Читать книгу: «Младший научный сотрудник – 3»

Глава 1

Сентябрь 82 года, психоневрологический диспансер №2

– Пётр Петрович? – спросил этот гражданин с чугунной какой-то физиономией.

– Точно, – ответил я, – и не надо меня за руку держать, никуда я не денусь.

Гражданин неуловимым движением раскрыл перед моим носом корочки удостоверения и тут же спрятал его обратно.

– Вам придётся проехать с нами.

– Куда? – наивно спросил я, не ожидая ничего конкретного в ответ.

– Там увидишь, – зловеще пообещал гражданин и показал рукой в противоположную от трамвайной остановки сторону, где был припаркован зелёненький почему-то жигуль-пятерка, – садись в машину.

Я вздохнул и залез на заднее сиденье, этот чугунный мужик сел рядом, а водила, очень похожий на этого первого, рванул с места по Заводскому шоссе. А привезли меня, как это ни странно, не в заведение на Малой Воробьевской улице, как я ожидал, а совсем даже к родному институту, но не остановились у входа, а завернули на параллельную Литвинова.

– Выходи, – сказал первый, открыв дверь жигулёнка, – руки назад и пошёл в эту дверь.

Дверь оказалась до боли знакомой – не так давно мы с Аскольдом тут джинсы себе выбирали. Да-да, это был задний вход психо-неврологического диспансера номер два. Внутри меня встретили два дюжих санитара (не те, что нам джинсы продавали, другие) и препроводили в какую-то каморку без окон. Стены тут не были, как мне представлялось, обиты мягкими материалами, обычные кирпичные стены были, покрашенные в светло-зелёный цвет. Я ещё успел спросить у одного санитара, за что меня сюда и на какой срок определили. Ответом было угрюмое молчание…

Ну раз мне не отвечают, то и я помолчу, подумал я, в эту игру и вдвоем играть можно. Так мы играли в молчанку битых четверть часа, я уж успел изучить весь интерьер этой комнатушки и всё то, что за зарешёченными окнами было доступно взгляду. А потом вошёл врач в белом-белом халате, кажется даже накрахмаленном, и в белой же шапочкена затылке.

– Василий, – мягко сказал санитару, – погуляй пока, а мы тут побеседуем с товарищем, эээ… – он заглянул в какой-то журнал на столе и вытащил оттуда, с кем он будет беседовать, – с товарищем Балашовым.

Санитар Василий ничего в ответ не произнёс, а только окатил меня с головы до ног подозрительным взглядом, а потом закрыл дверь с той стороны.

– Итак, вы у нас Балашов эээ… Пётр Петрович, верно? – начал он собеседование.

– Можно просто Петя, – вырвалось у меня, – и объясните, наконец, почему и на сколько меня задержали?

– Петя Петрович, значит, – задумчиво отвечал врач, – а я Арнольд Викторович.

И тут он повернулся направо за какой-то бумажкой, так что его лицо представилось мне в профиль, и я его узнал… это был тот самый хрен, который прятался за мешками с импортным барахлом, когда мы с Аскольдом выбирал здесь джинсы. Ну и что ты теперь с этим узнаванием делать будешь? – спросило меня моё второе я. Есть такое мнение, – ответил я ему, – что надо засунуть его, узнавание, в дальний ящик мозга, а то ещё хуже будет.

А Арнольд этот самый Шварц… Викторович то есть, опять повернулся ко мне передом и заявил буквально следующее:

– Ты, Петя, случайно угодил под экспериментальный вид излучения, исследуемый в вашем ИППАНе, и поэтому сейчас должен подвергнуться процедуре обследования на предмет последствий этого излучения.

– А почему это исследование происходит в психушке? – вырвалось у меня само собой, – а не в специализированном медицинском центре, например?

– Потому что наш психоневрологический диспансер, который ты совершенно напрасно называешь психушкой, и есть тот самый медицинский центр. Интегрированный с ИППАНом, кстати, если ты до сих пор этого не понял.

– Хорошо, – вздохнул я, – исследуйте, только не слишком долго – у меня мать в реанимации лежит, хотелось бы к ней заехать.

