40 градусов в тени

Однако существовала опасность, что в Израиле эксплуатация праворульных машин запрещена, и профессор написал письмо в израильское министерство транспорта. К своему величайшему удивлению (которое возросло на порядок – в десять раз, когда он пожил некоторое время в Израиле и ознакомился с работой израильских учреждений), профессор получил ответ на английском языке, свидетельствующий, что праворульные машины ввезти в Израиль нельзя. В письме было также написано, что приезд в Израиль на машине вообще особого смысла не имеет, поскольку в Израиле полно дешевых и хороших автомобилей – видимо, имелась в виду скидка, предоставляемая иммигрантам при покупке машины. Но Игорь об этой скидке тогда не знал и решил, что это милая шутка израильского чиновника на грани издевательства. Не ожидая от министерства ответа, Игорь созвонился с тогдашним израильским торговым представителем в Москве Юрием Штерном. Юрий оказался чрезвычайно приятным, очень эрудированным и умным человеком, с которым собеседники обсудили не только и не столько вопрос праворульных машин, сколько абсорбцию большого количества ученых и инженеров в Израиле. К сожалению, сказать, что этот разговор успокоил профессора в части обоих вышеуказанных вопросов, никак было нельзя. Юрий подтвердил информацию из министерства, и «Пульсар» пришлось продать.

Слова «алия» (репатриация) и его производных «оле» (репатриант) и «олим» (репатрианты) профессор не любил и мало употреблял – он считал их неуклюжей выдумкой сионистских пропагандистов: какая там алия, какое там возвращение на родину предков – что, его бабушка или дедушка жили в Израиле? Ближайшие родственники могли там жить две тысячи лет назад, да и это под вопросом. Причем мозги пудрят в основном русским евреям, поскольку по-английски «репатриант» – это «New immigrant». Великий трансфер советских евреев в Израиль в 1990-х годах – это чистой воды эмиграция (выезд) и иммиграция (въезд).

Чтобы купить подержанную леворульную иномарку, профессор с одним знакомым одесско-челябинским евреем отправился на одесскую барахолку. Там он и нашел свою «Ауди», которую продавало почтенное семейство баптистов (на барахолке были отец и сын), специализирующихся на спекуляции подержанными машинами из Германии. С немецкой стороны действовала целая организация, состоящая из местных баптистов, которые подыскивали для советских баптистов подходящие машины. Бизнес был чрезвычайно выгодным, поскольку цены даже на подержанные европейские машины были в СССР в то время нереально завышенными – так, профессор заплатил за свою машину в четыре раза больше, чем стоили новые «Жигули». Наше баптистское семейство проживало в Тирасполе, и когда баптист-отец узнал, для чего покупается машина, он пригласил профессора к себе в Тирасполь, обещая за пару дней подготовить машину к путешествию и дать в придачу некоторые запчасти и пару неновых фирменных шин.

Наша парочка приехала в Тирасполь и уже оттуда на машине вернулась в Челябинск. Надо сказать, что обстановка в Тирасполе, преимущественно населенном русскими и украинцами, была в то время весьма напряженной. В мае 1989 года был создан «Народный фронт Молдовы», объединивший в себе ряд националистических организаций. В противовес ему в Приднестровье возникло «Интердвижение», позже получившее название «Единство». Военное противостояние между молдаванами и приднестровцами началось в марте 1992 года, а в 1991 году в городах и районах Приднестровья шли референдумы по вопросу образования Приднестровской Молдавской Советской Социалистической Республики. Это вызывало резкий протест у молдавской части населения, среди которой значительную популярность получили прорумынские настроения, – ее целью было присоединение Молдавии к Румынии. В городе кое-где висели «симпатичные» лозунги: «Молдаване и румыны, объединяйтесь: Молдавия – для молдаван, русских – за Днестр, евреев – в Днестр». Когда профессор увидел впервые такой лозунг, он сказал спутнику:

– Аркадий, знаешь что, давай-ка заедем на пляж и искупаемся в Днестре, тем более что призывают!

