Читать книгу: «Неискушённый», страница 3

Глава 3. Легенда о Тенебрис.

Легенда гласит, будто когда-то Эрхейс являл собой бескрайний сад одной богини. Была она одинока, не знала любви и существовала в густой, непроглядной тьме. Из неё же и состояла. Имя ей было Маеджа. И власть она имела огромную: волею Вселенной насылала на целые миры, чей век подошёл к концу, хаос. Уничтожала во имя перерождения. Не одна цивилизация пала от её руки, и продолжалось бы это вечность, если бы не встретила однажды богиня солнце – её полную противоположность. Было оно столь же притягательно для неё, сколько и губительно. И даже прикоснуться богиня к светилу не могла, как бы ни хотела. Маеджа влюбилась в его свет и тепло, которых не знала никогда раньше. И поняла, что жить отныне без солнца не сможет.

Говорят, Маеджа, не сумев его заполучить, умерла, но перед этим сделала то, чего не умела. Богиня, насылающая на миры хаос и погибель, сотворила жизнь. Впервые за целую свою вечность. И в последний раз. Отдав сердце своему созданию, Маеджа уснула. Кровь её пропитала землю, а плоть титаническая со временем распалась, став частью пустынного и тихого мира.

И осталось бы это бесконечной Вселенной незамеченным, однако пролитая божественная кровь, как известно, порождала проклятие. И сад Маеджи, оставленный хозяйкой, отныне таил в себе нечто ужасное. Из недр его тянуло чудовищным смрадом. Окутывал он всё вокруг и грозился выйти за пределы мира, чтобы отравлять собой соседствующие миры. А после миров – дальше, в утробу Вселенной.

Однако снизошёл на земли покинутого сада Сальваторе – божество, рождённое из света далёких звёзд и унаследовавшее их могущество. Он ступил на земли увядающего мира и пропитал фундамент его проклятый своей вездесущей энергией. А она даровала совсем ещё молодому миру жизнь. Бескрайние просторы, когда-то совершенно пустые и тихие, поросли травой и деревьями. Из ветвей их Сальваторе сотворил скелет, а на скелет нарастил плоть. Жизнь взяла начало от другой жизни. И так родился человек.

***

Но столь сильное проклятие никуда не делось. И в скором времени оно обрело форму человека. Женщины, которую нарекли Тенебрис. Однако, невзирая на своё происхождение, она, пусть и владела проклятием, всё же не поддавалась его влиянию. Богиня никому не вредила. Она была молчаливой и умиротворённой. Много наблюдала за смертными и за Сальваторе. Она училась жить, училась чувствовать и часто пребывала в одиночестве.

Многим доводилось видеть её гуляющую по Багровым Берегам. Ветер трепал чёрные волосы, а холодные волны омывали босые ноги. Никто не осмеливался и представить, что творилось в её голове. А в чёрные, как смоль, глаза боялись просто заглянуть. А те, кто всё-таки осмеливался, видели во взгляде богини нечто такое, от чего кровь стыла в жилах. Некоторые даже лишались рассудка. Тенебрис побаивались, не представляя, что от неё ждать. И сам Сальваторе не спускал с неё глаз.

Всё то проклятие, что покоилось в землях Эрхейса, воплотилось в хрупкой на вид женщине. И бессмертный владыка не доверял ей. Он пристально следил, ощущая в естестве её немыслимую мощь. И, пусть Тенебрис и не была враждебна, всё же с ней следовало быть осторожнее.

Он пригласил её в свой божественный пантеон – каменное святилище, недосягаемое для многих смертных. Священные стены этого храма, парящего над морем, хранили покой бессмертного владыки и не допускали к нему недостойных. Попасть туда честь имели лишь чистые душой люди, посвятившие свои жизни вере. Именно они вели записи о том, что происходило в храме, и как протекал быт власть имущего. Благодаря священнослужителям, в истории и сохранились знания о прошлом. Туда и явилась Тенебрис, ответив на приглашение согласием.

