Читать книгу: «Слабые люди», страница 7

Удовлетворенный увиденным, Фил ушел со словами: "Добро пожаловать на Птичью улицу."

Сегмент А.

От стука вороньего клюва по растрескавшимся от времени и бесконечных посланий в виде камушков от умственно отсталой детворы голова Сергея раскалывалась точно от ударов молотом по наковальне. Заорав в приступе бешенства, он рысью вылетел из кровати и, схватив первую попавшуюся под руку вещь, сделал выпад что есть мочи в окно. Раздался звон разбиваемого стекла и старый будильник советского производства влетел прямиком в бочину распоясавшейся птице. Раздалось глухое "Кар-р!!!" и птица исчезла из виду вместе с осколками.

Не прошло и секунды, как Сергей начал заходиться в визгливом смехе. Его руки словно потеряли всякий контроль и самопроизвольно вертелись во всех направлениях. Но тут смех перешел в протяжное "Ох!..", будто бы говоря о внезапном озарении, и псих ринулся к окну и начал истошно кричать, топая ногами:

–Проклятая птица! Из-за тебя я разнес чертово окно, паскудная ты тварь!

Его яростные вопли никого не оставили равнодушным и уже спустя каких-то тридцать секунд он вступил в перепалку с разъяренным соседом с противоположного корпуса. Было бы забавно, если б можно было наблюдать за этим, скажем, с крыши бокового корпуса: оттуда как раз открывался обширный вид на все остальные три корпуса, из противоположных окон которых смешно высунулись два представителя мужского пола с явным переизбытком тестостерона. Отсюда не видно, но к лицу обоих прилил нездоровый багрянец, а под кожей вздувались, грозя вот-вот лопнуть, вены, резко выделяясь на висках, лбах и шеях. Каждый раз, когда их пасти раскрывались, вместе с потоком брани наружу вырывались слюна вперемешку с гнойными выделениями. Наивно потрясая кулаками, они с увлечением занялись повторением "азбуки мата", напоминая двух первоклассников-неадекватов.

На поднятую ими перепалку к окнам начали подходить люди. В нескольких квартирах начали наперебой лаять собаки, где-то парочка алкоголиков выглянули из окна и начали улюлюкать. Слушая, как один из них выдает овце-подобным голоском "Красава, слышь!", невольно начинаешь ждать рвотные позывы с мыслью: "Вот с какими людьми приходится сосуществовать бок о бок."

Но вскоре спор был прекращен и бывшие противники-ораторы желают друг-другу здравия и засовывают свои туши обратно в оконные проемы, после чего идут промочить охрипшую глотку.

Только в этот момент Сергей понимает, что его ладони испещрены ранками и, слизывая кровь с пальцев, он направляется в уборную. Совмещенная с ванной комнатой, она беспощадно напоминала ему о голодных годах в… Тряхнув головой, Сергей отогнал воспоминания, повернул ржавые ручки крана и сунул руки под струю прохладной воды. В этот момент он смотрел на себя в зеркало и странно щерился. В тусклом свете затянутой в двухмиллиметровый слой пыли лампы его белая с неестественным синеватым оттенком кожа приобретала цвет меди. Он был слишком худым даже по меркам своей комплекции. Лысая макушка блестела, будто намасленная. Кожа была натянута в районе ребер, челюстей и скул. Потерявшие цвет глаза запали внутрь черепа, а длинные тонкие губы были настолько сухие, что от легонького движения трескались. Довершал эту не сказать чтобы приятную для глаз картину большой, сломанный в трех местах, а оттого еще более уродливый нос. Но даже он мерк после того, как губы приоткрывались, являя миру два кривых ряда желто-коричневых зубов. И все бы ничего, если бы эти зубы не выглядели как живая иллюстрация зубов пираньи. Люди, едва завидев их, начинали заикаться и бегать глазами то ли в поисках помощи, то ли убежища. Только Виктор Сумароков– его лечащий психиатр– мог спокойно реагировать на сие зрелище. Но он приходил очень редко, потому Сергей по большей части был вынужден прозябать в попытках наладить свою жизнь и связь с людьми, что было далеко не простой задачей.

Оказывается, миром правят Стандарты и Стереотипы. Под первые Сергей ну ни в какую не подпадал, а вторые заставляли людей слишком превратно и шаблонно воспринимать его. В их глазах он был воплощением всех людских пороков. В его глазах они уже давно были никем. Всем, что было для него важно, был он сам.

