Черная маска. Избранные рассказы о Раффлсе

III

Мы вышли из квартиры в пол-одиннадцатого, когда на лестнице царила тишина. Осторожно крадясь, мы не издали ни звука. Но когда мы оказались на лестничной площадке, меня ждал сюрприз. Вместо того, чтобы спускаться, Раффлс повёл меня вверх, мы преодолели два пролёта и оказались на совершенно плоской крыше дома.

– В этом доме два входа, – объяснил он мне среди звёзд и дымоходов, – один выходит на нашу лестницу, а другой за углом. Но единственный привратник живёт в подвале под нами, вблизи от главной входной двери. Выходя подобным путём, мы не встретим ни его, ни Теобальда. Я не сам до этого додумался, однажды увидел, как почтальон зашёл одним путём, а вышел другим. А теперь иди за мной и смотри под ноги!

Его предостережение пришлось кстати, когда я увидел, что в обеих половинах здания расположены Г-образные световые колодцы, идущие до самого подвала, а парапеты настолько низкие, что можно было легко запнуться и отправиться на тот свет. Однако вскоре мы оказались на второй лестнице, которая, как и первая, вела на крышу. Мы спустились и следующие двадцать минут провели в отличной двуколке, направляясь на восток.

– Мало что изменилось в этой дыре, Банни. Стало только больше этих рекламных объявлений о волшебных фонарях… у этого города совершенно нет вкуса, хотя вот эта конная статуя с позолоченными стременами и сбруей довольно неплоха. Почему бы тогда им не сделать чёрными сапоги всадника и копыта лошади?.. И, конечно же, стало больше велосипедистов. Тогда только всё начиналось, как ты должен помнить. Возможно, нам бы это пригодилось… А есть ещё древний кубок, помещённый в витрину к юбилею королевы! Чёрт побери, Банни, мы должны быть там. Мне бы не стоило гулять по Пикадилли. Если за тобой проследят, мне конец. Да и у Кельнера следует быть осмотрительными… А, вот мы и на месте! Я же говорил тебе, что изображаю здесь вульгарного янки? Постарайся быть таким же, пока официант не уйдёт.

Нас отвели в небольшую комнату наверху и на пороге я, даже зная моего славного Раффлса в прошлом, был поражён тем, что увидел. Стол был накрыт на три персоны. Я спросил его об этом шёпотом.

– А то как же! – гнусаво ответил он. – Эй, парень, хоть леди и не придёт, ты там оставь все приборы как есть. Если мне всё равно платить придётся за полный набор, пусть будет подано всё.

Мне не доводилось побывать в Америке, и я не хотел бы обидеть достопочтенную американскую публику, но его интонация и произношение произвели на меня невероятное впечатление. Мне пришлось посмотреть на Раффлса, чтобы убедиться, что это именно он говорит. Но была и ещё причина, чтобы пристально посмотреть на него.

– О какой леди речь? – спросил я ошеломлённо при первой же возможности.

– О несуществующей. Им просто не нравится, когда эту комнату бронируют лишь двое посетителей, вот и всё. Банни! Мой дорогой Банни, этот тост за нас с тобой!

Мы чокнулись бокалами, наполненными жидким золотом вина Штайнберг 1868 года, но я боюсь, что моего писательского таланта не хватит, чтобы должным образом описать все изысканные угощения того ужина. Это был не просто приём пищи, и дело было не в том, что еды было множество, нас ждал настоящий пир для привередливых богов, достойный как минимум Лукулла. И это я, кто хлебал баланду в тюрьме Уормвуд Скраббс и потуже затягивал свой ремень на чердаке в Холлоуэй, сейчас сидел за этим столом и наслаждался этой восхитительной трапезой! Несколько раз сменили блюда, и я не мог сказать, какое из них понравилось мне больше всех, но, пожалуй, вестфальский окорок с шампанским занимает одно из главных мест. Мы пили и шампанское Поль Роже 84 года, которое было просто волшебно! Но даже оно не сверкало ярче, чем глаза счастливого негодяя, затащившего меня к самому дьяволу, и теперь он намеревался увести меня из преисподней под фанфары. Я хотел начать об этом долгий монолог. Я не понимал, почему мир принял меня, вновь добропорядочного человека, так жестоко. Когда я уже хотел поделиться с Раффлсом своими мыслями, меня прервал официант, который принёс не только ещё больше великолепного вина, но и серебряный поднос на котором красовалась визитная карточка.