Многие были против её появления в священных стенах. Священнослужители, что часто там появлялись, изо дня в день отговаривали Сальваторе от этой затеи. Пусть Тенебрис по-прежнему никому не причиняла вреда, всё же вела себя странно и отталкивающе. Словно призрак она бродила по храму, не издавая ни звука. Часто тайком подглядывала или вовсе не сводила жуткого взгляда со священников. Она молчала. Много молчала. И одним присутствием своим вызывала мурашки. И в глазах её неизменно чёрных таилось нечто непостижимое. Пугающее.

Сальваторе не знал, что с ней делать. Да и не было на то причины. Тенебрис вобрала в себя господствующее на этих землях проклятие по щелчку пальцев, подчинила его себе и умело контролировала. Что, если её убить? Вырвется ли проклятие снова? Вновь отравит Эрхейс? И приведёт это к неминуемому хаосу. Хватит ли у него сил справиться с ним? Сальваторе не мог рисковать столькими жизнями. Не мог позволить, чтобы скверна, распространившись, уничтожила этот и без того хрупкий мир. Потому он не трогал Тенебрис и соседствовал с ней. Считал равной и пытался убедить людей оказывать ей должное уважение. Всё-таки она являлась богиней, усыпившей проклятие. Пусть и была на редкость жуткой.

***

Всё чаще Тенебрис видели на Багровых Берегах. Она покидала божественный пантеон и медленно бродила по песку, вглядываясь вдаль. Порой заходила в беспокойные воды и стояла неподвижно по несколько часов. Волны ударялись о её неистовый силуэт, а потом тут же проходили мимо, словно тоже боясь.

Богиня собирала ракушки и камушки, внимательно рассматривая их. Так же поступала и с цветами, веточками, травинками… Столь незаметные вещицы вызывали искренний интерес. Некоторые она приносила в свои покои, аккуратно раскладывая по полочкам. Часто таскала мелкие диковинки в карманах и даже вплетала в волосы. Это увлечение казалось безобидным и даже трогательным. Но однажды Сальваторе увидел, как Тенебрис к ним прислушивается. И если в ракушках можно услышать шум волн, то что можно услышать в камнях и цветах? Тенебрис же, словно умалишённая, часами слушала неодушевлённые вещи, которые точно не могли ей о чём-то рассказывать. А потом она начала им отвечать.

Как оказалось, остаточные частицы проклятия, которые Тенебрис не впитала в себя, были разбросаны по миру. Они прятались в неприметных местах, скрывались внутри, казалось бы, абсолютно невинных вещей. И звали её. Богиня изо дня в день прислушивалась в приглушённый шёпот тысячи голосов. И, не обрати она на них внимание, частицы так и сгинули бы рано или поздно, окончательно ослабев. Но Тенебрис не дала этому случиться. Из каждого камушка, каждой ракушки и цветка она собрала малюсенькие фрагменты проклятия, сформировав из них дитя.

Мальчик. Имя ему дали Воган. Он родился со страшным уродством: был лишён глаза и имел асимметричное лицо. Одна половина была ниже другой. Казалось, детское личико состояло из воска и таяло, словно свеча, криво стекая вниз. Народ задавался вопросом: как вообще на свет мог появиться настолько кошмарный ребёнок? Но не врождённая безобразность была причиной сплетен. Несомненно, Воган родился проклятым. Душа его уже при появлении на свет оказалась осквернённой. Однако проклятие не убивало его, как и Тенебрис. Оно являлось его полноправной и неотъемлемой частью.

Однако росло обезображенное дитя невероятно смышлёным. Он быстро научился говорить и ходить, а к четырём годам уже умел читать и писать. Но энергетика мальчика всё равно отталкивала окружающих. Поговаривали, будто рядом с ним увядали цветы, падали замертво птицы и заболевали люди. Поначалу его просто остерегались и сторонились, как и его мать. А в один день начали по-настоящему бояться. Воган проклял своего учителя, и у него тотчас же пошла горлом кровь. Несчастный умер мгновенно, стоило только мальчику произнести ядовитые слова. Тогда-то люди и ополчились на него. Впервые за несколько столетий перед судом самого Пресвятого Сальваторе предстал ребёнок. Священнослужители в один голос твердили, что малыша необходимо убить. Высшая мера наказания, к которой никогда не приговаривали детей. И было это невероятно жестоко, однако сам Сальваторе понимал: иного пути нет. Он не сомневался, что скверна в Вогане будет расти вместе с ним самим, и в один момент маленький мальчик превратится в самое настоящее бедствие. В неконтролируемое чудовище. К тому же он совершенно не умел контролировать свою силу в отличие от Тенебрис, которая раньше никогда не причиняла людям вред. И последнее слово было за божеством.

