Мальдивская загадка

– Эти камни взяты из какого-то храма, – объяснил я киношникам.

Они возразили, что такие изящные блоки не могли быть делом рук островитян, однако круглая войлочная шляпа, подаренная мне в тот день Бьёрном, явно заставила их опять вспомнить про Шерлока Холмса, и камеры операторов неотступно следили за моими руками, когда я указывал на беспорядочно торчащие из груды известняковых глыб торцы и грани блоков с декором. Не послужат ли эти необычные камни своего рода пальцевым отпечатком?

Абдул спросил островитян, откуда они взяты. Послали за самым старым жителем селения, которому перевалило за девяносто, и он провел нас к площадке между высокими деревьями, где, по его словам, некогда стояли две «древние мечети». Дескать, тесаные камни брали в развалинах этих строений.

Я попросил показать мне нынешнюю мечеть. Нас привели к скромной постройке из дикого камня, скрепленного раствором. Ни один мусульманин не стал бы разрушать две великолепные мечети, сложенные из орнаментированных плит, с карнизами и фризами, чтобы соорудить взамен такую невзрачную конструкцию, а оставшиеся блоки использовать для садовых оград и мола. И где бы английские военные взяли средства и время, чтобы в разгар войны строить бункеры и бараки из камня с изящным декором наподобие эллинских храмов. Словом, связывать заинтриговавшие меня плиты с заброшенными мечетями и бункерами было бы полной нелепостью. Оставался вопрос: почему правоверные мусульмане разорили красивое культовое строение и обошлись с ним так неуважительно? Наконец-то нам встретились первые следы какой-то высокоразвитой цивилизации, чьи представители обосновались на этом экваториальном атолле задолго до того, как Мальдивами завладели мусульмане.

Вождь селения Миду разрешил взять с мола один блок с декором и увезти его на Ган, чтобы оттуда переслать в музей на Мале.

На атолле Адду нам явно больше нечего было делать, зато были все основания поближе взглянуть на некоторые другие острова в Экваториальном проходе, не испытавшие на себе воздействия современной цивилизации. Особенно заманчиво выглядел лежащий в центре широкого пролива, лишенный кольцевого рифа одинокий остров Фуа-Мулаку.

Мы тщетно пытались найти дхони для этой вылазки, наконец Бьёрн и Абдул сумели договориться с владельцем и капитаном сравнительно крупного судна местной постройки. Пришлось согласиться не только оплатить каждый день фрахта, но и позволить капитану взять других пассажиров. По имени острова судно называлось «Миду», его построили из вытесанных вручную досок, на которые пошли срубленные на атолле кокосовые пальмы. Высокий и широкий корпус придавал ему сходство с огромной ванной, накрытой палубой и покрашенной в зеленый цвет.

Когда рано утром следующего дня «Миду» пришел за нами на Ган, палуба уже была забита островитянами всех возрастов, так что судно напоминало Ноев ковчег с милых моему сердцу детских картинок. Правда, из животных на судне были только куры, зато потомки Ноя представлены по меньшей мере четырьмя поколениями. Команда и пассажиры благополучно сосуществовали, и юный араб усердно пек лепешки на очаге за штурвальным колесом. Наша восьмерка, зафрахтовавшая судно, втиснулась на борт и разместила свои камеры и прочее нехитрое имущество между узлами, сумками и грудами зеленых кокосовых орехов.

Хрупкие поручни, напоминающие садовую ограду, отделяли нас и наших попутчиков от океана, не давая свалиться за борт. Над палубой от кормы почти до самого носа был растянут брезент очень кстати, заключили мы, поскольку ночью над бывшей базой ВВС бушевала гроза с проливным дождем и в небе кругом все еще чернели завесы, чреватые шквалами.

Над головами скопища людей на палубе покачивались три деревянные койки, если так можно назвать подобие дверей, подвешенных на привязанных к углам веревках. Они были зарезервированы для самого капитана, Бьёрна и меня. Наши неунывающие товарищи улеглись на палубе в окружении смешливых мальдивских красавиц с детьми, с мужьями и без оных.

