Ритуал

Глава 2
Деяния впотьмах

Человек, который промочил ноги, перестает обращать внимание на лужи.

Из наблюдений автора

Идти по ночному лесу – адски тяжелое занятие. Тем более для человека, который впервые в жизни попал в такой переплет.

Маршрут, ясное дело, был совершенно мне незнаком. Лес обострил мои чувства до предела. Зрачки привыкли к темноте, и, несмотря на дефицит освещения, контуры деревьев и рельеф дороги я различал довольно сносно. Всякий раз, когда ступня опускалась на обломки сучьев или цеплялась за грубую поверхность выступающих из почвы корней, я скрипел зубами, опасаясь выдать себя вскриком. Тропы дробились на рукава и расходились в стороны, или, наоборот, сливались с другими; поминутно передо мной стояла задача выбора направления. Стараясь ориентироваться по положению луны над темнеющими на горизонте пологими отрогами гор, я пробирался вперед, царапая ноги о редкий подлесок и стараясь не обращать внимания на бесчисленные нападения комарья.

Вскоре лес поредел, и я шагал теперь среди россыпей деревьев, покрывающих обширное пространство шириной в несколько километров. Запас рукотворных ловушек у предков явно иссяк, но их теперь и не требовалось: усталость делала свое дело, стремясь доконать меня постепенно. Двигаясь по равнине, я боролся с ней до тех пор, пока не добрался почти вплотную к скалистым холмам. Мой путь лежал через пустую котловину, посреди которой возвышались островки из нагромождений отполированных каменных глыб и сыпучего ракушечника. Очевидно, раньше здесь плескался небольшой пруд, но потом вода почему-то ушла, оставив открытым дно, усеянное плоскими камнями и нагромождением белесых пятен. Вблизи пятна оказались обглоданным добела остовом какого-то крупного животного. Шея и позвоночник давно рассыпались. Матово отсвечивали в лунном свете только ребра и кости конечностей. Череп поблескивал в отдалении. Мне стало не по себе, и я поспешил побыстрее убраться. Теперь я оказался на лужайке, заросшей по периметру густым кустарником. Здесь я сдался, решив немного перевести дух. Ломота в суставах и мышцах уже собиралась отправить меня на травку, но тут я заметил в кустах две крупные желтые точки. Когда я вперился в них взглядом, они быстро погасли.

«Наверное, светлячки», – пронеслось у меня в голове. Однако спокойствия это объяснение не принесло. Я напряженно вглядывался в кусты. «Светлячки» больше не появлялись. Но желание отдохнуть исчезло, и принимать горизонтальное положение я не решился.

Выпрямившись, я ощупал пальцами уцелевшее боевое снаряжение. Прислушиваясь к неясным шорохам в кустах, я чувствовал, как усталость покидает мое тело со всех ног, а волоски по всему телу неестественно шевелятся. Ничего не было заметно, и постепенно мне стало казаться, что все мои подозрения беспочвенны, что никого там нет и не было. Я сделал глубокий вдох, и тут мои ноздри уловили странный запах. Он не был мне знаком. Большую часть сознательной жизни проведя в городе, в отрыве от природы, я никак не мог сообразить, кому или чему он принадлежит.

В леденящем пространстве моего неописуемого ужаса две желтые точки вспыхнули снова. На этот раз – чтобы напасть. За секунду или меньше до того, как все это произошло, меня бросило в знакомый жар, и я, не отдавая себе отчета в происходящем, с воплем рухнул на траву. Наверное, это меня и спасло, так как в следующий миг кусты размело в стороны, в воздухе порхнула тень и одним прыжком перемахнула через меня. Я откатился подальше от кошмарного существа, умудрившись встать на одно колено.

Зверь, или кто он там, тут же развернулся мордой ко мне, словно у него не было костей – настолько свободно и быстро ему удалось это проделать. Я благодарил судьбу за то, что приступ малодушия избавил меня от столкновения с тушей этой твари, и за то, что она сиганула слишком сильно и оказалась сейчас довольно далеко от меня.