– Заедешь, – пообещал Арнольд, – сейчас ты ответишь на мои вопросы, потом у тебя возьмут анализы и в конце будет ещё одна небольшая процедура. Всё вместе часа на полтора – потом свободен.

Вопросы были дурацкими на мой скромный взгляд, среди них блистал идиотизмом такой – «были ли у вас половые контакты с лицами мужского пола?». Но я справился. Анализы тоже достаточно быстро взяли, хотя сперму, например, у меня до сих пор никто не исследовал. А заключительная процедура прошла во сне – вкололи мне в вену чего-то сильнодействующее, в результате чего я очнулся не пойми через сколько времени, но в целом чувствовал себя неплохо – был исключительно в здравом уме и трезвом рассудке.

– На этом всё, – ласково сказал мне Арнольд, – наши подозрения не подтвердились, можешь идти в больницу к матери.

– А что за подозрения-то? – хмуро уточнил я.

– Не имею права, подписку давал, – отговорился врач и опять повернулся боком.

Тут уж я не стал молчать и брякнул:

– Арнольд Викторыч, а это не вы случайно стояли за штабелями шмоток в кубовой комнате? Пару дней назад?

Ответом мне был приложенный палец к арнольдовым губам… ну я человек понятливый, продолжать и углублять тему не стал, а просто вымелся на улицу имени наркома Литвинова. Который каким-то чудом уцелел в советском ареопаге после чисток и открытых процессов 30-х годов. Остальные почти все канули в бездну.

– О, Камак, – сразу же услышал после поворота на Луначарского, еще одного совпартдеятеля-старожила, – ты чё тут делаешь так поздно?

Это был мсье Ишаченков, комсомольский лидер и профи-программист в одном лице.

– Дела были, – ответил я, – а ты сам-то чего так припозднился?

– Ты не поверишь, но сидел над твоими задачами, – сказал он. – Ты домой сейчас?

– Ну а куда ж ещё, – ответил я, – хотя ещё надо в больницу заскочить.

– Так поехали, подвезу, я примерно в той стороне живу, – и он гостеприимно распахнул пассажирскую дверь ушастого Запорожца.

– Оба-на, – удивился я, – а раньше у тебя вроде бы машины не было.

– А теперь появилась, – не стал он детализировать этот вопрос, – так ты едешь или что?

И я без дальнейших разговоров уселся на переднее сиденье… мда, советский автопром самый советский в мире, колени сразу упёрлись в торпеду, а кресло назад сдвигаться отказывалось категорически. Повозившись немного, устроился более-менее удобно.

– Много проблем с этим транспортом-то? – попытался завязать я автолюбительскую беседу, но Игорёк на контакт в эту сторону шёл слабо, а вместо того начал развивать тему программ для Ай-Би-Эм ПиСи.

– Ты знаешь, старик, – говорил он, ловко выруливая с нашей Луначарского на соседнюю Сусанинскую, – эта твоя идея с четырьмя кубиками проста до гениальности. Я сегодня полдня резался в эту игрушку и не надоело. Шедевр, ничего не скажешь…

– А насчёт остального как? – срулил я с этой темы.

– Остальное двигается, но с некоторыми напрягами… – отвечал он, – хотя Диггер в принципе почти готов. Только это обычная глупая бродилка в отличие от Тетриса.

– А с помещением у нас что? – перепрыгнул я к следующему вопросу, – хотелось бы более быстрого продвижения.

– С помещением вопрос решается, – нахмурил брови Игорь, – как говорил один литературный персонаж, скоро только кошки родятся. А тут явно кошками даже и не пахнет.

Ну надо ж, какой начитанный, внутренне восхитился я, 12 стульев наизусть цитирует, но вслух сказал вот что:

– Знаешь, Игорь, с кошками тоже вопрос не такой простой, как на первый взгляд кажется – была у меня одна кошка, так она рожала целые сутки как-то раз, орала благим матом на весь дом. Ладно, решается, значит решается. А нам ведь туда ещё и материальную базу потребуется подводить – на чём-то посетители нашего клуба должны играть, верно?

– Шурик, кажется, вчерне смастерил прототип игровой консоли, – подумав, ответил Игорь, – запчасти нам обещали в институте выдать, а вот с телевизорами пока затык.