Сергей часто замыкался в себе, зацикливался на своих внутренних ощущениях и обрывках мыслей, полностью игнорируя явления внешние. Причиной тому было то, что в детстве он с завидной частотой выступал в роли груши для битья для мальчишек посильнее. Маленький, щуплый, уродливый, похожий на крысеныша, он быстро снискал "популярность" у сверстников, которая проявлялась в избиении прутьями после школы и закидывании камушками "на прощание". Родителям его было на него плевать. Мать советовала, цитируя какую-то книжку по "воспитанию детей мужского пола", игнорировать и не лезть в драку, отец называл тряпкой и рохлей и, отвесив затрещину, вновь возвращался к разговору на повышенных тонах по телефону. Учителя смотрели на то, как его изводили, сквозь пальцы– не в их интересах было вмешиваться в детские разборки, рискуя своей зарплатой, а, может, и местом в школе. Но были моменты, когда они словно специально подзуживали, унижали его перед всем классом, тем самым вызывая бурю положительных эмоций у учеников. А маленькому неудачнику приходилось лишь сдерживать слезы и потребность в друге. Выхода лучше, кроме как залезть в воображаемый кокон, у него не было. Однако коконы всегда ломаются, а скопленный багаж, прошедший фатальную метаморфозу, вырывается наружу.

Однажды, где-то в классе эдак в шестом… вроде бы, не помню… В общем, в шестом классе однокашники решили устроить очередную темную. Выловив после школы несчастного крысеныша, они схватили его, натянули на голову мешок для сменки и потащили в лес. Собрался весь класс, пришли даже ребята с параллельных классов– посмотреть на шоу. У одной из девочек отец был служителем закона и, пока добрый папочка не видел, она стащила у него наручники, которыми он заковывал ее мать во время счастливых ночных игрищ. Этими самыми браслетами бедолагу пристегнули к стволу дерева и, потешаясь над прелестью розового пуха, начали показательное выступление. У них уже были заготовлены ведра с помидорами, старые добрые хлесткие прутья и несколько ребят даже принесли перочинные ножики. Кто-то даже принес Библию. Начало издевательств очень было похоже на сцену с Квазимодо из дешевенького фильма по роману Виктора Гюго, разве что не было позорного колеса, на котором героя фильма раскручивали во время общественного буйства. Зато крутился сам Сергей, когда пытался спрятаться от летящих снарядов за деревом, ревя от боли в сдираемой на сгибах локтя коже. Нормальные люди давно бы отвязали его и попытались успокоить, но здесь же дети… Дети, а не люди. Им было весело и это было главное. Едва закончились помидоры, так с него содрали уделанное в красном соку тряпье, что именовалось "пиджаком" да "рубахой" и дали всем и каждому отхлестать его, как непослушное дите. И нет бы– отвязать его да оставить в покое, но маленькие герои решили идти до конца. Будь проклят тот, кто придумал и ввел в мир понятие "пытка каленым железом"! Едва раскаленная над зажигалкой сталь коснулась исполосованной спины, как Сергей издал такой вопль, какой не издавал еще никогда. Он пытался выбраться, вырваться из наручников, но тщетно. И тогда он выгнул, как только мог, левую руку и отгрыз мизинец.

Когда полиция прибыла на место, нашла одного рыдающего мальчика с отгрызенным носом и верхней губой. Остальные ребята успели убежать. А самого Сергея поймали лишь спустя две долгих ледяных ночи. Он прятался в разрушенной хижине в лесу неподалеку от города– когда его нашли, состояние мальчика было весьма плачевным. Ни на кого не реагируя, он просто сидел на обломках лицом к стене и никакого сопротивления не оказал. В таком состоянии он прибыл в больницу, где проходил около месяца курс реабилитации, упорно отказываясь говорить с детским психологом. Но вместо выписки его ждало нечто другое. Врач направил мальчика в клинику к некоему доктору, что мог помочь пройти терапию и разобраться в собственных проблемах, но этот человек ничем не смог ему помочь. Спустя какое-то время Сергей познакомился с Виктором.