Пассажир первого класса Бьёрн, покачиваясь на койке, вытащил потрепанную фотокопию публикации Белла и принялся читать вслух раздел, посвященный острову, к которому мы направлялись. Белл указывал, что Фуа-Мулаку – одинокий атолл, расположенный в Экваториальном проходе почти на самой линии экватора. Пребывая там в «блаженном одиночестве», продолжал Белл, он по праву слыл у мальдивцев самым красивым и наиболее осчастливленным природой изо всех островов обширного архипелага.

«О полной изоляции Фуа-Мулаку говорит тот удивительный факт, что даже теперь, в XX столетии, он, по сути дела, остается неизвестным для европейцев. Факт почти невероятный, но тем не менее неоспоримый – единственные сведения об этом острове находим всего только в двух источниках: в середине XIV века о нем вскользь упоминает арабский путешественник Ибн Баттута, несколько больше написали два француза, братья Жан и Рауль Парментье, которые тоже ограничились коротким заходом на Фуа-Мулаку в первой половине XVI века…»

Миновав остров Миду, мы вышли из лагуны в открытый Экваториальный проход. Сила течения здесь чрезвычайно велика, в справочнике записано, что скорость его достигает 5,5 узла. Пассажиров нашего высокого корыта стало клонить в сон от бортовой качки, а некоторые женщины и малыши вынуждены были расстаться с недавно съеденным завтраком. Непривычный к морю Бьёрн утратил интерес к Беллу, и дальше я уже читал сам.

Из текста следовало, что на Фуа-Мулаку нет ни гавани, ни лагуны, ни надежной якорной стоянки. Во всем Мальдивском архипелаге это единственный остров, не защищенный от волн барьерным рифом. Пляж из коралловой крошки, в которую нога погружается по щиколотку, круто уходит под воду навстречу подводному рифу. «В нескольких сотнях метров от рифа глубина никем не измерена, ибо дно обрывается в пучину. Подход к такому берегу в любое время неизбежно чреват риском, в иные сезоны он почти невозможен, во всяком случае, чрезвычайно опасен».

Мы поглядывали на окружающие нас черные тучи, однако капитан валкого корыта был совершенно невозмутим. По его команде юный кок разносил горячий чай и фунтики из зеленых листьев, содержащие бетель^[5] для жевания в смеси с известью.

На полпути к месту назначения кокосовые пальмы оставшегося позади нас острова Миду – крайнего форпоста атолла Адду – скрылись за горизонтом. И в эту минуту я увидел впереди черное пятнышко, которое сперва принял за судно. На самом деле это были деревья, и росли они на каком-то холме, заметно возвышаясь над кронами показавшихся вскоре пальм. Интересно! Мы явно приближались к совсем другому, редко посещаемому миру, и похоже, нам предстояло увидеть не совсем еще разрушенное древнее сооружение. Белл провел здесь всего несколько часов – приехал утром, уехал в полдень. И с сожалением записал, что ему не суждено было проникнуть в тайны «этого восхитительного самоцвета Мальдивских морей, никем по-настоящему не изученного. Быть может, когда-нибудь повезет другому, более счастливому страннику, нам же остается сказать: прощай, красавец-остров!»

Пришло время убирать публикацию Белла в непромокаемую сумку. Перед нами совсем близко зеленела стена кокосовых пальм. Слышен рокот прибоя, видно, как разбиваются о берег белопенные валы. И никаких пристаней… Не без волнения смотрели мы как кучка людей, борясь с пенящимся прибоем на крутом коралловом пляже, спускает на воду маленькую дхони. Буйно подпрыгивая на волнах, суденышко подошло к «Миду», приняло конец и пришвартовалось у нашего борта, вслед за тем несколько смуглых островитян с лодки и с «Миду» прыгнули в воду. Они ныряли снова и снова, пока один из них не отыскал длинный трос, закрепленный на дне и позволяющий небольшому судну, вроде нашего, стоять на якоре при благоприятном ветре. Такой же трос был закреплен с другой стороны продолговатого острова, обеспечивая надежную стоянку, когда с переменой сезона менялось и направление ветра.

