Самый заурядный попаданец в гоблина

По насыщенности аур Дикарка понимала, что чёрная аура придёт в себя раньше, чем белая, и будет снова пытаться убить её, поэтому надо действовать. Пошарив руками по полу, она нащупала что-то острое и взяла это в руки, потом приблизилась к чёрной ауре и со всего размаху всадила острый предмет прямо в пульсирующий клубок на теле чёрной. Аура содрогнулась и померкла, исчезла из поля зрения Дикарки. Если напрячь своё зрение, Дикарка могла видеть ауры во всём, даже у куска мяса есть своя аура, но она такая бледная. Чтобы её увидеть, придётся напрячь своё зрение на ауры изо всех сил, а это так утомляет. У Дикарки просто нет сил.

Решив свою проблем с чёрной аурой, Дикарка снова взялась за старую работу, доломала пол и стала собирать грибы. Сырыми она бросала их себе в рот и пережёвывала. Грибы были со слегка серой аурой, а серый цвет в ауре – это плохо, но не страшно. Удовлетворив свой голод, Дикарка посмотрела на свой живот. Она видела не только чужую ауру, но и свою. Очень подробно она видела переплетение всевозможных трубочек и верёвочек, сияющих всеми цветами радуги, она видела кляксы синяков и бегущие по трубочкам внутри неё потоки жидкости, обладающие своим цветом ауры. Она видела, как у неё в желудке растворяется еда и выделяется серая муть. Это яд, несильный, поэтому её организм смог бы справиться с ним и сам, но зачем тратить драгоценную энергию, чтобы бороться с ядом, лучше от него избавиться заранее.

Дикарка собрала яд в шарик и стала ждать, когда здоровая пища уйдёт из желудка дальше в кишечник. Она была очень голодна, поэтому процесс шёл быстро. Когда в желудке остался только шарик с ядом, она заставила желудок сжаться и её вырвало. Теперь порядок. Хотя нет, не порядок. Гораздо ниже желудка, но выше паха также образовывались серые всполохи. Она слишком увлеклась своим желудком и пропустила этот орган: его редко отравляли, а если и появлялась какая-то болезнь в этом месте, то обычно она имела фиолетовую ауру. Видимо, эти красные ауры отравили её тело чем-то и яд уже начал впитываться в кровь, нельзя допустить, чтобы испорченная кровь попала в голову, иначе будет совсем плохо.

Манипулируя своими органами, она сначала остановила впитывание яда в этом месте и активировала слизистые железы. Между ядами тут же образовался барьер из слизи, яд стал медленно вытекать, между ног опять стало щекотно и липко. Всю грязную кровь она направила в печень, яд тоже был несильный, иначе она бы просто сбросила его вместе с кровью через почки. А так животик поболит, главное, чтобы серость не достигла головы. Сев на корточки и пописав, Дикарка окончательно избавилась от попавших в неё ядов, её тело украшали синяки, но главное, что ничто не сломано. От синяков избавляться она не собиралась: они не сильно мешали, а чтобы от них избавиться, нужна прорва сил, так что лучше их поберечь.

Она уже собиралась уйти, но споткнулась о белую ауру. Та всё ещё валялась без сознания и не напоминала о себе. Дикарка, увлечённая своими делами, совсем позабыла об ауре. Она внимательнее вгляделась в эту ауру и различила её рисунок, раньше эта аура была красной, но теперь она белая. Это странно, может, чтобы красные ауры становились белыми, им не нужно делать приятное, а надо бить? Сложно, обычно красные ауры били её, но эта аура защитила её от другой красной ауры, но что с ним теперь делать? Дикарка снова вгляделась в ауру, сильнее напрягая аурное зрение. В целом, с ним всё было в порядке, только во втором крупном аурном узле были какие-то синие кляксы, похожие на её синяки.

Дикарка не оперировала понятиями враг или иная раса, все намерения разумных она видела буквально: чёрные и красные ауры – враги, белые и зелёные – друзья. Неважно, какого цвета была раньше эта аура, сейчас она белого, и это значит – друг. Это даже хорошо, что она нашла новую белую ауру. Может, аура согласится о ней заботиться, делать еду вкусной и искать тёплые мягкие места для ночлега, а главное, поможет отделаться от паразитов: блохи просто заедают, заставляя тратить энергию на борьбу с возникающими болезнями и раздражениями.

