Мифы и загадки Октября 1917 года

Бесчеловечность мировой бойни, совершавшейся ради баснословных прибылей горстки капиталистов, была уже тогда очевидной для всех мыслящих и честных людей. И все же значительная часть «цивилизованного» мира не осуждала этого вопиющего кровопролития. Тем гаже выглядят те, кто и ныне, когда все известно про чудовищный характер Первой мировой войны, осуждает позицию Ленина, большевиков и немногих социалистов из других стран Западной Европы, поднявшихся против истребления человечества и его творений и выступивших за революционное свержение капиталистического строя.

На конференции в Циммервальде, открывшейся 5 сентября 1915 г., левые во главе с Лениным выдвинули проект резолюции и проект Манифеста к рабочим Европы, в которых разоблачалась официальная ложь о том, что мировая война ведется в защиту демократии. В этих документах подчеркивалось, что ликвидация капитализма со всеми его противоречиями возможна лишь «посредством социалистической организации передовых капиталистических стран, для чего уже созрели объективные условия». Проект требовал, чтобы министры-социалисты сложили свои полномочия, а депутаты-социалисты использовали парламентскую трибуну для того, чтобы помочь «рабочему классу вновь начать классовую борьбу. Проект Манифеста к рабочим Европы провозглашал: «Вы должны идти на улицу, бросить господствующим классам в лицо клич: довольно резни!». Проект резолюции содержал лозунг: «Не гражданский мир, а гражданская война!».

Пафос этих призывов позже отразил Владимир Маяковский в своей поэме «Владимир Ильич Ленин». Поэт писал: «Среди всего сумасшедшего дома трезвый встал один Циммервальд. Отсюда Ленин с горсткой товарищей встал над миром и поднял над мысли ярче всякого пожарища, голос громче всех канонад».

Несмотря на убедительность аргументов, выдвинутых левыми, большинство делегатов на конференции не было готово поддержать Ленина и его сторонников. Несмотря на то, что конференция не приняла проекты документов, внесенных левыми, многие положения из них вошли в манифест Циммервальдской конференции. В своей статье «Первый шаг», опубликованной в газете «Социал-демократ», Ленин констатировал, что в манифесте был проведен «ряд основных мыслей революционного марксизма».

В то же время Ленин критиковал непоследовательность и недоговоренность манифеста. Хотя в манифесте война была охарактеризована как империалистическая, его авторы уклонились от констатации того, что в ряде стран мира уже сложились предпосылки для перехода к социализму. Хотя манифест обвинил лидеров II Интернационала в нарушении своего долга при голосовании за военные кредиты, направив членов своих партий в буржуазные правительства, провозгласив «гражданский мир», в нем не содержалось разбора причин их перерождения.

И все же Ленин считал, что большевики и западноевропейские левые поступили правильно, подписав манифест, так как в нем был сделан шаг вперед к борьбе против оппортунизма и разрыву с ним. Ленин писал: «Было бы сектантством отказываться сделать этот шаг вперед вместе с меньшинством немцев, французов, шведов, норвежцев, швейцарцев, когда мы сохраняем полную свободу и полную возможность критиковать непоследовательность и добиваться большего».

Ленин справедливо оценил Циммервальдскую конференцию как первый шаг вперед на пути возрождения революционного марксизма, отвергнутого капитулянтами из II Интернационала. Несмотря на то, что на конференции господствовали центристы, которые встали затем во главе ИСК, они не смогли противопоставить представителям левых весомых аргументов при подготовке манифеста, кроме трусливых ссылок на тогдашний разгул шовинизма в обществе. В Циммервальде левые партии и группы, сохранившие верность революционным идеям основоположников научного коммунизма, обрели признание в международном социалистическом движении как наиболее динамичная сила.

В то же время Циммервальдская конференция показала, что ведущим отрядом революционного марксизма стала партия, созданная и руководимая Лениным. Большевики сумели с честью выполнить миссию, возложенную на них историей. Через полтора года после окончания конференции 24 тысячи большевиков, вышедших из подполья и освобожденных из заключения, стали, как и ожидал Ленин, поднимать «рабочее движение России в направлении к социальной революции».

Кто обманывал Россию и грабил ее?