– Ладно, забей, – мне этот разговор уже надоел, поэтому я быстро свернул его. – Решим и с теликами. Вон там меня высади, пожалуйста, – и я показал на угол Прокофьева и Даля.

– Ты же в другом месте живёшь, – удивился Ишаченков.

– Так в больницу надо зайти, мать навестить, – ответил я и пожал ему руку, а когда выбирался с этого ужасно неудобного места, зацепил ногой торпеду, и оттуда свалилась мелочь, медяки и никель, не знаю, зачем Игорь держал их в таком месте.

– Смотри-ка, – углядел зорким глазом он, – а чего это монеты у тебя к рукам прилипли?

– Особенность организма, – попытался отговориться я, отцепляя пятак с двушкой от тыльной стороны левой руки, – притягиваю металлические предметы… не всегда, раз в полгода может – сейчас как раз такой период.

Игорёк выслушал мои объяснения с очень кислой миной, но сделал вид, что поверил. А я перепрыгнул через трамвайные рельсы и поскакал в приёмный покой сороковой больницы. На этот раз я даже на маскировочный халат наплевал, а взял и бочком-бочком просочился в реанимацию. В палате рядом с мамой положили ещё какую-то бабку, но слава богу, она в отключке валялась и помешать никак не могла.

– Привет, – сказал я, усаживаясь на колченогий стул рядом с койкой, – как жизнь молодая?

– Спасибо, сынок, – чуть слышно пробормотала она, – кажется отпустило.

– Давай сюда руку, проведу ещё один сеанс мануальной терапии, – ответил я.

– Какой терапии? – не поняла она.

– Да неважно, – отмахнулся я и положил её левую руку между двумя своими.

Сначала у меня ничего не получалось, но через пару минут я нашёл нужный режим и перед глазами у меня запрыгали разноцветные картинки… не знаю, почему и зачем, но сеансы эти у меня теперь сопровождались таким вот образом. Через десять минут картинки прыгать перестали, я понял, что пора закрывать лавочку и приготовился прощаться. Но не тут-то было – в дверь просунулась та самая злющая медсестра, которой больше подошло бы название «медстерва».

– Опять ты тут, – немедленно заорала она, – а ну пошёл на выход, зараза! Убирайся потом за тобой!

И тут я разозлился и автоматом, сам не знаю как, включил что-то глубокое и внутреннее – медсестра (я так и не узнал, как её зовут), вдруг резко застыла, лицо её даже как бы посерело, а потом она чётко повернулась через левое плечо и строевым шагом вышла из палаты.

– Чего это она? – удивилась мать.

– Сам не знаю, – пожал плечами я, – наверно осознала пагубность своего поведения и пошла писать заявление по собственному желанию.

– А кто ж тогда за мной ухаживать будет? – задала логичный вопрос мама.

– Да, – почесал я в затылке, – это я как-то не додумал… щас решим вопрос. Ну я побежал? Да, больше к тебе никто не заходил сегодня?

– Заходил, – ответила она, – физрук наш – апельсины вот принёс.

Глава 2

1983 год, трюм патрульного корабля корейской пограничной охраны

– Неа, ничего не вышло, – сказал я всей честной кампании, – не дадут они нам приёмника.

– Хоть бы воды выделили, про жратву я уж не заикаюсь, – пробурчал Сергей.

– Да есть вода, – ответил я, – вон в той бочке до середины налито, я пробовал, не отравишься.

Сергей встал, проверил бочку, зачерпнул ладошкой воду и выпил.

– Ну хоть что-то полезное есть…

– Друзья, – неожиданно для самого себя сказал я, – а давайте споём что ли, всё веселее будет переносить тяготы и лишения нашей службы…

– Чего петь будем? – спросила Люда. – Наша служба и опасна и трудна?

– Не, – откликнулся я, – давайте хоть вот это:

От качки страдали зэка, ревела пучина морская,

Вдали нам светил Согвихпо, столица Чеджудского края!

И Люди мигом подхватила:

Будь проклята ты, Чемульпо, что названа черной планетой!

А закончил за неё уже я:

Заедешь по рельсам в депо, оттуда возврата уж нету!

