История, теория, перспективы развития правосудия и альтернативных юридических процедур в России. Учебное пособие

Тематика истории прокуратуры, перекликаясь с темой истории Сената, Юстиц-коллегии и Минюста, здесь может быть представлена книгами С. М. Казанцева о прокурорском надзоре за органами дознания и следствия по политическим делам в России во второй половине XIX в. в сборнике «Государственный строй и политико-правовые идеи России второй половины XIX в.» (Воронеж, 1987) и другими исследованиями по зарождению и развитию отечественной прокуратуры.

Историография специальных исследований по истории нотариата тоже весьма разнообразна. Вопросы становления и развития нотариальной деятельности изучались такими учеными, как А. Н. Боборыкин, С. К. Богоявленский, Н. М. Голиков, Н. М. Коркунов, А. И. Лаппо-Данилевский, Д. И. Мейер, К. П. Победоносцев, В. И. Синайский, Г. Ф. Шершеневич. Некоторые имена известны более, по причине переиздания, например труды Н. П. Ляпидевского «История нотариата», А. М. Фемелиди «Русский нотариат. История и действующее Нотариальное положение 14 апреля 1866 г.», А. Ф. Мациевича «Настоящее, прошедшее и будущее русского нотариата».

В изучении истории исполнительной системы выделяются классические монографические исследования, например Н. Евреинова «История телесных наказаний в России», М. Н. Гернета «История царской тюрьмы», а также переиздание классической литературы из серии «Российские юридические исследования» под редакцией В. А. Томсинова. Не менее полезны и его историографические монографии, где на общем фоне истории государства и права России рассмотрены различные аспекты по истории суда и юстиции. Две его книги посвящены классическим работам о корифеях отечественной юридической науки^[19], а ожидающийся анонсированный третий том должен ознакомить с работами современных выдающихся исследователей истории государства и права, где наверняка будет предложена интересующая читающую публику тематика по становлению судебной власти и юстиции в нашей стране. Кроме монографической литературы стоит обратить внимание на публикации Г. А. Аванесова, З. А. Астемирова, А. С. Кузьминой, П. М. Лосева, Г. И. Рагулина, П. Е. Подымова, Е. А. Скрипилева, Б. С. Утевского, Е. Г. Ширвиндта и др., где содержится значимый материал, раскрывающий различные аспекты пенитенциарной политики.

Становление советских исправительно-трудовых учреждений прослежено в диссертации А. С. Кузьминой. Не менее ценными в освещении исполнительной системы являются также диссертации С. М. Оганесяна и А. С. Смыкалина. Важными обобщающими работами по истории исполнительной системы России можно назвать монографии и диссертации И. В. Упорова, А. А. Трачук и др., анализирующие пенитенциарную политику в России с XVII по ХХ столетие. Не меньший интерес представляют работы О. Н. Бортниковой и С. П. Звягина, а также описание исполнительной системы на территории Сибири в диссертации В. Ф. Лелюха. Обобщающая историографическая статья по названной тематике Е. Г. Михеенкова в основном рассматривает сибирский регион, где расположены основные учреждения исполнения наказаний^[20]. Из числа современных трудов выделяется коллективное юбилейное издание «Уголовно-исполнительная система. 130 лет» (авторы: С. X. Шамсунов, В. И. Селиверстов, В. В. Кармовский, Ю. К. Александров). В книге последовательно излагаются материалы, обобщающие развитие исполнения наказаний, начиная с того времени, когда в России было создано единое для всей страны Главное тюремное управление. Авторским коллективом собран уникальный исторический материал, относящийся как к периоду Российской империи, так и к советскому времени, а также отражающий становление современной уголовно-исполнительной системы РФ^[21].

Из гаммы работ современной зарубежной историографии по истории юстиции России позитивно выделяется монография П. Соломона младшего «Советская юстиция при Сталине». Здесь уместно отметить, что профессор права университета Торонто занимается обозначенной тематикой с 1970-х гг., является автором нескольких крупных работ. Поэтому в труде американского ученого присутствует и серьезный историографический материал, и подробная предметная составляющая, и библиография проблематики истории суда и юстиции. Книга Дж. Кипа и А. Литвина интересна не только как историографическое издание, имеющее отношение к советской юстиции, но и как источниковедческая работа, рассматривающая архивы и документальные материалы^[22].

