Дом у скалы. Все остальное – декорации

Глава 8

Инна выпорхнула из комнаты следственной группы. Она уже почти дошла до выхода на улицу, когда дверь распахнулась, и навстречу ей вошел Дмитрий Рогозин. Инна замерла, застыла как каменное изваяние. В сердце начал заползать неприятный холодок.

– Инна?! – Рогозин изумленно посмотрел на бывшую девушку.

– Что ты тут делаешь?! – придушенным голосом спросила Инна.

– Работаю.

– Что?! – Инна заморгала, чувствуя, что сейчас ей просто станет дурно.

Рогозин пожал плечами.

– Если ты еще не забыла, я полицейский, – с некоторой долей сарказма сказал он. Инна была сегодня какой-то странной. Дерганой, что ли.

– Ты участковый в Хороводово. А это прокуратура. Какого черта ты здесь делаешь?! – гневно сказала она. Бывший ухажер широко улыбнулся. Во дает! Ситуация хоть и была странной, но начала забавлять его.

– Андреева, ты совсем спятила? Я здесь по работе, документы привез. Не понимаю, что тебя так разволновало. Нервишки шалят? И вообще, сама-то ты тут, что делаешь? Это же прокуратура! – передразнил он.

Щеки у нее вспыхнули. Большие глаза казались просто огромными, от охватившего ее волнения, удивления и легкого чувства досады и злости. И еще от того, что она сама себя поставила в глупое положение.

– О, Димон, здорово! Ты еще не ушла? Вы, чего, знакомы?

К стоящим друг напротив друга Инне и Рогозину, подошел широко улыбающийся Валера Шерстюк. Он с некоторым удивлением посмотрел на них, а потом хлопнул себя по лбу.

– Вот я, кретин! Ведь дом твоей мамы в Хороводово, – он радостно засмеялся.

– Да, мы с Инной Олеговной старые знакомые, – ехидно сказал Рогозин. – Так, стало быть, это ты счастливчик? Поздравляю. Теперь понятно, чего Инна Олеговна такая вся взбудораженная! Даже, можно подумать, слегка не в себе. А это просто любовь на нее так действует. Девушка после встречи с ненаглядным идет. От чувств-с перевозбудилась, – вовсю веселился Рогозин.

Валера снова расплылся в улыбке. Конечно, участковый, возможно, несколько фамильярно высказывается, но он парень простой, может привык так общаться. Да тем более они с Инной давние знакомые. Валера нежно посмотрел на Инну, зардевшуюся, вероятно от смущения. Надо же какая она оказывается стеснительная, а он и не замечал. Сердце следователя переполнила любовь и нежность. Как же ему все-таки повезло!

Инна же в это время, почти с ненавистью смотрела на бывшего воздыхателя, жалея, что не может убить его сей же момент. Молодой участковый вконец раззадорился.

– Мне Ярик про свадьбу сказал. Может, конечно, секрет раскрыл, но ребенок, чего с него взять. Он мне даже еще один секрет рассказал!

Валера с интересом посмотрел на Рогозина. А Инна сделала страшные глаза, пытаясь силой мысли внушить, что если он сейчас же не заткнется, то она плюнет на то, что они находятся в управлении прокуратуры, и все же убьет его.

– Какой секрет? – улыбаясь, спросил Валера, сгорающий от любопытства и нетерпения. Для него напряжение между участковым из Хороводово и его невестой осталось незамеченным. Состояние влюбленности, несколько притупило профессиональную наблюдательность.

– Никакой, – буркнула Инна. – Ярик всегда бред всякий несет.

Не обращая на нее внимания, Рогозин весело сказал:

– Ну, ты, брат, извини, секрет на то и секрет, чтобы о нем никто не знал, как я могу чужие тайны выдавать? – он радостно подмигнул Инне, стоящей с решительным и кровожадным выражением лица. – Может, конечно, Инка сама тебе проболтается. А если уж совсем невтерпеж будет узнать, что за секрет, – он хитро подмигнул, теперь уже Валере, – ты у Ярика спроси.

«Интересно, если придушить заодно и Ярика, мама очень сильно рассердится?» – злобно подумала Инна, собираясь вечером, если и не совершить смертоубийство мелких вредителей, причем обоих сразу, то, по крайней мере, провести серьезную воспитательную беседу с применением страшных угроз и, возможно, даже парочки тумаков.

– Инн, нам с Димой по работе кое-что сделать нужно. Мы пошли, ладно?