Сальваторе приказал отобрать у Тенебрис Вогана и, забыв о милости, казнить. Ведомые страхом, люди не ведали, что творили. И приговор оспаривать никто не стал. Кроме Тенебрис. Она, крича и рыдая, умоляла Сальваторе остановиться, одуматься, но тот не стал её слушать. Несчастная мать была вынуждена смотреть на то, как её дитя судили и казнили. Вогана сожгли, чтобы от тела его проклятого ничего не осталось, но душу упокоить не смогли, как ни пытались. И отмаливали, и отпевали, но проклятое дитя оказалось сильнее. Тенебрис, впавшая в ярость, пошла против целого народа и против самого Сальваторе, устроив страшное кровопролитие. Душу Вогана бессмертный владыка надёжно спрятал. Так, что богиня не смогла его отыскать. Она лишь слышала его плач. Он звал её. Но, сколько бы ни шла на зов Тенебрис, всё равно ребёнка своего не находила. А после она впала в безумие и использовала-таки свою силу во вред. Она прокляла Эрхейс, прокляла Сальваторе и всех ныне живущих, обещая однажды вернуть сына к жизни. А после ушла. Ускользнула так же внезапно, как появилась. И о том, где она скрывается, не ведал никто. Отныне Тенебрис знали как богиню – кошмарную, мстительную и злобную. А проклятие тем временем набирало силу.

***

Немногим позже появились прескверные. Их богиня выбирала случайно. Ещё в младенчестве Тенебрис даровала избранному дитя свой поцелуй, а вместе с ним и проклятие. Ребёнок умирал и возвращался к жизни, лишаясь возможности плакать. Поговаривают, будто ей попросту невыносим детский плач, потому и избранные ею дети утрачивали возможность лить слёзы. Ребёнок, получивший поцелуй богини, рос настоящим чудовищем и являлся посланником Тенебрис. При помощи них бессмертная желала вернуть Вогана к жизни. В каждом из них есть частичка Тенебрис, которая дарует и её силу. Поэтому прескверные способны властвовать над проклятием. Они не имели своей воли и слепо следовали приказам богини. Убивали и разоряли. Обладали невероятным могуществом. И всё ради того, чтобы по велению богини отыскать, где покоится Воган, и поднять его из могилы.

Тогда же появились у Сальваторе избранные последователи. Венценосные семьи, которым он даровал частицу своей души. Пользовались они особым уважением и имели власть. И сила их наследовалась поколениями. В особом почёте была семья Дезрозье. Сила Сальваторе позволяла манипулировать душами, очищать их и защищать от влияние проклятия. Так и началось противостояние прескверных и благословлённых.

А потом Сальваторе бесследно исчез, и поныне никому неизвестно, что с ним произошло.

Глава 4. Услуга.

– И какие же услуги я должен оказать принцессе? Очистить ваш дворец? Здесь, кстати говоря, как-то слишком много проклятых. Если вы, конечно, заметили.

Элейн вздохнула:

– Нет, дело не в нашей прислуге.

– Интересно, с чем таким не смогла справиться сама правящая семья, раз решила обратиться к прескверному?

– Обращаюсь к вам только я. Отец ничего об этом не знает. И я понимаю, насколько странно всё происходящее здесь выглядит, но, обещаю, что расскажу обо этом позже.

– Если дело не в прислуге, тогда с чем ещё я могу помочь?

Элейн стиснула зубы. Лицо её изменилось, сделалось опечаленным. В глазах вновь заблестели слёзы. Она кусала губы, не в силах вымолвить то, о чём так хотела сказать. Антал ждал, молча глядя на принцессу. И та, спустя пару мгновений, всё же заговорила, с усилием проглотив жёсткий и колючий комок, что застрял в горле:

– На нашу семью будто бы обрушилось проклятие. Мой брат… Бартоломью убили. Но мы не успели его похоронить, как положено, и он сбежал.