Шли годы и постепенно, медленными шажками, он приходил в себя. Он не помнил ничего из произошедшего. Однако его приход в осознанное состояние не прошел гладко: он стал сильно подвержен приступам гнева, происходивших из не отпускавшей его паранойи. С раннего детства не знавший чувства безопасности, он запечатлел образ опасности как любого человека в поле его зрения, проецируя свой страх на любой косой взгляд или мимолетную улыбку, даже если улыбавшийся не смотрел на него, и любой контакт с санитаром или другим больным мог привести его в состояние неудержимой злости. Сергей неизменно приходил в буйство, целиком отдавшись мысли: «Лучшая защита– нападение!», пытаясь запугать потенциальную угрозу так, чтоб у объекта, мнимо или явно источавшего ее, и мысли не возникло как-то ему насолить. Доктор пытался втолковать, что постоянной опасности не существует, ведь Сергей всего-навсего обычный парень, который пугает окружающих его людей, что это он сейчас является тем плохим парнем, но тщетно. Тут некстати пришлись узколокативные провалы в памяти, странным образом привязанные к пальцу– были случаи, когда Сергей забывал, что пальца-то у него нет.

Тринадцать долгих лет Сергей провел в психлечебнице: два из них– не имея общения ни с кем, а остальные одиннадцать– ни с кем, кроме как с Виктором Сумароковым. Родители так его ни разу и не посетили, по-быстрому оформив отказ от ребенка и слиняв в неизвестном направлении, учинив махинацию с документами на квартиру, слегка посорив денежками в нужный карман. Что с ними было дальше, черт их знает. Надеюсь, их машина сорвалась с обрыва. Спустя год сын вспомнил родителей, не без удовольствия подметив, что теперь их брак наверняка распался или, что совсем было бы замечательно, отец в приступе ярости размозжил жене голову, после чего благополучно трубит свое в тюрьме до сих пор. Представляя себе это много лет спустя, Сергей сладко засыпал на неудобном матрасе в квартире Сумарокова. Да, доктор оказался настолько добрым, что в конце концов позволил мальчику жить у себя.

Виктор Сумароков– представительного вида мужчина с моржовыми усами и неизменном темно-зеленом костюме. Его маленькие, умные глазки всегда светились хитрой искринкой, как бы говоря: "Я знаю." Прибыв однажды ночью из таинственного внешнего мира, Виктор первым делом возжелал увидеть своего пациента– мужчину, страдающим диссоциативным расстройством личности. Совершая ночной обход по палатам вместе с сотрудником лечебницы, они дошли до палаты, где спал Сергей. Сотрудник приложил к губам палец и тихонько начал раскрывать дверь. Едва она отворилась хотя бы на сантиметр, сильный удар вернул дверь в исходную позицию. Работник словно этого ждал и быстро ретировался.

"Это наш местный чудак на букву "М"– выпалил ему надзиратель и побежал успокаивать проснувшихся пациентов.

Сумароков же замешкался, потому что нужная дверь была как раз перед ним и ее только что в буквальном смысле захлопнули у него перед носом. "Не мой ли это пациент?"– с этой мыслью он постучал в дверь. Заслышав по ту сторону топоток, спешно отошел от двери. Она распахнулась и на пороге возник жутковатого вида паренек с бешеными глазами. Он был живой воплощением несовершенства– худой, бледный, маленький, большая голова с проплешинами, между которыми росли странные отростки, которые Виктор не решился бы назвать волосами, а его лицо было похоже на маску. Многочисленные, еще не зажившие шрамы покрывали его от подбородка до лба, странно походя на оспины. Увидев скривившееся от отвращения лицо доктора, это существо раскрыло свой страшный рот и издало какой-то визгливый ритмичный звук. "Боже, да он же смеется!"– только и успел подумать Виктор, как руки коротышки с неожиданной силой вцепились в него и втащили в палату. От неожиданности Сумароков даже забыл позвать на помощь. Секунду спустя его зад больно приземлился на тонкий матрас, никак не защищавший от железной рамы под ним, и псих отбежал к двери и захлопнул ее. Миг– и глаза ослепил яркий свет. Психиатр обнаружил, что перед ним на полу расселись еще четверо. Среди них он узнал своего пациента. Беседы не получилось– на любые слова врача никто не реагировал. Всех словно захватил ступор, лишь жуткие взгляды неотрывно наблюдали за ним. И только парнишка бегал от одного угла к другому, то и дело обращая свое внимание на соседей и повторяющим жестом заглядывая Сумарокову в глаза.

На протяжении еще двух лет эти взгляды неотрывно преследовали его, появись он в лечебнице. Своего пациента ему удалось постепенно вернуть в нормальное состояние, с тремя другими само рассосалось. Лишь пациент по имени Сергей Роднин на групповых сеансах все так же неотрывно продолжал сверлить его своими глазами. Заинтересовавшись им, доктор прочел его досье, после побеседовал с принимающим врачом, из разговора с которым вынес много интересного. Виктор изъявил желание провести ознакомительную беседу с Сергеем и получил добро.