Если бы в ее власти было запретить им делать хоть что-то вместе, хоть по работе, хоть нет, она непременно запретила бы. Любое общение между ними пресекла бы на корню. Но, увы, таких полномочий и таких возможностей у нее не было, и ей пришлось оставить их один на один, умирая от страха и ужаса, что там еще может наболтать про нее, получивший отставку, бывший поклонник, который сегодня явно был в ударе. «Черт! Черт! Черт! Почему именно сюда ему нужно было привезти свои дурацкие документы? Что за хрень?!» Кипя негодованием и злостью, взвинченная и раздраженная Инна покинула управление прокуратуры. «Придется рассказать Валерке про Рогозина, если к тому моменту, когда мы сможем поговорить, он вообще еще захочет со мной знаться», – промелькнула в мозгу первая, хотя бы отчасти, разумная мысль.

До тех пор пока через пару часов не позвонил Валера, она не находила себе места. Разыгравшееся воображение рисовало всякие страшные ужасы. Он наслушается Димкиных рассказов и передумает жениться, и решит, что она ему не подходит и бросит ее, и разлюбит. И выскажет ей, какая она ужасная, жестокая, коварная. И возненавидит ее. И будет вообще жалеть, что связался с ней.

Инна даже попыталась поделиться переживаниями с Антоном, братом близнецом. Который, по факту пребывания, еще до их рождения, в течение девяти месяцев в непосредственной близости с сестрой, просто обязан всячески поддерживать, утешать и оберегать ее. Быть опорой, стеной, жилеткой, другом, спасителем. Но брат весьма легкомысленно, а точнее, просто наплевательски отнесся и к своим обязанностям, и к отправленному ею посланию, в котором она сообщала, в какой ужасной ситуации, напрямую угрожающей, счастью всей ее дальнейшей жизни, она оказалась. «У меня через пять минут строевая. Если у тебя, кроме этой фигни, ничего серьезного, то мне некогда». И смайлик. Подмигивающая рожица. Инна с ненавистью посмотрела на подмигивающего желтого колобка, с идиотской улыбкой. «Вот зараза! Кроме этой фигни!» Жаль, что подлый, бесчувственный, бессердечный близнец находился вне ее досягаемости. Ему бы сегодня тоже досталось, за компанию с младшими братьями.

– Привет! Я сегодня задержусь. Справишься там с братишками без меня? – весело и как всегда нежно, без тени ненависти и презрения, спросил жених, который, по-видимому, вовсе не собирался ее бросать, по крайней мере, пока.

– Конечно. Позвони, когда поедешь, – не веря своему счастью, сказала она.

– Конечно. Димон сказал, что мне очень повезло. Хотя я и сам знал, – гордо сказал, все еще влюбленный и не разочаровавшийся, будущий муж. – Я тебя люблю.

– Я тебя тоже.

Она обязательно расскажет ему про роман с Рогозиным. Не хочет она ничего скрывать. Он такой замечательный. А от секретов одни неприятности и лишние переживания. И перед Димкой она извинится, за то, что так некрасиво повела себя, да еще подозревала его в подлом коварстве, хотя прекрасно знает, что он не такой. А сама она глупая, эгоистичная и подозрительная. Но вот маленького болтливого паразита, младшего брата она, как следует проучит! Она чуть с ума не сошла из-за этого паршивца, вечно выбалтывающего все и всем.

– Дим, привет.

– Привет, – несколько удивленно ответил Рогозин.

– Извини меня, пожалуйста.

– Да ладно, тебе не за что извиняться, – ей показалось, что голос у него слегка дрогнул.

– Есть за что. Прости. Я себя вела как дура.

– Когда именно? – хохотнул он. – Да все нормально, Инн. Правда.

– Ладно. Просто хотела знать, что ты не обижаешься…

– Я рад за тебя. И Валерка отличный парень. И ему повезло…

Она вздохнула. «Ты тоже отличный парень, просто у нас не сложилось. Так бывает». Она не стала этого говорить. Ни к чему человеку лишний раз травить душу.

– Фотку в скафандре пришлешь? – закатился Рогозин. – Ярик, конечно, выдал твою тайну. Но я больше никому не скажу, можешь на меня положиться.

– Вот, мелкий засранец! – прошипела Инна. Рогозин хохотал, и она не выдержала и тоже рассмеялась.

– Удачи тебе, – сказал, отсмеявшись, бывший возлюбленный. – Был рад тебя увидеть. И не слишком там сурово с братом. Я ведь и проверить могу прийти.

– Тогда можешь сразу наручники захватить, – хмуро сказала Инна. – Потому, что я его точно прибью.