Группами по три-четыре человека мы спускались с нашим имуществом в пляшущую на волнах весельную лодку и на гребне прибоя шли к берегу, где протянутые руки островитян выдергивали нас на крутой откос, после чего лодка с двумя гребцами антилопьими прыжками скакала через гребни обратно за новой партией пассажиров.

Приключения начались в первый же день нашей высадки на Фуа-Мулаку. Наскоро осмотрев наиболее многообещающий объект, мы возвратились на берег, чтобы извлечь свои вещи из горы доставленного на берег багажа. Явился какой-то доброволец с ручной тележкой, и через чистенькое селение, где из-за каменных стен на нас глядели любопытные глаза, в сопровождении приветливых островитян мы проследовали почти до противоположного берега. Здесь нам отвели недавно построенный опрятный домик с белоснежными стенами из коралловой крошки и известняка. До нас в нем жили только короткохвостые гекконы, которые сновали по стенам и потолку, ловя комаров и мошек. Мебели никакой не было, если не считать принесенные для нас раскладушки.

Фуа-Мулаку – один из крупнейших островов Мальдивского архипелага, в разбросанном среди кокосовых пальм и плантаций хлебного дерева селении живет около 5600 человек. Над каменными оградами вокруг маленьких домов выступали широкие листья бананов и деревья, увешанные апельсинами, лимонами, папайей, манго и другими тропическими плодами. Из-под кухонных навесов на открытом воздухе струился синий дымок. Большинство домов – беленые, сложенные из коралловых обломков и известняка, но можно было увидеть и побуревшие от солнца лачуги, сооруженные по старинке из сплетенных листьев кокосовой пальмы. Грунт, как и везде на Мальдивах, песчаный и ровный, как пол, однако, шагая через остров, мы с удивлением приметили поблескивающие лужицы и плантации влаголюбивого таро.

О нашем визите никто не был предупрежден, и нас поразила деталь, которая, как мы потом убедились, типична для Мальдивов: улицы были посыпаны свежим белым коралловым песком с пляжа. В любое время можно было видеть женщин, прилежно подметающих улицу веником. Они даже собирали куриный помет, блюдя безукоризненную чистоту для босых пешеходов.

Чужеземцы не селились на Фуа-Мулаку, но нам рассказали о двух гостях, которые побывали на острове уже после Белла. Его описание сохраняло свою силу: природа одарила Фуа-Мулаку таким плодородием и таким разнообразием плодов и корнеплодов, какого нет на всех других островах архипелага, вместе взятых. И люди здесь удивительно красивые, с гораздо большими вариациями физического типа, чем мы наблюдали на Мале. Несколько человек выделялись высоким ростом.

Был жаркий предвечерний час, когда мы разместились в отведенном нам доме. Харалд и Джон сбросили свои сумки на пол, и разрешили расставить кровати по нашему усмотрению – им не терпелось искупаться в океане, пока солнце не зашло. Напрасно мы пытались отговорить их от этой затеи. Они твердили свое: дескать, знаем, что тут нет лагуны, знаем про течения и прибой, все эти опасности знакомы, не один месяц снимали жангады на буйных волнах Атлантики и сампаны в прибойной зоне у берегов Бангладеш. Ныряли с всевозможных примитивных суденышек, даже перевертывались вместе с ними. Я сознавал, что они не обязаны мне подчиняться – прилетели с Найлом на Мальдивы снимать парусные дхони, а тут их от главной задачи отвлекла надежда найти следы забытой цивилизации. Одолеваемые искушением освежиться в море, они схватили свои полотенца и поспешили на берег, дав слово не совершать безрассудных поступков.

