Полуночный прилив

Книга первая. Стылая кровь

И узрел я ледяное копье, недавно воткнувшееся в сердце земли. Душа его жаждала убивать. Всякий, кто возьмет это копье, познает смерть. И будет познавать ее снова и снова.

Видение Ханнана Мосага

Глава первая

Слушай! То шепчут моря,

Правду мечтая поведать

Крошащимся камням.

Ханталлит из Запруды Рудокопов

Год Запоздалого Мороза

Год, предшествующий Седьмому завершению

(по летерийскому летоисчислению)

Восхождение Пустой Обители

Вот как начиналась сия легенда: под шум приливов, когда великаны преклоняли колени и становились горами. Это было в ту давнюю пору, когда они падали, словно каменные ядра с небес, и не могли противостоять рассвету. Под шум приливов поведем мы разговор об одном из таких великанов, ибо история эта переплетается с его собственной, что явно вас позабавит. Ну так слушайте же…

С наступлением темноты великан закрывал глаза и не открывал их, пока не рассветало. Какой смысл вглядываться во мрак, когда все равно почти ничего не увидишь?

Все было ему в диковинку, в том числе и темнота. Он дошел до края земли и обнаружил, что дальше простирается море. Таинственная жидкость, наполнявшая море, удивила его до глубины души. В тот судьбоносный день изумление возымело над ним особую власть. Великан смотрел, как вздымаются волны, как несутся они к берегу и набрасываются на землю в бессильных попытках овладеть ею. Весь день он следил за игрой волн, будоражимых ветрами. Казалось, вода вот-вот захватит берег, но она неизменно отступала.

Когда пришла ночь, великан закрыл глаза и улегся спать, твердо решив, что завтра снова будет глядеть на море.

В темноте он закрыл глаза.

Ночной прилив добрался до великана. Волны захлестнули и потопили его, а он даже не проснулся. Вода прибивала к мертвому телу песок и камешки, пока сам великан не превратился в скалу – этакий щербатый хребет на морском берегу. И еще тысячи лет накатывали волны, размывая его и сглаживая очертания.

Но им так и не удалось сделать это до конца. И чтобы по-настоящему увидеть великана, нужно заглянуть в темноту. Или сощурить глаза, когда ярко светит солнце. Посмотреть вбок, сосредоточившись на чем угодно, кроме самого камня.

Из всех даров, которыми Отец-Тень наделил своих детей, этот дар – наивысший. Чтобы увидеть, нужно непременно отвести взгляд. Поверьте в это, и вы попадете в мир Отца-Тени, где прячутся все истины.

Отвести взгляд, чтобы увидеть.

Запомнили? Ну а теперь – попробуйте сами.

Мыши бросились врассыпную, торопясь затеряться в полосах синих сумеречных теней. Они неслись, обезумев от страха, но судьба одной из них уже была предрешена. Когтистая лапа сжала пушистый комочек, хрустнув нежными мышиными косточками.

Сова приземлилась неслышно и так же неслышно взмыла в воздух с добычей в когтях. Она не стала возвращаться на прежнее дерево у кромки поляны, а опустилась на ближайшее и тут же принялась пировать.

Человек, который вскоре пересек эту поляну, ничего не заметил. Мыши давно скрылись, а снег был достаточно плотным, и следов от их лапок не осталось. Сова затаилась в ветвях ели и пристально следила за медленно бегущим двуногим. Как только он исчез из ее поля зрения, птица возобновила пир.

Сумерки принадлежали охотникам, а эта хищница лишь начала свою обычную охоту.

Воина, бежавшего по схваченной морозом земле, звали Трулль Сенгар. В иное время он заметил бы и пирующую сову, и множество других подробностей, но сейчас его мысли находились слишком далеко от окрестного леса. Он даже не остановился, чтобы совершить традиционный ритуал и умилостивить Шельтату Всеведущую – Дочь Сумерек, самую любимую и почитаемую из трех дочерей Отца-Тени. Завтра, на закате, он обязательно воздаст ей вдвойне. Точно так же и днем, погруженный в свои собственные мысли, юноша бездумно проскальзывал мимо пятен солнечного света на тропе, не выказывая должного уважения другой дочери Отца-Тени – Сукуль Коварной, Дочери Обмана, которую еще называли Пятнистой.