– И, что за фигню ты болтаешь?! Чего, вообще, за привычка, вечно свой рот открывать везде! – Инна гневно сверкнула на брата глазами.

– Фигня – это плохое слово. Мама ругается, когда я его говорю, – сказал Ярик и снова повернулся к экрану телевизора. Чхать он хотел на Инкины нравоучения.

– Сколько раз тебе говорить, что бы ты держал свой язык за зубами и не нес всякий вздор? Ты слышишь, я с тобой разговариваю! А ты не хихикай там! Оба у меня получите! – крикнула старшая сестра.

– Отстань! Мы кино смотрим.

Инна взяла пульт и выключила телевизор.

– Все. Посмотрели!

– Включи! Я скажу маме, что больше не хочу с тобой оставаться! Ты противная гадюка!

– Ха! Я просто не переживу, если мне больше не придется сидеть с двумя вредными засранцами! Да я сама больше с вами не останусь! Ни на один день! А ты, если еще раз будешь про меня болтать что попало, так я знаешь, что сделаю… – Инна вдохнула полную грудь воздуха, в попытке придумать для младшего брата угрозу пострашнее.

– Лопнешь? – спросил Ярик. Сережа закатился от смеха, Ярик присоединился к нему и они оба повалились на диван.

– Идиоты!

– Это тоже плохое слово! Мама и его не разрешает…

– Заткнись!

– И это плохое слово!

–

– Как вы тут справились? – целуя детей по очереди, спросила Ольга.

– Ну, ты же знаешь, они идеальные дети. Все было прекрасно. Даже жалко, что так мало! Дети – это такое счастье!

– Сарказм? – улыбнулась мать.

– Ну, что ты? Это два ангела. Какой может быть сарказм, – Инна сердито зыркнула на братьев.

– Ну, в двадцать лет ты бы сама могла уже вести себя как взрослая, а не как ровесница одного из ангелов, причем не знаю какого из двоих, – усмехнулась Ольга. – Но, я тебе очень признательна, что ты с ними посидела. И, что оба живы и даже целы, а не прибиты любящей старшей сестрой.

Ольга протянула надувшейся по поводу того, что она «могла бы вести себя как взрослая», Инне пакет с подарком, купленным Северцевым.

– Не знаю, что там. Так что мне самой любопытно, – сказала она, но голос у нее был невыразительный, особого интереса и желания узнать, что там, в пакете, она явно не испытывала. Инна, в отличие от матери, хоть и сгорала от нетерпения, заметив ее реакцию, на время забыла про подарок. Она внимательно посмотрела на мать. Та выглядела расстроенной. Под глазами залегли темные тени, лицо бледное, а глаза такие грустные, как будто она не только что с отдыха вернулась, а долгое время тяжело болела и еще никак не отойдет от болезни.

– Мам, у тебя все нормально? – встревоженно спросила старшая дочь, иногда все же умеющая вести себя как старшая.

Ольга кивнула на пакет.

– Давай, не томи. У меня все прекрасно.

Инна достала длинный плоский футляр.

– Ааа! Мама! Смотри! Смотри! Боже! Боже! – верещала дочь, подпрыгивая от переполнивших ее эмоций. Она бережно достала золотое колье, сверкающее и переливающееся бриллиантами и рубинами.

– Да, у кого-то с головой явно не в порядке, – сказала Ольга. – Ну, вероятно, это свадебный подарок.

– Оно такое! Боже!

Мальчики, не обращая внимания на восторги сестры, по поводу какой-то дурацкой блестящей ерунды, пыхтели в углу над своими подарками. Шуршали бумажками. Нетерпеливо разрывали картонные упаковки.

Через пару минут комнату наполнили нескончаемые восторженные вопли, каждый из которых был раз в пять громче и продолжительнее того, который перед этим издала Инна. «Ну, вот прекрасно. Все счастливы. Что еще нужно матери?» – глядя на детей подумала Ольга. В душе была беспросветная тоска, которую, к сожалению, невозможно излечить ни каким количеством даже самых замечательных подарков.

– Айкуша, тебе я ничего не привезла. Прости, дружок, – она погладила подошедшего к ней пса. Лизнув руку, он положил морду на ее колени и преданно посмотрел в глаза. – Но, ты и так меня любишь, бескорыстная песья душа, я знаю, мой хороший.