Спустя несколько минут я тоже вышел из дома – посмотреть, куда они пошли. До берега было всего метров двести, но штормы нагромоздили высокий барьер из песка и коралловых обломков, так что от дома было не видно моря. С гребня барьера мне открылся вид на весь западный берег. Рядом два островитянина конопатили перевернутую килем вверх лодчонку. Наши приятели уже отплыли довольно далеко и весело махали мне руками. Они качались на волнах за пределами подводного рифа, и глядя на них, я не знал, как реагировать то ли сердиться на беспечных пловцов, то ли восхищаться их отвагой и искусством. Но затем верх взяло недоумение: почему-то они продолжали усиленно махать руками и после того, как я ответил им тем же.

Внезапно до меня дошло, что они машут не просто так, от избытка чувств, а зовут на помощь.

Было слишком очевидно, что мне не под силу заплыть за риф и отбуксировать человека к берегу через буруны. Меня расколошматит о скрытую под водой острую коралловую стену – и то же грозит нашим приятелям, если они приблизятся к рифу. Им оставалось лишь держаться на воде за пределами бурунов.

Я подбежал к островитянам, которые спокойно продолжали конопатить свою лодку, ведь никакие крики с моря не могли пробиться сквозь несмолкающий рокот прибоя. Схватив одного из них за руку, я развернул его лицом к рифу и показал на пловцов, которые продолжали отчаянно махать руками, борясь с океанским накатом. Островитянин посмотрел, вырвался из моей хватки и нагнулся, чтобы продолжать свое дело. Не зная языка, я не мог с ним объясниться, а потому снова взял его за руку и жестами дал понять, что эти люди рискуют утонуть, мы должны спустить лодку на воду и спасти их.

Явно рассердившись, островитянин что-то рявкнул и, сверкая глазами, опять принялся за работу. Его товарищ тоже прилежно трудился. В эту минуту подоспел наш мальдивский переводчик Абдул. Мгновенно оценив опасность, которой подверглись пловцы, он что-то крикнул лодочникам. Они отвечали ему, не поднимая головы.

– Они говорят, что у них нет весел, – перевел Абдул.

– Ну и что! – яростно воскликнул я. – Скажи им, что на этой лодчонке мы можем грести руками!

К этому времени нас уже обступила кучка любопытствующих фуамулакцев. Мне казалось, что местные жители должны быть отменными пловцами. Однако отчаянные усилия наших незадачливых приятелей противостоять накату за рифом явно оставили их равнодушными. Абдул перевел мне только что услышанную новость: в прошлом месяце три островитянки утонули потому, что им достало глупости купаться в этом самом месте. Тем временем в открытом море показалась лодка с двумя рыболовами. Я облегченно вздохнул: они гребли очень медленно, но как будто курсом на двух пловцов, которые, увидев лодку, еще сильнее замахали руками. Мы тоже, бегая взад-вперед по берегу, махали руками, рубашками, пальмовыми листьями и кричали во все горло, хоть и понимали, что из-за прибоя услышать нас за рифом невозможно. Рыболовы явно заметили злополучных пловцов и направили лодку к ним. Но наша радость была преждевременной. В нескольких метрах от наших друзей лодка остановилась, и мы, не веря своим глазам, увидели, как вновь заработали весла, и она стала медленно удаляться. Просвет между ней и пловцами увеличивался на глазах, и вот она уже ушла так далеко в море, что мы перестали рассчитывать на нее.

Между тем Абдулу сообщили, что кто-то побежал в селение за веслами. Внезапно я заметил в толпе бородача в очках – это был Найл. Весь любопытство, он подошел ко мне и справился, по какому случаю такой переполох. Я показал рукой и назвал имена его товарищей, в ту же секунду он ринулся к воде и нырнул под волну прежде, чем кто-либо мог его остановить. Вынырнул он уже без очков, ничего кругом не видя. Тут же новая волна опрокинула его и, отступая, потащила к рифу.