Калешское лежбище просто поразило Трулля обилием тюленей. В этом году они явились на свои брачные игры раньше обычного. На время воин даже забыл про зеленый нефрит, куски которого разыскивал в прибрежном песке. Но радость юноши длилась лишь до тех пор, пока он не переместил взгляд в сторону моря и не увидел чужие корабли, явившиеся сюда добывать тюленей.

Корабли принадлежали летерийцам – белокожим людям с юга.

Весь путь до родной деревни молодого воина не оставлял гнев. Трулль представлял, как рассердятся соплеменники, узнав от него эту новость. Летерийцы дерзко вторглись в края тисте эдур и по-воровски били их тюленей, словно бы издеваясь, открыто насмехаясь над давним соглашением.

Конечно, глупцов хватало и среди летерийцев, и среди тисте эдур. Кто-то решил нажиться, думая, что это сойдет ему с рук. Трулль был уверен, что летерийские власти сознательно не пошли бы на столь дерзкий шаг. Зачем? До Великой встречи оставалось всего две луны, и кровопролитие противоречило интересам обеих сторон. Тисте эдур имели полное право атаковать вторгшиеся корабли и уничтожить их. Но это наверняка разозлило бы летерийских посланцев. Сородичи всегда остаются сородичами, даже если они и нарушили чужие законы. Так можно ли после такого рассчитывать на заключение нового договора?

Племя Трулля Сенгара только-только завершило одну тяжелую войну, так что мысли о новой сейчас были особенно тягостными.

Его сородичи-хироты стремились подчинить себе соседние племена тисте эдур. Ни в одном сражении Трулль не посрамил отца и братьев. Его широкий пояс насчитывал двадцать одну кровавую полосу, и каждая означала битву, в которой участвовал молодой человек. Семь полос, окаймленных белой краской, свидетельствовали о количестве поверженных лично им врагов. Только Фэр – старший сын Томада Сенгара – превосходил Трулля количеством трофеев. Но это и неудивительно: Фэр считался среди хиротов непревзойденным воином.

Разумеется, сражения против других племен тисте эдур не особо приветствовались и жестко ограничивались всевозможными правилами и запретами. Раненых хватало, но убитых можно было пересчитать по пальцам. И все равно подчинение соседних племен сильно изнурило хиротов. Однако в битвах против летерийцев тисте эдур не сдерживали никакие законы. Никакого правила «до первой крови». Враг заслуживал лишь одного – убийства. И не важно, был ли это воин с оружием в руках или безоружный. Смерть ожидала каждого. Такая бойня одинаково позорила воинов тисте эдур и их жертв.

Трулль не был кровожадным, и возможность нового сражения его вовсе не радовала. Но эти мысли он будет благоразумно держать при себе. А если понадобится, встанет бок о бок с братьями и его меч понесет возмездие незваным гостям. Иного выбора просто не существовало. Стоит оставить одно преступление безнаказанным, как завтра их уже будет целая дюжина.

Трулль выбрался на край леса и миновал дубильни с их канавами и особыми ямами, стенки которых были выложены камнями. Заметив его, летерийские рабы побросали работу и почтительно склонили голову, пока он не скрылся из виду. Вскоре юноша выбежал на знакомую поляну, на другом конце которой высилась крепостная стена из толстых кедровых бревен. Над нею поднимались струйки дыма от деревенских очагов. Трулль свернул на насыпь, ведущую к воротам. По обе стороны от нее тянулись плодородные черноземные поля. Зима лишь совсем недавно ослабила свою власть, и до начала сельскохозяйственных работ еще оставалось несколько недель. К середине лета на полях появятся всходы почти трех десятков различных растений и трав, дающих племени пищу, целебные снадобья, волокна для веревок и канатов, а также корм для скота. Были у хиротов и цветущие растения, которые специально высевали для привлечения пчел, дабы получать мед и очень нужный в хозяйстве воск. На полях трудились рабы и рабыни. Присматривали за ними женщины из родного племени Трулля. Мужчины, разбившись на небольшие отряды, уходили в лес – охотиться и заготавливать древесину, или садились в кнарри (так назывались у тисте эдур баркасы) и отправлялись за рыбой и морским зверем.