Итак, в историографии проблематики отечественной юстиции в общем, а также ее органов и учреждений можно выделить наиболее доступные, обобщающие работы, снабженные библиографическим аппаратом, выводящим исследователя к другим, более специализированным либо менее доступным трудам. Из списка литературы, размещенного в конце книги, можно предложить десяток публикаций (помимо учебников по Истории отечественного государства и права, где есть соответствующие параграфы), как правило, имеющихся в фондах библиотек юридических факультетов и дающих общее представление об истории органов и учреждений юстиции России (см. № 2, 3, 4, 10, 13, 21, 27, 33, 41, 46).

Подводя итог состояния исследований по истории органов и учреждений юстиции России, уместно напомнить о необозримом количестве публикаций в ресурсах интернета, по объективным причинам не включенных в данный историографический обзор.

Кроме того, существуют библиографические описания, близкие к историографии. Историко-правовая библиография тоже со временем станет специальной историко-правовой дисциплиной. Пока же автор отсылает заинтересованного читателя к обозначенным в историографическом обзоре книгам, в которых имеются как списки литературы, так и богатый вспомогательный аппарат (сноски, указатели, глоссарии и т. д.).

Учебник по разным причинам не может дать подробную информацию по вопросам, поставленным перед автором в названии вводной темы. Тем более литература начального уровня исследования не может восполнить проблемы, связанные с историографией и источниковедением. Для этого стоит обратиться к монографическим изданиям и соответствующим диссертациям. Учебник только нацеливает заинтересованных читателей на самостоятельное, более углубленное изучение аспектов, обозначенных во введении, и проблематики последующих тем, рассматриваемых в данной книге.

Юридическое архивоведение и библиографические указатели дополняют историко-правовую историографию юстиции. Например, в изданном недавно в 4-х томах путеводителе по Российскому государственному историческому архиву^[23] есть сведения о составе и содержании фондов данного архива. В путеводитель включены сведения обо всех хранящихся в архиве фондах, в том числе поступивших в архив за последние годы (с 1956 г.) и рассекреченных, а также сведения о фондах центральных государственных органов и учреждений суда юстиции России.

Подобные издания описывают как центральные, столичные архивы, так и местные, региональные архивные данные. Публикации рассчитаны на широкий круг профессиональных исследователей отечественной истории государства и права, занимающихся поиском документов в архивах с научной целью.

Библиографических справочников и указателей историко-правовой направленности тоже имеется в достаточном количестве. Одно из удачных современных переизданий рассматривает классическую досоветскую литературу по истории права Российской империи^[24]. В несколько «облегченном» варианте, доступном для читателей, библиографические указатели присутствуют в большинстве приведенных в историографическом обзоре изданий, в том числе и в книге, которую читатель держит в руках.

В общем, существует необозримое количество литературы историкоправовой направленности, немало исследований, содержащих сведения об истории отечественной юстиции и несколько книг непосредственно по данному предмету. Поэтому при изложении историографического материала автор ограничился упоминанием лишь некоторой части источников. В данном учебном пособии уделено большее внимание наиболее доступной литературе, изданной в начале XXI столетия.

Тема 2
История правосудия в первобытном обществе и в древнейших государствах на территории России

Суд в первобытном обществе и в древнейших государствах на территории России реконструируется на примерах Скифии, Боспора, Xазарии.