Хищник приземлился удачно для меня: освещение луны позволило мельком его разглядеть. Бегло выхватив глазами наиболее яркие и характерные детали, я усомнился, что чудовище является зверем, то есть относится к классу млекопитающих. Если такие экземпляры и водились на матушке-земле, то, пожалуй, в те времена, когда человечества еще не было и в проекте.

Тело существа покрывала редкая, как у свиньи, щетина. Грубая черная кожа блестела от выступившего пота и жира. Когти на массивных лапах не втягивались внутрь. Морда чуда-юда была залатана мелкими роговыми наростами. Язык непрерывно двигался, вытесняя слюну, стекающую с крупных стилетообразных зубов. От реликтового звероящера исходило острое зловоние. Хвоста заметно не было.

«Это бред, бред! Безумие! Такого животного нет в природе!» – лихорадочно доказывал я себе. Но тут, невесть откуда, у меня объявился вдруг второй внутренний голос, который здраво рассудил: «Существует или нет – какая разница. Это же не помешает ему сожрать тебя, если ты не пошевелишься!»

Тварь, видимо, размышляла, как меня прикончить с наименьшими трудозатратами. Пока я соображал, какую тактику избрать для защиты, хищник уже сгруппировался для нового броска. Не зная, что предпринять, я замер в стойке вратаря перед пенальти. Только цели у нас с вратарем были диаметрально противоположными: вратарь стремится любой ценой встретить мяч и поймать его, а я готов был бежать от этого «мяча» куда глаза глядят. Поэтому, когда зверь устремился ко мне, я вновь нырнул под него и чуть в сторону, стараясь закончить движение как можно быстрее. В воздухе он дернулся, чтобы достать меня; его челюсти сомкнулись чуть выше моей шеи, но они просто глухо лязгнули. Звук подействовал на меня как ушат холодной воды: еще бы, прояви хищник чуточку больше желания, я отправился бы к «демонам возмездия». Но, хвала тому, от кого проистекают все блага, этого не произошло, и я попытался мобилизовать все свои способности, чтобы этого не произошло и впредь.

Не успев приземлиться, я уже развернулся вполоборота, вынимая из-за перевязи дубину. Зверь тоже, не теряя времени, ринулся ко мне без промедления. Я ожидал от него прыжка, но тварь его так и не совершила, предпочтя «перелетам» пешую прогулку. Семеня всеми четырьмя лапищами, роняя на траву зловонную слюну, пакость быстро неслась ко мне. Только теперь я заметил, что существо, позарившееся на меня, обладает еще и коротким мясистым хвостом, который держит неподвижно. Зубастая сухопутная торпеда.

Не придумав ничего более умного, я изо всей силы нанес удар дубиной, которая попала ему аккурат между зубов, в правую часть пасти. Насколько я могу судить, удар был силен. Человек после такого уже не поднялся бы. Послышался хруст, полетели осколки зубов и ошметки десен вперемешку с кровью. Но ужасное животное это остановило лишь на миг. Только разозлило. С тяжким вздохом я потянулся за ножом, но не успел его выхватить, так как зверюга в ярости вновь поднялась в воздух. Я отшатнулся, но это помогло лишь отчасти. Его лапы ударили меня в плечо и грудь, едва не вышибив дыхание. У меня затмило глаза, и я грохнулся на спину, в то время как хищник по инерции проскочил дальше, умудрившись задней лапой свезти с моего черепа, за ухом, лоскут кожи вместе с волосами. Боль и слабость сковали меня; я едва заставил себя сделать вдох. Волна смертельного ужаса уберегла от потери сознания и спасла от неминуемой гибели.

Зачинщик драки по неясной причине замешкался, быть может, тоже от боли. Это дало мне немного времени. Собрав волю в кулак, я перевернулся на живот и встал на четвереньки. Из борозд, оставленных когтями на груди, сбегали темные капли крови, за ухом и выше виска засела жгучая пульсирующая боль, шея и часть спины стали влажными.

Отерев глаз от сбегающей крови, я поискал взглядом противника. Мои вялые движения стали для него откровением. Он-то, видимо, решил, что я уже сдался, поэтому не очень спешил. Я подобрал части своего сломанного копья, выпавшие из-за перевязи, и приготовился к новому раунду.