Сверху заглянул солдатик-кореец и гаркнул, чтоб прекратили шум. Мы и прекратили его… устроились, кто на чём сумел, и приготовились как-то пережить эту ночь. А утром, глядишь, что-то прояснится.

Но ничего особенного утром не прояснилось – у нас в трюме царила всё та же полутьма и тяжёлые запахи солярки, мокрых верёвок и почему-то рыбы. Откуда здесь могла взяться рыба, сложно сказать, может, погранцы по совместительству браконьерствовали в наших водах, ну или это судно досталось им в подержанном виде, после использования в других целях. Серёга тоже проснулся и сидел рядом, очумело крутя головой.

– Слышишь? – наконец задал он свой вопрос.

– Что именно? – переспросил я.

– Мотор вроде не работает…

А и верно ведь – тишина стояла вокруг, прерываемая только ударами волн в борта. Я как-т упустил этот момент, а Сергей, значит, сразу ухватил.

– И что это означает? – спросил я.

– Одно из двух – или что-то случилось, или мы прибыли в пункт назначения и стоим у причала, – логично рассудил Серёга.

– Надо постучать в люк да спросить, – предложил я и немедленно направился исполнять задуманное.

Но никто на мои настойчивые удары в стальную крышку как-то не откликнулся. А тут и все остальные начали просыпаться, включая капитана Ираклия.

– А я, – сказал он, – уже часа два не сплю – примерно столько же времени мотор и не работает.

– Какие будут предложения? – спросил я у него.

– На кораблях этого типа, – ответил он после небольшого размышления, – всегда есть запасной люк в трюм. И даже не один, а два-три. Давай поищем их что ли.

Я согласился, и мы разделились – Ираклий с помощником отправились обследовать нос корабля, а мне с Сергеем досталась корма. Вы никогда не бывали в трюмах военных судов? По глазам вижу, что нет, а здесь, если честно, ничего приятного нет. Одно ржавое железо и какие-то мотки канатов, причём всё это в мазуте и в машинном масле.

Согласно правил компоновки судов трюмы у них всех были разделены водонепроницаемыми переборками. В которых были, конечно, люки для сообщения, и они, эти люки, задраивались в чрезвычайных ситуациях. Но сейчас до чрезвычайности было далеко, поэтому и слева, и справа эти люки были открыты – заходи, кто хочешь.

– Бля, воды-то тут сколько натекло, – сообщил мне Сергей, вляпавшись в очередную лужу на дне.

– Да, воды тут много, – а я немного лучше ориентировался в полутьме и сумел обогнуть мокрое место, – ты лучше по сторонам смотри, может чего полезное увидишь.

Минут десять мы шарахались в двух отсеках, отделяющих нас от кормы, но ничего полезного так и не сумели найти. Если не считать отрезка стальной трубы диаметра где-то в дюйм и длиной около метра – я забрал эту штуку с собой, никогда ведь не знаешь, когда понадобится немного взывчатки С-4… ой, трубы дюймового диаметра.

– Конец фильма, – проинформировал меня Сергей, – это походу самая корма и есть… странно, что двигатели не работают и винт не крутится, он же здесь рядом должен быть, этот винт?

– Да, странно, – согласился с ним я. – Разве что корейцы в дрейф легли. А сами спать пошли… что-то совсем тихо кругом.

– Вон люк сверху, – дёрнул меня за рукав он, – и кажется, незакрытый.

– И точно, – задрал я голову вверх, – как до него добраться только?

– Лесенка же вдоль борта идёт, – посмотрел на меня, как на недоумка Сергей, – по ней и доберёмся.

И мы гуськом, запинаясь и стукаясь коленками в острые края, вскарабкались к потолку этого вонючего трюма.

– И точно не заперто, – сказал я, толкнув дверцу, она распахнулась с ужасающим скрипом. – Ну теперь-то точно они там проснутся и прибегут.

Но никто и не собирался прибегать и показывать нам кузькину мать, по-прежнему стояла тишина, если не считать плеска волне о борта.

– Тогда пошли на разведку, – предложил Сергей, – где только наша не пропадала.

– Да, – согласился с ним я, – после того, как мы все выжили в авиакатастрофе, всё остальное ерундой может показаться.