– Приведи его сюда, – сказал Раффлс.

– И кого же это? – вскричал я, когда мы остались одни. Раффлс перегнулся через стол и стиснул мой локоть железной хваткой. Его глаза светились стальным блеском.

– Банни, поддержи меня, – сказал он своим прежним, уверенным голосом, которому невозможно перечить. – Банни, поддержи меня, что бы ни случилось!

Не было времени сказать что-то ещё, дверь распахнулась, и вошёл, кланяясь, щеголеватый человек в сюртуке, на его носу поблёскивало золотое пенсне, в одной руке он держал новенькую шляпу, в другой чёрную сумку.

– Добрый вечер, джентльмены, – сказал он, приветливо улыбаясь.

– Присаживайтесь, – растягивая слова, ответил Раффлс. – Спешу представить вам господина Эзру Б. Мартина из Чикаго. Он мой будущий шурин. Это господин Робинсон, он управляющий в Спаркс и Компания, известной ювелирной фирмы на Риджент-стрит.

Я внимательно слушал, но ответил лишь кивком головы. Я был не уверен в своих актёрских способностях.

– Госпожа Мартин тоже должна была присутствовать здесь с нами, – продолжил Раффлс, – но, к сожалению, ей нездоровится. Мы отбываем завтра в 9 утра в Париж, если она сейчас не отдохнёт, то совсем не сможет поехать. Жаль огорчать вас господин Робинсон, но, как вы можете видеть, я вовсю рекламирую ваши изделия.

Раффлс продемонстрировал кольцо на своей правой руке, в электрическом свете замерцали бриллианты. Я мог бы поклясться, что пять минут назад у него на пальце ничего не было.

Помрачневшее от разочарования лицо торговца вдруг засияло, когда он увидел кольцо и начал разглагольствовать о его настоящей ценности и той сумме, которую Раффлс заплатил. Он предложил мне угадать эту сумму, но я сдержанно покачал головой. Редко был я столь молчалив, как в этот вечер.

– Сорок пять фунтов, – огласил ювелир, – хотя за него и пятьдесят гиней было бы не много.

– Вы правы, – согласился Раффлс. – Я подтверждаю, что это так. Но вы ведь, дорогой мой, получили за него наличные деньги и сразу же.

Я даже не пытался строить догадки насчёт его замысла. Оказавшись в такой ситуации, я почувствовал невероятную радость. Всё это навевало мысли о прошлом и было так похоже на обычное поведение Раффлса. Изменилось лишь моё восприятие.

По разговору я понял, что моя мифическая сестра должна стать женой Раффлса и он, в свою очередь, хочет угодить ей, осыпав её дорогими подарками. Единственное, что мне оставалось невдомёк, это кто кому подарил кольцо с бриллиантом, но за него уже заплатили и я ломал голову, думая о том, каким образом и когда. Мои размышления прервал ювелир, открыв свою сумку и продемонстрировав ряды драгоценностей. Каждое изделие лежало в отдельном футляре, сверкая отражённым электрическим светом. Мы втроём склонились над ними, я даже предположить не мог, что должно произойти дальше, но приготовился применить насилие. Полтора года за решёткой даром не проходят.

– Приступим, – сказал Раффлс. – Мы выберем за неё, а ты можешь после заменить то, что ей не понравится. Вы не против?

– Я хотел предложить то же самое, сэр.

– Тогда присмотрись к украшениям, Эзра. Ты лучше знаешь вкус Сэйди. Помоги мне выбрать.