Хищник снова взметнулся в воздух. Я инстинктивно почувствовал, что на этот раз он точно не промахнется. Реликт намеревался приземлиться на меня сверху, сбить с ног и прижать к почве, чтобы раз и навсегда решить исход схватки. Я с его планами был не согласен и страстно желал избежать такого исхода. И, претворяя свое желание в жизнь, направил копье в его сторону. Когда он был надо мной, наконечником я изо всех сил постарался оттолкнуть его, упираясь в грудину, и одновременно пытался убраться с места, где он рассчитывал меня накрыть.

Наконечник неожиданно соскользнул с кости, и мой обидчик в полете неслабо распорол брюхо о зазубренную кромку лезвия. Обломок копья остался где-то во внутренностях животного, а меня вынесло всего на полметра из-под туши приземлившегося зверя.

Моя выходка вывела существо из себя. В ярости от боли и злости, оно быстро развернулось, пытаясь не дать мне улизнуть, и тут из его брюха стали выпадать кишки. Пасть его была обезображена, с нижней челюсти свисали клочья плоти, из верхней торчал обломок кости. Это поработала моя дубина. Но я находился слишком близко. Сообразив, что мне не уйти, я вынул-таки оставшийся нож и вонзил каменное лезвие неуемной твари в мякоть между шеей и ключицей. Фонтан крови обрызгал меня, а следом за этим, как бы в отместку за раны, огромная лапа гвозданула меня по голове. Я отлетел в заросли, испугавшись, что окосел на один глаз. Перед вторым оком обильно вились светящиеся мошки.

Как бы то ни было, это был в худшем случае нокдаун, но все же не нокаут, поэтому я, пошатываясь, поднялся, нашаривая за поясом топор. Это единственное оружие, которое у меня оставалось. Высморкавшись кровью и обнаружив, что повреждения от когтей на этот раз незначительны, я попытался навести резкость, чтобы оценить состояние врага.

Чудищу, столь усердно домогавшемуся моей гибели, приходилось туго. Дыхание стало тяжелым и частым. Мерзавец терял много крови. Заметив, что я поднялся, зверь захрипел и рванулся в мою сторону, но я вовремя отскочил. Задние лапы уже с трудом ему повиновались, но он все же поднялся и попытался достать меня в прыжке как раз тогда, когда я собирался остановить его мучения ударом топора. Каменное лезвие раскроило ему череп, и он попытался увернуться от следующего удара. Ему это удалось, а заодно удалось также придавить мне ноги своей задней частью и брюхом. За это я отплатил ему, перебив хребет.

Чуя, что конец близок, хищник глухо и тоскливо рычал, но его рычание постепенно сошло на хрип. Я все никак не мог выбраться из-под него, так как приходилось отбиваться от его лапы, которая, даже будучи раздробленной, внушала мне ужас.

Наконец лужа крови растеклась вокруг его туловища, и он затих, уронив в нее неестественно изогнутую голову. Тусклый взгляд мертвого животного вогнал меня в ступор. Религиозное сознание в человеке старается найти быстрый способ избавиться от таких состояний. Я воспользовался древним приемом изменения фокусировки внимания: истово перекрестился.

Потом до меня стало доходить, что мои колени елозят под скользкими потрохами твари, что я чуть жив от усталости, изранен, с ног до головы запачкан своей и чужой кровью. Когда я вынимал из раны зверя нож, показалось, что мои внутренности хотят меня покинуть. Я стал обтирать оружие, а перед глазами все еще стоял взгляд умирающего, в ушах звучал его предсмертный хрип. От отвращения и какой-то безумной вины перед убитым меня все-таки снова вырвало.

Сегодня нас свела здесь судьба. Инстинкт, или программа, вели эту животину и руководили ее действиями. Мной руководило желание уцелеть. Один из нас должен был закончить свои дни на этом месте. Мне повезло больше, и я выжил. Могло быть иначе. Но, по крайней мере, это был честный поединок. Не в «предковом» стиле.

Я покинул лужайку, не в силах выносить красочную картину побоища. По дороге подобрал и дубину. Без сил я волочил ее по земле, стараясь не рухнуть. Пиррова победа.