Вообще-то, профессор был человек не робкого десятка, а его спутник и вовсе воевал в Афганистане, однако езда по молдавским дорогам была в то время достаточно неприятна, и наши путешественники, как выражался Жюль Верн в своих приключенческих романах, вздохнули с облегчением после пересечения украинской границы на одесском шоссе.

Конечно, подобные покупки без обмана не обходятся, и купленная «Ауди» отчаянно жрала масло в дороге. Меняясь за рулем, профессор с Аркадием проехали три тысячи километров за два с половиной дня – через Харьков, Воронеж, Самару, Уфу – и к вечеру на третий день путешествия въехали во двор Игоря в самом центре Челябинска. Говорят, что нет телепатии: жена профессора уже стояла на балконе и, увидев такую роскошную по местным понятиям машину, подняла вверх большой палец. Поднявшись домой и отдав сыну ключи от машины, профессор с женой и попутчиком сели за стол и выпили по паре рюмок «Арарата» – ходила шутка, что есть три великих армянских коньяка на букву А: «Арарат», «Ани» (древнее название Армении) и «Асобый».

В те времена оставлять на улице любую машину, а тем более такую, было небезопасно и не принято, и на следующий день с утра профессор отогнал ее на ремонт и обслуживание к своим немецким приятелям. В Металлургическом районе Челябинска компактно проживало много немцев, оставшихся там после строительства металлургического комбината во время войны. В начале девяностых они составили компанию евреям и массово эмигрировали в Германию.

Коммент-эр: вождь всех народов тов. Сталин в 1941 году, после начала Отечественной войны, произвел тотальную депортацию (около полумиллиона) немцев из Автономной Республики Немцев Поволжья в отдаленные районы Сибири, Казахстана и Средней Азии. Впоследствии было депортировано всё немецкое население СССР (всего в Союзе было депортировано около миллиона немцев). В 1942 году были организованы немецкие «трудармии», которые использовались при строительстве многих заводов, на лесозаготовках, в рудниках и т. п. В годы войны в Челябинске на строительстве металлургического комбината работало более 30 тысяч немцев, а также финнов, румын, болгар, венгров и чехов. Их называли «трудармейцами», но фактически это был тот же ГУЛАГ: колючая проволока, непосильный труд, голод, болезни… Немецкие «трудармии» были расформированы в 1947 году, но только в 1956 году советских немцев полностью восстановили в гражданских правах.

Излишне говорить, что квалификация этих немцев, их аккуратность и ответственность в практически всех рабочих специальностях (а они были в основном механиками, портными, ремонтниками и т. д.) была выше, чем остального населения. Поэтому на протяжении многих лет уход за своими автомобилями профессор доверял только двум немцам: Адаму Адамовичу – за двигателем, и Ивану Ивановичу – за шасси. Вот эти два замечательных специалиста и готовили «Ауди» к поездке, правда, сыну профессора пришлось пару раз слетать в Ригу за запчастями. Поэтому Игорь был спокоен за техническое состояние своего автомобиля. Его волновала другая опасность: на дорогах в России было небезопасно, повсеместно орудовали бандитские шайки, грабившие автомобилистов и отбирающие хорошие машины. Времена были смутные.

Коммент-эр: 18 августа 1991 года был создан Государственный комитет по чрезвычайному положению (ГКЧП), куда вошли ряд партийных функционеров и руководителей из ЦК КПСС, правительства СССР, армии и КГБ. ГКЧП объявил чрезвычайное положение в Москве, приостановил деятельность политических партий, общественных организаций и массовых движений, запретил митинги, уличные шествия и демонстрации. В свою очередь, глава РСФСР Ельцин подписал указ «О незаконности действий ГКЧП» и начал мобилизацию своих сторонников. 24 августа Горбачев сложил с себя полномочия генсека КПСС. Начался процесс развала СССР, большая часть населения Союза тогда фактически этот развал поддержала. На территории некогда единого государства начали одна за одной вспыхивать малые войны, экономика большинства республик пришла в упадок, резко выросла преступность, и стало быстро сокращаться население. В историю ворвались «лихие девяностые» – время бандитского накопления капитала, расслоения общества и тотального безвластия.