Так бывало в мирные годы. В последние двенадцать лет главным занятием сородичей Сенгара оставались сражения. Хироты, прежде не знавшие голода, впервые столкнулись с нехваткой провизии. Труллю очень хотелось, чтобы все тяготы и лишения войны остались в прошлом. Ханнан Мосаг – король-колдун хиротов – ныне правил всеми шестью племенами тисте эдур. Враждующие племена объединились в Содружество, хотя Трулль прекрасно понимал, насколько этот союз шаткий. В заложниках у Ханнана Мосага находились старшие сыновья всех племенных вождей. Их он сделал своими к’риснанами – когортой магов. Мир, установленный королем-колдуном, держался на острие меча, но все-таки это был мир.

Увидев вышедшего из ворот Бинадаса, Трулль остановился на развилке.

– Приветствую тебя, Бинадас, – сказал он младшему брату.

За спиною у того висело копье. На плече он нес мешок из шкур. Помимо копья Бинадас был вооружен простым длинным мечом в деревянных, отделанных кожей ножнах. Ростом он на полголовы превосходил Трулля. Его лицо, как и одежда из шкур, было хорошо знакомо с природными стихиями. Из троих братьев Трулля Бинадас был самым замкнутым и непредсказуемым, иной раз и не поймешь, что у него на уме. В деревню он наведывался лишь изредка, предпочитая дикие просторы лесов, что тянулись далеко на запад, или горы, находившиеся к югу от селения. Бинадас редко сражался бок о бок с остальными, но из походов неизменно возвращался с трофеями, ни у кого не оставлявшими сомнений в его храбрости.

– Ты чем-то встревожен, Трулль, – заметил Бинадас. – Более того, опечален.

– Летерийцы высадились на Калешском лежбище.

– Тогда не буду тебя задерживать.

Новость заставила нахмуриться и младшего брата.

– Ты надолго уходишь? – спросил у него Трулль.

В ответ Бинадас лишь пожал плечами и двинулся по тропе, уводившей на запад.

А Трулль Сенгар миновал ворота и оказался в родной деревне.

Сразу за стеной располагались четыре большие кузницы. Каждую из них окружала канава с крутыми стенками. Канавы соединялись с подземным каналом, прорытым из деревни на поля. Несколько лет подряд кузницы работали днем и ночью, изготавливая оружие, отчего в воздухе постоянно висел едкий, зловонный дым. Ветви и кора окрестных деревьев были густо покрыты коркой сажи. Сейчас же работа шла лишь в двух кузницах, да и там рабы трудились с прохладцей.

Дальше тянулись приземистые, похожие на пчелиные соты строения – главные деревенские амбары. Их деревянные стены для большей прочности были обложены кирпичом. Здесь держали запасы зерна, копченую рыбу и тюленье мясо, китовый жир и стебли растений, из которых вили веревки. Такие же хранилища были устроены и вне деревень, в глубине лесов, но сейчас большинство из них пустовало. Войны лишь забирали запасы, не оставляя времени для их пополнения.

За амбарами начинались каменные дома ткачей, гончаров, резчиков, оружейников и прочих ремесленников, а также младших писцов. Узнав Трулля, жители приветливо здоровались с ним. Он лишь кивал в ответ, чтобы соблюсти приличия, давая понять, что торопится и времени на разговоры у него сейчас нет.

Молодой воин продолжал быстро двигаться по деревенским улицам. Летерийские рабы называли поселения таких размеров городами, но ни один здравомыслящий тисте эдур не видел причин заимствовать чужие слова. Если с самого начала это было деревней, то пусть деревней и останется. И не важно, что сейчас здесь проживает двадцать тысяч тисте эдур и втрое больше летерийских рабов.