Дикарка могла помочь белой ауре оправиться, но для этого их ауры должны были слиться воедино. Дикарка стала снимать с себя одежду и раздевать белую ауру – одежда мешала слиянию аур, – она редко кого-то касалась своей аурой, но каждый раз это было очень приятно. Дикарка даже облизала губы в предвкушении.

***

Второе пробуждение было значительно приятнее, голова уже не болела. На секунду Петру даже показалось, что ему всё приснилось и он в постели с женой.

«Так, стоп! Жена-то давно померла, да и не выделывала она таких вещей в постели, – задумался Пётр, уже боящийся подавать признаки жизни: по ощущениям, его насиловали. – Такое со мной делала только фрау Грета году так в сорок пятом под Берлином. Сходил тогда, понимаешь, за кипяточком, что чуть под трибунал не попал. Хе-хе».

Пётр открыл сначала один глаз, потом второй – и охренел. Его действительно насиловала, или вернее насиловало непонятно что. Существо здоровое, чумазое и откровенно бомжеватого вида. На голове был большой колтун свалявшихся волос, этими космами было прикрыто полтела так, что расовую принадлежность существа навскидку установить не удалось. Он дёрнулся и выскочил из-под… Наверное, всё же женщины. Когда он из-под неё вылез, существо совершенно по-бабьи пискнула.

– Эй, эй, гражданочка, держите себя в руках, хорошо? – попытался сказать Пётр, но получалась у него сплошная тарабарщина, типа «Ар гыт мак, урляля тук мак тук».

Но, впрочем, и великанша не сильно далеко от него ушла: членораздельной речи он от неё не добился. Только «м-м-м-м» и «у-у-у-у», но чаще всё «ум» и «ум-м-м».

– Да, гражданочка, похоже именно ума вам и не хватает.

– Оум-м-м, ум-м-м, – чему-то закивала Дикарка.

– Пресвятая коммунистическая партия, чтоб мне Ленина всю жизнь охранять, куда же я попал?

– М-м-м-м-м, – согласно замычала Дикарка.

Пётр подошёл к окну и открыл его, чтобы впустить свет. За окном стоял летний полдень, тепло, даже слегка жарко, вот только незнакомый пейзаж его не обрадовал. Если коротко его описывать, то это была пустошь. Заброшенные, покосившиеся дома, по большей части не превышающие пяти этажей, преимущественно каменные, но были и деревянные. Некоторые дома разобраны до основания, впрочем, как и дорожная брусчатка. В местах, где удавалось добраться до почвы, росла дикая картошка или морковка. Росла как попало, видимо, её когда-то посадили да так и забросили.

– Это что угодно, но не районная больница, – сам себе сказал Пётр, глядя на свои руки: они были зелёные и какие-то мускулистые, ладони широкие, а пальцы толстые. Такими легко можно согнуть подковы.

– Не так я себе представлял потусторонний мир, – сказал закоренелый атеист.

Пётр продолжил изучать себя: он был бос и гол, на кривых, но мускулистых ногах стояло вполне мощное туловище, даже кубики пресса на животе были видны. Это его немного обрадовало: даже в лучшие годы у него не было таких мышц. Продолжив изучать самого себя, он коснулся лица, и вот тут радость уже схлынула: нос длинный, хотя нет, не так, ДЛИННЫЙ, сантиметров десять и остроконечный, припадал к сильно выступающей челюсти. Пётр ощерился, и его улыбка оголила челюсть до жевательных зубов. От удивления он открыл рот, или вернее будет сказать: пасть открылась градусов на семьдесят, как у собаки. В довершение ко всему из не менее лохматой головы, чем у его спутницы, в стороны торчали два здоровых остроконечных уха. Мало того, что не человек, так ещё и лопоухость последней стадии в придачу.

– Да что же это делается-то, а? Морского дьявола мне в попутчики, куда же меня занесло? Кто я? – последний вопрос он задал полоумной бомжихе-великанше.