Россия не была готова к мировой войне. Это, в частности, проявилось в крайнем смятении Николая II, когда он получал телеграммы от Вильгельма II с требованиями отменить царский приказ о проведении мобилизации в России, а военачальники страны настаивали на продолжении мобилизации. Вступление России в войну было в значительной степени обусловлено тем, что царское правительство попало в кабальную зависимость от иностранных держав, стремившихся использовать нашу страну в качестве дарового источника сырья и дешевого пушечного мяса.

Несмотря на бурное развитие отечественных капиталистических предприятий, Россия в значительной степени зависела от иностранных капиталовложений и займов. К 1900 г. 40 % всех акционерных капиталов были иностранного происхождения. Преобладали французские и бельгийские. За ними по объему следовали германские. Английские, французские и бельгийские контролировали горную и металлургическую промышленность Донбасса, Криворожья, Приднепровья. Английский капитал господствовал в нефтедобыче в Баку. В дальнейшем Россия старалась преодолеть свое отставание, обращаясь к внешним заимствованиям. Для погашения иностранных займов Россия только в 1904–1913 гг. заплатила 1,7 миллиарда рублей. За эти же годы страна получила еще один миллиард рублей новых займов.

Однако эти займы не помогли России обрести военный потенциал, достаточный для того, чтобы вступить в бой против германских войск. Поражение российских войск в Восточной Пруссии осенью 1914 г. убедительно доказало, что армия России не была подготовлена к тяжелому испытанию, прежде всего из-за ее плохой вооруженности.

Об отчаянном положении с вооружением свидетельствовали телеграммы, которые направлял начальник штаба главнокомандующего великого князя Николая Николаевича генерал Янушкевич военному министру генералу В. А. Сухомлинову. В телеграмме от 2 ноября 1914 года Янушкевич писал: «С уменьшением числа снарядов и числа патронов стали выбывать из строя на 50–60 % больше», то есть гибель солдат возросла более чем в 1,5 раза. «Дело с подбором винтовок удалось все-таки наладить: до 50 % обеспечено». Это означало, что одна винтовка приходилась на двух солдат. «Нельзя ли сверх всего увеличить число гранат?». Янушкевич писал, что хотя бы само «появление снарядов на фронте, даже не взрывающихся, может поднять дух войска». 6 декабря 1914 года Янушкевич писал Сухомлинову: «Ведь волосы дыбом становятся при мысли, что по недостатку патронов и винтовок придется покориться Вильгельму».

Не хватало не только оружия. Ныне антисоветчики винят агитацию большевиков за пораженческие настроения в армии. Но в то время большая часть большевиков сидела в тюрьмах, находилась в ссылке, на каторге, в эмиграции. Янушкевич обнаружил иные причины для отказа солдат сражаться: «Много людей без сапог отмораживают ноги, без полушубков или телогреек начинают сильно простужаться. В результате там, где перебиты офицеры, начались массовые сдачи в плен, иногда по инициативе прапорщиков. Чего нам дохнуть голодными и холодными, без сапог, артиллерия молчит, а нас бьют, как куропаток. У немцев лучше. Казаков, отбивших атакой 500 пленных, последние изругали: кто вас, ироды, просил: опять голодать и мерзнуть не желаем».

Британский военный советник при 3-й русской армии телеграфировал в Лондон в июне 1915 г.: «Эта армия превратилась теперь в безвредную толпу. Нам сильно недостает снарядов». Другой британский советник сообщал: «Все попытки наступления в последнее время были простым убийством, так как мы нападаем без достаточных приготовлений, имея перед собой врага, обладавшего большим количеством полевой и тяжелой артиллерии. Надо полагать, что потери, в обычном смысле этого слова, составляют около 1 500 тысяч».

Бывший премьер-министр Великобритании Дэвид Ллойд-Джордж воспоминал в своих мемуарах: «Великое отступление 1915 г., когда русские армии были в беспорядке и с небывалыми потерями оттеснены из Польши и Прибалтики до самой Риги, объяснялось исключительно недостатком у русских артиллерии, винтовок и снарядов… По храбрости и выносливости русский солдат не имел себе равного среди союзников и врагов. Но военное снаряжение русской армии по части пушек, винтовок, пулеметов, снарядов и транспортных средств – было хуже, чем у всех, и по этой причине русских били более малочисленные противники, часто уступавшие русским по боевым качествам; так убивали русских миллионами, в то время как у них не было никакой возможности защиты или мести».