Когда парня привели к нему в кабинет, он первым делом подошел к окну. Глядя на падающий снег, Сергей полностью игнорировал вопросы, которые ему задавали. Как ни пытался доктор, но подросток делал вид, что не слышит. Битый час бился над ним Сумароков, но не добился результата. Потеряв всякое терпение, он попросил коллегу отвести его в общий зал. Уходя, Сергей тихо проронил: "Потом".

Лишь спустя долгие полгода, когда Виктор уже и думать забыл о попытках пробить юнца, к нему внезапно постучались. Ника, молодая работница лечебницы, сообщила, что пациент такой-то желает его видеть. После утвердительного ответа в дверь вошел Сергей. За эти полгода он немного изменился– шрамики зажили, остатки волос были сбриты. Лишь жуткие зубы оставили свой прежний цвет.

–В этот раз ты не будешь молчать? – спросил Виктор.

–Не в моих интересах.

–А что тогда в твоих интересах?

–Я устал от сеансов. Они бесполезны.

"Так-так, любопытно".

–Но ты не можешь отказаться. Ты нездоров, у тебя серьезные проблемы. Если ты не помнишь, могу тебе их перечислить.

–Не стоит, доктор. Я и сам знаю. Я помню про паранойю и частичную амнезию. Про свою уравновешенность тоже.

–Ну, стал…

–Не перебивайте, я не закончил. – юнец замолчал, собираясь с мыслями. – Приступа не было уже два месяца. Разве этого нед…

–Нет. – ответил Виктор, – То, что приступов нет, не означает, что их впредь не будет. Тебе нужно уметь совладать с собой, чтобы не допустить их повторения, понимаешь?

–Но ведь…

–У нас все не так делается, пойми. Ты проходишь лечение и единственным результатом пока было снижение частоты припадков. Ты не избавился от них, нет. Ты все еще неуравновешен и представляешь опасность. Мы не можем тебя отпустить в мир, пока ты в таком состоянии, ведь это будет преступной халатностью и за сей проступок придется отвечать нам и никому другому. Тем более что права на своеволие в подобной работе у нас как раз-таки и нет, прости.

Лицо юного пациента было мрачнее тучи. Он свесил голову, плечи поникли. Но, когда Сумароков хотел позвать надзирателя, он внезапно оживился:

–А вы ведь можете меня вылечить? Ну, как того дяденьку, с бородой? Ведь он уже в порядке, так? – речь шла о его бывшем соседе по палате, – Вы вылечили его, значит, вылечите и меня!

"Несмотря на свой жуткий вид, он все еще наивен, как ребенок."– с невольным удивлением подумал Сумароков.

–Не все так пр…

–Вы поможете мне, я знаю! – жуткие бесцветные глаза вперились в него тем самым взглядом, – С вашей помощью я поправлюсь!

–Ну-ну, попридержи коней. Сперва научись управлять собой, а там посмотрим. – удивление уступило раздражению и Сумарокову пришлось мысленно себя одернуть.

–Да, конечно. Я смогу!

Той же ночью у мальчика приключился новый приступ, во время которого он сломал руку одному из новых соседей и чуть было не вырвал челюсть другому парнише. Обоих отправили в реанимацию, его же– обратно в одиночную палату. Три дня провел там Сергей, не выходя наружу и лежа на мокрых от пота подушках, ловя капли с потолка во время жажды– в тот период шли затяжные дожди и половина помещений в здании протекали. Три дня и его вытащили абсолютно истощенным, с обгаженными штанами, вымыли и покормили, после чего провели профилактическую беседу. Про мизинец он опять все забыл, пришлось напомнить. Не забыл лишь часть беседы с Сумароковым, с которым очень хотел встретиться. Получить желаемое вышло лишь спустя несколько недель примерного поведения.

–Я здесь, доктор.

–Да, я не слепой, вижу. – со скучающим видом Виктор раскрыл папку с документом. – Чего хочешь?

Казалось бы, вопрос несколько стеснил юношу– он сжал пальцы в замок и глаза его опустились.

–Я помню наш разговор, доктор.

–Неужели?

–Да. Так же я помню свое обещание, которое тут же нарушил. Я проявил непростительную оплошность и прошу у вас прощения за то, что обманул ваше доверие и ожидание! Я понимаю, что мне нет веры и мое дело лишь утверждает вас в мысли, что я опасен, но я стараюсь и буду стараться впредь, обещаю! Только не списывайте меня со счетов, пожалуйста! – для пущего доказательства своего покаяния он драматично опустился на колени, обхватив ладони в молитвенном жесте, все так же просяще глядя на доктора.