– То есть как это сбежал? Отсюда? Из дворца, парящего над морем?

– Выходит, что так. И теперь тело его с заточённой внутри разгневанной душой скитается где-то внизу, по землям Эрхейса. Представить не могу, сколько бед он успел учинить за это время.

Антал прищурился и спросил:

– И сколько же времени вы откладывали его похороны, госпожа?

Элейн утёрла слёзы, ответив:

– Достаточно. Но дело в том, что нам не было известно о его смерти. Бартоломью часто пропадал и раньше. Он множество раз уходил из дворца и спускался вниз. И в этот раз он ушёл. Мы считали, что скоро он вернётся, как возвращался всегда. А потом застали его за убийством прислуги. Мой брат уже был мёртв. Он изменился и напал на служанок и дворецкого. После чего убежал.

– Как его убили?

– Ему свернули шею. И прокляли. Проклятие заставило его восстать, и душа не смогла упокоиться. – Элейн осеклась, подавляя очередной приступ плача. – Выглядел он ужасно. Я… мне никогда не забыть этого.

Антал молча слушал, не перебивая, и размышлял о том, кто мог дерзнуть покуситься на жизнь наследника трона. Да ещё и таким гадким, низменным способом – посмертным проклятием одарили! Оно относилось к категории самых жестоких и мерзких наказаний. В момент, когда человек пребывает в смертельной агонии, накладывается посмертное проклятие. И тогда душа не может упокоиться, а мертвец восстаёт, теряя прежнего себя. Теряя рассудок и многие воспоминания.

– Прошу… – взмолилась Элейн, с надеждой взглянув на Антала. – Помогите мне отыскать его и упокоить. Это всё, чего я хочу.

Антал боялся представить, что чувствовала принцесса, однако так просто соглашаться был не намерен. Всё-таки правящая семья однажды сотворила с ним такое, о чём он страшился вспоминать по сей день. Потому идти ей навстречу и помогать после содеянного прескверному не было никакого удовольствия.

– Понимаете ли вы, о чём просите меня? Мало того, что я должен отыскать вашего брата, так ещё и усмирить его. Это отнюдь непростая работа. И даже обещанного вашим отцом вознаграждения для достойной оплаты слишком мало. Одно дело – смастерить серьги. А другое – выследить лишившегося разума усопшего.

Антал врал. Не было ничего ценнее чудесного козлёнка, но он продолжал набивать цену. Будь на месте Элейн кто-то другой, он, несомненно, уже дал бы согласие, пусть и назначил бы немалую оплату, ведь работа предстояла и впрямь тяжёлая. Но перед ним была принцесса. И как бы ни была она ему симпатична, всё же делать одолжение кому-то по фамилии Дезрозье господин Бонхомме не собирался.

– Вы получите всё, что хотите. И козлёнка, и богатства, – заверила Элейн.

Антал подумал пару мгновений и, усмехнувшись, предложил свой вариант:

– А давайте вы прямо сейчас встанете на колени и будете меня умолять?

Это было крайне унизительно. Принцесса обомлела от предложенной гостем альтернативы, искренне не понимая, почему Антал должен получить от этого удовольствие. Неужели он в самом деле такой, как о нём говорят люди? Или он из тех мужчин, что желают женской покорности и преклонения перед ним? Ещё никогда в жизни её не ставили в подобное положение. Такой дерзости Элейн не доводилось слышать раньше. Она, являясь дочерью монарха и прямой наследницей трона, не должна вставать на колени. И тем не менее сейчас несчастная принцесса была готова на всё.

Она вдруг встала, готовая исполнить желание прескверного. Антал внимательно наблюдал, не веря, что та действительно опустится перед ним на колени. Но принцесса опустилась. И тогда Бонхомме вздрогнул и рывком вскочил, воскликнув:

– Нет! Госпожа, не нужно! Я не думал, что вы в самом деле сделаете это!

Ему стало стыдно. Воспользовался слабостью скорбящей девушки и вынудил её унизиться. И зачем он только брякнул это? Почему решил вдруг повести себя настолько отвратительно? Антал понимал, почему. Была причина. Однако собой он всё же не гордился и никакого удовольствия не испытал.