Профессор нигде не останавливался на шоссе, путники ночевали только в относительно оживленных мотелях, бензином заправлялись на людных заправках. Путь в Израиль, согласно плану, лежал через Одессу, откуда путешественники намеревались переплыть на пароме в Болгарию. Из Болгарии они намеревались проехать в северную часть Турции, пересечь страну и отплыть из какого-либо южного турецкого порта на Кипр. На Кипре компания собиралась сесть на паром, следующий из Афин в Хайфу с заходом на Кипр. Билеты на паром в Болгарию из Одессы Игорь заказал из Челябинска по телефону. Невдалеке от Одессы Игорь с сыном слегка заблудились и заехали в Джанкой. Пришлось ехать через довольно узкий Перекопский перешеек, соединяющий Крымский полуостров с материком, через места ожесточенных боев как во время революции (1920 год), так и во время Великой Отечественной войны. Профессор вспомнил Маяковского: «…саперами Крым перекопан, Врангель крупнокалиберными орудует с Перекопа…»

Крупнокалиберными и даже мелкокалиберными, слава Богу, никто не орудовал, но туман был совершенно бетонный, противотуманные фары «Бош», которые профессор достал по большому блату перед отъездом, светили как ручной фонарик на аэродроме, напряжение было огромное, настала ночь, темнота в сочетании с плотным туманом обеспечивала особое удовольствие при езде. Профессору потребовалось всё мастерство для «стремительного» передвижения со скоростью пять километров в час, ехали всю ночь – тридцать километров преодолели за восемь часов. Еле доехали до Херсона, там остановились в первом попавшемся дворе и уснули в машине сидя (Юнг, который всю дорогу через Перекоп бодрствовал, чувствуя опасность, конечно, спал лежа). Проснулись часов в двенадцать дня. Дорого пришлось заплатить за пропущенный поворот на Одессу перед Крымом, и профессор вспомнил такую байку. Известного писателя Сименона однажды спросили корреспонденты: «Почему ни в одном из многочисленных детективных романов комиссар Мегрэ не водит машину? Трудно предположить, что у него не было водительских прав». Сименон ответил: «Мегрэ непрерывно думал о поимке преступников, а напряженно думающий человек – плохой водитель. Поэтому он не считал возможным садиться за руль».

Оставшиеся двести километров преодолели за три часа и к вечеру были на месте. Игорь остановился в частном домике на Пролетарском бульваре (до революции и ныне – Французский бульвар), где было место для хранения машины во дворе под окнами, однако хозяйка категорически отказывалась приютить у себя собаку. Поэтому сын с Юнгом поселился у знакомых в многоэтажном доме с большим парком по соседству, в котором можно было собаку выгуливать.

Профессор раньше бывал в Одессе: пару раз они отдыхали тут с женой, а пару раз он был в командировках. Осенью 1991 года город было не узнать: грязные улицы, облупленные и некрашеные дома, обрывки плакатов на рекламных досках, выбоины на асфальте. На каждом углу располагались стихийные микрорынки, где продавали всё что угодно: копченую скумбрию, видеокамеры «Панасоник», охотничьи ножи, картошку, японские нейлоновые женские платки и прочий ширпотреб. Однако дюк Ришелье стоял на месте, оперный театр выглядел неплохо – в общем, очарование этого знаменитого города как-то сохранилось.