Люк этот выходил куда-то по правому борту судна на самой корме, рядом был короткий отрезок палубы между бортом и корабельными надстройками, который влево заканчивался тупиком, а вправо поднимался ступеньками на следующий уровень.

– Есть мнение пойти направо, – сказал я, и мы оба тихонько двинулись туда, стараясь не производить лишнего шума.

Через десяток шагов я увидел полоску света, пробивавшегося из какой-то щели.

– По-моему там кто-то должен быть, – толкнул я в бок Сергея, – давай проверим.

– Только аккуратнее надо, а то они возьмут и всадят нам в брюхо очередь из своих пулемётов.

– Тогда давай для начала голос подадим, – предложил я, – ты всё равно по-ихнему не умеешь, так что я подам…

И я начал лихорадочно вспоминать, как уж там по-корейски будет «Эй, тут есть кто-нибудь?» и таки вспомнил.

– Ибва, йоги нуг йосни?

Ответом мне была мёртвая тишина.

– Они там все водки корейской что ли обожрались? – предположил Сергей, – или ещё чего позабористее?

– Пошли проверим, – предложил я, приоткрывая дверь или как уж она там называется на морском жаргоне… клинкет что ли.

Это была ходовая рубка корабля – на потолке горели два тусклых плафона, по периметру на 180 градусов располагались иллюминаторы, в которые один чёрт ничего видно не было, а ещё тут была куча приборов, рукояток и большой круглый штурвал, который слегка покачивался вправо-влево.

– И где они все? – недоумённо спросил Сергей, – совсем недавно же куча народу тут была… кто-то нас забирал с пляжа, а потом отвечал на наши вопросы из трюма…

– Это ты у меня спрашиваешь? – мрачно ответил я, – если да, то я не больше твоего знаю. Пойдём обследуем остальные помещения что ли… или не так – я пойду осмотрюсь здесь наверху, а ты давай за Ираклием сбегай – он всё же капитан, хоть и воздушный, но всё равно капитан, ему и руль, в смысле штурвал в руки.

И мы разделились… на этом уровне здесь ещё имелась целая куча люков или клинкетов или как их там, но все они были намертво задраены изнутри. Тогда я спустился по трапу чуть ниже – здесь хотя бы открытые двери начали попадаться. Там за ними, за этими дверьми, было всё, что угодно, только не живые люди. Оружия, впрочем, я тоже не увидел. Порадовали плакаты в кубрике… ну где койки в два этажа стояли… они были копиями наших воинских учебных пособий, только надписи иероглифами шли. Там бравые донельзя корейские отличники боевой и политической подготовки показывали в динамике, как надо делать разные строевые упражнения, плавать и обращаться со вверенным оружием. Еще дальше была кают-компания, судя по столовым приборам в стенных шкафах, а совсем вдали располагалась кухня, она же камбуз. С голоду по крайней мере не умрём, подумал я, исследовав содержимое ящиков и холодильников.

Самое смешное, что в столовой на столе стояли два стакана с кофе (судя по запаху), ещё горячие, один наполовину пустой. И их них поднимались струйки горячего воздуха. А на кухне на плите стояла кастрюля, по-моему, с супом, тоже горячая. Но плита была выключена. Летучий голландец какой-то, подумал я в сердцах, угораздило же нас вляпаться в такую лужу…

А тут и Серёга подоспел, а с ним и Ираклий вместе со своим помощником – я коротко ввёл их в курс дела и показал широким жестом рубку.

– Только не спрашивайте меня, куда делись корейцы, я знаю ровно столько же, сколько и остальные. Это вот рулевая рубка, – сказал я персонально Ираклию, – ты же капитан, вот и бери управление на себя.

– Ещё бы мне кто-нибудь пояснил, как этой дурой управлять, – растерянно отвечал он, – ты мне хотя бы пояснил, что тут за надписи, ты же язык этот понимаешь…

– Поясню, какие вопросы, – отвечал я, – а для начала хорошо бы народ из трюма сюда переселить – вон места сколько свободного.

Ираклий отрядил для решения этого вопроса помощника с Сергеем, и уже через пару минут мимо нас гуськом потянулись все 18 оставшихся пассажиров АН-24. Каждый норовил задать вопрос Ираклию и мне, но мы не сговариваясь посылали всех в кубрик – все ответы чуть позже будут.