Он боялся притронуться к Элейн, потому неловко топтался рядом.

– Госпожа, встаньте, прошу.

Руки его задрожали. Он всё же осмелился прикоснуться к плечу Элейн и помочь ей встать.

– Не хватало ещё, чтобы мне кланялись, – пробубнил он, снова испытав к самому себе отвращение.

– Но ведь вы этого хотели, – с упрёком ответила Элейн, встав.

– Нет, не хотел. Я сказал глупость.

Принцесса внимательно посмотрела на него и задумалась: а в своём ли уме господин Бонхомме? В глазах его отчётливо читалось раскаяние. Кажется, он в самом деле жалел о сказанном.

– Я помогу, – произнёс он и виновато опустил взгляд.

Элейн вдруг подумала, что вовсе не обижается. Её гордость Антал задеть не смог. Честно говоря, она была готова и на более низменные поступки ради Бартоломью. Вероятно, её ждут серьёзные испытания – она это предчувствовала – потому то ли ещё будет.

– Тогда отправимся в путь завтра. – Сказала принцесса. – Никто не должен узнать об этом, тем более отец. От меня что-нибудь требуется?

– Только ваше влияние. С ним для нас любые дороги будут открыты. Так отыскать Бартоломью будет гораздо проще. И… оставшихся козлят.

Элейн кивнула:

– Этого у меня в избытке. Пожалуйста, отдохните как следует. Я разбужу вас перед рассветом.

Антал всё ещё испытывал неловкость и стыд, потому лишь молча кивнул и покинул покои принцессы, направившись в свои. Он был готов завопить во всё горло, снедаемый чувством вины. Как он мог? Как посмел так поступить с ни в чём не повинной девушкой? Несомненно, правящую семью Антал терпеть не мог. К тому же, заслуженно. Но ведь сама Элейн наверняка не имела никакого отношения к тому, что королевская стража по приказу Нерона сотворила с ним. Она так добра. Она… не боится прикасаться. И, кажется, даже смотрит не так, как другие. Элейн как будто бы, невзирая на собственное положение и происхождение, не считает прескверного хуже себя.

Или всё потому, что ей это выгодно? Выгодно доверие и расположение Антала? Хотелось бы верить, что это не так. Хотя он и сам соврал бы, сказав, что влияние Элейн не поможет ему в поисках остальных козлят. С ней все дороги открыты.

В раздумьях прескверный добрался до своих покоев, ничего не замечая вокруг себя. Ему было и невдомёк, что мгновение назад под дверью комнаты принцессы стоял Нерон, внимательно слушая их разговор. Но сейчас его там, конечно же, уже не было.

Оказавшись в покоях, Антал стал с нетерпением дожидаться ночи. Часы тянулись долго и мучительно. Пару раз к нему стучался Дарио, зазывая на обед, а потом и на ужин, но прескверный не чувствовал голода. Да и не хотелось ему больше составлять компанию королю и принцессе. Он велел передать им, что занят работой, и попросил отныне не беспокоить. Больше дворецкий не приходил. А когда стемнело, Антал постарался уснуть, ведь подъём обещал быть очень ранним.

***

Наступила глубокая ночь. Час, когда в свои права вступает приятная тишина, но сегодня снаружи не было привычно тихо – там неистово завывал ветер, с силой ударяясь о каменные стены дворца. Из распахнутого окна тянуло запахом дождя и свежести. А в тёмных небесах своеобразным росчерком вдруг сверкнула молния. На Эрхейс надвигалась гроза, неся с собой непонятную тревогу. Первобытный трепет перед непогодой вынуждал всех живых существ прятаться, но только не Антала. Он, пусть и любил принимать солнечные ванны и часто нежился в объятиях светила, всё же набирался сил именно во время грозы. Самозабвенно глядя на плачущий небосвод, прескверный ловил бледным лицом капли дождя и обретал желанное спокойствие. Дождь катился по щекам, заменяя слёзы, и будто бы забирал с собой всё то, от чего было больно, страшно и нестерпимо тревожно. Вот и сейчас, стоя у окна, Антал забыл о сне и внемлил грозе, принимая и уважая её буйный нрав.