Генерал А. А. Брусилов вспоминал: «Неудачи наши на фронте в 1915 году ясно показали, что правительство не может справиться всецело со взятой им на себя задачей… Оказалось, что патронов и снарядов у нас нет, винтовок не хватает, тяжелой артиллерии почти нет, авиация в младенческом состоянии и во всех областях техники у нас нехватка. Начали мы также жаловаться на недостаток одежды, обуви и снаряжения, и, наконец, пища, к которой солдатская масса очень чувствительна, стала также страдать. Приходилось, вследствие нашей слабой подготовки во всех отношениях, возмещать в боях нашу техническую отсталость в орудиях борьбы излишней кровью, которой мы обильно поливали поля сражения. Такое положение дела, естественно, вызывало ропот неудовольствия и негодования в рядах войск и возмущение начальством… Стойкость армии стала понижаться, и массовые сдачи в плен стали обыденным явлением».

Успешному продвижению войск Германии и Австро-Венгрии на восток способствовала подрывная деятельность вооруженных формирований, созданных ими из национал-сепаратистов России. Хотя в Польше издавна существовали традиции борьбы за социализм с позиции пролетарского интернационализма, националистические настроения с русофобской направленностью были широко распространены в общественном сознании польского населения, даже среди социал-демократов. По этой причине немало польских социалистов охотно пошло на сотрудничество с Германией и Австро-Венгрией в Первую мировую войну. Германия и Австро-Венгрия вооружила и оснастила польский легион под командованием польского социал-демократа Ю. Пилсудского. Как утверждал американский историк Роман Смал-Стоцкий, легион «опирался на хорошо организованную систему заговорщиков… внутри Российской империи».

После начала войны Парвус стал активно сотрудничать с военным командованием центральных держав в организации подрывной деятельности на территории России. По его предложению был создан «Союз за освобождение Украины», находившийся на содержании армий Германии и Австро-Венгрии. В распоряжении «Союза» имелся «Украинский легион», опиравшийся на слаженную систему подпольных центров внутри России. Не ограничившись помощью Австрии и Германии, «Союз» обратился к Оттоманской империи с просьбой объявить борьбу за независимую Украину целью боевых действий турецкого правительства. В течение войны существовала постоянная курьерская связь между Берлином и националистическим центром в Киеве через Швецию и Финляндию.

В Германии был сформирован так же финский батальон. С целью склонить военнопленных из Грузии, Азербайджана, Средней Азии к вооруженной борьбе против России германские и австрийские власти распространяли среди них пропагандистскую литературу. Результатом работы среди пленных солдат и офицеров было формирование дивизий из представителей различных народов России. Одновременно в Берлине и Вене были организованы центры повстанческих организаций Грузии, Азербайджана и Туркестана.

Земли, оккупированные германскими и австро-венгерскими войсками на западе Российской империи при поддержке местных наймитов, подверглись разнузданному грабежу. Как отмечалось в «Истории Литовской ССР», «с первых дней захвата Литвы оккупанты повсеместно и планомерно проводили реквизицию продовольствия. Реквизировали все, что только могли захватить: металлические изделия, продукты сельского хозяйства и дикорастущие фрукты, кости и когти животных. Оккупанты реквизировали урожай 1915, 1916 гг., и даже остаток урожая 1914 года. 10 июля 1917 года Военное управление Литвы издало приказ, который гласил: «Урожай 1917 года забирается управлением Обероста… Всякая другая продажа и покупка зерна, а также употребление его не в соответствии с нормами властями запрещается».

В 1915–1917 гг. из Курляндии в Германию было вывезено пшеницы, овса, льна, сена, скота, стройматериалов и цветных металлов более чем на 20 миллионов марок. На оккупированных землях были проведены реквизиции лошадей. Только в оккупированной Литве количество домашнего скота сократилось на 47 %, овец – на 30 %, свиней – на 44 %, лошадей – на 30 %. За нарушение распоряжений властей на целые волости налагались контрибуции.