Та, мыча, подбежала к нему и стала помогать подняться. Петру уже стали закрадываться сомнения: это не она большая, а он маленький. Высота окна ему была по шею, а женщине была бы в самый раз. Разница в росте между ними составляла сантиметров тридцать. Пётр стал с любопытством изучать Дикарку, та уже успела обрядиться в какие-то лохмотья и, видимо, уходить не спешила. Он последовал её примеру и натянул на себя чьи-то валяющиеся штаны, больше походящие на половую тряпку. По-видимому, их носил бывший обладатель этого тела.

– Ты кто? – задал, наверное, самый дурацкий вопрос Пётр. Откровенно говоря, он сам не понимал, на каком языке он разговаривает и язык ли это вообще.

– Ума мума м-м-м-м, – ожидаемо замычала полоумная.

– Ну понятно. Буду звать тебя Умка, – Пётр произнёс эти слова и остался недоволен: вместо слов шла сплошная тарабарщина.

– У-у-у, м-м-м, к-к-к, – вытягивал по буквам Пётр, и кое-что у него получалось. Если не отвлекаться, то у него получалось произносить отдельные буквы.

– УМК? – повторила аборигенка.

– Угу, – кивнул Пётр, трогая Умку за плечо, – УМ-КА.

– Умка, – повторила аборигенка.

– П-Ё-Т-Р-Р-Р, – взяв Умку за руку, он приложил её к себе.

– Сталин, – совершенно по-русски произнесла Умка. Я аж на месте подпрыгнул.

– В-Т-О-Р-И?! – проговаривать русские буквы было очень сложно, чуть отвлекаешься – и опять идёт тарабарщина.

– М-М-М, – испуганно замычала Умка, пытаясь закрыться от меня руками.

– В-Т-О-Р-И, – «П» просто не выговаривалась, и я просил её повторить так, как мог.

Ничего не получалось, это был просто разговор глухого с немым. Потом меня осенила идея.

– У-М-К, – приложил Пётр ладонь к плечу девушки.

– Умк? – спросила Умка, трогая себя за плечо. Наверное, она подумала, что так называется плечо.

– У-М-К-А, – утвердительно закивал я, тыкая её пальцем в грудь.

Потом взял её руку, отогнул на ней указательный палец и тыкнул себе в грудь. После пары повторений Умка, похоже, что-то поняла.

– Сталин, – чётко проговорила Умка.

«Ну пусть будет Сталин, главное есть контакт», – в душе махнул рукой Пётр.

Вытащив на свет Умку, Пётр стал внимательно изучать свою спутницу. В общем сразу стало понятно, что она не человек, а вернее, не совсем человек. Высокая, метр восемьдесят, может больше. Даже больше, если не будет сутулиться, но Умка всё время сутулилась и так и норовила пригнуться, подогнув колени. Видимо, последние годы она недоедала и терпела постоянное грубое к себе отношение.

На её теле были шрамы и следы от побоев. К своему удивлению, несмотря на худобу, Умка была подтянутая и спортивная. И слепа, но при этом ей часто приходилось быстро бегать. На стопах были твёрдые мозоли от постоянного хождения босиком, её ноги огрубели. Чтобы рассмотреть лицо Умки, Петру пришлось посадить её на корточки. Девушка повиновалась, но при этом поняла его как-то не так и потрогала его одной рукой за причинное место.

– До чего же девки пошли бесстыжие, – протарабанил Пётр, шлёпая Умку по руке. – С-Т-А-Л-И-Н-А на вас нет.

К её поведению он уже начал привыкать. Всё же сумасшедшие и прочие душевнобольные часто бывают очень сексуально агрессивны.

– Сталин, Сталин, – закивала Умка, радуясь, что что-то поняла.

Оказавшись на одной высоте, Пётр смог разглядеть громадные уши, торчащие, словно антенны из-под волосатого колтуна. На кончиках уши были обрезаны, создавая ощущение незавершённости. Чтобы разглядеть лицо Умки, Петру пришлось раздвинуть годами нечёсаные космы, а когда увидел, то ахнул. Умка была ещё совсем юной девушкой, лет восемнадцати-девятнадцати, примерно ровесница его приёмной дочери Ирины. Оба глаза перечёркивали две татуировки: вертикальные остроконечные линии, начинающиеся на лбу и заканчивающиеся на скулах, губы тоже были зататуированы чёрной краской в узкую клоунскую улыбку. Кто-то поиздевался над ней, разрисовав ей лицо и изуродовав таким образом.