Скифские обычаи позволяют выявить состязательный судебный процесс и розыскной суд. Состязательный судебный процесс в «Истории» Геродота проходил следующим образом: «Когда царя скифов поражает недуг, он велит привести к себе троих наиболее уважаемых предсказателей. Они… изрекают приблизительно в таком роде: такой-то и такой-то из жителей (называя его по имени) принес-де ложную клятву богами царского очага (если скифы желают принести особо священную клятву, то обычно торжественно клянутся богами царского очага). Обвиненного в ложной клятве тотчас хватают и приводят к царю. Предсказатели уличают его в том, что он, как это явствует после вопрошения богов, ложно поклялся богами царского очага, и что из-за этого-де царь занемог. Обвиняемый с негодованием отрицает вину. Если он продолжает отпираться, то царь велит призвать еще предсказателей в двойном числе. Если и они после гадания также признают его вину, то этому человеку сразу же отрубают голову, а его имущество по жребию достается первым прорицателям. Напротив, в случае оправдания обвиняемого вторыми прорицателями вызывают все новых и новых прорицателей. Если же большинство их все-таки вынесет оправдательный приговор, то первых прорицателей самих присуждают к смерти. Царь не щадит даже и детей казненных: всех сыновей казнит, дочерям же не причиняет зла». Применение смертной казни к наследникам казненного говорит о нечеткой грани между преступлениями против протогосударства и личной обидой: подросшие сыновья казненного могли в последующем отомстить царю или его потомкам, поэтому сыновья осужденного подлежали смерти вместе с отцом. Действительно, в Скифии встречаются семейные захоронения – возможные свидетельства древнего, «архаичного» судебного обряда.

Один из таких судебных прецедентов, записанный античным историком, несет много ценной информации. Во-первых, можно говорить о состязательном суде, в котором число судей обязательно нечетное: 3 + 6 = 9; 9 + 18 = 27 и т. д. (нечетное количество судей имело значение при голосовании). Во-вторых, скифский суд состоял из нескольких заседаний, на которых обстоятельно (в понятиях того времени) взвешивались доводы сторон, принимались клятвы. Сам царь, как видно, не участвовал в судебном разбирательстве, полагаясь на объективность судей. Примечательно также, что пересмотра решения судебного поединка не предусматривалось: имущество обвиненного подлежало конфискации, женщины перераспределялись по другим родам и не обладали правом наследования. Наконец, ложная клятва по этому источнику определяется как преступление с отягчающими последствиями (болезнь царя). Возможно также присутствие здесь и архаичной индоевропейской социальной нормы: «клятвопреступление тождественно убийству своих родственников».

Состязательный суд царя проводился для решения споров между общинниками. Проигравший в таком суде подлежал смертной казни, выигравший пользовался почетом и уважением. Споры между общинниками могли рассматриваться в суде жрецов, который проходил в области, свободной от юрисдикции государства. Там же, у жрецов можно было получить убежище от кровников или врагов.

Такими были общие черты скифского и сарматского обычного права, получившие у Николая Дамасского (I в. н. э.) емкое название «Свод странных обычаев». Насколько объективна информация авторов, зафиксировавших перечисленные выше «законы»? Достоверность сведений о «странных обычаях» вполне объяснима, если сопоставить древние обычаи и адаты народов Северного Кавказа. В этнографии и фольклоре кавказских горцев отчасти сохранились анахронизмы, похожие на обычаи кочевников, и дается объяснение пережитков, уходящих в глубину веков. Кроме того, античные историки фиксировали обычаи скифов и сарматов для того, чтобы ознакомить своих соотечественников-эллинов с нравами соседних народов – союзников и торговых партнеров. Тексты Геродота, Страбона и других писателей носят описательный характер, авторы как бы ставили перед собой задачу объективно отобразить «странные обычаи» соседних с греками народов. Наконец, материальные источники во многом подтверждают наличие в скифо-сарматском мире соответствующих общественным отношениям норм обычного права.

Суд и процесс Боспора был такой же, как и в античной Греции, то есть состязательный истца и ответчика. Точно известно о наличии судебных учреждений в Пантикапее, Xерсонесе, такие же судебные учреждения должны были иметь и другие города, обладавшие правами полисов. Субъекты правовых отношений могли быть выходцы как из Греции, так из Пантикапея, а предметом разбирательства в афинском суде иногда служили обязательства, данные в Боспорском государстве. По речам Демосфена видно, что при рассмотрении исков взвешивались такие обстоятельства как неумышленное банкротство вследствие кораблекрушения либо неосторожные действия капитана (перегруз судна). На суде могли фигурировать векселя, залог мог быть денежным или имущественным (товар, судно). Допускалось поручительства и представление в суде интересов третьих лиц. Процесс строился на свидетельских показаниях, в качестве доказательств применялись документы об обязательствах. В своих речах Демосфен широко использовал приемы аналогии права.