На фабриках, которые работали на военные нужды, был установлен 12-часовой рабочий день. Заработная плата в условиях дороговизны не обеспечивала прожиточный минимум рабочей семье. Были введены карточки, по которым отпускали продукты для городского населения. Нормы отпуска были таковы: 250 граммов хлеба (или 160 граммов муки) и 40 граммов картофельной муки на одного человека в день. В городах, особенно в Вильнюсе и Каунасе, свирепствовал голод, от которого ежедневно умирали люди.

В «Истории Литовской ССР» сказано: «Оккупанты ввели в Литве принудительные работы: они хватали городских и сельских трудящихся, особенно молодежь, и отправляли в Германию или в «рабочие батальоны». Холод и голод, побои надсмотрщиков и болезни (тиф, дизентерия) сводили в могилу рабочих этих «батальонов». Всего к принудительным работам, по данным самих оккупационных властей, в Литве было привлечено 130 тысяч человек». То же самое творилось и в Курляндии.

Оккупанты запретили все политические партии и организации, за исключением вильнюсских профсоюзов. Но их деятельность была ограничена культурно-бытовой сферой. Передвижение населения из уезда в уезд без специальных пропусков было запрещено. Оккупанты вели себя как хозяева колонии. Был разработан «план Людендорфа», который предусматривал немецкую колонизацию Литвы и Курляндии.

В ответ на гнет оккупантов в Курляндии и Литве поднималось стихийное народное сопротивление. В Вильнюсе действовала подпольная организация «Социал-демократии Польши и Литвы». Однако литовские верхи стали сотрудничать с оккупантами. В «Истории Литовской ССР» сказано: «Германской агентуре путем прямого подкупа и демагогических обещаний о восстановлении литовской государственности удалось использовать литовских буржуазных националистов прежде всего для проведения пропагандистских мероприятий, направленных против России. Одним из таких мероприятий явился состоявшийся под эгидой Германии в июне 1916 года в Лозанне конгресс порабощенных народов, в котором участвовали и прибывшие из оккупированной Литвы А. Сметона, Ю. Шаулис и правый социал-демократ С. Кайрис. Они огласили «жалобу» на Россию. «Жалоба» имела цель оправдать в глазах мира захватническую политику кайзеровской Германии. На этом конгрессе литовские буржуазные националисты, проживавшие за границей, а также в оккупированной Литве, выдвинули идею создания (под эгидой Германии) Литовского буржуазного государства». Один из участников «конгресса порабощенных народов» Ю. Шаулис заявил 3 августа 1916 года: «Всплыть на поверхность мы можем только с помощью немцев. «Пассивизм (то есть отказ от сотрудничества с оккупантами) – порок», – доказывал Сметона.

В то время как Россия теряла свои земли, превращавшиеся в колонии Германии, ее союзники по «Сердечному согласию» не спешили оказывать ей помощь. Д. Ллойд Джордж писал в своих мемуарах: «Французские генералы признавали важнейший факт, что Россия имела численное превосходство над другими, но это признание никогда не приводило к каким-либо практическим результатам, за исключением постоянного требования, чтобы Россия прислала большую армию на помощь самой Франции в защите ее собственной территории. Пушки, ружья и снаряды посылались Англией и Россией до ее окончательного краха, но посылались с неохотой; их было недостаточно, и когда они достигли находившихся в тяжелом положении армий, было слишком поздно, чтобы предотвратить окончательную катастрофу. В ответ на каждое предложение снабдить Россию снарядами французские и английские генералы заявляли в 1914, 1915 и 1916 годах, что им нечего дать и что уже посланное дано в ущерб себе».

И это несмотря на то, что русская армия приняла на себя первый удар германских войск в начале войны и этим спасла Францию от разгрома осенью 1914 года. И это несмотря на то, что с 1916 г. французскую землю защищали 45 тысяч русских солдат и офицеров. Именно русские пехотинцы отразили под Реймсом наступление немцев в 1917 году и не допустили их прорыва к Парижу. Позже французский маршал Фош заявил: «Если Франция не была стерта с карты Европы, то, в первую очередь, благодаря мужеству русских солдат». Однако эти слова благодарности не подкреплялись материально. Ллойд Джордж признавал: «Если бы французы со своей стороны выделили хотя бы скромную часть своих запасов орудий и снарядов, то русские армии, вместо того, чтобы быть простой мишенью для крупповских пушек, стали бы в свою очередь грозным фактором обороны и нападения… Пока русские армии шли на убой под удары превосходной германской артиллерии и не были в состоянии оказать какое-либо сопротивление из-за недостатка винтовок и снарядов, французы копили снаряды, как будто это было золото».