И мы выбрали. Боже! Сколько мы выбрали! Кольцо, усыпанное бриллиантами. Оно стоило 95 фунтов стерлингов, и Раффлс даже не стал пытаться снизить цену до 90. Затем последовало бриллиантовое ожерелье ценой в 200 гиней, но можно было заплатить фунтами. Это украшение должно быть подарено женихом. Свадьба была решённым делом. Дабы подобающе исполнить роль брата, я решил действовать. Я показал на брошь в форме звезды, усыпанную бриллиантами (116 фунтов стерлингов) и сказал, что она бы ей понравилась, но её стоимость выше того, что я могу заплатить. За что под столом я получил по ноге пару болезненных пинков. Я боялся вновь открыть рот и кивками согласился, когда ювелир сбросил цену до 100. А после дело приняло скверный оборот, поскольку мы не могли оплатить всё это. По словам Раффлса, денежный перевод должен прийти из Нью-Йорка.

– Но, джентльмены, я ведь не знаю вас, – вскликнул ювелир. – Я даже не знаю, в каком отеле вы остановились!

– Я говорил, что мы остановились у друзей, – сказал Раффлс огорчённо, но не злобно. – Но вы абсолютно правы, сэр! Да, вы, несомненно, правы, и я не хочу, чтобы вы рисковали подобно Дон Кихоту. Но мне надо подумать. Да, сэр, я сейчас же что-нибудь придумаю.

– О, как бы я хотел, чтобы вы нашли выход, – ответил ювелир с чувством. – Моя компания уже удостоверилась, что вы обеспеченный человек. Но я должен придерживаться определённых правил и не могу принимать подобные решения, к тому же… вы говорили, что завтра утром отправляетесь в Париж!

– Да, в 9 утра будем в поезде, – пробормотал Раффлс, – и я слышал, что в Париже и шагу не ступишь, не увидев ювелирной лавки. Но это к делу не относится, не обращайте внимания. Я просто думаю о том, как нам поступить. Да, сэ-эр!

Он курил сигареты, вынимая их из коробки, в которой помещались 25 штук, мы с ювелиром предпочитали сигары. Раффлс сидел нахмурившись, по его виду мне сразу же стало ясно, что всё идёт не так, как он планировал. Я не мог не согласиться с ювелиром, невозможно просить о кредите в 400 фунтов, даже если он планировал заплатить 10 процентов от суммы. К тому же подобная схема была совсем не в духе Раффлса. Я же, в свою очередь, был готов в любой момент вцепиться в горло нашего гостя.

– Мы можем отправить вам деньги из Парижа, – не спеша предложил Раффлс. – Но как мы можем быть уверены, что вы отправите именно те изделия, которые мы выбрали?

Услышав это, ювелир напрягся. Имя его компании должно быть достаточной гарантией.

– Мне ваше имя не более знакомо, чем вам – моё, – заметил Раффлс с насмешкой. – Хотя я кое-что придумал! Упакуйте-ка всё вот сюда!

Он высыпал оставшиеся сигареты из жестяной коробки, а мы с изумлением следили за его манипуляциями.

– Упакуйте всё сюда, – повторил Раффлс, – три изделия, что мы выбрали. Без футляров – просто обложите их ватой. А сейчас мы позовём официанта, попросим принести нам немного бечёвки и сургуча, опечатаем коробку, а вы заберёте её с собой. В течение трёх дней мы получим деньги и переведём нужную сумму вам, а после вы отправите нам эту запечатанную коробку! К чему столь печальный вид, господин ювелир, вы же нам совсем не доверяете, почему мы в свою очередь должны поверить вам на слово? Позвони в колокольчик, Эзра, узнаем у них, есть ли в этом заведении бечёвка и сургуч.

Через минуту нам принесли и то, и другое. Ювелиру это совсем не понравилось. Он думал о том, что такая осторожность совсем ни к чему, но тот факт, что все изделия находились при нём – как проданные, так и непроданные – заставил его забыть об обиде. Он своими руками упаковал ожерелье, кольцо и брошь со звездой в вату и всё так легко утонуло в коробке, что в последнюю минуту Раффлс чуть было не добавил к изделиям ещё одну брошку в форме пчёлки, стоимостью в 51 фунт и 10 шиллингов. Но, к явному огорчению ювелира, он передумал. Сигаретную коробку обвязали и опечатали, почему-то в ней в последний момент оказалось ещё и ранее купленное бриллиантовое кольцо.