Об уголовном праве и уголовном процессе известно меньше. В источниках говорится о преступлениях против государства, царя, должностных лиц, нарушение клятвы. В качестве уголовных наказаний фигурируют смертная казнь и конфискация имущества. Вероятно, по этим видам преступлений существовал инквизиционный суд, решения суда приводились в исполнение специальными чиновниками – судебными исполнителями, что контролировалось пресбевтами. В ряде случаев использовалась экстрадиция преступников. Так при Спартокидах были взаимные обязанности с Афинами по выдаче преступников и подозреваемых. Иногда исторические коллизии позволяют реконструировать и настоящие судебные прецеденты. Например, во времена Траяна епископ Климент, сосланный в Боспор за христианские проповеди, был здесь утоплен. Какую информацию можно почерпнуть из этого сообщения? Во-первых, видно, что по римским законам, за первое преступление полагалась ссылка (Климент был сослан в Боспор), а за рецидив назначалась смертная казнь (т. е. утопление). Во-вторых, Боспор входил в правовое пространство Римской империи (по крайней мере, по уголовным законам во II в. н. э.). В-третьих, на территории Боспорского царства проистекали те же общественные тенденции (распространение христианства, за пропаганду которого следовало уголовное наказание).

Xазарский каганат отличался от предыдущих государственных объединений. О суде и процессе в этом первом феодальном и раннесредневековом государстве Юга России известно немного. Известно, в частности, что внутреннее управление и суд подвластных народов сохранялись в неприкосновенности и соответствующие полномочия возлагались на знать покоренных народов. Отношения между каганом и местными правителями, в том числе и в вопросах подсудности, строились по принципу вассалитета-сюзеренитета. Также известно, что административно территория Xазарского каганата состояла Xазарии, то есть территории заселенной хазарами и находящейся в управлении, собственно кагана и царя и 25 вассальных государств, в каждом из которых была собственная власть. Подвластные правители скрепляли вассальный союз династическим браком, обязались выплачивать ежегодную дань и предоставлять кагану войско. В обмен местные князья и цари получал достаточно широкую автономию, в том числе право суда над соплеменниками.

Во главе Xазарского государства стоял каган, обладавший также правом высшего суда. Известно, что в Xазарии было два судебно-полицейских учреждении: высший дворец в подчинении кагана и низший дворец, в подчинении царя. Некоторые из каганов уделяли достаточное внимание рассмотрению судебных дел, лично принимали судебные решения. Вторым лицом в государстве являлся царь (визирь), которому принадлежала высшая исполнительная власть, он также обладал судебной властью. В подчинении визиря находились высшие государственные служащие, составляющие диван («кабинет министров») государства, – кендеры. Их функции были регламентированы, узкоспециальны. Кендеры назывались иногда помощниками беков. В качестве государственных служащих кендеры курировали деятельность гражданской и военной администрации, видимо, в их подчинении был местный суд.

Дуализм власти кагана и царя проявлялся в наличии двух государственных органов. В ведении кагана находилась администрация, называвшаяся «Двери высшего царя», царь (визирь) имел собственную приемную: «Двери низшего царя». Компетенция обеих структур заключалась в рассмотрении жалоб от населения страны и принятия соответствующих решений.

Во главе гражданской администрации стояли Тудуны, они являлись, своего рода, губернаторами или наместниками, а также комендантами крупных городов (Саркел, Итиль, Тамарха и т. д.). Тудунам подчинялась налоговая, таможенная, финансовая администрация, они также обладали правом суда. Военные, государственно-охранительные функции выполняли в Xазарии тарханы. Тархан – титул феодала, выполнявшего по поручению сюзерена те или иные государственные, правоохранительные функции, исполняли поручения вышестоящего начальства.

Итак, на примерах древнейших государств можно наблюдать различный уровень организации судебной власти и развития процесса. В отличие от боспорского суда, имевшего много общего с метрополией, у скифов и у хазар суд был архаичным, соответствующим родоплеменному устройству общества, характерному для первобытного общества и ранней государственности.

