Цитаты из книги «Маятник Фуко», страница 3
Посмотрим: Матфей, Лука, Марк и Иоанн — компания бездельников, собравшихся на тусовку, они устраивают соревнование, выдумывают главного героя, коротенько проговаривают сюжет — и вперед. Остальное зависит от способностей каждого. Потом четыре варианта разбираются всей командой на семинаре. Матфей довольно реалистичен, но пережимает линию мессианства. Марк — очень неплохо, но нестройно, Лука пишет лучше всех, невозможно не признать этого, у Иоанна перекос в философскую сторону… В общем, к семинару присоединяются и другие, берут почитать их курсовые работы, когда ребята понимают, к чему все это привело, уже слишком поздно, Павел уже съездил в Дамаск, Плиний начал свое расследование по поручению обеспокоенного императора, легион сочинителей апокрифов делают вид, что они тоже достаточно много знают… читатель-апокриф, мой брат и мой двойник… Петр слишком много берет себе в голову и излишне серьезно относится к себе, Иоанн угрожает, что расскажет все, как было на самом деле, Петр и Павел подстраивают, чтоб его арестовали, заковали в цепи на острове Патмос, и у бедняжки начинаются галлюцинации, кузнечик садится на спинку кровати — уберите саранчу, заглушите эти трубы, откуда столько крови… Его начинают славить: пьянчуга, склеротик… Что если на самом деле все было именно так?
... так как творчество, даже когда порождает ошибку, всегда диктуется любовью к кому-то, кто не является нами.
Я убежден, что даже в самом жалком сочинении мне попадется зерно, если не истины, то хотя бы занимательной неправды, а крайности очень часто перекликаются.
Я возвратился домой и официально оповестил Ампаро, что наш мир полон ненормальных. Она пообещала меня утешить, и мы завершили вечер согласно природе.
Не сбежишь от бесконечности, подумал я, удирая к другой бесконечности, не убережешься от встречи с тождественным, пытаясь отыскать иное.
Гений - это тот, кто играет всегда на одном компоненте, но гениально, то есть питая его за счет всех остальных.
- Замаскируемся под цветочки, - сказал господин Гарамон, собрав нас в зале с картой мира, - и пчелки слетятся.
Где я читал, что в заключительное мгновенье, когда жизнь, поверхность на поверхности, напитывается опытом, тебе все становится известно, и тайна и власть и слава, и зачем ты рожден, и почему умираешь, и как все могло бы произойти совершенно иначе? Ты умудрен. Но высшая мудрость, в это мгновение, состоит в том, чтобы знать, что ты узнаешь все на свете слишком поздно. Все становится понятно тогда, когда нечего понимать.
— Это и есть метод, но как выяснилось, метода мало. Все это привело к тому, что, если навстречу тебе выходил человек и говорил: добрый вечер, я розенкрейцер, это означало, что он не розенкрейцер. Уважающий себя розенкрейцер никогда так не скажет. Наоборот, он отрицает это как может.
— Но нельзя сделать вывод, что всякий отрицающий, что он розенкрейцер, им является, потому что вот я, например, отрицаю, что я розенкрейцерша. Но и действительно ею не являюсь.
— Однако подобное отрицание вызывает подозрение.
— Нет. Потому что — что должен делать порядочный розенкрейцер, когда он понимает, что люди не верят тем, кто заявляет, что они розенкрейцеры, и подозревают тех, кто утверждает, что они не розенкрейцеры? Он начинает говорить, что он розенкрейцер, чтобы сделать вид, что он не розен…
Как закоренелый атеист, к которому по ночам приходит дьявол, ты в своем атеизме рассуждаешь так: дьявол, разумеется, не существует, это всего лишь эманация моих возбужденных органов чувств, может быть, плод несварения желудка, однако дьявол-то этого не знает и верит в свою наоборотную теологию. Чем же его, уверенного в своем существовании, можно бы напугать? Ты осеняешь себя крестом. И он, доверчивый, проваливается, оставляя после себя запах серы.