В покои тихо-тихо постучали. Конечно, и на сей раз прескверный запер двери. Он уже знал, кто ждал за ними, однако всё равно не хотел шуметь и подошёл осторожно, мягко ступая по ковру.

– Господин Бонхомме, это я, – прошептала Элейн, прислонившись к дверям.

И Антал отворил их, пропуская принцессу в свои покои. Выглядела она иначе: длинные волосы собрала на затылке, а элегантное платье сменила на бархатную тунику, подвязанную шёлковым поясом, и брюки, заправленные в высокие кожаные сапоги.

– Вы готовы? – спросила она.

– Да, – твёрдо ответил прескверный.

– В таком случае, идём.

Элейн подошла к окну, выглянув наружу, видимо, в поисках прислуги. Свидетелей побега не должно было быть. Однако один всё же был. Альва вновь неподвижно стоял там, на небольшой полянке, уставившись в небеса. И пусть луну скрывали тучи, мальчик-гонец всё равно преданно ждал её появления, прекрасно зная – лик её белоснежный никуда не исчез, а только спрятался ненадолго, обещая вот-вот показаться. Альва, видимо, угрозой не был, потому что Элейн, удовлетворительно кивнув, подозвала прескверного к себе.

– Мы что, с окна будем прыгать? – взволнованно спросил Антал, тоже посмотрев вниз.

– Да. Но не бойтесь, со мной вы будете в полном порядке.

Элейн протянула ему руку.

– Прошу, подойдите ближе.

Антал неуверенно шагнул к принцессе, и она вдруг обхватила его талию одной рукой. Ему вновь сделалось неловко, но Элейн, кажется, их близость совершенно не смущала. Она сделала шаг в бездну, потянув прескверного за собой. Антал не успел даже собраться с мыслями, как вдруг оказался в невесомости. Ветер плавно подхватил их и держал крепко, не позволив упасть. Сделалось холодно – быть может, от страха. Судорожный вдох застрял в горле. Но Элейн уверенно прижимала гостя Дворца Дезрозье к себе, и постепенно страх отступил. В ту же секунду небеса грохнули, и закапал дождь, стремительно набирающий обороты. Гроза явилась-таки и теперь сопровождала двух путников, сверкая в напутствие молниями. Как бы на такой высоте они не стали их погибелью!

Но земля медленно приближалась, оставляя тревоги позади. Летели они недолго и спустились, казалось, всего за каких-то пару мгновений. К этому моменту непогода разбушевалась окончательно. Она закачала деревья, завыла зверем и обрушила на Эрхейс ледяной ливень. Но Анталу не хотелось поскорее укрыться под крышей. Он лишь взглянул ввысь, как только ноги его коснулись земли, и ощутил лёгкую грусть: небеса мгновение назад были так близко, что, вероятно, до них можно было дотронуться, а теперь они снова неумолимо далеко.

Вдвоём они оказались неподалёку от Домны. И оставаться тут, посреди Запретного пути, было не просто глупо, а даже безрассудно. Места эти даже лучшие воины обходили стороной, прекрасно зная, что в них обитало. К тому же, грозу всё-таки стоило переждать, а потом уже отправляться в путь. Антал и принцесса успели промокнуть до нитки и теперь дрожали. Их хлестал безудержный ветер, толкая из стороны в сторону.

– Госпожа, нам нужно дождаться, пока непогода утихнет, – прокричал Антал. – Иначе прямо в лесу и сгинем!

Голос его заглушали гром и дождь.

– Можем ли мы остановиться у вас? – спросила принцесса.

– Если вы не против.

Элейн, не раздумывая, ответила:

– Ведите!

И вдвоём они, закрываясь от дождя руками, зашагали по Запретному пути – дороге, ведущей в Домну. Ледяные капли хлестали по лицу, а кривые молнии, сверкая, на мгновение освещали путь. Вокруг был только лес. И он сейчас, поддавшись настроению непогоды, танцевал, покачиваясь и накреняясь из стороны в сторону.

Антал и Элейн, чвакая грязью, быстро шли и сбавили тем лишь когда на горизонте показались дома.