«В городе, в вагонах, по деревням, по селам – всюду чувствовалось что-то необычное, отзвуки какого-то большого праздника, какой-то большой победы и больших ожиданий. Но уже в слободе понял Кузьма, что чем дальше в эти беспредельные поля, под холодное сумрачное небо, тем все глуше, нелепее и тоскливее становятся эти отзвуки. Вот отъехали – и уже опять стали жалкими крики, игра и топот в толпе у кабака. Там праздник, пытаются „гулять“, а впереди – будни, серые и равнодушные; впереди – опять огороды, лозняки, два ряда курных изб, водовозки с вонючей прудовкой, а в конце улицы – поля, синева холодной дали, темный лесок на горизонте, низкие тучи».

Безотрадна картина жизни деревни, которую рисует Бунин, безотрадна психика мужика, даже в моменты наивысшего подъема общественной борьбы, безотрадны и перспективы будущего среди этих мертвых полей, перекрытых свинцовыми тучами. Мужик, на котором держится и физическая и финансовая мощь одной из крупнейших европейских держав, оказывается по изображению нашего автора грубым, некультурным дикарем, каким-то полуживотным, живущим одной жизнью и чуть ли не одними интересами с домашним скотом, тупым, жадным, грязным и забитым. Жирная почва русской земли словно цепкими щупальцами захватила мужика, превратила его в какое-то орудие, в придаток, осужденный вечно ковырять ее, бессильный поднять голову и стряхнуть это рабство, эту «власть земли», ставшую «властью тьмы». Пресловутый «идиотизм деревенской жизни», отмеченный более полувека тому назад Марксом, тесно связан с самим укладом деревенской жизни, с деревенским трудом, с тесным кругозором, с изолированностью и замкнутостью интересов и быта деревни. Вырванный из этой отупляющей обстановки, крестьянин превращается в городе в совершенно другой тип, В городского рабочего, способного стать на высоту общечеловеческих задач своего времени.