Здесь должна быть радиосвязь, – сразу взял быка за рога Ираклий, – вот это очень похоже, – и он взял в руки микрофон, шнур от которого тянулся к приборной шкале с цифрами и иероглифами.

Тут написано… – собрался с мыслями я, – связь с машинным отделением. Радиосвязь, сколько я помню, на кораблях обычно где-то в отдельное помещение бывает выделено, называется радиорубка.

Ну тогда пошли искать радиорубку, – решительно рубанул воздух капитан, – найдём связь, тогда решим все нашит проблемы.

Ну тогда пошли, – вздохнул я, – жрать вообще-то хочется…

По дороге зайдём на камбуз, – пообещал он мне, его помощник и Сергей было тоже двинулись за нами, но он сделал им жест рукой – остаётесь, мол, тут, на хозяйстве.

А мы двинулись по коридору нижнего этажа.

– Так, это не то, – начал читать я таблички на дверях, – тут мотористы сидят. Это снова мимо, здесь электрики. Это оружейная комната, пригодилась бы, но она закрыта.

Ираклий потряс ручку, но открыть эту дверь не сумел.

– Двигаемся дальше, – скомандовал он.

– Это опять не то, комната психологической разгрузки, – прочитал я.

– Ну надо ж, – искренне удивился он, – чего только у этих корейцев нет.

– А вот это очень похоже, на то, что нам надо, – остановился я перед следующей дверью, – у этих иероглифов по два, если не по три смысла, но если брать самые ходовые, то тут написано «Радио» и «связь».

– Надеюсь, что оно не заперто, – ответил Ираклий и дернул ручку вниз, дверь со страшным скрипом открылась.

Глава 3

82 год, любовный четырехугольник

Ниночка, как мы и договаривались, ждала меня на трамвайной остановке недалеко от дома. Во двор я ей сказал не заходить, неизвестно, как там себя поведут наши доморощенные хулиганы.

– Извини, – сказал я ей, – задержался чуток.

– Я понимаю, – отвечала она, – как там у матери-то?

– Вроде на поправку идёт, – сказал я, – а по окончании реабилитации ей путёвку должны выписать. В санаторий.

– Ух ты, – восхитилась Нина, – в Кисловодск?

– Ага, щас, – обломал я её фантазии, – в Жолнино Дзержинского района. Но всё равно неплохо, я туда за грибами как-то ездил – сосновый лес и высокий берег Оки, красота. А что в сумке? – справился я, показав на то, что Нина в правой руке держала.

– Еда и напитки, – ответила она, – между прочим мог бы и помочь девушке.

– Да, конечно, – перехватил я ручки сумки в свою руку, – туплю что-то сегодня.

И мы направились прогулочным шагом по направлению к моему второму подъезду.

– Как там служба идёт? Что Бессмертнов делает? Жив ли и здоров Наумыч?

– Да что ему сделается, – махнула рукой Нина, начав отвечать с последнего вопроса, – борову жирному.

О как, подумал я, а пару дней назад ведь замуж за него собиралась… а мы, между делом, уже поднялись на четвёртый этаж и вошли в квартиру. Хулиганов на этот раз во дворе не случилось, выходной, наверно, у них был.

– Вот тебе тапочки, – вытащил я их из подставки для обуви, – надевай и ни в чём себе не отказывай. Да, а Бессмертнов там как?

– Как Кощей, – весело ответила она, – чахнет над златом… то есть над выполнением промфинплана, конечно. Ого, а у вас и телефон есть? – показала она на весёленький аппарат, стоящий на холодильнике.

– Ага, совсем недавно поставили, – отвечал я, – и номер очень простой, 56-22-70.

– Надо запомнить, пригодится, – сказала она, начиная орудовать на кухне, как у себя дома.

А я и не препятствовал – хватит с меня кулинарных экзерсисов, пусть теперь другие поупражняются. Нина нашла передник, лихо завязала волосы косынкой набекрень и приступила к процессу приготовления ужина, а я только собрался разложить стол в комнате (он у нас обычно в сложенном виде в углу стоял и раскладывался очень редко по экстраординарным поводам) и постелить новую скатерть, но не успел. Грянул весёленький красный, как помидор, телефонный аппарат производства завода ВЭФ.