Объяснялось ли это привычной для французских буржуа жадностью? Нет, дело было в другом. Очевидно, что Франция не собиралась оказать России действенную помощь, опасаясь, как бы это не привело к военным успехам русских армий и их продвижению в Западную Европу. Ведь по секретным соглашениям между странами Антанты в случае победы Россия должна была получить приращения на западе за счет Германии и Австро-Венгрии. Между тем правящие круги Франции вступили в сделку с частью польских эмигрантов и пообещали им воссоздать польское государство в границах Речи Посполитой.

Осуждая вероломство своих французских коллег, Ллойд Джордж умалчивал о нежелании своей страны помогать России по схожим причинам. Дело в том, что секретные соглашения предусматривали установление российского контроля над Босфором и Дарданеллами. А этого ни Франция, ни Британия не желали допустить. Как отмечал английский историк А. Дж. П. Тейлор, Франция всячески противодействовала планам расширения российских позиций за счет Османской империи, а «у англичан… были свои проблемы с Россией на Ближнем и Среднем Востоке».

Нежелание пустить Россию к черноморским проливам и на Ближний Восток стало причиной военной авантюры, предпринятой английским правительством по инициативе военно-морского министра Уинстона Черчилля. Попытка завладеть Дарданеллами стоила сотни тысяч жизней подданных британского монарха, взятых в его армию главным образом из Австралии, Новой Зеландии, Индии и других владений Альбиона.

Свои корыстные планы в отношении России разрабатывали и в США, которые долгое время сохраняли нейтралитет и лишь под конец войны вступили в боевые действия на стороне Антанты. Хотя начало войны привело к резкому сокращению товарооборота США с Германией и другими центральными державами (с 169 миллионов долларов в 1914-м до 1 миллиона в 1916 году), торговля со странами Антанты выросла за эти годы с 824 миллионов до 3 миллиардов долларов. Б. Тачмэн писала: «Американский бизнес и промышленность США производили товары, чтобы обеспечить потребности союзников. Для того, чтобы они могли оплатить американские поставки, союзникам был предоставлен американский кредит. А в конечном счете Соединенные Штаты стали кладовой, арсеналом и банком союзников и по сути стали вкладчиком в дело победы союзников». До апреля 1917 года страны Антанты получили от США около 2 миллиардов долларов, а Германия – лишь около 20 миллионов долларов.

Благодаря гонке вооружений производство промышленной продукции США быстро возрастало. Выплавка стали в 1916 году составляла 180 % от уровня 1914 года. Росло и благосостояние значительной части населения. В то время как в России число легковых автомобилей не превышало 25 тысяч, в США их было более 1 миллиона. Прибывший в США в разгар Первой мировой войны Л. Д. Троцкий, который до этого несколько лет пожил в разных странах Западной Европы, был поражен тем «комфортом», который его окружал в его новой квартире в Нью-Йорке для лиц со средним достатком: «Квартира за 18 долларов в месяц была с неслыханными для европейских нравов удобствами: электричество, газовая плита, ванная, телефон, автоматическая подача продуктов наверх и такой же спуск сорного ящика вниз».

Бешеными темпами в США росло производство оружия. В 1915–1916 годах пороховые заводы Дюпона ежемесячно производили около 30 миллионов фунтов взрывчатых веществ по сравнению с 500 тысячами фунтов в 1913 году. Историк Уильям Фостер писал: «Потоки крови, пролитой в годы Первой мировой войны, создали благодатную почву для процветания и роста промышленности США в военный и послевоенный период… Так, например, торговый флот США, несмотря на тяжелые потери, нанесенные ему в годы войны германскими подводными лодками, увеличил свой тоннаж с 1 066 тысяч тонн в 1914 году до 11 077 тысяч тонн в 1919 году».

