Самое дорогое, что у вас есть

– Уведи отсюда Берни, милая. Иди посмотри на клоунов и на шарики, а ему купи кусочек сахара. Вот держи денежку.

Айрин проследила взглядом за дочерью, которая ускакала вприпрыжку вместе с Берни по направлению к разноцветным палаткам циркачей, и повернулась к торговцу тканями:

– Два метра алого шелка почем у вас?

Она спрашивала об этом и в прошлом году, и в позапрошлом. Цена конечно же менялась и росла. Как цены на молоко, хлеб и картошку. Не росла только прибыль Зака. Но кого это волнует? Точно не торгаша Сомнуса, который мог менять стоимость своих товаров каждые пять минут в зависимости от погоды в Лире.

– Десять тысяч танов*2, моя красивая госпожа. Эта алая ткань превратила бы вас в настоящую королеву.

Уже десять тысяч…в прошлом году было восемь с половиной. Айрин сокрушенно вздохнула – это две зарплаты Зака, если шахта не будет простаивать, как месяц назад после обвала. У Рин в сундучке есть три тысячи и … и… НЕТ! Черт возьми – нет! Потому что скоро Дэйзи опять в школу, потому что крыша в доме протекает и потому что они должны ее отцу четыре тысячи, которые брали в прошлом году тоже на ремонт проклятой шахты и до сих пор не отдали. Три из них они с Заком уже насобирали.

– Идем домой, Дэйзи.

– Но мы ведь ничего не купили, – захныкала девочка, с мольбой глядя на мать, – давай хотя бы посмотрим на танцы.

Но Айрин уже не хотелось здесь находиться, она была зла. Опять зла. На себя, на Зака, на проклятый город, на своих родителей и на то, что сны никогда не сбываются.

Рин взяла дочь за тоненькую ручку и потащила прочь от торговых палаток, но, когда проходила снова мимо слепой женщины с цветами, та вдруг схватила молодую женщину за руку цепкими шершавыми пальцами.

– Отпусти – у меня нет денег.

– Мне не нужны деньги.

Голос у старухи-торговки оказался очень мелодичным, певучим, от него по телу разливалось странное тепло и умиротворение. А прикосновение ее пальцев, показавшееся по началу мерзким, вдруг перестало раздражать, но женщина все равно высвободила руку.

– Лиры не простые цветы – это ловцы снов. Их нельзя продать. Их можно только обменять на что-то очень дорогое.

Айрин рассмеялась, но старуха даже не улыбнулась. На ее морщинистом, изрытом складками времени, лице застыло выражение полной отрешенности и даже скорби, словно она сама утратила нечто очень ценное. Впрочем, она слепая. И это более чем ужасно – потерять зрение.

– Лучше бы ты гадала по руке или продавала зелья. Кому нужны твои цветы?

– Тебе… и другим таким, как ты и таким, как я.

– Каким – таким?

– С разрушенными мечтами. Ведь они больно колются, да?

И Айрин в этот момент словно кольнуло иголкой в области сердца, она невольно прижала туда руку, чтобы унять тянущую боль.

– Что?

– Осколки иллюзий. Они впиваются в твое сердце и душу, вскрывают твои вены и впрыскивают в них яд разочарования день за днем. Концентрат становится все выше и выше, и иногда тебе хочется умереть от ненависти к себе и ко всем, кто тебя окружает. Но больше всех ты ненавидишь его…потому что он их разрушил.

– Что разрушил?

– Твои мечты.

Айрин посмотрела, как дочь крутится возле клоуна с разноцветными шариками и снова перевела взгляд на старуху.

– Ты хочешь сказать, что вот эти цветочки могут исполнить мои мечты?

Старуха покрутила в пальцах кулон, на длинной цепочке, висящей на ее дряблой шее. Вроде бы нищая, а цепочка явно из очень дорогих и кулон с короной – массивный, похож на именной. Но не это настораживало в женщине, а постоянно закрытые глаза, словно она спит и разговаривает в каком-то ужасающем сне, как лунатик.

– Я лишь сказала, что они превратят твои сны в явь.

– Бред. Мне это не нужно. Я и так счастлива. – она сделала маленькую паузу после этих слов и тут же продолжила, – А ты старая шарлатанка и обманщица. Я уже сказала, денег у меня нет и мне нечего дать тебе взамен.

– У каждого человека что-то есть. Что-то очень ценное и дорогое. И это не обязательно золото или деньги.

Айрин рассмеялась. У нее даже крестика не осталось и обручального кольца. Они все продали, чтобы заплатить работникам с шахты в прошлом году после первого обвала. Ей бы и самой не помешало «что-то дорогое» она бы многое изменила в своей жизни. Например, уехала б из этого проклятого городка подальше от матери с отцом. Купила бы с Заком дом, как в ее сне…возле бархатного песка и хрустально чистой морской воды и….

– Ты ошибаешься. У меня нет ничего ценного.

– Уверена?

– Конечно. Совершенно ничего.

– Тогда ты бы не сильно расстроилась, если бы я попросила отдать мне то, что я сама сочту дорогим, взамен на сказочный сон, который будет являться тебе каждую ночь? Тот самый, что ты уже видела однажды и не хотела просыпаться. Он будет невероятно настоящим…с каждым днем все ярче и ярче. Длиннее и длиннее, как ты мечтала. Днем одна реальность, а ночью все иначе, ночью ты в царстве полного счастья, где исполняются все мечты и желания,  – голос старухи проникал в каждую пору на теле Айрин и заставлял трепетать от предвкушения.

А потом ей внезапно стало очень весело от того, что она развесила уши, слушая эту сумасшедшую старуху. Настолько весело, что захотелось громко расхохотаться. Эта женщина явно не в себе или шутит над ней. Забавно, сколько чокнутых можно встретить на городской ярмарке. В прошлом году здесь разъезжал карлик на телеге со старой клячей и предлагал купить у него счастье вместе с деревянными человечками, которых он выпиливал сидя на соломе и вскрывал дешевым лаком. Айрин тогда еще думала, что нужно быть совершенной психопаткой, чтобы покупать себе счастье в виде деревянного истукана, а люди покупали.