–Ясно. – равнодушно выдохнул Виктор и углубился в чтение.

–Снаружи все так же холодно и тоскливо? – неожиданно спросил мальчик.

Сумароков отвел глаза от документа и с задумчивым видом выдал:

–Прекрасно!

–Ты лжешь. – сказанное было столь бесхитростно, что Сумароков даже не нашелся с ответом, не говоря уже о выборе реакции– разозлиться или рассмеяться. Только подходящая фраза коснулась его языка, за мальчишкой уже захлопнулась дверь, оставив то ли одураченного, то ли осажденного мужчину пожимать губами.

И пусть разговор был короткий, фактически лишенный достойного внимания содержания, но странный ответ парня все не выветривался у Сумарокова из головы. Это было странно, но еле заметное чувство вины все же подтачивало его, пеняя за легкомысленный, не скрывающий грубого отношения выпад. И дураку понятно, что глупо было выдавать столь банальный ответ тому, кто от наружного мира и пострадал. "Надо было ответить иначе, поговорить с ним. Сказать, что все не так просто." Он твердо решил поговорить с парнем, решив попробовать заставить раскрыться.

Несмотря на ограниченные условия для пациентов все попытки доктора наладить связь с пациентом проваливались. Даже простой вопрос– "Как дела?"– оставался без внимания, а чертов парнишка тут же находил кем себя занять. Но долго это не продолжалось и наконец в дверь его вновь постучали.

–Почему ты избегаешь меня?

–Может, потому что вы– лжец? – ответил спокойно Сергей, со скучающим видом глядя сквозь собеседника.

–Я не лжец, я просто…

–Достаточно. – юноша заткнул уши, – Я не желаю слышать вашу отборную шепучню. Лучше послушайте меня. – не слыша себя, он невольно повысил голос, – Я хочу выйти отсюда, но что ждет меня за дверьми этого ада, я снова не знаю. Все, что я помню, носит отрицательный характер. Мне не к кому возвращаться, у меня ничего нет. И, когда я задавал вам вопрос, я ожидал чего угодно, но не этого гадкого слова. "Прекрасно", тьфу! Вы, взрослые, всегда выглядите самыми что ни есть глупцами– ни такта, ни чувства меры, ничего в вас нет. Вы такие же дураки, как и дети, только вместо школы ходите на работу и вместо оценок получаете деньги, все так же оставаясь теми, кто вы есть– тупыми кусками говна, что гордятся не пойми чем не пойми зачем. Засуньте свое "Прекрасно!" в свою жопу и никогда не доставайте.

Он вынул пальцы из ушей и как ни в чем ни бывало закончил:

–Время обеда, поговорим завтра.

"Ну, это-то я точно заслужил."– хмыкнул Сумароков и повторил попытку чуть позже, позвав мальчика в кабинет.

–Ну, и как там– снаружи? – бесцветные глаза по привычке уставились на Виктора.

–На это сложно ответить…

–Вы уж постарайтесь, доктор.

–Понимаешь, Сережа, на этот вопрос я не могу ответить. Я лишь могу описать тебе тот мир, каким его вижу я, и дальше уже ты сам решишь, каково там.

–Валяй.

–Хм… – и доктор затих.

–Ха, не знаете! А еще мне указываете. Вы просто смешны! Может, вам тоже следует сюда заселиться? – сказал парнишка и с губ его сорвался визгливый смешок. – Как вы можете жить в мире, ничего не зная о нем? Это же не математика, в конце-то концов!

Виктор не нашел, чем б ответить.

Лишь после этого разговора он задумался над вопросом, пока ехал домой, к семье. Думал об этом за семейным ужином, не слушая болтовню двух сыновей, думал об этом, лежа в постели. Глаз не сомкнул, но так ничего и не придумал. "Каково тут?"– спрашивал он себя все время. В ответ внутренний голос лишь молвил: "Никак."

Днем следующего дня он так и ответил Сергею. "Я так и думал."– мрачно отвечал ему ребенок внешне, мертвец внутри. Разговор не заладился с самого начала и было решено отложить его на потом.

–Здесь ужасно скучно.

–Здесь спокойно и безопасно. Не то, что в мире. – снисходительно ответил доктор.