Когда показались люди с веслами, за жизнь отчаянно боролась уже вся троица киношников – один в бурунах на рифе, двое за рифом. Солнце быстро катилось вниз, еще немного и, как всегда на экваторе, нырнет в океан, не оставив времени для сумерек. Дальше все происходило стремительно и беспорядочно. Еще не подоспели люди с веслами, а другие уже выкатили из укрытия под деревьями другую лодку, вошли с ней в воду и принялись грести руками. Добравшись до двух пловцов за рифом, они извлекли одного из них из воды. Найл сам возвратился на берег, барахтаясь на гребне могучей волны, – то ли потому, что был искусным пловцом, то ли потому, что Аллах сжалился над ним. Без очков он двигался наугад, но сильные руки подхватили его и втащили на пляж. С той же волной пришла лодка, которая подобрала Джона. По крутому пляжному склону он поднялся без посторонней помощи, мертвенно-бледное лицо говорило о том, какое потрясение он испытал. Сразу же вслед за тем на берег вынесли безжизненное по видимости тело Харалда. Но и он ожил, когда Бьёрн принялся его откачивать, и рот Харалда уподобился насосу, извергающему струи морской воды. Солнце скрылось, и тропический мрак окутал Фуа-Мулаку, когда Харалд и Джон наконец пришли в себя и, сидя с нами у керосиновой лампы, смогли рассказать, что с ними приключилось. Вместе с вождем селения явился Абдул, от него мы узнали, что островитяне возмущены поведением рыболовов, которые подошли вплотную к тонущим иностранцам лишь затем, чтобы тут же бросить их на произвол судьбы. Джон и Харалд видели лодку все время с той минуты, когда придонное течение неожиданно отнесло их за риф. Они кричали: «Помогите, помогите!» и лодка была уже совсем близко, но гребцы вдруг круто развернули ее. Один из них презрительно крикнул: «Помогите!» – передразнивая наших друзей, после чего оба навалились на весла и ушли.

– Почему? – спросили мы.

Мы не дождались ответа от островитян. Может быть, они и знали его, да держали про себя. Во всяком случае, они явно не одобряли такое враждебное поведение, пусть даже по отношению к немусульманам из чужой страны.

Всю ночь над островом бушевала гроза, и к пяти часам утра бригада Найла заключила, что сыта по горло островом Фуа-Мулаку. Мы тоже поднялись, чтобы проводить трех друзей. Мальдивское приключение перестало их привлекать, и они справились, нельзя ли воспользоваться зафрахтованным нами судном, чтобы вернуться на Ган, где они собирались ждать первого авиарейса до Мале. Мы с Бьёрном не возражали, лишь бы Найл не забыл сразу послать «Миду» обратно за нами. Со мной и Бьёрном оставались наш переводчик Абдул и два шри-ланкийских студента Бьёрна с видеокамерами.

Когда показалось солнце, я спустился на берег, где накануне едва не случилась трагедия, чтобы посмотреть, нельзя ли все-таки принять утреннюю ванну на мелководье, подальше от обрывистой грани рифа. Памятуя о вчерашнем, я не собирался рисковать: осторожно вошел по колено в теплую воду и лег, чувствуя себя последним трусом. Был отлив, и только легкая рябь морщила поверхность воды. Тем не менее я придвинулся к большому шаровидному кораллу, чтобы держаться за него, если через риф хлынет внезапная волна.

Жизнь была прекрасна. Новорожденное солнце проглядывало между стволами кокосовых пальм, окрасив небо на востоке в пурпурный цвет. Внезапно уровень воды поднялся от волны, которая катилась со стороны берега. Ощутив ее напор, я поспешил ухватиться за коралл обеими руками. Поток оторвал мои ноги от дна, и я напряг все силы – ведь отпусти я сейчас коралл, и меня вынесло бы в океан, как это было с нашими друзьями накануне.

Странное дело: коварный накат подкрался не с моря… Тут надо быть начеку. Уловив момент, когда напор потока ослаб, я живо выбрался на берег. Мне стало ясно, что никакая осторожность не гарантирует безопасного купания в этом месте, а может быть, вообще на этой стороне острова. Видимо, где-то поодаль на крутой берег обрушился могучий вал – и покатил вдоль пляжа, пока не нащупал выход над коралловым рифом как раз там, где мы нашли, казалось бы, подходящую для купания глубину.