– Интересно, где твои родители, почему позволили бродить тебе в одиночку? Ладно, давай выбираться к людям, – сказал Пётр, ставя Умку на ноги и взяв её за руку, повёл к выходу.

– У-у-у-у! У-у-у-у! – сказала упирающаяся Умка, указывая пальцем куда-то в темноту.

– Что?

– У-у-у-у! – Умка потащила меня в тёмный угол.

И там я обнаружил труп.

– Ах да, точно! Я же боролся с кем-то, прежде чем потерять сознание от боли в голове.

Вдвоём они выволокли на свет невысокого зелёного уродца с длинным носом, кривыми зубами и опухшим круглым животом. Из груди у уродца торчал нож. Омерзения к картинке добавлял тот факт, что уродец был гол.

– Хорошо напоролся прямо в сердце, – протарабанил Пётр, вынимая у уродца из груди нож.

Осмотрев труп уродца, Пётр пришёл к выводу, что он с ним одной расы: тоже маленький рост, зелёная кожа, длинный нос, слегка гипертрофированные руки и ноги с увеличенными ладонями и стопами. Но разница между этим трупом и Петром, как между домашним котом и дикой рысью, пропорции тела были всё те же, короткие, кривые ноги и длинные руки, как у шимпанзе, но при всём этом, у Петра были повсюду сухие жгуты мышц, как у атлета. А зубы? У трупа кривые, квадратные, а местами их не хватало. Петру пришлось языком искать себе жевательные зубы: все остальные были предназначены для того, чтобы рвать и кусать, одних только клыков по три штуки на каждой стороне. С удивлением отметил, что и язык у него, оказывается, раздвоенный и такой длинный, что может бровь себе облизать.

Пётр вытащил нож, который мог ещё пригодиться. Ножик, кстати, оказался простым кухонным, не боевым, но, когда такого оружия нет, всё что угодно сойдёт. Выйдя на улицу, Пётр только сейчас задался вопросом, а куда, собственно, идти? Местной географии он не знал, но зато была привычка действовать и желание отвести эту полоумную девушку к родителям, опекунам или кто за неё там отвечает? Налево: улица и запустение, направо: такая же картинка. Спросить о поселении людей у Умки? Пётр с сомнением поглядел снизу вверх на чумазую девчонку. Свалявшиеся космы снова закрыли ей лицо, но она каким-то образом определила, что он на неё смотрит, опустила голову вниз и улыбнулась белозубой улыбкой. Можно попробовать.

– У-М-К Л-Ю-Д, – насилуя свой речевой аппарат, постарался сказать Пётр.

– Сталин, – весело отозвалась Умка.

Пётр хлопнул себя по лицу: так результата он не добьётся, нужно проще. Он стал рисовать ножом на земле человечков в группе.

– Л-Ю-Д.

– М-м-м-м хи-хи, – Умка совершенно не обращала внимание на рисунок и откровенно его не понимала. Ну может за палочкой следила.

– Ладно, пошли, куда-нибудь да набредём.

Пётр попытался повести девушку по улице, но ничего не получилось: она упиралась.

– У-у-у-у, у-у-у, – издала девушка горловой звук, указывая пальцем на труп зелёного.

– Он мёртв, не бойся, больше не встанет.

– У-у-у-у! – снова указала Умка на труп.

– В чём дело? Я не понимаю.

Умка показала: провела пальцем по горлу, потом на труп, потом себе на рот, жевательные движения и поглаживание по животу.

– Нет, есть мы его не будем.

Пётр поморщился. Местные каннибалы! Хотя, если учесть то, что мы с ней явно относимся к разным видам, то для неё это каннибализмом не было. Умка ещё поупиралась и даже попыталась выхватить у него нож – видимо, ей всё же хотелось нарезать из мертвеца мяса. Пётр с переменным успехом тянул её от трупа подальше – он был сильнее, а она тяжелее. Но всё же упорство перебороло жадность.

– Пошли, я ещё сделаю из тебя советского человека и всё твоим родителям расскажу, – тут он вспомнил скачущую на нём чумазую Умку. – Ну, может, не всё, но многое.