Тема 3
История правосудия в Древнерусском государстве

В VII–IX вв. у восточнославянских племен наблюдался активизирующийся процесс формирования государственности, а, следовательно, и государственного права. Процесс становления государственного права проявился в конфронтации старого родового и нового государственного права.

Повесть временных лет говорит, что древляне и другие племена «сами творят себе закон» и что их обычаи отличаются от более правильного, с точки зрения летописца, юридического быта полян. Некоторые восточнославянские племена (вятичи и северяне) входили в состав Xазарии, а позднее – в независимое от Киева Чернигово-Тмутараканское княжество Мстислава Великого. Поэтому право у этих племен в некоторых чертах отличалось от права Киевского Древнерусского государства.

Самые древние упоминания о суде славян относятся к периоду хазарского ига, когда в VII–X вв. часть славян оказались подданными этого государства. Первоначально в северной части Xазарского каганата, заселенной славянами, порядок (ряд) регламентировал каган Руси и его судьи. Один из семи судей Xазарии был для славян и других язычников. Сохранившиеся фрагменты правовых обычаев древних славян говорят о том, что имущественные споры и некоторые уголовные дела решал князь. Если мнение князя как судьи оспаривалось, исход дела решал вооруженный поединок. Уголовное наказание было делом жрецов, которым князь отсылал виновного для вынесения ими окончательного решения. Высшей мерой наказания первоначально фигурировала смертная казнь. Известно, что смертная казнь применялась за убийство, грабеж и воровство.

Среди других наказаний отмечается изгнание из рода (изгойство) и штрафы. За нанесение обиды иноземцу определялся штраф в половину имущества.

Семейно-брачные обычаи, основанные на патриархате, допускали многоженство, воровство и выкуп невесты. Имущественные споры в случае развода или смерти главы семьи обычаем не регламентировались.

Конфронтация юридического быта населения юго-восточной окраины Руси с княжеским киевским правом называется дуалистичностью, то есть двойственностью. Дуалистичность права выразилась в казни древлянами князя Игоря. С точки зрения обычного права, Игорь выступал как грабитель, так как нарушал нормы собирать дань единожды в год, а с позиции власти он мог собрать и дополнительную, чрезвычайную дань. Повторное взимание дани вызвало, как известно из летописи, бунт. Игорь был казнен древлянами в соответствии с обычаями, встречавшимися у тюркских народов и славянских племен юго-востока Руси – князь был разорван надвое на деревьях. Последующая борьба Ольги, Святослава и Владимира с древлянами, северянами и вятичами, трансформация полюдья в повоз тоже свидетельствует о дуалистичности права. Князья пытались утвердить государственное право, установить у этих племен свой суд, что вызывало вооруженное противодействие, отмеченное на протяжении X–XII вв.

Дуалистичность права проявлялась также в различии мер наказания по нормам обычного права и государственного законодательства. В 1126 г. арабский путешественник сообщил о применении у славян смертной казни через повешение. Эта мера наказания полагалась за грабеж и воровство. (Здесь нужно отметить, что в XII в. применение казни противоречило ст. 2 Русской правды Ярослава Владимировича).

Договор Олега с греками 912 г. также сообщает о славянском суде. В документе есть сведения об общинном суде у славянских воинов и купцов на территории Византии, что обвинение должно быть признано сообществом славян верным публично, перед свидетелями. То есть славяне были не подсудны суду империи. Четкого разграничения уголовного и гражданского права не прослеживается. Отмечаются только преступления против личности и имущества. За убийство могло взыскиваться имущество виновного. В случае невозможности взыскать имущество, предусматривалось наказание по праву кровной мести – смерть за смерть. Если уголовные преступления, повлекшие за собой смерть, наказывались исходя из византийского законодательства, то преступления против личного достоинства исходили из «Закона русского». За оскорбление полагалось или возмещение морального вреда серебром, или частичная конфискация имущества, в зависимости от платежеспособности виновного. В случае невозможности оплатить фиксированную сумму (5 литров серебра), преследование прекращалось. Договор Олега с греками различает обстоятельства, при которых совершено преступление, и не допускает внесудебную расправу, кроме случаев вынужденной самообороны и защиты своего имущества. Компенсацией за нанесенный имущественный ущерб служил штраф в тройном размере от суммы похищенного. К воровству приравнивалось и насильственное завладение чужим имуществом без причинения физического вреда потерпевшему. В таких случаях также предусматривался штраф, определяемый в тройном размере.