Плечистый здоровяк – хозяин снятого нами дома – и его помощник, улыбчивый коротыш, принесли нам из селения пресные лепешки, бананы, чай и кокосовое молоко, и после завтрака мы отправились знакомиться с первым из увиденных нами на Мальдивах внушительным древним сооружением.

Судя по всему, огромный рукотворный холм был средоточием загадок Фуа-Мулаку. Белл успел лишь бегло осмотреть его, и здесь пока не работал ни один археолог. Возможно, холм был сродни тому, который возвышался на Гане до строительства аэродрома.

Впервые про холм на Фуа-Мулаку Белл услышал от одного островитянина, когда после кораблекрушения в 1879 году очутился на Мале. В его записках той поры значится, что, по словам местных жителей, на Фуа-Мулаку можно видеть обросшие лесом развалины, «которые напоминают колоколовидные дагабы, возвышающиеся на платформах на Цейлоне, и среди этих развалин есть каменное изображение Будды в позе стхана – мудра (стоящий)».

Тогда Белл пришел к такому заключению: «Хотя наличные свидетельства слишком неопределенны и недостаточны, чтобы делать определенный вывод, отнюдь не исключено, что… буддийские миссионеры, которые по заветам Ашоки странствовали, чтобы, смешавшись с неверующими, заниматься их просвещением, принесли свое учение через моря даже на незначительные, малоизвестные Мальдивские острова».

Сам Белл побывал на Фуа-Мулаку при повторном посещении Мальдивов в 1922 году и за короткие часы, проведенные на острове, успел только обмерить остатки древнего сооружения. Обросшее пальмами и другими деревьями, оно все еще возвышалось почти на восемь метров. Часть кладки была разобрана, тем не менее, фрагменты первоначальной облицовки из тесаных коралловых блоков склонили его к выводу, что перед ним и впрямь были остатки буддийской дагабы или ступы.

Белл записал, что обитающие на острове мусульмане унесли большинство прямоугольных облицовочных плит, однако не смогли разрушить высокий холм, образованный компактным заполнителем. Стоящий Будда исчез, и про него никто не помнил. И Белл заключил, что услышанное им в 1879 году «тогда могло быть правдой, однако сорок с лишним лет спустя ни о каком буддийском изваянии не было известно, во всяком случае, ничего не говорилось вслух».

И вот еще шестьдесят лет спустя мы, предвкушая интересные открытия, направляемся осматривать остатки хавитты, как называли загадочную конструкцию островитяне. В наше время на Фуа-Мулаку появился колесный транспорт: несколько ручных тележек и изрядное количество велосипедов. Плоский остров протянулся с севера на юг на шесть с половиной километров, его ширина около трех километров. Одолжив велосипеды, мы проехали по озаренным утренним солнцем улицам селения, затем по узкой тропе углубились в густой вечнозеленый лес. У северо-восточной оконечности острова тропа подошла вплотную к подножию крутого каменистого холма, густо поросшего кустарником и панданусами. Соскочив с велосипедов, мы спрятали их в тенистом подлеске и по канаве на склоне холма полезли на четвереньках вверх. На макушке нашим глазам предстало подобие кратера.

Курган был разграблен.

Во всяком случае, не Беллом во время его короткого визита. Широкая яма была почти свободна от растительности, ее заполняли грубые обломки кораллов разной величины, среди которых выделялись тщательно обтесанные известняковые блоки, явно составлявшие часть прежней облицовки.

С вершины холма не было видно домов, только зеленые заросли, жители острова оставили в неприкосновенности прилегающий к хавитте участок. От селения холм был отделен густым лесом, к берегу моря опускалась каменистая равнина с кокосовыми пальмами, дальше до самого горизонта простирались голубые воды Экваториального прохода. Один престарелый островитянин подтвердил мою догадку, что хавитта служила ему и другим здешним мореходам ориентиром для навигации. Особенно в былые времена, когда ее каменные стены были покрыты слоем белой известки.