– М-м-м-м, – недовольно замычала Умка, всё же пошедшая за ним.

Она вела себя странно, но что можно взять с душевнобольной и явно отстающей в развитии девушки? И потом, языковой барьер! Сомнительно, что здесь говорят по-русски. Другой вопрос: где это здесь? Он явно не на земле. А где тогда? Была мысль: побиться в истерике, но для пожилого, советского человека это казалось контрпродуктивным и незрелым. И потом, до того, как сюда попасть, он был стариком, доживающим, как оказалось, не часы, а уже минуты своей жизни. Тут же он молод и силён. Да, он будет тосковать по семье, но дети давно выросли и способны позаботиться о себе и о внуках.

Они шли вдоль улицы заброшенного города. Умку привлекали места, где была разобрана брусчатка, и оттуда лезла зелень. Когда Умка видела такие места, то тянула Петра к ним. Ковыряясь ножом в земле, она накопала пять клубней картофеля и несколько морковок. Клубни она сложила в небольшую поясную сумку, теряющуюся на фоне её тряпья. Одну морковку она сунула себе в рот и начала жевать, а другую протянула Петру. Вот так, совершенно не помыв и не боясь дизентерии. Пётр тщательно вытер морковку рукой, прежде чем её употребить. В войну ему приходилось есть и не такое, но больше хотелось пить.

Поскольку Пётр совершенно не ориентировался на местности, уже вскоре их вела Умка. Она постоянно вертела головой, как сонар на корабле, и явно что-то то ли слышала, то ли видела. Хотя последнее сомнительно: когда Пётр осматривал её, то увидел, что радужка её глаз имеет необычную окраску серебряного цвета и смотрела она насквозь Петра, будто слепая. Но как тогда она должна ориентироваться в пространстве? А ведь она неплохо это делает. Вот и теперь она остановилась у дерева и стала показывать куда-то наверх.

– Что? – не понял Пётр.

– У! У!

Весь небогатый лексикон Умки умещался в три буквы: «а-а-а» – опасность, «у-у-у» – обрати внимание или приближающаяся опасность, «м-м-м» – все остальные разговорные слова. Сейчас она указывала вверх пальцем на дерево. Там в ветвях было птичье гнездо.

– Ты хочешь, чтобы я снял гнездо с дерева?

– М-м-м-м, – Умка показала себе на рот и погладила животик.

– Там еда? Ты хочешь птичьи яйца?

– У-у-у-у м-м-м.

– Ну всё ясно с тобой, Умка.

Пётр ловко взбирался по дереву, к его удивлению, это было совсем легко. Его когти глубоко входили в древесную кору, а руки и ноги без труда выдерживали его вес. Казалось даже, что он слишком лёгкий для таких сильных рук и ног, ведь Пётр без труда мог поднять весь свой вес на одной руке.

– А! А! А-а! – гудела Умка снизу, выражая своё волнение.

– Да не упаду я, не бойся.

В гнезде оказалось шесть яиц. Пётр, не в силах больше бороться с жаждой, высосал одно из них.

– А-а-а-а-а!

– Не переживай ты так, Умка, я с тобой поделюсь. Сейчас поедим.

Пётр посмотрел вниз и увидел, что Умка «акала» не от того, что волнуется за него, а от того, что двое зелёных коротышек повалили её на землю и ограбили. Один из них жевал сырой картофель, а другой задрал ей лохмотья и пытался изнасиловать.

– Блин, Умка, ну нельзя же так спокойно реагировать на нападение, непонятно же, что ты хочешь! – сказал Пётр, беря из гнезда яйца и кидая их вниз.

Такой точности движений он от себя не ожидал: оба брошенных яйца влетели в лица зелёных карликов. Пётр спрыгнул с ветки и приземлился прямо на любителя сырого картофеля. Второй всё ещё оттирал с лица содержимое яйца. Пётр пнул его и повалил на спину, после прижимая к шее нож.

– Пощади, старший, пощади! Мы не знали, что это самка твоя! – залепетал зелёный насильник.

Он нёс всё ту же тарабарщину, что и я, когда не напрягал свой речевой аппарат, но, к своему удивлению, я всё понимал.

– У! Тля, тюрьма по тебе плачет, а ну вставай и без шуток.