Ольга обвела взглядом просторную гостиную. Посмотрела на радостные лица детей. «Как-нибудь я справлюсь. Один человек не может заменить целый мир. Все пройдет. Несколько дней, и все забудется…»

Глава 9

Квартира была маленькая и грязная. Насквозь пропахшая перегаром и сигаретным дымом. Каждый день в ее стенах происходили скандалы, порой переходившие в потасовки и настоящие драки. Игорь привык не обращать внимания, не замечать, что творится вокруг. Когда становилось совсем невмоготу – он убегал. Ночевал в подвале. Устраивался на теплых трубах, сворачивался калачиком и слушал, как шумит вода. В углах то тут, то там что-то шуршало, возможно, мыши устраивали возню. Иногда приходил какой-нибудь бездомный кот. Устраивался рядом, и они вместе засыпали под шум воды и шуршание. Иногда он не возвращался домой по два, по три дня. Когда приходил назад, там все было тоже самое, как и перед его уходом. Мать обычно не замечала, что его нет. Если все же замечала, начинала орать, иногда драться. Тогда он снова уходил.

Бывало, что кто-то из ее ухажеров колотил его. Мать не вмешивалась, не пыталась заступиться. Она и сама то и дело ходила с фингалом или разбитой губой, или распухшим носом.

Он ненавидел всех ее мужиков – вечно пьяных, матерящихся, больше похожих на животных, чем на людей. И ее ненавидел. Не за то, что она тоже почти всегда была пьяная, ничего не соображающая. И не за то, что могла избить его до синяков или позволить сделать это очередному любовнику. Ее он ненавидел за то, как она висла на этих скотах, позволяя им вытворять, что угодно. Униженно цеплялась за очередного кавалера, которому она надоела, и он решил от нее уйти.

В памяти, порой, всплывало расплывчатое воспоминание – мать смеющаяся, красивая, в нарядном платье. Она держит его за руку, что-то ласково и весело говорит, и они идут куда-то. В какое-то приятное, интересное место. Но куда именно он не помнил. Только мать, окруженную ярким солнечным светом. Возможно, они куда-то ходили, когда он был совсем маленький. Когда отца еще не посадили, а мать не начала пить и не опустилась. Отца он совсем не помнил. Из тех времен в памяти остался только этот маленький обрывок. Как фотография в альбоме.

Он был ужасно худой. Вечно голодный. Вечно грязный. Хуже всех одет, не только в классе, но, вероятно, во всей школе.

Однажды он пробрался в школьную столовую и съел все котлеты, приготовленные на обед. Повариха подняла страшный ор. Учительница вызвала мать в школу. Мать, естественно, не пришла. Он даже не стал ей говорить. Да она, навряд ли и поняла бы в том состоянии, в каком она пребывала вечером того дня, что от нее требуется. На следующий день после уроков учительница спросила, когда придет мама. «Она не придет», – сказал он. Учительница внимательно посмотрела на него, а потом взяла его за руку и повела к себе домой. Она накормила его обедом. Вкус горячих щей с ароматным свежим хлебом он запомнил на всю жизнь. После обеда она помогла ему сделать уроки. К ней кто-то пришел, и она вышла из комнаты. На трюмо лежали деньги. Десятка, три рубля и мелочь. Он взял трешник и сунул в карман. Решил, что купит мороженого, сигарет и еще чего-нибудь вкусного. Может пирожных или конфет. Учительница ничего не заметила, или сделала вид, что не заметила. Он ушел. Дошел до палатки с мороженым. Постоял, выбирая, какого мороженого и сколько взять.

– Какое тебе, мальчик? – спросила мороженщица.

– Никакое, – сказал он, убирая деньги в карман. После этого он долго ходил по улицам. Просто так, без какой-либо цели. Когда он позвонил в дверь, было уже почти одиннадцать вечера.

– Игорь! Ты что так поздно здесь делаешь? – изумленно сказала учительница. – Твоя мама знает, где ты? Она, наверное, волнуется…

– Возьмите, – сказал он, протягивая ей три рубля. – Я взял, когда Вы вышли из комнаты.

Она грустно посмотрела на него.

– Оставь себе. Купишь мороженое.

– Не хочу я мороженого! – крикнул он. – Не люблю, терпеть не могу. Заберите деньги!

Она взяла протянутую трешку, и он убежал.