Косвенно законодательство говорит о существовании не только устных, но и письменных договоров и присяги. Обязательственное право не говорит об обращении взыскания с личности должника (независимо от его национальной принадлежности) по византийскому законодательству или «закону русскому».

Устав князя Владимира Святославовича. В связи с принятием в 988 г. христианства возник вопрос о разграничении прав государственной и церковной властей. Правовое положение церкви характеризует «Устав». Этот акт в соответствии с греческими канонами вводит новый налог – десятую часть от доходов государства в пользу церкви (так называемая «церковная десятина» – ст. 3). Ст. 4 выводит из княжеской и боярской подсудности нормы семейного права. В ст. 5–6 Владимир Святославович запрещает впредь вмешиваться в церковные дела, а ст. 7 перечисляет конкретику дел, передаваемых церковному суду. В указанном перечне фигурируют дела о разводе, прелюбодеяние, нарушение христианского брачного права, изнасилование. К нарушениям церковной нравственности относятся урекание – сквернословие и аморальные поступки. В ведение церковного суда передавались также некоторые дела о наследстве (заднице), а также отправление языческого культа.

В социальную структуру общества вводятся митрополичьи и церковные люди (в Киеве при упомянутой в ст. 3 Церкви Св. Богородицы располагался митрополичий престол). Далее перечисляются лица, которые подсудны только митрополиту, среди них духовенство и миряне, служащие в церкви (ст. 8–9).

Русская Правда Краткой Редакции. Важнейшим юридическим источником Древнерусского государства является Русская Правда.

Тексты Русской Правды дошли до настоящего времени в более чем ста списках. Условно Русская Правда в ее многочисленных списках делится на три редакции:

1) Краткая Правда (X–XI вв.);

2) Пространная Правда XII–XV вв.;

3) Сокращенная Правда (XV в.).

Тексты всех трех редакций по своему составу, древности и конкретике значительно отличаются друг от друга.

Древнейшая часть Краткой Правды составлена до народных восстаний 1068–1071 гг., в ней еще не говорится о двойных вирах (80 гривен), не упоминается и о судебных пошлинах в пользу князя, не сформированы еще правопривилегии. Под самим преступлением понимается только убийство или ущерб здоровью, личности и собственности. За убийства людей независимо от социального происхождения в пользу ближайших родственников убитого взимается 40 гривен. В Правде Роськой существует пережиток «народного суда» – кровной мести. Кровная месть – родовой обычай, но в Правде Роськой он ограничен раннегосударственным законодательством. Право мести предоставлялось только ближайшим родственникам. Однако месть могла быть заменена денежным эквивалентом (40 гривен), причем без различия социального положения («русин здесь приравнивался к изгою»). Правда Роськая ограничивает судебный и следственный процесс – в государстве еще не сформированы соответствующие институты. Поэтому к праву мести за нанесенную обиду (телесные увечья) допущены только ближние родственники. Еще одной причиной ограничения было избежание самосуда (ст. 2). В других случаях (имущественные преступления) следственный процесс сложнее, т. е. допускается свод (древний судебный обычай установления личности преступника, в дальнейшем законодательстве свод получил развитие). Правда Роськая еще не знает системы доказательств. В статьях фигурирует только свидетель, знающий обстоятельства преступления – видок. В суде рассматривались и клятвы (присяги – «роты»). После досудебного следственного процесса ст. 14 говорит о изводе – суде 12 мужей. Суд по Правде Роськой различает ответственность в зависимости от субъективной стороны преступления против личности (ст. 2–9). Например, в ст. 3 в зависимости от формальной стороны дела и от умысла предусмотрено более строгое наказание, чем в ст. 2. Плата за удар багром, жердью, тяжелой чашей вчетверо больше, чем за простое избиение, вследствие возможных тяжелых результатов такого удара.