Зелёный коротышка повиновался.

– Умка, что со вторым?

– М, м, м, м, – доложила Умка, собирая обратно в мешок рассыпанный картофель. Когда она дошла до валяющегося без сознания грабителя, то от всей души пнула его голову.

– Отлично, – одобрил поведение Умки Пётр. – А ты, зелёный вонючка, пойдёшь с нами. Будешь языком.

– Кем я буду? – сказал зелёный и потом добавил. – О, могучих хоба.

– Неважно, не шуми, веди себя тихо, и я не сделаю тебе больно.

Насильник закивал. Руки ему связали шнурком, вытащенным из набедренной повязки второго зелёного разбойника. Ему она больше не пригодится: Умка так хорошо двинула ему ногой по голове, что он скончался. Ещё одним трофеем помимо верёвки оказалось короткая, в полтора метра длиной, как копьё, заточенная кем-то палка, которую зелёный грабитель выронил, когда я на него приземлился.

– У-М-К, С-Т-О-Р-О-Ж!

– М-м-м-м? – вопросительно мычала Умка, наклонив голову набок.

– У-М-К, С-Т-О-Р-Ж. Я Л-Е-З-Т И-Д-А. ТЫ С-Т-О-Р-О-Ж-И-Т Н-Е У-Б-И-В-А-Т, – все свои слова Пётр дополнял жестикуляцией, и выглядело это забавно.

– Сталин! – понятливо кивнула Умка.

Пётр хлопнул себя по лицу. Но там осталось ещё три яйца, не есть же сырой картофель?! Вооружив Умку копьём и оставив надзирать за пленным, Пётр вскарабкался наверх. Когда Пётр второй раз залез на дерево и вернулся уже с яйцами, то внизу его ожидала картина маслом. Умка убила сначала связанного пленного, ткнув его остриём копья в глаз, потом зачем-то проткнула таким же образом голову уже мёртвому бандиту. Будто бы ничего не произошло, Умка подскочила к Петру и забрала у него яйца, одно за другим, выдавливая себе их в рот. Очнулся Пётр, когда непосредственная Умка, забрав у него нож, начала пилить мёртвому коротышке ногу.

– Нет, У-М-К-А, мы не будем их есть! – рявкнул на неё Пётр, выхватывая у неё нож.

Собственно, оставить душевнобольную охранять пленного с самого начала было плохой идеей, но его всё время вводил в заблуждение её беззащитный облик. Чумазая девчонка, ну кому она может навредить? Оказывается, многим, особенно пленным и связанным. Делать что-то было уже поздно: ценный источник информации в лице говорящего на его языке аборигена был утрачен. Осталось только вынести урок из этого инцидента и продолжить наш поход за фуражом неизвестно куда.

Этот сбор всего, что можно пожевать, продолжался часов до пятнадцати, если судить по солнцу. Хотя был ещё вопрос: сколько часов в сутках на этой планете? За это время Умка успела заполнить свой поясной мешочек картофелем, морковкой и луком, достала ещё откуда-то мешок и уже наполняла его. Этот мешок нёс Пётр, он [мешок] был больше, но заполнялся уже не так быстро, как первый: видимо, знакомые ей места исчерпались. Но не только овощами ограничивалась Умка. В одном из заброшенных домов она нашла пару крупных летучих мышей, спящих в укрытии. Профессионально свернула им головы, словно курицам, и сунула мне в мешок. В определённый момент она повернулась на сто восемьдесят градусов и пошла тем же путём в обратную сторону. Когда мы проходили мимо того дерева, где Умка своими «у-у-у» и «а-а-а» дала понять, что впереди опасность и надо двигаться осторожно. Огибая дворами и прячась за кустами, Пётр всё же не устоял и поглядел, что происходит возле злополучного дерева. Четверо зелёных карликов резали на куски своих менее удачливых соплеменников и раскладывали их по мешкам. То есть они делали то, что хотела сделать Умка, если бы Пётр ей не запретил. Один из них, думающий, что его никто не видит, незаметно сунул себе в рот кусочек сырого мяса.

– Похоже, каннибализм здесь в порядке вещей, – сказал Пётр, наблюдая за жуткой картиной.

– У-у-у-у, – тянула его Умка подальше от опасного места.