Над улицами возвышались два священных места – кумирни Отца-Тени и его любимой дочери Шельтаты. Они располагались на насыпях, окруженные особой породой черного дерева – так называемым живым деревом. Поверхность священных мест покрывали тяжелые каменные диски, испещренные рисунками и письменами. Над ними беспрестанно сиял Куральд Эмурланн, оживляя камни пляшущими тенями. Днем его свет слабел, а к сумеркам – времени ежедневных приношений – разгорался вовсю.

Трулль выбрался на дорогу, называемую аллеей Колдуна. Она вела к массивной крепости, служившей одновременно храмом и дворцом, в котором жил Ханнан Мосаг, король-колдун. По обе стороны дороги, настолько плотно к друг другу, что даже в самые солнечные дни она тонула в сумраке, стояли древние кедры с черной корой. Говорили, что им никак не меньше тысячи лет. Они возвышались над всей деревней, но ветви сохранялись лишь на самых верхушках.

Крепость и примыкающий к ней обширный квартал окружала дополнительная стена, не столь высокая, как внешняя. Она тоже состояла из черного дерева, и на каждом бревне были вырезаны многочисленные охранительные знаки. Главные ворота представляли собой проход, состоящий из изогнутых древесных стволов. Под их пологом было совсем темно. Проход выводил к мосту через канал, где на волнах покачивались к’ортанские баркасы – быстроходные лодки, пригодные и для морских сражений, и для набегов. По другую сторону моста располагалась просторная мощеная площадь, окаймленная казармами и хозяйственными постройками. Далее тянулись каменные и деревянные дома знати – тех, кто был связан кровными узами с Ханнаном Мосагом. Крыши с коньками из прочного черного дерева покрывала толстая дранка. Продолжение аллеи Колдуна аккуратно разделяло строения на две половины и оканчивалось возле другого моста. Он вел уже непосредственно в крепость.

На площади тренировались молодые воины. Трулль сразу же заметил своего старшего брата Фэра, рослого и широкоплечего мужчину, который стоял рядом и вместе с помощниками пристально наблюдал за упражнениями. Трулль невольно посочувствовал юнцам, вспомнив годы своего обучения. Как и сейчас, Фэр тогда зорко следил за всеми его движениями, не давая родному брату ни малейшей поблажки.

Внезапно Трулля окликнули. Он повернул голову в другую сторону. Там самый младший из его братьев – Рулад – упражнялся вместе со своим ровесником Мидиком Буном. Трулля удивило неожиданное усердие Рулада, однако вскоре стало ясно, чем оно вызвано. По площади вместе с четырьмя подругами шла Майена – невеста Фэра. Их сопровождало не менее дюжины рабов и рабынь. Скорее всего, компания направлялась на рынок. Правила хорошего тона (а их у знати тисте эдур существовало более чем достаточно) требовали от девушек хотя бы ненадолго остановиться и понаблюдать за состязаниями. При этом Майена была обязана выказывать одинаковое уважение всем братьям Фэра.

Хотя подобное зрелище было вполне привычным, Труллю почему-то сделалось не по себе. Желание Рулада покрасоваться перед девушкой, которая вскоре станет женой его брата, грозило вот-вот перехлестнуть рамки приличий. Трулль считал, что Фэр чересчур потакает Руладу.

«Все мы слишком его разбаловали».

Разумеется, на то были свои причины.

У Рулада горделиво раскраснелось лицо. Умением он явно превосходил своего друга детства.

– Эй, Трулль! – крикнул юнец, размахивая мечом. – Я сегодня уже один раз пролил кровь и жажду еще! Иди сюда! Давай счистим ржавчину с твоего меча!

– Как-нибудь в другой раз, братец! – крикнул в ответ Трулль. – Мне нужно срочно поговорить с отцом.

Рулад понимающе улыбнулся. Но в его ясных серых глазах все равно сияло ощущение собственного превосходства.

– Ну что ж, можно и подождать, – промолвил он.