Рано утром Игорь уже был в грузовом порту. В диспетчерской черненькая одесситка лет сорока пяти с очень заметными следами былой красоты жизнерадостно сообщила, что их бронь на паром из Одессы в Варну в целости и сохранности, однако отплытие задерживается дней на пять из-за отсутствия груза для перевозки в Болгарию. С учетом того, что Игорь прибыл в Одессу с двухдневным запасом, пребывание в Одессе затягивалось на неделю. График поездки срывался. Профессор тяжело вздохнул:

– Что же делать? Может, есть другое судно?

Диспетчер с жалостью взглянула на Игоря:

– Вы шутите, мужчина, это вам не старые времена, и на этот корабль груза нет! И шо вы нервничаете, посмотрите, какая погода, а какие дыни, – она показала в окно на ларек, где шла вялая торговля дынями. – Отдыхайте себе, сходите в оперный театр – сезон уже начался, пригласите меня…

«О, валентная девушка!» – подумал Игорь.

Жена учила профессора опознавать валентных женщин по взгляду и выражению лица, но он, в отличие от нее, в этом деле не очень преуспел.

– Да ну… я-то вам зачем? Вы симпатичная нестарая женщина, работаете в порту – от мужчин тут, наверно, отбоя нет.

– Ну, знаете, всем давать – сломается кровать!

«Вот это одесский юмор», – подумал профессор и попрощался с веселой одесситкой.

– Телефон у вас есть, звоните, меня зовут Марийка, – сказала диспетчер. – Вдруг груз привезут раньше, но это вряд ли.

Профессор был, несмотря на относительно небольшой рост, весьма импозантным мужчиной с красивыми волнистыми седеющими волосами и серыми глазами, к тому же он был очень начитанной, эрудированной и остроумной персоной – женщины отсутствием внимания его не обижали.

Игорь вспомнил широко известный анекдотичный параграф из устава Британской армии для женщин-военнослужащих: «Если вас насилуют и вы бессильны что-либо сделать, расслабьтесь и старайтесь получить удовольствие». А она ведь права, дорога предстоит сложная, почему бы не отдохнуть… Он тут же поехал на главпочтамт и заказал разговор со своей подругой в Челябинске. Профессора соединили всего через каких-то часа полтора, Аня оказалась на рабочем месте, Игорь попросил ее немедленно взять отпуск на неделю и срочно вылететь в Одессу.

У профессора и раньше были любовницы, но так комфортно, как с Аней, ему никогда не было. Она удачно сочетала как женское обаяние и мощную сексуальность, так и деловую сметку, логику и высокую эрудицию. Профессор любил свою жену и детей и никогда даже и не думал с ними расстаться, о чем сразу, на берегу, предупреждал своих дам. Но, как всякий активный и деятельный мужчина, он не представлял себе сосуществование с одной или даже двумя-тремя сменяемыми женами всю жизнь и не без основания считал (такого же мнения придерживались и некоторые авторы, пишущие на подобные темы), что наличие у мужа и жены «правильных» любовников только укрепляет семейную жизнь, вызывая более спокойное отношение ко всем жизненным и семейным передрягам. С точки зрения профессора, такая практика была гораздо лучше бесконечной смены жен, которую практиковали, например, массмедиа и кинотеатральные деятели. Впервые мысль о расставании с женой посетила его с Аней, но он ее решительно и далеко отогнал. Аня была замужем за алкоголиком облегченного типа, который ей во всем подчинялся. Они воспитывали единственного сына. Она тоже не была святой, и у нее были мужчины до профессора, тем более что она была на работе ответственной в месткоме за зарубежный туризм и часто ездила по профсоюзным путевкам за границу, что открывало дополнительные возможности. Поскольку их роман начался, когда Ане было уже тридцать шесть лет, а профессору – сорок один, то они оба относились к прошлым романам друг друга достаточно легко и адекватно. Вечером Игорь интуитивно почувствовал, что надо поехать на главпочтамт. Зная организаторские способности своей подруги, ее деловитость и аккуратность, Игорь отчетливо понимал, что его поездка на почтамт может и не быть напрасной. И точно, в отделе «До востребования» его уже ждала телеграмма: «Встречай завтра рейс из Внуково в 12 Москвы».