Продираясь сквозь заросли, мы принялись обследовать подножие холма, сопровождаемые по пятам любопытными островитянами. Нам попалось несколько искусно обработанных блоков, предназначенных для пьедесталов, плинтусов, цоколей, фундаментов, колонн и других архитектурных элементов, которым, казалось, было место скорее в Древней Греции, чем на этом скромном островке. Но разве не видели мы нечто похожее в насыпи мола и в садовых оградах на Миду – ближайшем к Фуа-Мулаку острове у южной стороны Экваториального прохода?

Продолжая затем двигаться по тропе, мы почти сразу наткнулись на еще одну заметную неровность – широкий низкий бугор, также усыпанный плинтусами, частями дверных перемычек, другими камнями со следами обработки. То были жалкие остатки куду хавитта, или малой хавитты, как просветил нас один из членов непрерывно растущего эскорта. Другой добавил, что в прошлом эта хавитта была намного больше, но люди унесли все камни. Мы попросили разрешения очистить бугор от покрывающих его широколиственных и вьющихся растений, и несколько взрослых и юных островитян весело взялись нам помогать.

В приливе оптимизма мы справились, нет ли на острове других хавитт. Нет, только эти две, гласил дружный ответ.

В эту минуту мы услышали громкий возглас обычно столь молчаливого Мухамеда Вахида, представителя мальдивской администрации. Стоя на возвышении, укрытом за плотной лиственной завесой, он кричал, что тут есть еще одна хавитта. Обступившие нас островитяне явно были удивлены и даже озадачены, по их словам, речь шла о совершенно новом открытии. Стремясь развеять наши сомнения, они тут же постановили в честь гордого открывателя назвать эти руины Вахид хавитта.

Нас окружали обширные непролазные заросли пандануса разной высоты, с острейшими шипами по краям длинных кожистых листьев. Без сомнения, в этих дебрях могли скрываться остатки и других сооружений, скорее всего, разрушенных до основания. Посреди густой чащи нам встретилась глубокая впадина, и лишь позднее мы установили, что некогда здесь был ритуальный бассейн, возможно, того же типа, каким, по словам жителей Хитаду, пользовалась тамошняя королева. Мы обнаружили многочисленные следы былого обитания, в том числе очень древние черепки.

На почти голом, усыпанном галькой участке за обращенным к морю скатом большой хавитты Бьёрн набрел на выложенные правильным кругом, искусно обтесанные и пригнанные друг к другу камни. Диаметр круга равнялся росту взрослого человека, и камни были обтесаны под небольшим углом, словно они служили первым ярусом сводчатой кладки наподобие эскимосских иглу.

Через нашего верного переводчика Абдула я наладил что-то вроде дружбы с приветливым пожилым островитянином по имени Ибрахим Сайд, который внимательно следил за тем, какое впечатление производят на меня замечательные образчики работы с камнем. Теперь я услышал от него, что в прошлом большая хавитта была очень красивой. Он видел ее до того, как ее окончательно разрушили. Вверх по обращенной к морю стене поднимались ступени. Там же довольно высоко были высечены строки неведомых письмен. Длина строк достигала почти двух с половиной метров, высота – сантиметров двадцать пять. Старик и дальше охотно просвещал меня. Найдя хорошо сохранившийся сегмент круглой каменной колонны диаметром около 45 см, я спросил его, что бы это могло быть. Он ответил, что это часть колонны, которая возвышалась по грудь человека.

– Для чего она служила?

– На нее клали бетель с известью.

– Разве люди приходили к хавитте жевать бетель? Почему не заниматься этим дома?

– Он предназначался не для людей. Бетель приносили каменному будде. Зная, что на Мальдивах словом «будду» называют всякие статуи, я спросил, как выглядел этот будду.