Вскоре я набрел на мелкий, всего по пояс, пруд, и прямо в накидке плюхнулся туда. Ноги вязли в глинистом иле у бережка. Я забрался подальше, чтобы смыть корку из крови и пыли, покрывавшую тело. Почувствовав облегчение, выполз на берег. За день воздух достаточно хорошо прогрелся, но меня ощутимо морозило, пока я слегка не обсох. Атаки мерзких комаров стали невыносимы. Их, по-видимому, влажное тело манило больше, нежели сухое. Мне пришло в голову обработать свои повреждения, и я использовал для этой цели клочья изодранной на груди накидки, скорее отпилив, чем отрезав их от шкуры с помощью ножа. Приложив к ране на голове листья подорожника, я зафиксировал их импровизированным бинтом. Следы от когтей на груди досаждали меньше, и я оставил их без внимания. Что касается заплывшего глаза, то с ним я поделать ничего не мог, а потому и не пытался. Вздумай я позаботиться обо всех мелких повреждениях, мне пришлось бы извести на перевязочный материал всю свою одежду, так как большая часть моего тела кровоточила, болела или, по крайней мере, чесалась.

Пока мне сопутствовала удача, да и сам я, следуя заветам Варьи, использовал для победы все силы. В груди появилось робкая надежда на благополучный исход испытания. Эх, видела бы меня сейчас Танюшка!

Я поднял топор и потряс им, угрожая абстрактным врагам в сторону гор. Одновременно я стукнул себя кулаком в грудь.

– Я дойду, дерьмовые пращуры! – негромко бросил я в темноту.

Так всегда: преодолевая какой-либо рубеж, словно получаешь от победы новые силы. Чем больше можешь – тем больше входишь во вкус, обретаешь уверенность, и вероятность нового успеха сразу возрастает.

Я начал взбираться по каменистому склону, усеянному валунами. Моим пяткам неслабо доставалось от острых каменных щепок. Уровень местности явно повышался. Валуны становились крупнее. Ветер ощущался сильнее. Когда меня совсем скукожило, я решил развести у разбитого молнией дерева костер. Обычно под рукой были спички или зажигалка, но при их отсутствии добыть пламя представлялось неразрешимой проблемой. Тем не менее я взялся за эту задачу, мобилизовав сведения, почерпнутые из книг и популярных телесериалов о жизни примитивных племен в дикой природе.

Я заготовил смесь из горсти сухих травинок, мелких веточек, кусочков коры. По идее, первобытный способ получения огня требовал наличия именно такого топлива. После я постарался использовать подручные камни и оружие для высечения искр. Несколько минут я пытался произвести пожар, но тщетно. Особых искр не получалось, а от тех, что были, толку было мало. Я ушиб ноготь, расцарапал обе руки, но результата так и не добился. В обиде на создателей передач о туземных обычаях, я бросил свою задумку и побрел дальше.

Я хмуро улыбнулся своим мыслям. Выходит, я полностью поверил версии Хранителя Священного очага. А какие теории у меня есть в запасе? Сон? Галлюцинации? Глупо. Сейчас-то я как раз чересчур живой и с ясным сознанием. С болью, голодом, усталостью и тревогой. И любовью. Или уже нет? Злюсь ли на свою зазнобу за то, что, страдая по ее милости, попал сюда? Я поежился и взглянул на небо. Луна сместилась немного вправо. Очертания гор будто бы стали ближе.

Спустя какое-то время я учуял запах дыма и сбавил шаг, на всякий случай приготовив обломок копья. За густой порослью деревьев вился след дыма от очагов. Оттуда доносились какие-то звуки и странная музыка. Колебался я недолго. Огонь – это люди. С ними все же приятнее иметь дело, чем с хищниками. В конце концов, не обязательно же они, кто бы там ни был, собираются меня прикончить. Не спеша, но уверенно, я приблизился и, подойдя вплотную, остановился.

Право же, мне встретилась нескучная компания. На опушке восседало на бревнах, пнях и просто на траве с полдюжины писаных красавиц. Некоторые из них кусками вычиненной кожи, закрепленной на поясах, скрывали только бедра. Гардероб других включал в себя распахнутые короткие жилетки, оставляющие открытым живот. Одна была облачена в подобие длинной рубахи или сарафана с вырезом. Все девушки имели длинные волосы, разделенные спереди ровным прямым пробором. Лица были умело раскрашены, с расчетом подчеркнуть и без того приятные черты. На шее, груди, животе у многих виднелись в свете костров причудливые цветные татуировки не совсем приличного содержания. Чудные дивы носили что-то вроде мокасин.