– Алло, – сказал я в трубку, а она ответила мне знакомым голосом, – привет, узнал?

– Вообще-то не очень, – решил я не форсировать события.

– Вика это, Вика, – с нажимом было сказано мне.

– Аааа, привет, – не нашёл других слов я. – Как жизнь?

– Поговорить надо, – ответила она, не заметив моего вопроса. – Желательно прям щас.

– Ну давай, – вздохнул я, лучше уж расставить все точки и обрубить все хвосты сразу, чем растягивать это удовольствие на длительный период. – Где?

– Выходи во двор, я сейчас туда подтянусь, – сказала она и повесила трубку.

– Я на минутку, – сказал я Нине, – с дружбанами один вопросик надо перетереть.

– Что-то у твоих дружбанов очень женский голос, – подозрительно прищурилась она.

– Тебе показалось – просто высокий и ломается, – отговорился я и немедленно вымелся из квартиры.

Во дворе по-прежнему было пустынно и пыльно, ветер гонял какие-то обрывки газет возле гаражей, а больше ничего заслуживающего внимания тут не было. Я сел на лавочку под грибочком (слава богу, что окна моей квартиры в другую сторону выходили) и начал ждать… Вика подошла минут через пять от той же самой остановки двенадцатого трамвая и села рядом со мной.

– Ну говори, – буркнул я, – что хотела-то.

– Если коротко, то я на тебя сильно обиделась, – сообщила она и замолчала.

– Бывает, – философски заметил я, – не подошли друг другу характерами и разошлись, как корабли в море… левыми бортами.

– Гад ты, Петюня, – перешла она ко второй части, – и гнида. И больше никто.

– Согласен, – не стал возражать я, всё равно же это бесполезно в такой ситуации. – Гнида и гад. У тебя всё?

– Нет, – лицо её пошло какими-то красными пятнами, я даже испугаться успел за неё, – помнишь, я тебе про Димона говорила…

Упоминание имени нашего дворового хулигана меня не слишком порадовало, но я кивнул и подтвердил:

– Помню, конечно, что ты с ним в одном классе училась.

– Так вот, с сегодняшнего дня, Петя, ходи и оглядывайся, нет ли кого у тебя за спиной… вот на этом у меня точно всё.

И она гордо встала, расправила юбку и так же гордо, с выпрямленной спиной, умаршировала по направлению к остановке. А я подумал, что гнида-то в этой ситуации получаюсь не я, а кто-то другой. Вернулся домой, Нина сразу спросила:

– Ну чего, разобрался там с друганами?

– Разобрался, – вздохнул я, – по полной программе разобрался.

– По первой или по второй? – переспросила она.

– В смысле? – затупил я.

– Ну программ-то у нас всего две штуки в телевизоре, – пояснила она.

– Три вообще-то, – въехал я в её аналогии, – ещё учебная. Вот по ней, родимой, всё и прошло, по учебной программе.

А далее у нас был ужин при свечах (я и пару свечек нашел на верхнем ярусе нашего шифоньера), с шампанским и макаронами по-флотски. Их Ниночка и сварганила в своём переднике, а больше, сказала, я ничего и не умею. Соврал, выходит, Аскольд насчет её профессиональных кулинарных навыков. Ну а совсем потом был ураганный секс на разложенном диване-раскладушке, а перед этим совместный душ, где сначала она как следует вымыла меня, а затем уж и мой черёд настал.

А уже в полной темноте, в сентябре же ночь начинается достаточно рано, её пробило на откровенность, когда она докурила сигарету… я кстати тоже слегка подвинул свои принципы и закурил вместе с ней.

– Ты мне сразу понравился, – сказала она, глядя в непроглядную тьму за окном, – с того раза, когда мы вместе в колхоз ехали на автобусе.

– Да что ты говоришь, – искренне изумился я, – а по тебе это сказать очень сложно было.

– Просто я умею сдерживать свои эмоции, – спокойно ответила она, – жизнь научила.

– Знаешь, я не буду оригинальным, – ответил я, – и скажу, что ты мне тоже понравилась сразу же… как и 90 процентам мужского пола нашего института.