Ибрахим Сайд сам не видел статую. Но мать говорила ему, что рост будду достигал примерно 170 сантиметров. Рядом на земле стояла другая статуя, высотой меньше метра. Одна рука будду была согнута в локте. Мать Ибрахима сама видела это изваяние, пока его не разбили молодые парни. Но жертвоприношений бетеля она не наблюдала, поспешно добавил Ибрахим. Сам он и вовсе не видел ничего в этом роде. Только каменного слоника длиной 20–25 сантиметров, с хоботом и бивнями, которого кто-то подобрал поблизости от маленькой хавитты и принес в деревню, потом он потерялся. Я попросил Ибрахима нарисовать слоника по памяти. Он изобразил нечто похожее на спичку с четырьмя ногами, хвостом и опушенной головой. Заметив, что другие островитяне прислушиваются к нашему разговору, Ибрахим примолк.

Полуденное солнце нещадно жгло, все мы проголодались, и вскоре длинная череда велосипедистов и пешеходов потянулась обратно в селение.

Мы быстро уразумели, что островитяне избегают говорить на людях о предметах, которые привыкли считать языческими. С помощью наших друзей из Мале – Абдула и Вахида, – а также местного вождя мы отыскали старика, сопровождавшего Белла к хавитте, и вечером пригласили его в наш уединенный домик на краю селения. Семидесятичетырехлетний Маги Эдуруге Ибрахим Дидди мало что помнил о визите Белла, видел только, как тот проделывал на хавитте различные измерения и собирал древние изделия. Ибрахима Дидди удивило, что Белл не смог прочитать чужеродные письмена над ступенями, хотя знал и европейские и сингальские буквы, так как отец его был англичанин, а мать сингалка с Шри-Ланки.

Затем старик сказал, что Белл не видел изваяния.

– Какого изваяния?

– Каменного изваяния Махафоти Калеге.

– Это кто же такой?

– Изваяние изображало человека с рыбой. «Махафоти Калеге» означает «Владелец Рыбы». Так называли это изваяние старики. Они дали ему такое имя потому, что каменный человек держал в руках веревку с куском рыбы.

Мы никогда не слышали, чтобы Будда держал веревку с куском рыбы. Да и наш собеседник отнюдь не утверждал, что «Владелец Рыбы» – изображение Будды. Когда мы заметили, что буддисты, кроме Будды, никого не изображали, Ибрахим Дидди молча пожал плечами.

Зато он помнил, что после Белла с Мале приезжал кто-то еще, именно этот человек выкопал глубокую канаву на склоне хавитты. Тогда нашли четыре каменных ящика и каменную курильницу. В ящиках было по два отделения, в одном лежали угли и зола, в другом какие-то «штуки» вроде золотых лент. В ту пору около хавитты лежало много обломков каменных изваяний, в том числе кисти рук и другие фрагменты.

Следующим нашим гостем был Ахмед Али Дидди, примерно того же возраста, что Ибрахим Дидди. Он помнил, что у хавитты была коническая вершина, накрытая большими плитами. О письменах ничего не мог сказать, но про каменную статую слышал. Ее называли «Махафоти Калеге», она изображала человека с веревкой и куском рыбы. «Маха» означает «рыба», «фоти» – «кусок», «калеге» – «человек», но не просто человек, а господин. Так, Аллаха островитяне называли «Маикалеге» – «Большой Господин».

Вот и разберись тут! Жители острова были мусульманами, а мусульманам возбранялось создавать статуи, изображающие человека. Белл определил хавитту как буддийское сооружение, однако буддисты не стали бы приносить бетель человеку с рыбой на веревке.

Вместо того чтобы и дальше приглашать к себе стариков, заставляя непривычных к велосипеду людей шагать к нам через весь остров, мы начали сами навещать их по вечерам. Сидя дома у них на деревянных койках, мы слушали речи бывалых людей. Конечно, мы отлично сознавали, что никакие рассказы не заменят нам археологических свидетельств. Пусть даже рассказчик ничего не сочиняет намеренно, все равно есть достаточно оснований подвергать сомнению детали его версии. Все, что касается других религий, на этих островах – деликатнейшая тема. Да и память человеческая не всегда так уж надежна. Наша задача – извлечь из услышанного все крупицы информации, позволяющие предположить, что в прошлом на Фуа-Мулаку, кроме предков нынешних островитян, побывали другие люди.