Рулад взмахнул мечом, словно бы позволяя брату идти дальше, и повернулся к девушкам. Но увидел лишь их спины: Майена, ее спутницы и рабы продолжали путь. Рулад раскрыл было рот, намереваясь что-то крикнуть Майене, однако Трулль опередил его, заявив:

– Брат, я приглашаю тебя пойти вместе со мной. Я должен сообщить отцу крайне серьезные вести и хочу, чтобы и ты тоже присутствовал при нашем разговоре и сказал свое слово.

Такие приглашения обычно делались опытным воинам, показавшим себя в сражениях. Лицо Рулада зарделось от гордости.

– Сочту за честь, Трулль, – коротко ответил он, убирая в ножны меч.

И, оставив Мидика Буна разглядывать раненное в поединке запястье, Рулад вместе с Труллем поспешил к родному дому.

С внешней стороны стены их жилища были увешаны трофейными щитами, многие из которых насчитывали не одну сотню лет и уже успели выцвести. Под крышей покачивались на легком ветру китовые кости. Вход украшала причудливая арка из тотемов племен, с которыми враждовали хироты. Тут были меховые лоскуты, куски шкур, украшенных бусинами, морские раковины, когти и зубы животных.

Братья прошли в дом.

Внутри было прохладно. Воздух слегка пах кисловатым дымом. По стенам, в нишах между шпалерами и шкурами, горели масляные лампы. Посередине помещения, как того требовала традиция, располагался семейный очаг. Он был наполнен дровами и трутом, но теперь рабы готовили еду в отдельной кухне, чтобы уменьшить опасность пожара. Поскольку внутренних стен в доме не было, он разделялся на комнаты громоздкой мебелью из черного дерева. С веревок, прикрепленных к потолочным балкам, свешивались десятки мечей, копий и кинжалов. Некоторые из них были совсем древними и относились к эпохе исчезновения Отца-Тени, когда тисте эдур на какое-то время утратили секрет обработки железа и делали свое оружие из бронзы. Бронза еще годилась для щитов, но вот бронзовые мечи выглядели совсем хрупкими.

Позади очага росло живое черное дерево, из которого на высоте, чуть превышающей средний рост тисте эдур, торчала треть лезвия клинка. Это был настоящий эмурланнский меч. Нынешние кузнецы, сколько ни бились, не могли разгадать секрет сплава. Фамильное оружие Сенгаров – символ их принадлежности к знатному роду. Обычно такой меч прикрепляли к черному дереву, когда оно было совсем молоденьким; растение постепенно обволакивало его своей древесиной, и через несколько столетий клинок полностью исчезал внутри. Но ствол дерева в доме Сенгаров искривился и обнажил часть черного с серебристым отливом лезвия. Такое случалось, хотя и очень редко.

Проходя мимо, оба брата протянули руки и коснулись фамильного меча.

Их мать Урута вместе с рабынями трудилась над фамильной шпалерой, завершая последние сцены, изображавшие участие Сенгаров в войне за объединение племен. Она была настолько поглощена работой, что даже не заметила вошедших сыновей.

Томад Сенгар и трое его гостей из числа знати сидели за доской, сделанной из цельного рога какого-то древнего зверя. Игральные кости были вырезаны из моржового бивня и зеленого нефрита.

Трулль остановился возле играющих, опустив правую руку на рукоятку меча. Жест этот означал, что он принес важные известия, таящие опасность для племени. Рулад встал у него за спиной и быстро глотнул воздуха.

Не поднимая глаз, старейшины одновременно встали, а Томад отодвинул доску с незаконченной партией в сторону. Гости молча удалились. Глава семейства перемешал кости и снова опустился на корточки. Трулль присел напротив:

– Приветствую тебя, отец. К побережью Калешского лежбища подошел летерийский флот. Тюлени в этом году явились на брачные игры раньше обычного. Летерийцы убивают их. Я видел это собственными глазами и сразу же отправился сюда.

Томад кивнул. И спросил:

– Значит, ты без остановки бежал три дня и две ночи?

– Да, отец.

– А летерийцы все это время продолжали бить тюленей?

– Уверен, что так оно и есть. Отец, Менандора, Дочь Зари, наверняка встретила это утро, видя корабли летерийцев, целиком заваленные тюленьими тушами. Когда они отплывут, за каждым судном потянется красная река из тюленьей крови.