– Надеюсь, вы сохраните для меня и эту безделушку, – рассмеялся Раффлс и передал ювелиру коробку. – А сейчас, господин Робинсон, я надеюсь, вы присоединитесь к нам, мне не хотелось отвлекать вас раньше, когда мы говорили о деле. Это Шато Марго, сэр, то, что вы, ювелиры, называете 18-каратным изделием.

Когда мы возвращались в кэбе, я начал задавать вопросы и Раффлс резко осадил меня, поскольку кэбмен мог нас подслушать. Я почувствовал укол в сердце. Я ни уха ни рыла не понимал в делах Раффлса и этого человека с Риджент-стрит и, естественно, пытался вникнуть в смысл происходящего. Но я держал язык за зубами, пока мы не вернулись в квартиру тем же путём, каким и покинули её. Я молчал, даже когда Раффлс положил руки мне на плечи и улыбнулся знакомой мне улыбкой.

– Эх ты, кролик! – сказал он. – Но почему ты не мог подождать, пока мы не вернемся домой?

– Почему ты не мог поделиться со мной своим замыслом? – по обыкновению ответил ему я.

– Потому что ты всё ещё слишком наивен и у тебя нет актёрского таланта! На протяжении всего вечера у вас с тем бедным мерзавцем были совершенно одинаковые бестолковые лица, а если бы ты знал, в чём суть игры, ты бы не сидел с таким видом.

– Да ответь же, в чём был смысл?

– В этом, – ответил Раффлс и он со стуком положил коробку из под сигарет на каминную полку. Коробка не была перевязана бечёвкой. От удара она раскрылась. И в ней, бережно переложенные ватой, лежали: кольцо с бриллиантами за 95 фунтов стерлингов, ожерелье за 200 и выбранная мной звезда за 100!

– Коробки-дубликаты! – воскликнул я.

– Да, дубликаты, мой умный кролик. Одна из коробок, уже упакованная и взвешенная, лежала в моем кармане. Ты не заметил, как я взвесил в руке все три изделия вместе? Я точно знаю, что вы не видели, как я подменил коробки в самом конце, как раз, когда я объявил о покупке броши с пчелой, ты был слишком озадачен, а ювелир слишком увлечён торговлей. Это было самым простым во всём деле. А вот послать Теобальда в Саутгемптон за какой-то ерундой и отправиться в его отсутствие на Риджент-Стрит при свете дня, было действительно рискованно. Но в мире есть вещи, ради которых стоит рисковать. Неплохие коробки, верно? Жаль, сигареты в них не так хороши, как хотелось бы, но нужна была распространённая марка. Если бы я провернул всё с коробкой Салливанз, мне пришлось бы воскреснуть уже завтра.

– Но ведь они даже завтра не откроют коробку.

– Да, не откроют. А пока что, Банни, я, возможно, поручу тебе избавиться от награбленного.

– Только скажи, я готов сделать что угодно!

Мой голос звенел от веры свои же слова, но Раффлсу нужны были все доказательства, которые он мог получить. Я чувствовал, как сталь его взгляда проникает в самые глубины моего мозга. Но то, что он там увидел, похоже, удовлетворило его, потому что в следующий миг он пожал мне руку с необычным для него пылом.

– Я знал это, знал. Только помни, Банни, в следующий раз я буду платить за всё!

И вы обязательно узнаете о том, как он заплатил за всё, когда придёт время.

Подарок на Юбилей

В Британском музее есть Золотая Комната, которая известна каждому иностранному туристу и путешествующему по Лондону американцу. Я же, будучи коренным лондонцем, никогда и не слышал о ней, пока Раффлс не предложил ограбить её.