Следующим утром профессор известил по телефону сына, что он будет занят и они сегодня не увидятся. Сын нисколько не возражал, он подружился со сверстником – сыном квартирных хозяев, деньгами Игорь его снабдил, и ребята весело проводили время, оставляя Юнга на попечение хозяйки.

Аня вышла из накопителя в аэропорту, как всегда, свежая и подтянутая, в синем жакете, гармонирующем с ее голубыми глазами и пепельными волосами, и вытянула перед собой руки:

– Игорь, ради бога, осторожней, испортишь прическу, сотрешь помаду – везла из Польши – потерпи полчаса.

Профессор поцеловал Аню в щеку и повел ее в машину. Они провели вместе в Одессе изумительную неделю. Профессору казалось уже тогда, и это подтвердилось много лет спустя, что это вторая райская неделя в его жизни. Первая была, когда они с будущей женой отдыхали на Рижском взморье в местечке Дзинтари (район Юрмалы), в домике на берегу речки Лиелупе. Кончилась райская неделя в Одессе, прогноз предвещал резкое ухудшение погоды, а Марийка обещала назавтра отплытие парома в Варну в два часа дня. Накануне профессор отвез Аню в аэропорт и вымыл из ведра во дворе машину – публичной мойки в «эпсилон»^[4] окрестностях обнаружено не было.

Утром профессор забрал Яна и Юнга и поехал в грузовой порт. Таможню они прошли сравнительно быстро, хотя любопытные служаки разворотили всю машину. Результатами они были явно разочарованы: книги, рукописи, кое-что из одежды, фотоаппарат – японская «мыльница», электробритва российского производства, маленький телевизор «Шарп» и японская радиомагнитола…

– Ребята, надеюсь, колеса разбортовывать не будете, – спросил профессор.

Таможенники засмеялись:

– Не будем. Похоже, вы не те кадры, которые в шинах везут наркотики и бриллианты.

Профессор высадил Яна с Юнгом и въехал в трюм парома, где уже было множество груженых полуприцепов – их привозили на тягачах, оставляли в трюмах, и потом уже болгарские тягачи забирали их в Варне. Судно было советским и называлось «Герои Плевны». Каюта профессора была где-то высоко наверху, и Игорь с Яном с трудом втащили туда Юнга по узкой железной лестнице.

Надо заметить, что те, кто уезжал из СССР после 1 июля 1991 года, сохраняли гражданство СССР (чего раньше не было), превратившееся после 6 февраля 1992-го в гражданство РСФСР. Таким образом, профессор с Яном при выезде получили международные советские паспорта, без чего, как убедился профессор в процессе поездки, она была бы практически невозможна. Вторым фактором, во многом определяющим успешную реализацию плана, было знание профессором английского языка. Однако у всех эмигрантов, которые попали в узкий коридор между 1 июля 1991 и 6 февраля 1992, были впоследствии проблемы с получением гражданства РСФСР, без чего нельзя было оформить, например, российскую пенсию. Профессор все-таки впоследствии сумел организовать себе российское гражданство, а вот жена – нет.

В полдень следующего дня паром пришвартовался в Варне, стивидор^[5]дал команду профессору выезжать первым, и машина вскоре оказалась на болгарской территории. Прямо из порта профессор поехал в турецкое консульство похлопотать насчет визы в Турцию. Однако, как учит народная русская мудрость, «скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается».

Уже за квартал от консульства он увидел огромную очередь, пройти которую сегодня было совершенно нереально. Гольд припарковался и отправился в разведку. Публика в очереди его быстро вразумила: «Поезжайте на турецкую границу и прямо там за десять долларов оформите визу». Ближайшая точка турецкой границы находилась в районе города Бургаса. До Бургаса было примерно сто пятьдесят километров, и профессор тут же тронулся в путь. Засветло, часов в шесть вечера, он зашел в будку болгарского пограничника и спросил его насчет визы.