–Черта с два– книг нет, по телику разрешают смотреть только всякую чушь и мультики по комиксам тут не показывают. Здесь идеальные условия для того, чтоб сойти с ума, не думаете?

–Честно говоря, думал. – Виктор с улыбкой смотрел на разрумянившееся от тепла, исходившего от обогревателя, лицо Сергея, – Помню, я даже разговаривал на эту тему с главврачом.

–И что же она ответила? – "Что, малыш, интересно?"

–А что она могла ответить? "Пациентам нельзя волноваться." И упомянутые тобой мультики входят в перечень запретов. Вот и все.

–Тупица, это же мультики!

–Ну-ну, не будь к нам так груб. Ты ведь не такой!

–Вы не знаете, какой я. Все, что написано про меня в деле– чушь собачья. – и тут же вставил, – Принеси мне книгу, док!

–Не сходи с ума, не надо.

Сергей встал и упер кулаки в стол, нависнув над лицом Виктора:

–Принесите мне книгу, доктор, и давайте без отговорок. Вы же не хотите, чтоб я расшиб себе голову о стену?

–Если ты не будешь шантажировать меня, я буду носить тебе книги, но только по своему личному выбору. А потом, если ты будешь проявлять дальнейшее здравомыслие, возможно, расширю их перечень. Идет?

Удивительно, но книги и впрямь стали спасением для молодого человека. Буквально зачитываясь ими, он порой только и говорил, что о героях и событиях в той или иной книге. Долгие дни, когда Сумароков никого не принимал, они пили чай у него в кабинете и обсуждали очередную принесенную книгу. Юноша оказался страстным книгочеем и читал все, что ему давали– от классических романов до современной фантастики. Однако не все книги приходились ему по вкусу. Однажды он прочел какую-то безымянную книжонку, которую Виктор купил по скидке в магазине специально для него, и первым делом после прочтения эпилога демонстративно вошел в кабинет и швырнул ее в помойное ведро.

–Зачем ты это сделал? – спрашивал его Виктор, в этот момент старательно заполнявший стандартный формуляр.

–Содержимое этой книги– дерьмо. Персонажи Боккаччо отвратительны, мелочны– сопереживать и радоваться их победам я считаю самым позорным, что есть в этом мире.

–Ну, это ты сейчас так считаешь. Со временем у тебя выработается иммунитет ко многим вещам в этой жизни– к чему-то ты будешь относиться более терпимо, а что-то окажется действительно смешным.

Если раньше мальчик читал все подряд, то спустя год у него начали сформировываться предпочтения. Например, он не любил любовные романы, считая их содержимое оскорбительным.

–Но ведь каждый человек хочет любви. – словно спрашивая, спокойно утверждал доктор в ответ на гневную тираду о нелогичности сюжета, глупости отдельных моментов, не скрываемым притягиванием за уши половины всего сюжета, остальную часть называя не иначе, как "высосанное из пальца дерьмо". "Дерьмо" было у него любимым словечком, но после просьбы доктора фильтровать свою речь Сергей правда пытался говорить более цивилизованным языком.

–Я! Я не хочу любви! – подростковый максимализм проявлялся в нем по полной программе, потому Сергей не понимал, почему порой на него смотрели снисходительно.

Зато его восторга добилась сага Сапковского "Ведьмак". Как он сам утверждал– легкое, но запоминающееся чтиво, а главное– увлекательное! Ориентируясь в дальнейшем на эти слова, Сумароков подбрасывал ему и другие шедевры, радуясь благотворному влиянию чтения на состояние пациента.

Время шло и, спустя, Сергей Роднин был подставлен перед фактом выписки. Сумароков готовил к этому почву задолго до этого, однако не учел одного– реакции своего пациента. Наивно полагая, что Сергей обрадуется, он напрочь забыл о том, как долгожданная свобода порой пугает людей. Так произошло и с Сергеем– глядя в его широко распахнутые от ужаса глаза, Виктор уже думал, не поспешил ли он, в самом деле, с инициативой. Однако холодная голова и подвешенный язык сделали свое дело– мальчик сумел успокоиться и принять мысль, что он наконец-то выйдет на свободу.

Когда они вместе вышли за ворота больницы, Сергей вздохнул и сказал, что этот мир уже причиняет боль его глазам. Привыкший к постоянному свету от ламп, видя внешний мир лишь из окна доктора, – остальные были оснащены решетками и матовыми стеклами, – он совершенно забыл, что означает свет дневной. Щурясь и оттого жутко походя на особо уродливого азиата, он долго стоял, вытянув руки, пока его глаза не привыкли. Сев в машину, они поехали в город. Глядя, как юный освобожденец приник носом, будто малыш, только выбравшийся с фермы в большой город, наблюдал за проносящимися мимо деревьями, Виктор невольно заулыбался.