– Чем старше я становлюсь, Банни, тем меньше я ценю так называемые драгоценные камни. Когда они хоть раз приносили нам хотя бы половину свей рыночной стоимости в фунтах стерлингах? Помнишь наш первый взлом – ты был тогда ещё совсем невинным и наивным. Мы взяли оттуда драгоценностей на тысячу фунтов и смогли сбыть их всего лишь за пару сотен. Ненамного лучше дело обстояло и с изумрудами Ардага, а с колье леди Мелроуз и того хуже. Но недавний сбыт украшений, добытых позапрошлой ночью, чуть меня не доконал. Жалкая сотня за товар ценою не меньше четырёхсот! А то кольцо с бриллиантом, наживка, которую я купил за 45 фунтов, ушло всего за 10. Пусть меня застрелят, если я хоть раз ещё притронусь к бриллианту! Пусть это будет хоть знаменитый Кохинор – такие камни слишком известны, никто не рискнёт их купить, а разбитый на части он катастрофически потеряет в цене. К тому же вновь придётся идти к скупщикам, а я покончил с этими разорителями раз и навсегда. Ты всё время говоришь о своих издателях и редакторах, литературные свиньи все они. Варавва не был грабителем или издателем, он был самым настоящим махровым барыгой. Что нам действительно нужно, так это Объединённое Общество Воров с каким-нибудь социально энергичным старым фальшивомонетчиком во главе, который бы помогал нам по разным бизнес-направлениям.

Раффлс выдавал эти богохульства полушёпотом не из уважения к моей единственной приличной профессии, а потому, что после жаркого июньского дня в маленькой квартирке мы встречали полночь на крыше. Звёзды сияли над нашими головами, а огни Лондона горели под нами, между губ у Раффлса расположилась его любимая сигарета. Я втайне заказал ему коробку Салливанз и мой подарок пришёл сегодня, что и стало причиной вышеупомянутого монолога. Я мог бы закрыть глаза на его ругательства, но не мог проигнорировать основную мысль, которая была совершенно необоснованна.

– И как ты намереваешься избавиться от своего золота? – спросил я.

– Нет ничего проще, мой дорогой кролик.

– Эта твоя Золотая Комната заполнена золотыми соверенами?

Раффлс посмеялся над моей издёвкой.

– Нет, Банни, в основном старинными украшениями, ценность которых, надо признать, сильно завышена. Но золото – всегда золото, от Финикии до Клондайка, и если нам удастся обчистить эту комнату, мы неплохо заработаем.

– Каким образом?

– Я могу переплавить всё золото в слиток и сбыть его легально, сказав, что привёз его из Америки.

– А после?

– Они мне попросту заплатят наличными деньгами в банке Англии. Они обязательно заплатят.

Я критично относился к его плану, но ничего не сказал, пока мы ступали по крыше босыми ногами, передвигаясь бесшумно, как кошки.

– И как ты предлагаешь унести достаточно, – через какое-то время возобновил я разговор, – чтобы мы получили хорошую прибыль?

– Ты забегаешь вперёд, – сказал Раффлс. – Всё, что я предлагаю – это провести небольшую разведку местности. Посмотреть, что это за комната. Возможно, мы обнаружим место, где можно спрятаться на ночь – для нас, к сожалению, иных вариантов нет.

– Ты хоть раз там был?

– Нет, но раньше у них и не было того, что можно спокойно пронести с собой. Я читал об этом, не помню, где именно… у них выставлен золотой кубок, который оценивается в несколько тысяч. Несколько безнравственно богатых скинулись и сделали такой подарок всей нации, а парочка богатых безнравственностью собирается украсть его для себя. В любом случае мы же можем просто взглянуть на кубок, не так ли, Банни?

Ещё бы! Я схватил его за рукав.

– Когда? Когда? Когда? – застрочил я, как пулемёт.

– Чем быстрее, тем лучше, пока у старины Теобальда медовый месяц.

Наш медик женился неделю назад, и никто не заменил его, по крайней мере, он не передал никому другому заботу о Раффлсе, пока его короткое время не будет в городе. Доктор Теобальд поступил весьма неразумно, думали мы. Хотя мне приходилось писать ему длинные и утомительные телеграммы, которые я отправлял дважды в день и которые вызывали у Раффлса смех.

– Ну так… когда же? – повторил я свой вопрос.

– Можно пойти туда завтра.

– Только на разведку?

Меня огорчала мысль о незначительности предприятия.

– Но иначе никак нельзя, Банни, мы должны знать о месте всё, прежде чем действовать.

– Ну хорошо, – вздохнул я. – Но обязательно завтра!

И на следующий день мы действительно отправились.