Военные поставки приносили американским предпринимателям огромные прибыли. Только 48 крупнейших трестов США получили в 1916 году почти 965 миллионов долларов прибыли – на 600 миллионов долларов больше средней прибыли за последние три года перед войной. Американский историк Уильям Фостер замечал: «Капиталисты США полностью использовали блестящие возможности, которые перед ними открывала война. Миллионеры вырастали как грибы». Историки Бирд писали: «С 1914 по 1919 год в США число лиц, получивших облагаемый доход от 30 до 40 тысяч долларов в год, увеличилось с 6 тысяч до 15 400 человек, а число лиц с годовым доходом от 50 тысяч до 100 тысяч долларов выросло, в круглых цифрах, с 5 тысяч до 13 тысяч. Если считать миллионерами тех, кто в 1919 году получал 30 тысяч долларов и более годового дохода… то к концу войны за демократию в Америке насчитывалось 42 554 миллионера».

До поры до времени, по словам У. Фостера, «капиталисты считали для себя очень выгодным с финансовой точки зрения не вступать в войну и снабжать воюющие державы военными материалами. В смысле получения прибылей проводимая правительством Вильсона политика «нейтралитета» полностью удовлетворяла отечественных предпринимателей. Их соперники истребляли друг друга тем оружием, которое им продавали капиталисты Соединенных Штатов, получавшие от этого баснословные прибыли… Но этот золотой дождь военных прибылей, загребаемых под вывеской нейтралитета, не мог продолжаться вечно. Возникала опасность, что Франция и Англия, весьма ослабленные войной, могут потерпеть поражение… Стремившиеся к захватам империалисты США допускали возможность сосуществования с такой «победительницей», как идущая к упадку Англия, но они никак не могли допустить, чтобы войну выиграл германский империализм». Поэтому в апреле 1917 года США вступили в войну на стороне стран Антанты. Хотя военный вклад США в общую победу был не столь уж велик, к концу войны все ведущие страны мира оказались должниками этой страны.

К ноябрю 1922 года общая задолженность иностранных государств Соединенным Штатам достигла с неоплаченными процентами 11,6 миллиарда долларов. Из них Великобритания задолжала 4,7 миллиарда долларов, Франция – 3,8 миллиарда, Италия – 1,9 миллиарда, Бельгия – около 0,5 миллиарда. Вместе с другими видами капиталовложений экономическая поддержка, оказанная США европейским странам, выразилась в сумме почти 20 миллиардов долларов. Как отмечалось в 3-м томе «Истории дипломатии», выпущенной в 1945 году, «погашение этого огромного долга хотя бы по 400 миллионов в год должно было растянуться на десятки лет. Таким образом, в результате войны крупнейшие страны Европы оказались данниками Соединенных Штатов по крайней мере на два поколения».

Еще накануне Первой мировой войны резко активизировалась деятельность американских предпринимателей в России. Будущий президент США Герберт Гувер стал владельцем нефтяных компаний в Майкопе. Вместе с английским финансистом Лесли Урквартом Герберт Гувер приобрел концессии на Урале и в Сибири. Стоимость только трех из них превышала 1 миллиард долларов (тогдашних долларов!). Если до Первой мировой войны капиталовложения США в России составляли 68 миллионов долларов, то к 1917 г. они возросли многократно.

Первая мировая война открыла новые возможности для американских капиталов. Втянувшись в тяжелую и разорительную войну, Россия испытывала острую потребность в промышленных товарах. Их могла предоставить Америка, не участвовавшая до весны 1917 г. в войне. В то время как экспорт из России в США с 1913 по 1916 год упал в 3 раза, импорт американских товаров возрос в 18 раз. Если в 1913 г. американский ввоз товаров в Россию был лишь несколько выше российского ввоза товаров в США, то в 1916 г. американский ввоз товаров в Россию превышал российский ввоз в США в 55 раз. Страна все в большей степени зависела от американского производства. Еще в конце 90-х годов стальной магнат США Э. Карнеги в своей книге «Торжествующая демократия» писал: «65 миллионов американцев, существующих ныне, могли бы скупить 140 миллионов русских». Теперь через полтора десятка лет американцы были готовы приступить к выполнению этой задачи.