Дальнейшее обустройство Сергея дома было целиком под заботой его друга. Виктор потратил уйму времени, сначала ища мальчику приемных родителей, а не найдя выхода, пытался убедить жену принять пополнение. Когда Сергей прибыл, он ничего не узнал. Мальчик думал, что едет домой и был несказанно удивлен новости, что теперь он приемный сын. Виктор пришел к выводу, что это к лучшему– отпускать мальчика доживать годы до совершеннолетия значило пустить насмарку все его лечение и спустить в унитаз тяжело удерживаемую позицию верховенства над своим неуемным состоянием. Последующие несколько недель Виктор иногда заезжал домой проведать семью и воспитанника, но основное время проводил на работе, раз в неделю проводя в кабинете беседы с мальчиком. Потом резко перестал, лишь изредка звоня– что-то в лечебнице не ладилось, требуя от него полного времени и сил. А что Сергей? Сергей учился как мог– сначала доучившись в школе в классе коррекции, не испытывая на себе былых стрессов, потом нашел подработку мойщиком автомобилей у знакомого семьи, полностью влившись в жизнь, присущей общественному хомяку, стремительно несущегося по колесу общественности.

Не сказать, чтобы его прибытие все восприняли как должное. Из всей семьи к нему как частью оной относился исключительно Виктор. Сыновья и жена же решили отыграться за проигранную битву главе семьи и пристроили Роднина в качестве бесплатной прислуги и уборщика. Ребята всячески подзуживали над юношей и периодически гадили ему в душу, а "эта женщина"– так звал Сергей их мать, – смотрела на него как на дерьмо. В школе было чуть легче– знакомые с его историей школьники держались в стороне и не думали даже и пытаться задеть. И правильно– существуют весьма большие шансы, что они бы пожалели об этом в первую же секунду.

То были тяжелые годы для всех. Удачей было для всех, что Сергей держал себя в руках и показывал себя как личность неожиданно уравновешенную. Но все хорошо то, что кончается. На пороге совершеннолетия молодой человек потерял контроль после череды неудачных попыток обрести друга. Представьте себе сморщенные в отвращении лица девушек и парней, когда вы подходите к ним, напускаете на себя дружелюбную мину и неловко пытаетесь завязать разговор. Роднин был вынужден встречать такую реакцию постоянно, что его очень удручало и расстраивало. И так невысокая самооценка по ступеням скатилась до уровня ниже плинтуса, а голова была забита мыслями о собственной несостоятельности. Довершило все еще один "прекрасный" момент в его жизни, когда взгляд наткнулся на новенькую девушку. Родом из обычной семьи, переехавшей на заработки в Сорск откуда-то из области в восточной России, красивая и милая с виду. Долго подросток не мог собраться с силами и заговорить с ней, но тот день неизбежно наступил– Сережа собрал волю в кулак и пригласил ее погулять. Скорчив испуганную мину, та во весь голос крикнула: "Отвали от меня, урод!" Весь коридор разразился смехом и улюлюканьем, через секунду сменяясь унисонным "Ох ты ж!..", когда Сергей, не выдержав очередного унижения, рассвирепел и сделал первое, что пришло в голову– пнул ее меж ног. Так завершилось его первое и последнее общение с женским полом с целью создать любовь всеобъемлющую и бесконечную, о которой можно было бы сложить невероятной красоты песню, а следом снять полноценный фильм о нестандартной любви, готовый обойти аналогичные по тематике, но с прогрессивным уклоном.

Но вот что началось и с завидной периодичностью повторялось и впредь, так это маячившаяся на горизонте физиономия полицейской легавой– после того случая все проходило в стандартном порядке: вызов в школу, угроза той самой полицией, долгие разговоры, перешедшие в упрашивания. Кончилось взяткой. Сумароков хотел, чтобы его подопечный закончил хотя бы среднее общее образование и не мог допустить исключения. С горем пополам получив аттестат, Сергей первым же делом получил повестку в военкомат.