Я навестил привратника тем же вечером и, как мне думается, купил его абсолютную преданность за вторую по ценности монету Англии. История, которую выдумал Раффлс, была достаточно правдоподобной. Больной пожилой джентльмен, господин Матурин (насколько я запомнил его имя), хотел подышать свежим воздухом. И, по всей видимости, доктор Теобальд не позволял ему покидать квартиру, а больной просил меня отвезти его хотя бы на один день на природу, пока ещё держалась хорошая погода. Я был абсолютно уверен, что ничего плохого с ним от этого не случится. Принимая это во внимание, не поможет ли мне привратник в столь безобидной авантюре? Мужчина явно колебался. Я достал из кармана полсоверена. Тогда он сдался. Таким образом на следующий день мы с Раффлсом вышли в половине девятого утра, пока ещё было не так жарко, сели в нанятое нами ландо и дали указания кучеру отвезти нас в Кью-Гарденс и вернуться за нами в полдень. Привратник помог мне перенести больного вниз по лестнице, пока он сидел в арендованном нами для такого случая инвалидном кресле.

В сады мы добрались после девяти, через полчаса мой инвалид решил, что с него хватит и, опираясь на мою руку, встал и зашагал со мною к кэбу. Мы оставили сообщение для нашего кучера, доехали до вокзала, сели на поезд до Бейкер-Стрит, пересели в другой кэб и вот мы уже бодрым шагом входим в Британский музей, спустя несколько минут после его открытия в десять часов.

Сияло солнце, и этот предъюбилейный день для многих запомнился надолго. По словам Раффлса, было жарко так, будто Англия позаимствовала погоду у Италии и Австралии. А короткие летние ночи не давали асфальту, цементу, дереву и кирпичу Лондона остыть. У Британского музея в тени грязной колоннады ворковали голуби, а стойкие часовые выглядели менее стойкими, чем обычно, как будто их медали слишком тяжелы для них. Я увидел нескольких лекторов, которые проходили по своим делам под куполом музея. В отличие от работников, посетителей в столь ранний час было немного.

– Вот эта комната, – оторвавшись от буклета за два пенса, поведал Раффлс, изучающий его на скамейке – Её номер 43, нам нужно подняться по лестнице и повернуть направо. Пойдём, Банни!

Он шёл молча, длинными размеренными шагами, значение которых мне было непонятно, пока мы не оказались в коридоре у Золотой Комнаты, где он повернулся ко мне и произнёс:

– От улицы досюда 139 ярдов, – сказал Раффлс, – не считая ступенек. Конечно, мы можем преодолеть это расстояние за двадцать секунд, но нам придётся буквально выбежать из музея. Нет, так не пойдёт, мы должны быть нарочито медлительными, Банни, даже если будет невыносимо тяжело.

– Но мы же пришли ради того, чтобы найти укрытие на ночь?

– Всё верно, на всю ночь. Нам придётся вернуться, затаиться в укрытии, а после смешаться с толпой на следующий день… и вести себя непринуждённо.

– Что?! С золотом в наших карманах?!

– И в ботинках, и в рукавах, и в брючинах! Предоставь это мне, Банни, и ты увидишь, как это будет легко провернуть с двумя парами брюк, сшитыми понизу! А пока – только разведка. Вот мы и пришли.

Нет нужды описывать так называемую Золотую Комнату, могу только сказать, что я был немало разочарован. Золотые изделия родом из мест, о которых мы читали лишь в классической литературе, были выстроены в ряд, спрятанные за стеклом. Каждое изделие представляло собой уникальный образец ювелирного искусства прошедших веков, но с профессиональной точки зрения проще было взломать одно лишь окно в Вест-Энде, чем каждый замок на стеклянных шкафах с произведениями искусства из Этрурии и Древней Греции. Золото может быть не столь мягким, как кажется – кто откусывает по кусочку от ложек, быстро останется без зубов. При работе над этими сокровищами золота использовали мало. На их красоту мне было наплевать, не носить же их мне. Но главным разочарованием стал, пожалуй, кубок, о котором говорил Раффлс. Более того, он тоже понял это.

– Да он же не толще листа бумаги, – сказал он, – и расписан эмалью, как пожилая светская дама! Но, клянусь Юпитером, этот кубок одна из самых красивых вещей, которые я видел в своей жизни, Банни. Я бы хотел владеть им просто ради его красоты!