Они оба мучились жаждой, она была просто невыносимая. В какой-то момент они набрели на колодец. У них не было вёдер, но зато можно было связать верёвку и макнуть на дне колодца тряпку, а потом выжать влагу в рот. К несчастью, длины верёвки не хватило и пришлось импровизировать. Пётр ободрал с молодого деревца тонкую кору и наплёл из неё верёвок. Когда всё же длины хватило, чтобы макнуть тряпку, то оказалось, что всё напрасно. Вода пахла тухлятиной: кто-то скинул на дно колодца труп, который уже не первый день там разлагался и отравлял воду. И тут Петра осенило.

– У нас же есть летучие мыши, а в них кровь. Она пресная, её можно пить.

Умка ничего не понимала, но согласно кивала. На удивление Петра, кровь пить ему даже понравилось. Тот даже поймал себя на том желании, что ему хочется попробовать сырого мяса, а вот Умку от такого пойла чуть не вырвало.

– Терпи, знаю, что тяжело, но другой воды у нас нет.

– Сталин! – сказала Умка, обиженно глядя на него слепыми глазами.

К вечеру они всё же куда-то пришли, и Пётр понял, что в это куда-то он идти не хочет. А виной всему была целая аллея кольев с насаженными на них головами зеленокожих карликов. Пётр не был специалистом в менталитете туземных племён, но это был явный намёк, что зелёным и низкорослым сюда вход воспрещён.

– Знаешь, Умка, что-то мне не хочется идти туда.

– М-м-м-м?

– Ну просто сразу же видно, что это очень плохой район, – Пёрт указал на колья с головами. – И чужих здесь не любят. Давай заночуем вон в том чудном трёхэтажном каменном домике.

– У-у-у-у.

– Боишься?

– М-м-м-м!

– Даже не знаю, что тебе на это ответить. В общем, твоё мнение учтено.

– Сталин.

– Ага, Иосиф Виссарионович, – кивнул Пётр. – Умка, почему именно Сталин? Почему не Ленин, Брежнев или Хрущёв? Откуда ты вообще это узнала?

Умка о чём-то долго думала, напрягая свой невеликий ум, даже начала тереть рукой себе лоб от напряжения, потом выдала.

– Совсем охренели, паразиты, Сталина на вас нет.

– Опана. А вот с этого места, товарищ Штирлиц, поподробнее, – Пётр узнал своё любимое стариковское ругательство. – Экстрасенсим потихонечку, да? Товарищ Умка, мысли читаем?

– УмкА-УмкА… – напевала Умка своё новое имя, делая ударение на последнюю букву, полностью потеряв интерес к Петру и чему-то загадочно улыбаясь.

Он понимал, что она его не понимает, он и сам себя с трудом понимает, львиную долю основы их диалога составляла интонация. А чтобы понять, что хочет сказать другой, пришлось прикладывать массу усилий и интуицию. Благо, на философские темы они не общались, и все диалоги сводились к следующему: пошли туда, неси это, там опасно. Чтобы передавать подобную информацию, не нужно знать языка.

Правда, ближе к вечеру Умка стала уставать и хуже ориентироваться в пространстве, пару раз она стукалась лбом о стену. Больше не надеясь на свои таинственные способности, она выставила руки вперёд и двигалась на ощупь и звук. Петра-то она чувствовала хорошо, а всё остальное не очень.

Домик, который он выбрал, был давно разграблен: мебель и деревянную дверь – всё вынесли, так что план забаррикадировать дверь чем-нибудь тяжёлым для безопасности был невыполним. Ночевать просто так в заброшенном доме было страшно: мало ли, кто сюда забредёт, этот город не такой заброшенный, как хотелось бы. На второй этаж когда-то вела деревянная винтовая лестница. Те, кто разграбил дом, разобрали и её, но зато оставили после себя кучу пустых железных консервов. Что немало удивило Петра, значит, он не в совсем дикие века попал и те зелёные дикари с копьями – всего лишь агрессивные туземцы, дно местной цивилизации.