– А на место груженных добычей кораблей придут новые! – злобно прошипел Рулад.

Вмешательство младшего сына заставило Томада нахмуриться.

– Рулад, сообщи обо всем, что слышал, Ханнану Мосагу.

Особой срочности в этом не было, и повеление отца показывало, что он недоволен Руладом.

Тот вздрогнул, но тут же совладал с собой:

– Как скажешь, отец.

И с этими словами юноша повернулся и покинул дом.

Лицо Томада стало еще сумрачнее.

– Ты пригласил на важный разговор нечистокровного воина?

– Да, отец.

– Зачем?

Трулль предпочел промолчать. Ему не хотелось говорить отцу о том, что Рулад проявляет чрезмерное внимание к невесте Фэра.

Томад вздохнул и принялся разглядывать лежащие на коленях руки – сильные, покрытые шрамами.

– Что-то слишком мягкотелыми мы становимся, – прогремел он.

– Отец, но разве уважительно относиться к тем, с кем мы связаны соглашениями, – это проявление мягкотелости? – рискнул возразить Трулль.

– Конечно. Они ведь уже не впервые нарушают договор.

– Тогда почему король-колдун не отменил Великую встречу с летерийцами?

Темные глаза Томада вспыхнули и буквально вонзились в Трулля. Из всех четырех сыновей Сенгара только Фэр выдерживал отцовский взгляд и имел глаза того же цвета. Трулль невольно поежился.

– Я сморозил глупость и беру свои слова обратно, – произнес юноша, отворачиваясь и желая скрыть овладевшее им смятение.

«Летерийцы явно проверяют нас на прочность, – подумал он. – Их намерения нам неизвестны, но в любом случае это дерзкое нарушение договоренностей. Они ведь прекрасно знают, что мы не оставим сие без ответа. Их дерзость – обоюдоострый меч, который ударит по обоим народам».

– Нечистокровные воины обрадуются возможности показать себя, – сказал Трулль через некоторое время.

– Скоро мы доживем до того, что нечистокровные воины будут заседать в совете, – проворчал отец.

– Но разве это не награда, которую нам дарит мир?

Томад оставил вопрос сына без ответа.

– Ханнан Мосаг обязательно соберет совет. Тебе тоже нужно будет пойти туда и рассказать обо всем, что ты видел. Но это еще не все. Король-колдун просил меня, чтобы я разрешил вам четверым выполнить его особое поручение. Не думаю, что твои новости изменят его решение.

– Говоришь, нам четверым? – удивленно переспросил Трулль. – А я на подходе к деревне встретил Бинадаса.

– Он уже знает и вернется спустя одну луну.

– А Рулад тоже знает?

– Нет, хотя он и пойдет с вами. Нечистокровный воин – он и есть нечистокровный.

– Как скажешь, отец, – привычно ответил Трулль.

– А сейчас иди отдыхать. Перед советом тебе надо как следует выспаться.

Белая ворона вспорхнула с узловатого, покрытого соляным налетом корня и принялась рыться в куче отбросов. Сначала Труллю показалось, что это чайка, решившая чем-нибудь поживиться на речном берегу. Но громкое карканье развеяло его сомнения. Ворона зажала в бледном клюве раковину с мидией и лениво перелетела поближе к воде. День стремительно терял яркость красок, уступая место сумеркам.

Труллю так и не удалось заснуть. Он беспокойно ворочался с боку на бок и в конце концов все-таки встал. До совета, назначенного в полночь, оставалось еще достаточно времени. Какое-то смутное беспокойство выгнало молодого человека из дому, и он, с трудом переставляя гудящие, не успевшие отдохнуть ноги, побрел на север, к устью реки.

Сумерки всегда наступали внезапно. Лениво плескались волны, и на их границе белел силуэт необычной вороны. С каждой волной птица изгибала клюв и опускала свою добычу в воду. И так шесть раз подряд.

«Привередливая тварь», – подумал Трулль, глядя, как ворона отмыла раковину, уселась на ближайший камень и принялась ее расклевывать.