– А оставшиеся 10 процентов чего? – сразу ухватилась она за эту мою оговорку.

– Давай про них не будем, – поморщился я, – давай лучше про тебя.

– Давай, – легко согласилась она, – женщины любят комплименты, так что вываливай, все, что там у тебя накопилось.

Я вздохнул и в следующие десять минут завалил её комплиментами до самых грудей, третьего размера и весьма совершенной формы. Напоследок вспомнил про одежду:

– И комбинезоны твои это классная фишка, придают шарма и обаяния, так что дальше некуда. Ни у кого такого нет, а у тебя есть – естественное конкурентное преимущество называется.

– А что, бывают искусственные преимущества? – спросила она, хлопая глазами.

– Да сколько угодно, – уверенным тоном отвечал я, – на ту же Олечку посмотри.

Тему Оли она поднимать не захотела, а вместо этого бухнула свою главную мысль:

– Знаешь что… я бы за тебя замуж пошла, если бы ты мне предложил…

– Это предложение? – только и смог выдавить из себя я.

– Ага, рационализаторское, – весело вспомнила она эпизод из «Служебного романа».

– Так выходи, чего уж там, – махнул рукой я, – только вот квартирный вопрос решить бы до этого…

– Есть у меня одна мысль насчёт этого вопроса, – тихо ответила она, и в последующие полчаса посвящала меня в детали своих глубоких мыслей.

––

На работу мы вместе поехали, всё на том же 60-м автобусе, чего уж теперь от народа скрывать-то. Я искренне надеялся, что мы разойдемся во времени и пространстве с Викой, но напрасно – попали мы в один и тот же автобус, ладно ещё, что в разных концах ехали. Надо с этим делом что-то решать, совсем не улыбаются мне ежедневные свидания с бывшей. Ладно хоть, что работаем в разных корпусах.

А перед самым обеденным перерывом меня возле выхода на Луначарского подкараулил – вот кто бы вы думали? Не угадали, это была девочка Олечка всё в тех же своих неизбывных кружавчиках во всю верхнюю половину тела.

– Петя, – сказала она мне, отведя за рукав в сторону, – разговор есть.

– О чём, – искренне изумился я, – нам с тобой говорить-то сейчас?

– Отойдём в сторонку, там всё и узнаешь, – ответила она с каменным выражением лица.

Мы и отошли налево, там где заканчивалась психушка и начиналась улица с дореволюционным названием «Провиантская».

– Наумыч очень ревнив и мстителен, – заметил я по дорог, – я бы лично на твоем месте ограничил общение со мной в связи с этим прискорбным фактом.

– А ты не учи меня жить, – огрызнулась она.

– Достаточно отошли? – спросил я, – давай говори, что хотела-то, а то у меня и другие дела имеются.

Она посмотрела по сторонам и вывалила на меня всё наболевшее:

– Я беременна, – сообщила она с потерянным каким-то видом.

– На меня намекаешь? – спросил я, предчувствуя большую и сложную подставу.

– А на кого ж ещё – кто меня по лесам и полям в траве валял, Пушкин?

– И какое у тебя предложение есть на этот предмет? – осторожно поинтересовался я. – Ты же вроде как с нашим начальником спишь теперь, я-то при каких делах?

– Срок беременности полтора месяца, – сообщила она мне, – а с Наумычем я всего неделю общаюсь.

– И? – продолжил я, – договаривай уже до конца.

– Денег давай, тогда ничего наружу не выплывет, – озвучила она свои хотелки.

– Сколько? – перешёл я на деловые рельсы.

– Тыщу – ты вроде столько заработал в колхозе, так что искать тебе их не придётся.

– Я подумаю до завтра, – пообещал ей я, – а сейчас извини, срочные вопросы надо решать, – и я сбежал от бывшей любимой женщины с максимально возможной скоростью.

Что-то запутался ты в своих бабах, сказало мне моё второе я из какого-то удалённого уголка мозга. Сколько их у тебя сейчас, четыре штуки, если не ошибаюсь? Не ошибаешься, огрызнулся я, такая вот четырехугольная геометрическая фигура выходит, квадрат блин… Малевича блин… чёрный-пречёрный блин.