Я позавидовал существу, которое красотки вовсю ублажали пением и эротичными танцами. Хозяин этого гарема представлял собой причудливый человекозверомикс. Рыльце кабана, обвисшие собачьи уши, хвост и копытца – словом, отпрыск сатира и хавроньи, сильно смахивающий на образ черта, бытующий в народном фольклоре и столь красочно описанный Гоголем. Девушки были вооружены флейтами, свирелями и рожками, а сам предводитель оркестра забаррикадировался тамтамами, барабанами и держал в руках бубен. Все сборище живо наяривало на инструментах незамысловатую мелодию, иногда включая в нее текст приблизительно следующего содержания:

«Приди, ласковый и смелый герой, отдохни в нашем кругу, насладись нашим гостеприимством и ступай на подвиги. Не пренебрегай нашим угощением, ведь ты так устал. Посмотри на наши стройные станы, и поймешь, что таких ты раньше не видал…»

Рекламная песенка мне понравилась. Тем более что шлягер, по-видимому, предназначался для проходящих испытание. Особый шарм произведению придавал ритм, над которым самозабвенно изощрялся всеми конечностями свинопесиголовец. Я оказался вежливым слушателем и, не тревожа народ, простоял до конца композиции, кивая головой в ритм и притопывая носком ноги.

Меня, конечно, давно заметили, но это не заставило музыкантов прервать свое занятие. Напротив, они заиграли с новым жаром, умудряясь сдабривать вокальную партию элементами стриптиза. Удивительный свиночеловек иногда вторил девушкам, вклиниваясь своим баском. Я сначала обиделся, что меня игнорируют, но тут же сообразил, что стараются они ни для кого иного, как для меня. Тут следовало ожидать подвоха. Все действия совершаются людьми с определенною целью. Глупо предполагать, что этот концерт бескорыстно затеян специально для развлечения одиноких путников. Но искушение погреться у очага было слишком сильным.

Я огляделся. Отделения снайперов, засевших в ближайших кустах, вроде не наблюдалось. Что касалось существа, лихо управляющегося с барабанами, то я был уверен, что смогу с ним справиться. Девчонок я в расчет вообще не брал, а потому смело устроился у огня, всем видом выказывая дружелюбие.

Концерт продолжался еще некоторое время, потом виртуозы умаялись и устроили антракт. Уставшие и разгоряченные, они расположились вокруг меня, глядя с интересом и ожиданием. Жирный барабанщик ронял со лба пот на свое волосатое пузо.

– Развлекаетесь? – осведомился я, изобразив улыбку.

– Репетируем, – отдуваясь, ответило существо. – Я Намухри, бывший шаман. Тут нахожусь в, своего рода, ссылке. Предки наказали за прелюбодеяния. Теперь вот музицирую на досуге.

Представляться я пока не собирался. Намухри был смешон, и я не мог сохранять серьезный вид, глядя на его физиономию. Да уж, кого только не встретишь на этом полигоне. Контингент подбирался предками с изрядной долей веселой фантазии.

– У вас неплохо получается, – заверил я его. – Но, учитывая, что для репетиций у вас есть целая вечность, репертуар можно было бы подготовить и получше.

Намухри прянул ушами, прихрюкнул и скривил рыльце:

– По-твоему, у нас других забот нет? А пропитание? А поддержание огня? Хозяйство, опять же. Голову приклонить некогда.

– Ну и порядки тут, – недовольно заметил я. – Как говаривал один мой друг, неоплаченный труд – это рабство. Хоть о снабжении пищей предки могли бы позаботиться.

– От них дождешься, – буркнул Намухри. – Зато норовят за все дань наложить.

– Жаль, некогда мне заниматься местным политическим устройством. Я бы живо заставил начальство сменить социальную политику. Профсоюз, забастовка, социализм.

– Чего?