* * *

По телу пробежала дрожь, стены поплыли. Сдерживая позыв рвоты, Сергей присел на колени и глубоко вздохнул. Снова началось?! Но ведь здесь никого же нет– никто на него не смотрит, не смотрит же, нет? Однако ощущение присутствия постороннего не исчезало. Оглядываясь, внимательно осматривая углы, молодой мужчина не мог понять, откуда за ним могут наблюдать. Перебарывая дурноту, переполз от окна к стене, распахнул двери в чулан. Никого! Дверь! Запер ли он дверь? Стремительный рывок, пальцы смыкаются вокруг ручки– только скрежет чуть ослабленных болтов. Заперто. Заперто, но… кто смотрит?! Сергей метнулся к окну и внимательно оглядел улицу, автомобили, противоположные его стороне окна. Никого, только мелюзга играет на площадке… может, он? Нет, мальчик сюда не смотрит, но кто тогда смотрит, кто? Зашторив окна, Сергей присел у батареи и закрыл глаза в попытке успокоиться.

Однако ощущение незримого присутствия кого-то совсем рядом не отпускало его. Распахнув глаза, Роднин с криком замахал кулаками в попытке достать неведомого врага, то приседая к полу в надежде подсечь его, до прыгая к потолку с мыслью, что он на нем стоит. Костяшки лишь просвистели по воздуху, не встречая сопротивления. Посторонний замерцал, то тая подле него, то возникая с другой стороны, раздваиваясь и испуская тепло со всех сторон. Так, схватил себя за голову Сергей, успокойся… здесь никого нет! Это– просто обострение и ничего больше, а раз так, то нет ничего проще, чем позвонить. Глаза нашли приклеенный к стене большой лист с крупной надписью: "Если чувствуешь, что близок к срыву, звони по этому номеру." и последующей заветной комбинацией цифр. Не глядя на телефон, Сергей оттарабанил ее по клавишам, бегая глазами по стене. Она была сплошь заклеена листами разных форм и размеров. Большинство из них были исчирканы странными рисунками– то беспорядочно разбросанные по огромной белой поверхности, то словно складывающиеся из разных кусков в паззл, открывающее единое, но лишенное цельности произведение с непонятным содержанием. Глядя на эти рисунки, невольно приходишь к мысли, что их автору не помешало бы хотя бы научиться держать руку ровнее, а окажись рядом настоящий художник, то и его полное ангельской терпимости к чужим косякам лицо скривила бы гримаса отвращения. Эти рисунки не шли в сравнение даже с детскими бездарными произведениями, которые гордые родители суют каждому гостю под нос с фразой: "Смотри, какой шедевр!" и затем вешают на холодильник, ибо тут была приложена рука взрослого человека. Странные образы, каракули и хитросплетения ужасающих пародий на лица совершенно дисгармонировали друг с другом. Может, в глазах автора они и имели какую-то иную смысловую нагрузку, но в глазах обычного человека это была просто мазня, которую иногда прерывали "проблески света"– просто исписанные листы, при более близком рассмотрении оказывающиеся очередным образцом дефективного мышления. Странные фразы и предложения, а то и целые абзацы не несли в себе практически никакого поддающегося трезвой оценке смысла, полностью дезориентируя своей несвязностью и абсурдностью при прочтении, но порой попадались и осмысленные записи. На тоненьком огрызке туалетной бумаги, что была прибита гвоздями, было еле различимой цепочкой начеркано: "Ты меня никогда не знавала, влюбившись в тебя я взлетал." Интересно, о чем думал этот несчастный, когда чиркал это огрызком карандаша? Что волновало его в тот момент? Неужто этот душевный урод впервые познал что-то кроме окружавшего его презрения? Или, может, он вспоминал свою мать, бросившую его на произвол судьбы? Что-то же должно было послужить появлению этим старательно выписанным буковкам? Но вот что? Уж явно не эти ужасные стены без обоев и не этот вымазанный в побелке потолок и уж точно не этот пол с постоянно скрипящими досками. А что говорить уж об убогой мебели, которая осталась от предыдущих владельцев, решивших взять только то, что не имело вид помойного интерьера в каморке двухсотлетнего человека? И речь идет не про фильм. Вид за толстыми светонепроницаемыми шторами тоже не радовал глаз– высокие и толстые, словно дубы, деревья стояли на большой игровой площадке, что стояла в кольце стоянки для автомобилей, и загораживали вид. Однообразные до омерзения, ровными рядами стояли примерно метр друг от друга каждый, являя собой идеальный участок для игры в салки либо прятки. А толстые, низко свисающие, цепляющиеся друг за дружку ветви превращали и ту и эту игры в нечто трудно описываемое, хаотичное и для кого-то даже веселое.