Белый – цвет зла. Это знает любой ребенок. Цвет мертвых костей и ранней зари, ненавистный цвет Менандоры. И паруса у летерийских кораблей тоже белые. Ничего удивительного. А сквозь прозрачные воды Калешского залива проглядывает дно, и оно стало белым от костей тысяч убитых тюленей.

Казалось бы, шести племенам тисте эдур сейчас самое время воспользоваться щедростью природы и начать усиленно восполнять запасы, истощенные недавней войной. Но летерийцы их опередили. Мысли Трулля вновь вернулись в тревожное русло:

«До чего же точно эти летерийские наглецы рассчитали время. Их замысел понятен: нанести удар по хрупкому Содружеству племен, чтобы на Великой встрече выторговать себе желаемые условия. Они хотят снова заставить нас смириться с неизбежностью. Те же самые слова мы слышали, когда на Длинной косе появились летерийские деревни. Нам тогда говорили, что Летерийское королевство расширяется и ему требуются новые земли. А нам, дескать, Длинная коса все равно не нужна. В противном случае мы бы не ушли из своих временных лагерей, а превратили бы их в постоянные поселения».

И теперь все больше и больше чужих кораблей начнут рыскать в богатых водах северного побережья: сие неизбежно, как выражались летерийцы, очень любившие это слово. Да уж, за всеми не углядишь.

Еще одно красивое слово из языка летерийцев – «равноправие». Только тисте эдур знали, чем оно оборачивается в действительности. Достаточно вспомнить о судьбе других племен, что жили на границах с Летерией. Все они когда-то поклялись в верности летерийскому королю Эзгаре Дисканару. И что с ними сталось теперь?

«Но мы – не такие, как те племена».

Белая ворона громко каркнула со своего каменного насеста. Швырнув на песок опустошенную раковину, птица взмыла вверх и растворилась в темноте. Вскоре оттуда донеслось ее прощальное карканье. Трулль начертил в воздухе знак, ограждающий злые силы.

По берегу кто-то шел. Обернувшись, юноша увидел старшего брата.

– Приветствую тебя, Трулль, – негромко произнес Фэр. – Твои вести сильно взбудоражили воинов.

– А что сказал король-колдун?

– Пока ничего.

Трулль продолжал следить за игрой темных волн, накатывающихся на берег.

– Нашим воинам не отвести глаз от этих кораблей, – промолвил он.

– Но Ханнан Мосаг умеет смотреть в сторону, – возразил Фэр.

– Он попросил у отца разрешения отправить нас с каким-то поручением. Ты что-нибудь знаешь об этом?

Фэр встал рядом. Трулль не столько увидел, сколько почувствовал, как старший брат пожал плечами.

– Видения с детских лет управляют жизнью нашего короля, – помолчав, произнес он. – Его память крови простирается очень далеко – вплоть до Темных времен. Отец-Тень сопровождает каждый его шаг.

Услышав о видениях, Трулль поежился. Он не сомневался в их силе, но вот только кому она служит? Темные времена были отнюдь не радостной эпохой. Пора раскола между тисте эдур, чудовищных войн неведомо с кем и безудержного чародейства. Наконец именно тогда исчез и сам Отец-Тень. И хотя племена не утратили магии Куральда Эмурланна, цельность магического Пути была нарушена, а его осколки попали под власть недостойных правителей и ложных богов. Трулль подозревал, что замыслы Ханнана Мосага простирались куда дальше простого объединения шести племен тисте эдур.

– Трулль, я ощущаю в тебе странную неохоту, – вдруг сказал Фэр. – Ты ловко скрываешь ее, но я вижу то, чего не видят другие. Сдается мне, ты предпочел бы вообще не сражаться.

– О сражениях мечтают лишь юнцы, которые их даже не нюхали, – ответил Трулль и тут же добавил: – По числу трофеев в нашем роду я уступаю лишь отцу и тебе.