Кубок, заключённый в квадратный стеклянный ящик, находился в конце комнаты. Поражённый Раффлс неотрывно разглядывал его. Возможно, эта вещь действительно была прекрасна, но я совершенно не был настроен рассматривать её в таком свете. Под изделием красовалась табличка с именами плутократов, которые подарили нации эту безделушку. Глядя на табличку, я размышлял о том, кому достались 8000 фунтов стерлингов за неё, пока Раффлс пожирал глазами свою двухпенсовую брошюру, изучая её, как прилежная школьница, одержимая искусством.

– На нём изображены сцены мученичества Святой Агнессы, – читал он – полупрозрачная эмаль на рельефе… одно из самых значимых изделий своей категории. Да, я вполне согласен с этим! Банни, эх ты, обыватель, почему ты не можешь восхититься таким совершенством? Такой красоте нужно соответствовать! До этого никогда ещё не было такого мастерства нанесения эмали на столь тонкое золото. И как хорошо они придумали, подвесить крышку над кубком, чтобы можно было видеть, насколько она тонкая. Мне вот интересно – сможем ли мы подцепить эту крышку крюком?

– А вы попробуйте, сэр, – сухо произнёс голос за нашими спинами.

Сошедший с ума Раффлс решил, что мы одни в этой комнате. Я мог бы догадаться, что эта комната охраняется, но, как такой же сумасшедший, позволил ему рассуждать вслух. Перед нами стоял бесстрастный констебль в летней форме, со свистком, но без дубинки на боку. Святые небеса! Я его как сейчас вижу: среднего роста, с широким добродушным лицом, капельками пота на лбу и поникшими усами. Он строго посмотрел на Раффлса, а в ответ получил лишь озорной взгляд.

– Решили арестовать меня, офицер? – спросил он. – Вот будет потеха!

– Я этого не говорил, сэр, – ответил полицейский. – Но, право, ваши слова показались мне странными для такого джентльмена как вы, да ещё и в Британском музее! И он кивнул шлемом на моего инвалида, который вышел на прогулку в сюртуке и цилиндре, чтобы лучше соответствовать выбранной роли.

– Что?! – прогремел Раффлс, – вы подозреваете меня лишь за то, что я сказал, что хочу золотой кубок? Я признаю, что хочу владеть им, офицер, признаю! И мне не важно, кто услышит мои слова. Этот кубок – одно из самых восхитительных сокровищ, которые я видел в своей жизни.

Лицо констебля уже расслабилось, из-под его усов выглянула улыбка.

– Я могу вас заверить, что многие разделяют ваши чувства, – сообщил он.

– Вот именно. Я всего лишь сказал, что думаю, – беззаботно ответил Раффлс. – Но всё же, если говорить серьёзно, офицер, не считаете ли вы, что это весьма неразумно хранить столь ценную вещь в такой витрине?

– Он будет в сохранности пока я здесь, – ответил он полушутя, полусерьёзно. Раффлс изучающе смотрел на него, он – на Раффлса. Я же молча наблюдал за ними обоими.

– Похоже, вы здесь единственный охранник, – заметил Раффлс. – Разве это разумно?

В его тоне звучало беспокойство, которое выдавало в нём энтузиаста, боящегося за национальное сокровище, которое лишь немногие ценили так, как он. И действительно, сейчас в комнате мы были втроём. Когда мы сюда вошли, тут были ещё двое или трое посетителей, но через какое-то время они ушли.

– Я не один, – ответил офицер спокойно. – Видите стул у двери? Весь день здесь сидит дежурный.

– Тогда где же он?

– Разговаривает с другим дежурным за дверью. Если прислушаетесь, сможете услышать их голоса.

Мы прислушались и действительно услышали их, но не около двери. Я понял, что они не в коридоре, через который мы прошли сюда, а скорее за ним.

– А, вы о том человеке с бильярдным кием в руке? – продолжил Раффлс.

– Это вовсе не бильярдный кий! Это указка, – объяснил офицер.

– У него должно быть копье, – заявил Раффлс, распаляясь. – Или секира! Национальное сокровище должно охраняться намного строже. Я обязательно напишу в Таймс об этом, вот увидите!