Тот ответил:

– Оставляйте тут машину, я вас пропущу, и топайте до турок, они вам скажут.

Профессор в полном одиночестве – вокруг не было ни души – довольно долго шел до турецкой границы, пока не показалась сторожка турецких пограничников. Турецкий офицер на ломаном английском объяснил, что визы выдают в другой точке турецко-болгарской границы, возле городка Капитан Андреево.

Уже темнело, и профессор поторопился обратно. По карте до Капитан Андреево было около двухсот километров. Дорога шла сплошь по горам, один серпантин следовал за другим, Юнга укачивало и тошнило, приходилось иногда останавливаться и выходить с ним на прогулку. Надо заметить, что хотя у доберманов морда вытянутая и их, в отличие от коротконосых собак вроде бульдогов и боксеров, укачивает меньше, но такие серпантины даже для длинноносых собак не показаны. Было чрезвычайно темно, что не способствовало высокой средней скорости. В дороге не встретилось ни души. На место прибыли часов в шесть утра. Гольд быстро проскочил болгарскую границу, где досмотр был совершенно формальным, и подъехал к турецкой таможне. Капитан-Андреевский турецкий пропускной пункт, в отличие от Бургасского, был хорошо организован и оборудован, но, увы, слишком сильно обжит. Он начинался с обширной накопительной площадки. Из накопителя к границе вело несколько рукавов, в которых находились будки с пограничниками, эстакады для досмотра машин и даже ларьки с разной бакалеей и напитками. Накопитель был битком набит автомобилями из разных стран, и очередь сильно пахла целым днем. В это время за «Ауди» встала серая «девятка», из которой резво выскочили два молодых турка-месхетинца.

Коммент-эр: в июне 1989 года в Ферганской области Узбекистана произошли массовые погромы, в ходе которых жестоким нападениям подверглись турки-месхетинцы. Было убито около трехсот человек. В течение последующего года Узбекистан покинули почти все этнические турки – более 90 тысяч человек. Месхетинцами эти турки назывались потому, что исторически проживали в Месхетии (Грузия), которая в XVI веке была завоевана Османской империей. Позже эта территория отошла к России и оказалась в составе Грузинской ССР. Турция предоставляла возможность иммиграции для пострадавших, и некоторое количество турок-месхетинцев уже выезжало в начале 1990-х годов.

Месхетинские ребята оставили ключи от машины профессору, чтобы он продвигал их «девятку» в очереди, а сами побежали в разведку. Гольд видел, как они зашли в таможенную будку одного из рукавов.

Через полчаса месхетинцы прибежали обратно:

– Так, соседи, быстро давайте свои паспорта, документы на собаку, по десять долларов с каждого за визу, две бутылки водки и тридцать долларов как бакшиш.

Вскоре они вернулись, отдали Игорю проштампованные паспорта и пригласили следовать за ними. Машины заехали в один из свободных рукавов, где их немедленно пропустили в Турцию. Попрощавшись с месхетинцами и поблагодарив их за помощь, путники выскочили на отличное шоссе, идущее на Стамбул.

Тут профессор сказал сыну:

– Ну всё, дорогой, мы в свободном мире, правда, всего с тремя сотнями долларов. Даст бог, дотянем до Хайфы. Слушай, Ян, я очень устал, давай разоримся, заедем в Стамбуле в какой-нибудь мотель, примем душ, выспимся, а завтра утром двинемся на юг.

