрос касается высокого уровня нравственности и увеличения числа способных людей, естественный подбор имеет, по-видимому, у цивилизованных наций мало влияния". До сих пор приведены факты, в которых естественный подбор является деятелем совершенствующим, но дальше Дарвин приводит и другой ряд фактов: бедные (большею частью менее образованные) и легкомысленные женятся рано, откуда происходит не только то, что они производят больше детей и что поколения их сменяются быстрее, но и то, что дети их сильнее и здоровее. Влияние этих фактов уравновешивается фактами их большей смертности и меньшей плодовитости при неумеренности. В этом отношении интересные данные представляет статистика, которая показывает, что между 20–80 годами жизни холостяков умирает почти вдвое больший %, нежели женатых того же возраста. Отсюда Дарвин вслед за Фарром выводит, что только лучшие представители каждого поколения находят возможность вступить в брак. История тоже доставляет Дарвину несколько примеров естественного подбора: вредное влияние инквизиции (особенно в Испании) на уровень умственных способностей; вредное влияние безбрачия духовенства в средние века, когда все трудолюбивое и умственно развитое шло в духовные. Этим исчерпывается все сказанное Дарвином о действии естественного подбора в цивилизованном обществе. Правда, Дарвин сам, как мы выше видели, допускает его с весьма ограниченным значением, но все же допускает больше, чем я могу уступить; разберем же шаг за шагом аргументацию Дарвина.

Прежде всего, останавливаясь на деятелях, противудействующих естественному подбору, Дарвин посвящает большую долю своего внимания тем условиям, которые спасают от конечной гибели лиц, уже побежденных в борьбе за существование; но очевидно, если бы этим ограничивалось противодействие естественному подбору, то по большей мере оно замедлило бы только ход его. Из органических ненаследственных орудий борьбы за существование Дарвин берет в расчет только собственность и то довольно поверхностно⁶¹; все же остальные факторы: образование (которое ведь унаследовано быть не может), власть политическую, духовную власть священника, сословные привилегии, различные монополии и вообще весь сложный механизм политических, гражданских и религиозных прав, корпораций, союзов, влияние общественного мнения и пр., и пр. – все это Дарвин игнорирует совершенно, будто бы не это служит орудием борьбы за существование, а, напр., изобретательность и смышленость. Люди изобретательные и смышленые массами гибнут в борьбе за существование, потому что бедны, потому что негде и не на что им было получить образование, потому что они лишены тех или других прав (а какое значение имеет лишение некоторых прав, лучше всего доказывает участь незаконнорожденных), да и мало ли еще иных "потому что" можно отыскать и назвать; а с другой стороны, люди совершенно бездарные и даже положительно глупые живут припеваючи и плодят большое потомство. Как же тут можно говорить о подборе изобретательности? Если она растет, то благодаря упражнению, а не подбору. Замечу, что привилегия на изобретение есть скорее покровительство знанию, чем изобретательности. Если на все это мне и могут возразить, что я не доказал положительно несуществования подбора умственных качеств, то я возражу, во-первых, что я, надеюсь, показал недоказанность его присутствия, и во-вторых, его невероятность наряду с деятелями столь сильными и затирающими личные преимущества, если последние не опираются на них же. Остальные соображения Дарвина по поводу воззрений Гальтона доказывают только, что если бы естественный подбор имел место, то он поднятием среднего уровня способностей содействовал бы появлению талантов.