– Брат, я не сомневаюсь в твоей храбрости. Но мужество – это далеко не самое главное, что нас связывает. Не забывай: мы – тисте эдур. Когда-то мы были повелителями Гончих Тени. Мы владели троном Куральда Эмурланна. Он и сейчас принадлежал бы нам, если бы не цепь предательств: вначале соплеменников Скабандария Кровоглазого, а потом и тисте анди, которые вместе с нами пришли в этот мир. Наш народ постоянно пребывает в осаде. Летерийцы – всего лишь один враг из множества. Король-колдун это понимает.

Зеркальные воды залива отражали свет ранних звезд.

– Можешь быть уверен, Фэр: когда понадобится, я без колебаний выступлю против любых наших врагов.

– Замечательные слова, брат. Этого вполне достаточно, чтобы Рулад наконец замолчал.

Услышав подобное заявление, Трулль напрягся:

– Он что, поднимает голос против меня? Этот нечистокровный… щенок?

– Ну, просто если Рулад вдруг видит слабость…

– То, что он видит, сильно отличается от того, что есть на самом деле, – сердито бросил Трулль.

– Так покажи ему истинную картину, – парировал Фэр тихо и невозмутимо.

Трулль молчал. До сих пор он сквозь пальцы смотрел на задиристость Рулада, прощая младшему брату его постоянные выпады. Нечистокровный воин – тот же мальчишка, который по глупости хорохорится. Первое же настоящее сражение быстро вправит ему мозги. Но не это было главной причиной снисходительности Трулля. Он пытался окружить защитной стеной девушку, которой вскоре предстояло выйти замуж за Фэра. Сейчас не время высказывать свои опасения. Велика опасность, что старший брат истолкует их по-своему, сочтя наветами на Рулада. И потом, Майена была невестой Фэра, вот пусть тот и заботится о защите ее чести.

Все было бы куда проще, если бы Майена сама давала повод к тому, чтобы их младший брат вел себя таким образом. Но она вовсе не искала внимания Рулада и никоим образом не поощряла его. Она вообще даже не глядела в его сторону. Майена была на высоте; держала себя безупречно пристойно, как и полагается девушке из знатного рода, и в особенности той, кому оказана честь стать женой главного оружейника племени хиротов. Трулль, в который уже раз, мысленно твердил себе, что все это его совершенно не касается.

– Я не собираюсь ничего доказывать Руладу! Много чести! – Трулль наконец выплеснул накопившуюся в душе ярость. – Покамест он ничем не доказал, что достоин моего уважения. Уж не маленький, пора бы ему самому научиться видеть вещи в истинном свете.

– У Рулада пока слишком мало жизненного опыта. Он еще не умеет различать оттенки. Отсутствие у тебя желания воевать видится ему слабостью.

– А почему это должно меня волновать?

– Да потому, что Рулад сейчас похож на слепого старика, оказавшегося у брода через ручей. Без провожатого он поскользнется на первом же камне.

– Интересные у тебя сравнения, Фэр. Сначала ты говоришь, что Рулад не умеет различать оттенки, а потом и вовсе сравниваешь его со слепцом. Да с какой стати мне опасаться мальчишеской брехни? Любой здравомыслящий воин только посмеется над его рассуждениями.

– Пойми, брат: Рулад – не единственный, кто заблуждается подобным образом.

– Да ты никак хочешь, Фэр, чтобы между сыновьями Томада Сенгара началась вражда?

– Рулад не враг – ни тебе, ни кому-либо из наших соплеменников. Он просто еще очень молод и жаждет поскорее стать чистокровным воином. Ты ведь сам проходил этот путь. Вспомни-ка себя в его возрасте. Сейчас не время наносить раны, чреватые шрамами. А презрение оставляет в душе нечистокровного воина самые глубокие раны.

Трулль поморщился:

– Я чувствую правду в твоих словах, Фэр. Впредь постараюсь заботливее нянчиться с Руладом.

Брат как будто и не заметил его колкости. И невозмутимо произнес:

– Совет соберется в крепости. Ты войдешь в Королевский зал рядом со мной?

– Почту за честь, Фэр, – встрепенулся Трулль.

Братья повернулись и зашагали к деревне. Ни один из них не заметил силуэта бледнокрылой птицы, парящей над ленивыми водами залива.