В европейском квартале Стамбула – Ортакёй – путешественники нашли маленький дешевый отельчик с двориком, где можно было поставить машину, съели по порции люля-кебаба, выпили по чашке крепчайшего турецкого кофе и завалились спать валетом на большой двуспальной кровати (свободных номеров с двумя кроватями почему-то не было, хотя на вид отельчик был совершенно пустым). Юнг устроился на плетеном коврике на полу возле кровати. Утром, съев в крохотном буфете по превосходному чебуреку, Игорь направился на Босфорский мост, который вел в «азиатский» район Стамбула – Абдуллах-ага. Хотя в те времена таких пробок, как через двадцать лет, не было, пришлось ехать по полуторакилометровому мосту полчаса. Опоры моста возвышаются над водой на 160 метров, а проезжее полотно находится на высоте 64 метров, что позволяет проплывать под ним судам разных размеров. Вид с моста открывается великолепный – на воду с судами и обе части Стамбула – европейскую и азиатскую.

К сожалению, профессор не мог отвлекаться на созерцание, поскольку вел машину, и поэтому он заметил сыну:

– Смотри, Ян, когда еще увидишь такую красоту!

Как он ошибался!

В азиатской части Гольд разыскал солидный на вид полицейский участок и отправился туда, оставив Яна с Юнгом в машине. В участке он попросил дежурного полицейского связать его с каким-нибудь офицером, говорящим на английском. Дежурный понял, что от него хотят, однако отнесся к этому достаточно индифферентно. Но, посмотрев паспорт Игоря и поняв, что тот едет в Израиль, дежурный приветливо заулыбался и начал звонить по внутреннему телефону. Минут через десять появился офицер – на погонах у него было три звездочки, что соответствовало званию капитана, как он объяснил профессору. Когда-то он учился в Германии, и его английский был оттуда. Говорил он вполне прилично:

– Поезжайте в Мармарис и оттуда на пароме переплывете на Кипр. Но, подождите минуту, я вам кое-что подарю.

Он куда-то ушел и вернулся с картой дорог Турции, на которую были нанесены все бензозаправки.

– И еще, – сказал он, – должен вас предупредить. Сейчас конечно не 1980 год, когда «Серые волки»^[6] убивали по двадцать – тридцать человек в день, однако полиция и военные до сих пор всё время в состоянии готовности. Увидите полицейскую или военную машину, которая хоть как-то вам сигналит, немедленно останавливайтесь – стреляют без предупреждения. Ну, и за курдами посматривайте… Та еще публика.

Поблагодарив любезного офицера, Игорь вернулся в машину. Предстоял путь длиной около 800 километров почти через всю страну.

Располагая ничтожными деньгами, профессор очень беспокоился за расход бензина. В то время в Турции уже были платные дороги, но профессор из экономии ехал по параллельным им бесплатным, о чем впоследствии пожалел, поскольку бесплатные – это были преимущественно узкие, совершенно безлюдные серпантины с плохим покрытием. Дорога заняла два полных дня, и ночевали путники в машине, паркуясь, как правило, на территории придорожных кемпингов. Очень пригодилось замечание полицейского капитана насчет курдов. Однажды днем путники остановились для завтрака на живописной горной лужайке, к которой с шоссе вела хорошая проселочная дорога. Вдруг профессор увидел трех человек, приближающихся к ним со стороны гор. Один с ножом в руке шел к «Ауди» напрямую, а два других направлялись к проселку – видимо, с намерением отрезать путников от шоссе. Профессор сразу опознал курдов, которых он неоднократно встречал в советской Армении.

Он немедленно скомандовал Юнгу: «Фас», показав на человека с ножом, а сам с сыном начал быстро складывать вещи в машину.

Турки очень боятся собак, и курд с ножом начал пятиться от Юнга назад, профессор сел за руль, посадил сына и помчался к проселку, к которому приближались два других курда. Выехав на проселок, они позвали Юнга, который опередив всех турок, выскочил на дорогу, догнал машину и запрыгнул на ходу в переднюю правую дверь сыну на колени. Профессор дал полный газ, и курды остались позади. Наши путники воздали должное немецкому полицейскому и сборщику налогов Фридриху Луису Доберману, который вывел породу собак, относящихся к самым умным собакам в мире. Юнг выполнил боевое задание безукоризненно, проявив при этом и собственную инициативу, как будто он окончил с отличием школу ГРУ.