Пару раз мать пыталась «завязать». Она переставала пить. Прибиралась в квартире. Стирала и гладила одежду. Готовила обед. Даже как-то сходила с ним в кино. В первый раз она продержалась неделю. Он даже поверил, что все теперь наладится, будет по-другому. Как раньше. Радовался. Ходил счастливый. После уроков бежал домой. Даже домашнюю работу делал, что бы порадовать ее хорошими оценками. Через неделю она запила. По-черному. Появился новый «кавалер». Совсем уж какой-то опустившийся алкаш. Вторая «завязка» длилась три дня. Игорь уже не радовался. И не верил, что все наладится. Просто ждал, сколько времени продлится трезвая спокойная жизнь. Когда он вернулся домой и услышал из кухни пьяные голоса, он развернулся и ушел. Два дня ночевал в подвале, потом пришлось возвращаться.

Когда ему было двенадцать, очередной материн любовник набросился на него с кулаками. Он сильно побил его, и Игорь схватил нож и бросился на него. Мать заорала. Повисла у сына на руке. А мужик ударил его так, что он потерял сознание. Очнулся в больнице. К делу подключилась милиция. Соседи, слыша совсем уж страшные крики, позвонили в отделение. В конце концов дело дошло до суда. Мать лишили родительских прав.

В детдоме было еще хуже, чем дома. Его били каждый день. Он отбивался яростно, в нем кипела ненависть. Но нападали обычно не по одному, а человека по два, по три. В конце концов его валили на пол и били ногами. Спустя какое-то время он перестал дожидаться, пока его начнут бить. Стал нападать сам. Первым. Бил изо всех сил и куда придется. Его стали бояться. Воспитатели то и дело отправляли его в «карцер» – маленькую комнату без окон, запираемую на замок, в которую сажали самых отъявленных хулиганов. Но детдомовцы, даже старшие, перестали его задирать. Больше его никто не трогал.

Северцев открыл глаза и потянулся за бутылкой. Коньяк и водка давно закончились. Осталось только вино. Но и вино сойдет. Он налил полный бокал и выпил залпом. Он не хотел ни о чем вспоминать. Ни о хорошем, ни о плохом. Вообще ни о чем. Он вообще ничего больше не хотел. Если бы можно было напиться и забыться раз и навсегда.

– Посмотрите! Посмотрите, что этот безумный натворил! Посмотрите, до чего он себя довел!

Он повернул голову в ту сторону, откуда раздавался голос. В комнате были Элени, Костидис, Такос и доктор.

– Посмотрите! – снова повторила гречанка, обводя рукой разгромленную гостиную. Пол был засыпан осколками стекла и керамических ваз. Стулья валялись разломанными. На экране огромного телевизора, чуть ли не во всю стену, виднелась большая вмятина. Повсюду валялись пустые бутылки. – Я пыталась его остановить. Но разве он послушает. Ведь в гроб сам себя вгонит! – причитала Элени, прижимая руки к пышной груди. – А сегодня совсем обезумел. Все разнес! Как дикий зверь метался по комнате. Кричал. Матерь божия. Я перепугалась до смерти.

Северцев обвел незваных гостей мутным взглядом налитых кровью глаз.

– Чего приперлись?! Убирайтесь! Пошли вон! Все на х… отсюда! – заорал он. Элени всхлипнула. – Не желаю никого видеть! Чего встали?! Уе…! Вон отсюда!

– Видите! – гречанка схватила врача за руку. – Он сошел с ума. Лишился рассудка. Больше недели пьет. Ведь и впрямь допьется так до смерти. Доктор, умоляю…

Она заплакала, уткнувшись лицом в передник.

– Такос, давай-ка, помоги. Нужно его подержать, я сделаю укол, – сказал врач и решительно шагнул к, впавшему в буйство, хозяину дома.

– Ааа! Суки! – орал, находящийся в невменяемом состоянии, Северцев, вырываясь из здоровенных ручищ сына служанки, пока доктор делал ему успокоительный укол. – Убью, твари!

Несколько минут спустя, он затих.

Со стены на разгромленную гостиную смотрели два Игоря Северцева. Один взирал с радостным восторгом слабоумного дурачка, улыбаясь до ушей и тараща глаза. А второй искоса поглядывал со злобным злорадством и удовлетворением, кривя рот в насмешливой ухмылке, всем своим видом выражая одобрение. Казалось, что даже крылья у него за спиной встопорщились от радостного возбуждения при виде того, что устроило его живое воплощение.

Взглянув на картины, Элени в сердцах сплюнула. В этот момент ей показалось, что они и впрямь отражают истинную сущность ее хозяина. Причем обе.

Виновник случившегося, «герой дня», дебошир, впавший в буйство и временное помешательство, мирно спал на диване, пребывая в мире странных, бессвязных видений, навеянных действием лошадиной дозы успокоительного.