В ст. 1 и 5 приравниваются нанесение тяжких телесных повреждений. В двух случаях предусмотрена плата 40 гривен и право мести. Указанное обстоятельство объясняется тем, что потерпевший становился неработоспособным и не мог впредь содержать семью.

Нанесение морального вреда приравнивалось нанесению телесных повреждений, не повлекших потерю работоспособности (см., например, для сравнения ст. 2, 3, 7). А вот ст. 8 уже говорит о том, что правовые понятия отличали неправомерное действие от намерения и попытки совершить таковое, от угрозы действием, равно как степени последствия того или иного преступления. Правовые понятия подразумевают и моральную точку зрения. Например драка, все-таки может быть объяснена личностными или иными субъективными причинами, потому и менее наказуема, а вот причинение увечий было уже тяжким преступлением.

Ст. 9 представляется очень важной, даже концептуальной. Она говорит о «роте» – клятве при заключении договора или в судебном споре при отсутствии свидетелей («видоков», которые еще раз упомянуты в этой статье). «Рота» упоминалась и в русско-византийских договорах. Здесь же «рота» имеет еще значение и в уголовном праве. Статья также подразумевает, что варяг и колбяг – иноземцы, и представить свидетелей им сложнее, чем местном населению – отсюда и упрощение следственного процесса.

В общем, законодательство предусматривало довольно мягкие наказания за имущественные преступления, в основном, штраф 3 гривны (без рассмотрения последствий кражи для потерпевшего) и возмещение ущерба потерпевшему. Не зря статьи об имущественных преступлениях помещены после наиболее тяжких – уголовных. Этот факт говорит о ранней государственности, отсутствии острых социальных противоречий, что, в основном, свойственно раннему феодализму. Вот, например, ст. 11–12. За различные обстоятельства кражи коня предусмотрено одно и то же наказание – 3 гривны и возмещение украденного (та же концепция, что и в ст. 10). Но статьи дают различный оттенок преступления. При этом ст. 12 защищает еще и собственность соседской общины – «мира» («верви»). Несколько иной оттенок у ст. 17, где предусмотрены как добровольное признание вины, так и введение следствия в заблуждение. Ст. 13 как бы дополняет ст. 10. Здесь говорится о своде – древнем судебном обычае. Суть обычая заключалась в следующем: истец должен был «идти до конца свода» в пределах одного города. Всего подразумевалось три степени свода. Последний подозреваемый в своде считался преступником. (В дальнейшем свод получил развитие в Пространной Правде). Кроме того, статья говорит об институте поручительства. При этом поручитель также нес материальную и моральную ответственность. Наконец, в своде могли участвовать только тяжущиеся стороны – истец и ответчик (ответчики).

Ст. 14, кроме упомянутого уже Извода (суда 12 мужей), говорит о высоком уровне правовых понятий. Закон предусматривал, что часть похищенного за время нахождения у вора будет утрачена. Поэтому оговаривалось, что похищенное должно быть возвращено все без остатка.

Ст. 15 также дополняет ст. 10 и дает ценные сведения о следственном процессе. Концепция заключается в следующем: после осуществления свода до конца (иногда предусматривалось три поочередных свода) обнаруживался последний подозреваемый (тать). Как и в ст. 13, последний обязан был возместить все убытки и возбуждал уже новый свод, где выступал первым истцом. Далее процедура повторялась до трех сводов, – и так далее…

Ст. 16 органически вытекает из предыдущих, но впервые говорит о холопе, а не о домашнем рабе – челядине. В феодальном праве холоп не отвечает за свои действия. Ответственность за холопа несет его господин. Кроме того, холоп не имеет имущества, поэтому имущественная ответственность лежит на его господине. С другой стороны, на холопа распространяется обычай кровной мести. Такое положение обусловлено патриархальным характером рабства (холоп был как бы членом семьи). Однако, оскорбление свободного холопом – особенно оскорбительно. Поэтому, даже получив за холопа штраф 12 гривен, потерпевший оставлял за собой право мести. Но отомстить (побить) холопа можно было только вне жилища его господина, т. к. жилище на Руси было неприкосновенно. Без разрешения хозяина посторонние в него не допускались.