– Долго объяснять. Суть в том, что вы бросаете работу, пока власти не выполнят ваши требования. По большому счету, по предкам трибунал плачет. За геноцид в отношении тех, кто проходит испытание. Судить их нужно, вот что.

Намухри ничего не понял или сделал вид, но испугался.

– Тише ты, – цыкнул он. – Ночь все слышит. А предки знают мысли ночи.

– В таком случае они слышат и мои мысли. А я все равно это подумал, так что нет никакой разницы, произнес я это вслух или промолчал.

Моя логика смутила запуганного Намухри, и он поспешил перевести разговор на другую тему.

– Оставим высшие силы в покое, – предложил он. – Мы всегда рады путникам и готовы разделить с тобой скромный ужин и тепло очага. Надеюсь, ты не откажешься от нашего угощения.

Еда и тепло – это как раз то, в чем я отчаянно нуждался. Перекушу слегка, а там видно будет. Главное – держать ушки на макушке.

Я благосклонно кивнул. Намухри обрадовался как ребенок и хлопнул в ладоши. Девицы живо бросились выполнять его указания, и в считаные минуты предо мной возникли самые разнообразные кушанья и напитки. Аппетитные куски жареной дичи, грибы, яйца пришлись очень кстати. Из темноты девичьи руки подавали полые тыквы, в которых плескались молоко, кислое пиво и что-то невнятное, но явно «с градусом». На широких листьях в изобилии красовались плоды, ягоды и прочая снедь. Надо сказать, что особое оживление у меня вызвали несколько кусков соли, покоившиеся среди угощений. Да уж, на добычу такого пропитания ежедневно нужно немало времени. Но заключение у прелюбодея все равно веселое. В голову пришла аналогия с современными тюрьмами, где, несмотря на строгий режим, можно достать все, что угодно, вплоть до наркотиков и оружия.

Может, меня хотят отравить? Какое-то время этот вопрос терзал меня, но никаких неприятных предчувствий не возникало, да и приютившие меня девушки с таким аппетитом уписывали снедь, что сомнения насчет доброкачественности пищи сами собой отпали, и я принял участие в трапезе.

О, какое удовольствие поглощать натуральную пищу, приготовленную на костре, пропитанную дымом и лесными ароматами! Блики пламени, мерцание звезд, болтовня Намухри, успевавшего за разговором обильно уничтожать пищу, блаженное тепло, разливающееся по телу от выпитого спиртного и сочного горячего мяса, доставляли непередаваемое удовольствие. Комары исчезли, выкуренные дымом, под моими чреслами оказалась медвежья шкура, а плечи от холода укрыла пушистая накидка из беличьих шкурок. Парочка девушек, которые показались мне наиболее симпатичными, словно по наитию прижались ко мне с обеих сторон и оказывали всяческое содействие, подавая еду и сосуды с питьем, на которые я указывал. Остальные устроились рядышком и, взяв свои инструменты, завели тихий медленный напев, который объединял покой ночи и танец огня в одно умиротворяющее безбрежное море уюта. Намухри приволок бубен. Управляясь с ним, он продолжал есть, не забывая поддерживать отвлеченную беседу.

Я давно насытился, но никак не мог себя остановить. Вот этот кусочек мяса. Пару грибков. И еще кусочек. А теперь, пожалуй, глоток пива.

Близость девичьих тел возбуждает. Они прижимаются все теснее и уже не ограничиваются только кулинарным обслуживанием. Приятный расслабляющий массаж, легкие объятия, все более смелые ласки. Чьи-то губы шепчут что-то нежное. А вот они уже касаются щеки, шеи, спускаются ниже.

Не могу ответить с полной уверенностью, кем я себя в тот момент чувствовал. Возможно, монархом какой-либо восточной династии, а быть может, самим Иеговой, восседающим в раю в окружении праведников и благосклонно внимающим их хвалебным песнопениям. Я отобрал у одной из девушек тыкву с напитком, наиболее, на мой вкус, напоминающим вино, и, поднявшись, заставил Намухри сделать то же самое, всучив ему другой сосуд. Тот поднялся, недоумевая, чего я от него хочу. Музыка стихла.