В Мармарисе профессор тут же вечером отправился в грузовой порт.

Визитка профессора сделала свое дело, и его принял командир турецкой таможни в чине майора, который худо-бедно на английском изъяснялся:

– Паром будет завтра утром, но вот какая загвоздка. Вы ведь приплывете на северный, турецкий Кипр, а паром в Хайфу из Греции идет через греческий Лимасол, расположенный на юге острова. Вы, видимо, слышали, что Кипр уже много лет, как разделен на южную, греческую часть и северную, турецкую. Буферная зона между частями состоит из трех линий: турецкие войска, греческие войска и между ними ООНовцы. Представители греческой и турецкой общин пересекать границу не могут. Что будет с вами – неизвестно. Турки вас пропустят, ООНовцы, скорее всего, тоже, а вот с греками может быть проблема… Дело в том, что у них есть закон считать человека любой национальности, посетившего турецкий сектор Кипра, персоной нон грата в Греции. Вот что я для вас могу сделать: не ставить вам в паспорта штамп об убытии из Турции и позвонить своим ребятам на Кипр, чтобы они не ставили вам штамп о прибытии на турецкий Кипр. В случае чего вы вернетесь в Турцию, следов в паспортах не будет… Сможете отсюда проехать в Афины и сесть на паром в Хайфу. Утром перед отплытием парома я буду на месте, позовете меня, я прикрою вас здесь и позвоню на Кипр.

На следующее утро профессор был в порту, разыскал вчерашнего майора и тот заверил его, что переговорил с киприотами и там всё в порядке. Майор лично проводил наших путешественников до трапа на паром и пожал им руки. На Кипре всё развивалось по сценарию майора: штампы о прибытии в паспортах им не поставили, до линии, разделяющей турецкую и греческую части Кипра, они доехали быстро, турки и ООНовцы их легко пропустили. До греческой разделительной линии им пришлось ехать чуть ли не километр. Греки даже не стали смотреть документы, они немедленно показали жестами, чтобы вся честная компания немедленно убиралась обратно. Профессор пытался протестовать, но краем глаза он увидел, как один из солдат снимает с плеча автоматическую винтовку НК G3, которую производили в Греции по лицензии немецкой фирмы Heckler & Koch. У Игоря мелькнула мысль, что его и Яна солдаты, может быть, и не пристрелят, а вот Юнга – точно. Собака непрерывно рычала и лаяла, пыталась вылезти из машины, и это греков очень раздражало. Вокруг, насколько можно было видеть, не было ни души, солдаты были немыты, небриты и одеты в очень поношенную униформу. Многие из них были уже не юношеского возраста – лет по 40–50, офицера вычислить среди них было невозможно.

Профессор быстро принял решение – «Ауди» рванула с места и на полном газу помчалась обратно в турецкую сторону. Они успели на их же паром и без приключений добрались обратно до Мармариса. Путники остановились между портом и городом в живописной ротонде на обочине подумать о том, как жить дальше. Положение было критическим: денег было в обрез, и профессор видел только два выхода: попытаться продать машину и улететь в Израиль на самолете, или прорываться в Афины. Объятый думой Ермак, сидевший на берегу Иртыша, выглядел по сравнению с ним просто подвыпившим жизнерадостным весельчаком.

К ротонде подъехал старенький «Опель», и оттуда вышел пожилой, интеллигентный на вид турок с большими усами (усатых мужчин в те времена в Турции было процентов восемьдесят пять) проверить колеса. После этого он сел на скамейку в ротонде и вступил в беседу с Игорем, благо говорил немножко по-английски. Излить душу было больше некому, и профессор рассказал турку о своих злоключениях. Турок, которого звали Мехмет (он оказался учителем школы в предместьях Мармариса), отнесся к рассказу вполне сочувственно.