В какой-то момент, не внезапно, чтобы не навлечь на себя подозрения, Раффлс стал пожилым любителем совать нос в чужие дела. Почему в нём произошла подобная перемена, я не понимал, как и полицейский.

– Благослови вас Бог, – ответил офицер. – Всё под контролем. Даже не переживайте.

– Но, помилуйте, у вас при себе нет даже дубинки!

– Вряд ли она понадобится. Вы, сэр, просто пришли рано, через несколько минут здесь уже будет полно посетителей. И как вы знаете, когда в комнате толпа, вряд ли что-то случится.

– Вот как, значит, скоро здесь будет не протолкнуться?

– Да, уже вот-вот.

– А!

– Эта комната редко подолгу пустует. Наверное, потому, что скоро Юбилей.

– А между тем, что если бы мы с моим другом были профессиональными ворами? Мы могли бы мгновенно одолеть вас, мой дорогой!

– Нет, не могли бы. Вы бы наделали много шума.

– В любом случае, я всё-таки напишу в Таймс. Я отлично разбираюсь в таких делах и не позволю рисковать национальным сокровищем. По вашим словам, дежурный стоит за дверью, но я чётко слышу, что он на другом конце коридора. Я сегодня же примусь за письмо!

На секунду мы прислушались и поняли, что Раффлс прав. Затем произошли две вещи. Раффлс чуть отступил назад, приняв устойчивую позу, и приподнял руки, глаза его сверкнули. Жёсткие черты лица констебля озарились светом понимания.

– В таком случае я сделаю вот что! – вскрикнул он, потянувшись к цепочке на груди, где висел свисток. Он успел схватить его, но не использовать. Послышались два резких хлопка из двух стволов разом, констебль обмяк и повалился в мою сторону, я невольно придержал его.

– Отлично, Банни! Я его вырубил! Вырубил его! Сейчас же беги к двери и проверь, слышали ли что-нибудь дежурные и займись ими, если потребуется.

Машинально я последовал его приказу. Не было времени на размышления, протесты или упрёки, я был ошеломлён в той же мере, что и констебль перед тем, как потерять сознание. Но даже в полном замешательстве я действовал, как всякий настоящий преступник, полагаясь на свои инстинкты. Я побежал к двери, но сменил темп на прогулочный, когда оказался в коридоре, где остановился перед помпейской фреской. Здесь я мог слышать дежурных, которые сплетничали за дальней дверью, они даже не шелохнулись, когда из Золотой Комнаты донёсся глухой треск, который я отчётливо слышал.

Как я уже писал, в тот день было жарко, но я не чувствовал тепла, казалось, что пот застыл на теле ледяной коркой. В стекле, покрывавшем фреску, я уловил слабое отражение моего лица и испугался того, как я выгляжу, а Раффлс уже шёл ко мне, пряча руки в карманы. Но мой страх и негодование удвоились, когда я увидел, что ни в руках, ни в карманах явно ничего нет – его безумная выходка была самой бессмысленной и безрассудной за всю карьеру.

– Ах, интересно, очень интересно, но всё, что здесь есть, не сравнится с теми диковинами, что выставлены в музеях Неаполя или Помпеи. Ты просто обязан побывать там, Банни. Я даже всерьёз думаю о том, чтобы отвезти тебя туда. А пока… помедленнее! Никто ничего не заметил. Но мы привлечём ненужное внимание, если ты будешь так торопиться!

– Мы! – прошептал я. – Мы!

Мои ноги стали ватными, когда мы поравнялись с дежурными. К тому же Раффлс решил прервать их разговор, чтобы спросить, как пройти в Доисторический зал.

– Вам нужно подняться по лестнице.

– Благодарю. Тогда мы сделаем небольшой круг к Египетскому залу.

И мы более не прерывали их мирную беседу.

– Ты сошёл с ума, – с горечью произнёс я.

– Да, в тот момент, – признал Раффлс, – но сейчас нет, не беспокойся, мы выберемся. До выхода сто тридцать девять ярдов? Значит, сейчас уже осталось не больше ста двадцати. Ради Бога, Банни, медленнее. Прогулочным шагом, чтобы спастись.