– А теперь предлагаю тост за успешное окончание моего испытания! – с чувством произнес я, про себя отметив, что в достаточной степени трезв. Правда, мне не хотелось, чтобы они об этом догадывались.

– Ах вон оно что, – расслабился ссыльный гибрид. – Разве нельзя выпить сидя?

– За это, – наставительно поднял я палец, – выпьем стоя!

Наши тыквы встретились, хлюпнув, после чего я выбулькал содержимое своей до дна, выбросив пустую емкость в кусты. Потом проконтролировал, чтобы этот хряк тоже все допил. Ему не оставалось ничего другого, кроме как подчиниться.

После мной овладела беспричинная веселость и желание поразмяться.

– Хватит с нас лирики! – возгласил я, освобождаясь из плетива девичьих рук. – Давайте танцевать!

Мое предложение было встречено с пониманием и поддержкой. Намухри, как и полагается заправскому шаману, подхватил бубен и понесся с ним вокруг костра, сопровождая свою пляску поклонами, приседаниями, вычурными конвульсиями и визгливым похрюкиванием. Девушки разделились: одна группа обеспечивала музыкальное сопровождение, покачиваясь в такт музыке, вторая устроила вокруг меня хоровод. Танцевали они, без сомнения, красиво, но меня раздражало, что повторить их сложные движения и изощренные ужимки не получалось.

– Э, нет, – расстроился я. – Так дело не пойдет. Ну-ка, дай-ка сюда бубен.

Намухри послушался, и я, получив требуемое, забрался в центр импровизированной ударной установки. Попробовав звуки, издаваемые каждым «инструментом», я задал вполне клубный ритм, потряхивая бубном.

– Сейчас на земле в моде этот стиль, – сообщил я. – Сможешь так?

Намухри заверил меня, что сумеет, и я уступил ему место. Попробовав, он вошел во вкус, и ко мне вернулось благодушие. Я растолковал девушкам, что от них требуется, и, взяв на себя функции преподавателя танцев, быстро добился нужного результата.

Тут-то я на славу повеселился. Глядя на то, что я вытворяю, команда сначала замерла, раскрыв рот, но вскоре по-обезьяньи начала повторять мои движения точь-в-точь. По крайней мере, мне, уже слегка охмелевшему, так казалось.

В самый разгар веселья я оказался лицом к лицу с одной из танцовщиц. Ее звали Жра. У нее были светлые мягкие волосы и темные бездонные глаза, нырнув в которые я уже не мог вырваться обратно. Блики от костра плясали на белках ее глаз, жилетка была расстегнута, обнажая настоящие произведения искусства из плоти и крови. Тело девушки явно тяготело к моему, и я, поддавшись взаимному порыву, притянул его к себе. Она была гибкая и податливая, как язык пламени, пульсирующий в ритме музыки. Мы вились друг около друга, прижимаясь ближе и ближе. В определенный момент я понял, что это уже не совсем танец. Окружающее перестало существовать, растворившись в этой дикой первобытной ночи. Остался только ритм, внутренний жар и ее глаза. Я находился в состоянии гипноза или ритмического транса, которому подвержены камлающие шаманы. Я двигался, чувствуя ее прикосновения, а звезды хаотично плясали в черном небе.

Бум, бум, бум, – обливается потом Намухри.

Тум, тум, тум, – бешено стучит в груди сердце. По-змеиному переплетаются наши руки, и мы уже не в состоянии разорвать эту связь. Я и не заметил, как музыка вновь изменилась, стала той, первобытной, спрятанной в подкорке мозга, в африканских ритуалах, приправленных дразнящими углями звезд и очагов, звуками ночи, движениями борьбы и продолжения рода. Она подчинила меня себе, и я перестал быть мыслящей личностью. Я перевоплотился в пляшущую вязь мышц, ведомую инстинктом, извечный архетип воина-самца. Древняя звериная основа проснулась и стряхнула все лишнее прочь.

Я думаю, эта банда добилась бы своего. Способ, которым они меня поймали, был так прост и эффективен, что не действовал только на святых и стариков. Как я мог повестись на такую неприкрытую наживку? Наверное, просто мне этого хотелось. Скорее всего, все было срежиссировано предками с самого начала и до мельчайших деталей. План их был безупречен, но кое-чего они не учли.