Пётр легко забрался по стене на второй этаж, держа в зажатых зубах конец верёвки, другой конец которой был привязан к Умке. Как оказалось, он одинаково хорошо карабкается даже по кирпичной кладке, главное, чтобы были щели. Это тело просто идеально подходило, чтобы куда-то лазить: само по себе лёгкое, не больше пятидесяти килограмм, но очень сильное. Когда он затаскивал наверх Умку, то молился, чтобы верёвка не оборвалась. Хоть он и был атеистом, но последние события круто перекосили его менталитет. Также наверх вслед за Умкой отправились мешки с провизией, куча оборванных веток с листвой, которая сегодня должна им служить подстилкой, и пустые консервы.

Устав от дел праведных и надавав Умке по рукам, которая снова принялась за «дежурные домогательства», Пётр со спутницей перекусил сырыми овощами, в основном морковкой, картошкой и очень смачным луком, который частично приглушил жажду. От такой трапезы обоих мутило. Умка что-то требовала от Петра, громко урча и фыркая, словно рассерженный хорёк, одновременно постоянно придвигая к нему еду, но он не понял. В конце концов, они улеглись спать, крепко обнявшись, чтобы сберечь тепло от ночной прохлады. Ожидаемо, Умка предприняла ещё одну попытку получить ночное развлечение и аккуратно полезла к Петру в штаны, но в очередной раз, больно получив по своим загребущим рукам, успокоилась и уснула. Не то чтобы Пётр был таким святым, но всё же она ему во внучки годится, да и неприятно всё это как-то, будто они бомжи подзаборные, грязные, чумазые, да ещё и луком от обоих разит. Для полного комплекта только сивушного перегара не хватает. А на утро их ожидал сюрприз…

========== Глава 2 “Поселение за периметром” ==========

«Очень странная белая аура», – размышляла Умка. Разумеется, думала она не словами, а скорее образами.

Но в целом, соседство с этой белой аурой ей нравилось, к тому же, а ещё он дал ей имя, теперь её зовут Умка. Сегодня утром, когда она попыталась его вылечить, Умка коснулась его аурой, для этого пришлось сделать ему приятно, ну и себе за одно. Это было не сложно, так как она видит, как тело реагирует, когда она к нему прикасается. Если тело никак не реагирует, то она трогает не там, а если появляются розовые вспышки, то она делает всё правильно. У неё уже был большой опыт взаимодействия с мужчинами и, что надо делать, чтобы добиться нужной реакции, она знала. На удивление, она обнаружила, что этот разумный полностью открыт, его аура готова подчиняться ей полностью. Для начала она убрала серые пятна из головы, что было несложно, и в принципе можно было завершать это дело. Но не останавливаться же в такой момент, ведь те красные ауры только растревожили её аппетиты, но из-за своих ссор так и не довели дело до конца, а ей хотелось ещё. Она не поняла, в какой момент белая аура стала подпитывать её энергией, но это было приятно, так как она чувствовала энергетическую нежность этой ауры, которая потом открыла информационный канал. В разум Умки хлынули обрывочные воспоминания, это было интересно, хоть и непонятно.

Умка, сколько себя помнила, воспринимала мир как игру света и вспышек. Разумные существа, которые вступали с ней в контакт, общались в основном на звуковом уровне. Она мало уделяла этому внимания, не особо вникая в звук, ведь к чему нужны ласковые интонации, когда у тебя аура горит чёрным цветом? Нет, за таким существом идти нельзя, как бы он ни звучал. Теперь она поняла, как ощущают мир другие разумные и на что они похожи. Ей кое-что стало понятно: она одна видит ауры, и больше никто, и это многое объясняло. Некоторые её знакомые ауры поражали, по мнению Умки, беспечностью, и за это расплачивались собственными жизнями. Теперь становилось понятно, что они просто не знали и не видели то, что видит она.

Контакт разорвал сам… кажется, его зовут Сталин. Именно это слово часто употребляла белая аура в своих воспоминаниях. Когда Сталин разорвал контакт, Умка сумела случайным образом взять несколько воспоминаний с собой, и теперь пересматривали их как свои. Ей нравилось и хотелось ещё воспоминаний, но для этого надо снова коснуться ауры Сталина, а он упирается. Очень необычная аура, ведь раньше, когда она хотела сделать кому-то приятное, никто не упирался, а он упирается, бьёт по рукам. У него очень странная аура, хоть и хорошая.