Вероятно, я так и плясал бы, поддавшись силам Эроса, пока, совершенно истощившись, не стал бы их легкой добычей. Или увяз бы во всеобщей оргии, потеряв остатки разума. А возможно, будь я еще более глуп, напился бы как свинья и в похмелье очнулся бы, когда солнце уже поедало его плоть. В любом случае я вышел бы из игры и уже никогда не вернулся бы домой, если бы не.

Несмотря на агрессию против моей психики, какая-то часть моего сознания все же не вышла из строя. Я все пялился в глаза Жра, стремясь овладеть ею, и уже не помнил ни кто я, ни где нахожусь. В определенный момент девушка пластично изогнулась всем телом, встряхнула волосами и, соблазнительно приоткрыв рот, подмигнула. Так, как будто бы это.

«Совсем как Таня. – пронеслось у меня в голове. – Таня…»

Это слово что-то для меня значило. Но что? В голове что-то перевернулось, и до меня дошло, что глаза девушки, обвившейся вокруг меня, полыхают тем же желтым пламенем, что и у того хищника, что давеча моими стараниями простился с жизнью.

«Это тебе не Таня», – мучительно родилась мысль.

«Это не ночной клуб».

«Перед тобою враг, – сказал внутренний голос. – Очнись, наконец, дурак!»

Девушка потянулась ко мне губами.

– Нет! – зарычал я, отталкивая ее. На землю мы упали одновременно. Слабость сковала меня, и я едва мог пошевелиться. Сердце гулкими очередями посылало в голову порции крови, вокруг все плыло.

Я стоял на коленях, а они все – вокруг меня. Больше не было никакой музыки, и только мое тяжелое дыхание нарушало тишину.

– Приятно было провести время, – пробормотал я, облизывая губы. – Я, пожалуй, пойду.

Только сейчас я с ужасом осознал, что теряю столь драгоценные время и силы. Отдышавшись, с трудом поднялся и обнаружил, что расступиться и пропустить меня никто не намерен.

– Дайте пройти! – сдавленно прохрипел я.

– Ты никуда не должен идти! – повелительно взвизгнул Намухри.

– Живо, пропустите меня!

– В твоем состоянии глупо на что-то надеяться. К тому же ты уже опоздал.

– Посмотрим.

– Дурак, – сказал свиночеловек. – Ты погибнешь. Ты ничего не сможешь поделать с тем, что тебя ждет. Я предлагаю вариант получше: жизнь до рассвета, полная удовольствий и наслаждений. Тут тебе нечего бояться до самого утра. Это же лучше, чем издохнуть в муках через полсотни шагов отсюда!

– Не нужен мне рай для приговоренного, – сплюнул я вязкую слюну.

– Я дам тебе то, чего ты никогда еще не испытывал. Ты же хочешь остаться со мной, ну, признайся! Не делай того, о чем будешь горько жалеть.

Ее глаза снова излучали нежность и желание.

Я почувствовал, что вполне оклемался, и двинулся вперед. Намухри стоял как вкопанный, прядая собачьими ушами. Я собрался протиснуться между ним и Жра, когда вся свора накинулась на меня сзади. Ожидая подобной развязки, я не дал себя повалить и быстро освободился от груза девичьих тел. Намухри повис на моей шее мертвой хваткой; мне пришлось вывихнуть ему руку, чтобы сбросить с себя. На земле образовалась куча-мала, вершиной которой был пятачок Намухри, визжащего от боли. Метнувшись, я молниеносно сгреб в охапку оружие, беличью накидку и тыкву с водой. Только я собирался дать деру, как передо мной выросла фигура моей соблазнительницы. Она резво схватилась за мое ожерелье и потянула к себе. Топор был у меня в руке, но портить такую красоту я не мог себе позволить, поэтому просто схватил девушку за волосы и дернул на себя и вниз, разбив коленом чувственные губы. Посягательство на подарок Варьи не увенчалось успехом. Некоторое время мы сверлили друг друга свирепыми взглядами, но потом она улыбнулась окровавленным ртом и, сверкнув зрачками, вкрадчиво произнесла: