Искажение

– Вот это.

Несмотря на то что тёмная вода прогнулась под бешеным взглядом Ксаны и разбежалась, словно испуганно прячась, прямо под мостом продолжало дрожать изображение смеющихся за столиком любовников, и именно на него указывал мужчина.

– Ты это видишь? – удивилась женщина.

– Да, – коротко подтвердил незнакомец.

Он оказался высок, худ, но не тощ, с приметным, очень жёстким, по-птичьему жёстким лицом, чертами напоминающим ястреба – маленькие глаза, крючковатый нос, скошенный подбородок. И кисти рук напоминали птичьи лапы: пальцы узловатые, сухие, с длинными ногтями. Мужчина носил чёрный костюм и белоснежную сорочку. Туфли начищены до зеркального блеска. На левой руке – золотые часы. На правой – золотой перстень с крупным чёрным камнем, похожим на драгоценное надгробие.

– Если видишь, скажи, что это?

– Твой гнев.

– Я знаю.

– И твоё колдовство.

– Я стала ведьмой?

– Каждый из нас кем-то становится, – пожал плечами незнакомец. – Почему ты должна быть исключением?

– Не морочь мне голову.

– Хорошо, не буду.

Ксана не ожидала подобного ответа от человека с жёстким лицом и подняла брови:

– Почему ты такой покладистый?

– Потому что сейчас ты опасна, – спокойно объяснил тот. – Ты не понимаешь своей силы и своего зла, а значит, способна сокрушить всех. Даже меня.

– Ты не сделал мне ничего плохого.

– Хорошо, – мужчина улыбнулся. У него была приятная улыбка, разгоняющая ястребиную жёсткость лица. – У тебя редчайший дар, Ксана: ты можешь представлять новые Отражения, изменяя те, которые видишь или придумываешь. Интересно, сумеешь ли ты его развить?

– Развить во что? – тихо спросила женщина, проводя указательным пальцем по холодному парапету моста.

– Вот и мне интересно, – не стал скрывать незнакомец. – Сейчас ты зла, и зло пробудило в тебе дар. Но месть способна его погубить.

– Кого «его»?

– Твой дар.

– Я до сих пор не понимаю, о чём ты говоришь.

– О той весёлой шутке, которую ты сыграла с Борисом этой ночью.

– Он в Париже.

– Где на него стошнило белобрысую подружку.

Несколько секунд изумлённая Ксана молча смотрела на собеседника, а затем прищурилась:

– Так было?

– Да.

– Виталину стошнило во время оргазма?

– Её рвало, как вулкан Эйяфьядлайёкюдль.

– Вулкан извергается.

– Тогда ты понимаешь, что я имел в виду.

Ксана вновь помолчала, обдумывая странные ответы, после чего поинтересовалась:

– Откуда ты знаешь, что Виталину стошнило?

– Ты этого хотела? – спросил странный мужчина.

– Да.

– Значит, так было, – незнакомец повернулся и посмотрел на успокоившуюся реку. – Ты меняешь Отражения, Ксана, приводишь их к тому виду, который тебе любезен – без заклинаний, что удивительно, вопреки всем правилам. Ты не колдуешь, а изменяешь мир силой своего желания, своего горя, своего зла…

– Хорошо.

– Возможно.

Женщина тоже посмотрела на воду, на Бориса, впихивающего в рот белобрысой девки ложечку с десертом, и скривилась:

– Что я могу с ними сделать?

– Всё, что захочешь.

– Могу убить?

– Можешь.

– И мне за это ничего не будет?

– Полиция не верит в магию, – теперь мужчина негромко рассмеялся. – К тому же девица и Борис в другой стране.

– Тогда убью, – решила Ксана. – Не хочу его больше видеть.

– Так быстро? – удивился незнакомец.

– Предлагаешь поиздеваться над ними?

– Почему нет? Ты ведь этого хочешь.

Ксана помолчала, прислушиваясь к чувствам, а затем призналась, что мужчина прав: она хотела долгой мести, хотела, чтобы любовники переживали, тряслись от ужаса и непонимания, хотела насладиться их страхом. Согласилась и вновь посмотрела на увлечённого созерцанием реки собеседника.

– Я люблю ночную Москву, – размеренно произнёс он, словно поняв, что женщина готова слушать. – Моя Москва – тёмная бездна, порождающая отражения тёмной бездны во всех Отражениях одновременно и забегающая даже в грядущее. Моя Москва пропитана энергией Ша, и её вечный круговорот повторяет жизнь под лучами украденного у Солнца света. Моя Москва обволакивает туманом, и его холод делает меня поэтом. Иногда я брожу по Москве и читаю ей стихи. Я болею, когда уезжаю, и наслаждаюсь, переступая московский порог. Бездна моя, Москва – единственная слабость, которую я себе позволил. Иногда я ловлю себя на мысли, что хочу убить всех, чтобы никто не мешал мне наслаждаться Москвой…

– Вообще всех?

– Дворников придётся пощадить.

И Ксана вновь услышала смешок, полетевший в темноту реки. Но не сделавший её темнее.

– Ты знаешь моё имя, а я твоё – нет, – сглотнув, произнесла она.

– Называй меня баал Гаап, – ответил мужчина. – Называй с уважением.

– Баал – это имя?

– Титул. И ты должна говорить «вы».

– Почему?

– Потому что титул – это власть.

– Надо мной?

– И над тобой тоже.

– Я ничего не знаю о твоей власти.

– Ещё узнаешь, – пообещал Гаап.

– В чём моя сила?

– Внимание.

Он поднял указательный палец, и замолчавшая Ксана услышала рёв приближающегося со стороны Кутузовского авто. И сирены. Судя по звукам, владелец мощного автомобиля пытался уйти от полицейского преследования.

– У тебя мало времени, – деловито сообщил Гаап.

– Для чего?

– Ты слышишь звук, который издаёт спортивная машина, разогнанная до последнего предела. Она несётся со скоростью триста километров в час и ни в кого не врезалась лишь потому, что сейчас глубокая ночь.

– Какое отношение машина имеет ко мне? – чуточку нервно спросила Ксана. – Пусть летит дальше.

– Мой автомобиль окажется на её пути, – Гаап указал на чёрный «Бугатти», небрежно припаркованный поперёк полосы.

– Откуда он взялся? – не сдержалась Ксана. Она была уверена, что баал явился на мост пешком.

– Неважно, откуда он взялся, – рассмеялся Гаап. – Важно то, что сейчас лихач ещё больше увеличит скорость.

На Дорогомиловской заблестели фары.

– Но с Бережковской выскочат полицейские, лихач увидит их, попытается объехать по «встречке», не справится с управлением и врежется в мою машину.

– Надеюсь, она застрахована, – попыталась пошутить женщина.

– «Бугатти» подпрыгнет, перевернётся в воздухе и обрушится на нас, – закончил Гаап. – Ты застрахована?

– Нет.

– А следовало.

– Я не хочу погибать под твоей машиной.

Он согласно кивнул и очень спокойно сказал:

– Тогда вернёмся к началу, Ксана: у тебя очень мало времени.

Женщина резко повернулась и убедилась, что события развиваются в точном соответствии с предсказанием. Приземистый спортивный автомобиль стремительно приближался к мосту. Слева появились полицейские…

– Что я должна…

И замолчала, ибо поняла, что должна.

Должна представить.

Как приземистая «Ламборджини» отворачивает чуть раньше, чем предсказал Гаап. И чуть резче. Должна представить, как автомобиль заносит, крутит по мосту и как «Ламборджини» влетает в столб. Не в «Бугатти», а в столб.

И взрывается.

На противоположной от наблюдателей стороне моста. Не причинив вреда ни им, ни дорогой машине баала.

– Ой! – Ксана отшатнулась, «поймав» взрывную волну, но на ногах устояла и не сдержала восклицания: – Ух, ты!

Разглядывая падающие на асфальт обломки «Ламборджини».

А затем перевела взгляд на Гаапа:

– Это я его убила?

– Он бы всё равно не выжил, – равнодушно ответил тот. – Только перед смертью ещё и нас погубил бы.

– Врёшь, – убеждённо произнесла женщина.

– Вру, – не стал спорить баал. – Мы бы прыгнули в воду… Но мне стало жаль «Бугатти».

– Забыл застраховать?

– Не хотел огорчать друзей, у которых взял его покататься.

Ксана поняла, что слышит шутку, и улыбнулась.

– Мы стали свидетелями?

– Полицейские нас не увидят.

– Почему?

– Я так сделал. – Он посмотрел на часы. – Когда захочешь поговорить, приди сюда и отыщи мою метку, я оставил её для тебя. – Гаап надавил на парапет большим пальцем левой руки, резко оторвал его, показав Ксане вспыхнувшую и тут же растаявшую огненную печать, и в одно мгновение исчез. Вместе с машиной. Только что был, а стоило молодой женщине моргнуть глазом – исчез. Прошелестев напоследок:

– До встречи.

Ксана задумчиво посмотрела на горящий «Ламборджини», на подъехавших к месту катастрофы полицейских, пожала плечами и неспешно направилась к набережной Шевченко.

Ей хотелось поцеловать Германа, прижаться к нему и уснуть.

* * *

Ночь Виталина провела ужасно. Пока горничные приводили номер в порядок и меняли бельё, она мышкой сидела в углу, когда они закончили – не пошевелилась, позволила Борису уснуть – он не предложил девушке присоединиться, заперлась в ванной и разрыдалась. Но тихо, очень тихо, боясь потревожить любовника. Рыдала, выплёскивая страх – в какой-то момент Виталине показалось, что взбешённый Борис её выгонит, рыдала, жалея себя за то, что вынуждена спать с этим стареющим павианом, подкрашивающим кудрявые волосы, хвастающимся дружками из правительства и обожающим хихикать над «моей дурой», постоянной подругой, которая не догадывалась о его шашнях с секретаршами.

В завершение рыдала просто так, потому что настроение.

Остаток ночи провела на самом краешке кровати.

Однако утром Борис ни словом не обмолвился о неприятных событиях, и день они провели, как планировали: побродили по Лувру, потом по набережной, забрались в старые кварталы Парижа, где и пообедали, заглянули на остров Ситэ, несмотря на то что к собору Парижской Богоматери Виталина таскала Бориса ещё в первый день, снова гуляли, вернулись в отель, переоделись и отправились ужинать в ресторан на первом этаже – Борис сказал, что устал и не хочет никуда ехать.

И за ужином он окончательно подобрел и выбросил из памяти вчерашний инцидент. Борис много и остроумно шутил, смеялся, на вино не налегал и всем видом давал понять, что настроен получить этой ночью то, чего лишился вчера. Виталина подыгрывала, как могла, мечтая побыстрее покончить с едой и затащить любовника в постель, но тот отказался уходить без десерта и бокала сладкого вина.

Борис подозвал официанта, взял меню, изучил нужную страницу – к счастью, предусмотрительные владельцы заведения снабдили каждое предложение фотографией, и выбор не отнял много времени.

– Десерт, – сообщил Борис, переводя взгляд на официанта.

– Десерт? Прекрасно! – заученно улыбнулся тот. – Что именно на десерт?

– Мороженое. – Борис ткнул пальцем в нужную картинку. – Три шарика.

– Три порции?

– Одна порция! – Борис понял, о чём спросил официант, и поднял указательный палец. – Одна!

– Одна порция, – кивнул тот. – Для дамы?

Виталина решила, что пережитые страдания заслуживают тирамису, но заказать не успела. Едва девушка ткнула пальцем в изображение пирожного и произнесла:

– Я хочу…

Как официант страшно захрипел, побледнел, пошатнулся, вцепившись рукой в край стола, выронил блокнот, резко рванул воротник рубашки, снова захрипел и повалился на колени белокурой красавицы, глядя на Виталину выпученными, словно у рыбы, глазами.

Словно у засыпающей рыбы.

Зал ресторана огласил дикий вопль перепуганной девушки.

* * *

Громкий, протяжный крик.

Ксана не ожидала, что издаст его, хотела ограничиться стоном, но не сдержалась – Герман сегодня был чрезвычайно хорош. Ксана закричала, заколотила кулачками по его груди – в это мгновение она была сверху, – затем откинулась назад, несколько раз дёрнулась и лишь потом, обессиленная, упала рядом с мужчиной.

Несколько секунд любовники жадно дышали, а затем Герман, продолжая смотреть в потолок, произнёс:

– Ты великолепна.

– Мне хорошо с тобой, – прошептала в ответ Ксана.

Тоже не глядя на мужчину.

– Когда ты рядом, я забываю обо всём на свете.

– Когда ты рядом, мне не нужен свет.

Герман приподнялся на локте и посмотрел женщине в глаза.

– Ты ничего обо мне не знаешь.

– Ты ничего обо мне не знаешь, – в тон ему ответила Ксана, не отрывая щёку от подушки.

Он улыбнулся уголками губ.

– Любовь – это наши чувства, Ксана, твои и мои, а не наши биографии.

– Ты действительно так думаешь?

Герман нежно взял женщину за руку, поднёс к губам ладонь и поцеловал.

– Я был женат, Ксана, у меня было много подруг, но никогда раньше я не испытывал такого фонтана чувств, как с тобой. Иногда мне кажется, что я сплю, заснул за рулём, выехав на Бородинский мост, и то чудо, которое там произошло – чудо нашей встречи, и те чудеса, что случились потом, всего лишь видятся мне… Я этого боюсь, Ксана. Я хочу, чтобы всё было настоящим. Я счастлив от того, что задержался на работе и отправился домой на два часа позже обычного. Я счастлив от того, что встретил тебя…

– Я стояла на краю, – тихо, но очень твёрдо произнесла женщина, отвечая на взгляд Германа. – Ты это знал, но я должна сказать.

Он вновь поцеловал Ксане ладонь.

– У всех бывают трудные дни.

– Ты не испугался подойти.

– Я бы подошёл к кому угодно, потому что тому, кто стоит на краю, нельзя оставаться одному. Но увидев тебя, понял, что мне повезло.

Ксана слушала, улыбалась и с трудом верила, что не спит. С трудом верила, что не придумала встречу с этим бесконечно любящим её мужчиной, воспользовавшись своей новой силой.

«Вдруг я его приворожила? Затуманила разум? Или он просто плод моего воображения?»

Несколько раз Ксана набиралась смелости и пыталась прогнать видение, развеять колдовские чары, но… Герман не исчезал. И даже расставшись на день, она ощущала его присутствие.

В мире.

В городе.

В своей душе.

И когда Ксана думала о Германе, её новая, холодная сущность пряталась, несмотря на огромную силу. Пряталась, но не исчезала, терпеливо выжидая своего часа и зная, что он обязательно придёт.

Но Ксана думала, что победила…

Она была счастлива.

Сегодня Герман позвонил в полдень, сказал, что соскучился. Потом – в четыре пополудни, спросил, где она хочет ужинать. Ксана выбрала заведение, умчалась с работы пораньше, переоделась, привела себя в порядок, с радостным нетерпением дождалась появления Германа, а после ужина убедилась, что костёр их страсти только начал разгораться. Несколько часов блаженства пролетели, словно один миг, и сейчас утомлённые любовники наслаждались простыми прикосновениями друг к другу.

– Поедем в отпуск? – неожиданно предложил Герман.

– Сейчас? – улыбнулась Ксана.

– Если паспорт с собой – можем и сейчас, – молниеносно среагировал мужчина. – Чем меньше задумываешься, тем лучше.

– Ты романтик.

– Я становлюсь им рядом с тобой.

– А в обычное время?

– В обычное время я довольно жёсткий дядя, – не стал скрывать Герман.

– У тебя есть дети?

– К счастью, не обзавёлся.

– Почему, к счастью? – не поняла Ксана.

– Потому что я совсем недавно нашёл женщину, от которой хочу детей, – он рассмеялся. – Но алименты бывшей я всё равно плачу.

– Живёшь насыщенной жизнью?

– Обещаю в отпуске рассказать о себе всё.

– Сегодня не получится, – улыбнулась Ксана. – У меня нет с собой паспорта.

– Хорошо, не сегодня, – Герман провёл рукой по её волосам. – И ещё я подумал, что неправильно дарить женщине телефоны.

– Вернуть?

– Ни в коем случае. – Он взял её за руку и надел на палец кольцо, которое достал, кажется, из-под подушки. – Решил сделать правильный подарок.

Изящное украшение с небольшим бриллиантом.

– Я заметил, что тебе нравится белое золото.

– Красивое… – Ксана полюбовалась на подарок, отставив руку в сторону, и улыбнулась: – Надеешься, что окольцевал?

– Ещё нет, но я над этим работаю.

– У тебя получается.

Ксана поцеловала Германа в губы, вновь улеглась рядом и прижалась к его плечу.

– Я тебя окольцую, – пообещал мужчина.

Она счастливо улыбнулась, но промолчала.

Закрыла глаза и почти сразу уснула.

С улыбкой на губах.

* * *

Финал поездки получился отвратительным.

Два последних дня, а точнее – два последних вечера, перечеркнули всю прелесть «командировки» с молоденькой секретаршей. Сначала Виталину стошнило в постели, и ладно, если бы во сне, а то ведь во время занятия любовью! В самый разгар! А только Борис успокоился и собрался сделать их последнюю ночь в Париже незабываемой, как случилась смерть в ресторане. Проклятый официант не нашёл ничего лучше, чем умереть на руках Виталины, в прямом, будь он проклят, смысле слова, и девушка, естественно, впала в натуральную истерику. Да и кто бы не впал, на самом-то деле, когда прямо на тебе уходит в мир иной незнакомый мужчина? Или знакомый. Главное – уходит. Хрипит, дёргается, холодеет…

Самого Бориса зрелище смерти повергло в ступор, а завизжавшая Виталина и вовсе, как показалось, собралась последовать за официантом, во всяком случае, бледностью и выпученными глазами девушка от него не отличалась. Вернувшись в номер, она наглоталась таблеток и проснулась лишь за час до отъезда. Безжизненная, словно подхватившая чуму кукла, Виталина кое-как собралась и кое-как потащилась за недовольным любовником, промолчав всю дорогу из отеля до Москвы. Пограничники и с той, и с другой стороны дружно сочли, что девушка перебрала с определёнными веществами, багаж досмотрели тщательно, но ничего не обнаружили.

В Шереметьеве Борис с удовольствием избавился от спутницы, взяв Виталине другое такси, хотя изначально планировал ехать на одной машине по двум адресам, и помчался в Лялин переулок, рассудив, что нет худа без добра: накопленный во время двухдневного воздержания пыл не позволит Ксане заподозрить неладное.

– Дорогая, я дома! – крикнул Борис с порога, даже не захлопнув дверь.

– Наконец-то!

Ксана вышла в коридор, и у мужчины перехватило дыхание: королева. Конечно, возраст есть возраст, Ксана не могла похвастаться свежестью, но как же, чёрт возьми, она хороша в чёрном пеньюаре, подчёркивающем соблазнительные округлости!

– Мне кажется, или ты сделала мне подарок? – сглотнув, спросил Борис.

– Подарок? – удивилась Ксана.

Ему показалось – притворно.

– Твоя грудь, – он сделал шаг, но вновь остановился. – Она стала больше.

Борис едва сдерживался, чтобы не проверить догадку на ощупь, и лишь пожирал подругу глазами.

– Хм-м… – Ксана с удовольствием посмотрела на своё отражение и вдруг поняла, что любовник прав: больше. Не намного, но заметно. Вот почему бюстгальтеры стали казаться тесными! Грудь стала не только полнее, но и более упругой. А ноги избавились от щепотки накопившегося за последние годы жирка…

«Но почему Герман ничего не сказал? – спросила она себя и тут же ответила: – Потому что Герман не видел меня до моста».

В памяти появилась Тьма, поднимающаяся от ночной воды. А затем – ощущение горя, память о том неистовом горе, которое привело Ксану на мост и едва не сгубило. И снова – Тьма.

Беспросветная Тьма.

«Я меняюсь…»

Отражение незаметно подмигнуло в ответ.

Но пока следовало продолжить игру.

– Тебе нравится? – с улыбкой поинтересовалась Ксана, слегка отводя плечи назад.

Пеньюар приготовился лопнуть.

– Ты даже не представляешь, как, – с необычайной искренностью ответил Борис, с вожделением пялясь на её новую грудь. На соски, таранящие изнутри тончайшую ткань.

– Прекрасно… – Ксана подошла ближе. – Я соскучилась.

И Борис, наконец, вцепился в неё, демонстрируя ту самую страсть, которая некогда сводила Ксану с ума. Вцепился яростно, показывая, что тосковал на чужбине. Прижал женщину к стене, зацеловал, уделяя особое внимание новой груди, подхватил на руки и едва услышал негромкое предложение:

– Давай начнём в ванне?

Понял, что Ксана права – ведь он полдня был в дороге, – отнёс женщину в ванную, заметил свечи, фрукты, бутылку вина, поблагодарил Ксану особенно крепким поцелуем, сорвал с себя одежду и…

В их прекрасной ванне плавал официант с вытаращенными, будто у мёртвого мопса, глазами. Борис с трудом удержался от восклицания, потряс головой, прогоняя видение, понял, что призрак исчез и ванна выглядит так, как пару секунд назад, и… и ещё понял, что вожделение его оставило. Бесповоротно.

– Устал? – нежно спросила Ксана.

Но в её голосе мужчине почудились – или не почудились – злорадные нотки.

– Слишком долго был в пути, – вздохнул Борис. – Надо принять душ.

– Конечно, дорогой. Я пока наполню бокалы.

Ксана отвернулась, Борис открыл шкафчик, достал голубую пилюлю – ему уже несколько раз приходилось пользоваться ими, – и запил водой, которую Ксана принесла вместе с вином. Женщина стояла спиной, поэтому Борис не увидел появившуюся на её лице улыбку – Ксана знала, что таблетка не поможет.

– Ты не против, если я подожду тебя в ванне?

– Конечно… – Он кашлянул. – …не против… – Борис замер, жадно наблюдая за тем, как любовница сбрасывает пеньюар и наклоняется, осторожно опускаясь в воду.

«Грудь точно прибавила… Но когда успела? И задницу подтянула… Или я забыл, как выглядит её попочка?»

Новая фигура сводила с ума, однако пыл отказывался возвращаться. Борис скривился, пожелав таблетке подействовать быстрее, вошёл в душевую кабинку и включил воду. Но дверцы до конца не закрыл, любуясь улыбающейся из горы пены женщиной.

– Даже не знаю, что на меня нашло…

А в следующий миг почувствовал кислый запах полупереваренной пищи, которой стошнило Виталину, и настроение стало совсем паршивым.

«Что со мной происходит?!»

Борис был в шаге от паники. Он видел перед собой прекрасную, возбуждённую и возбуждающую женщину, но ничего не мог! Не чувствовал привычной силы! Отчаянно хотел, но ничего не шевелилось!

– Дорогой, я тебя жду… – Ксана улыбнулась, показала мужчине стройную ногу и тут же опустила её в пену. И вновь улыбнулась, чуть приподняв левую бровь. И покусав губу. – Дорогой?

– Я тоже соскучился, – рассеянно отозвался Борис, увеличивая напор воды.

– Тогда иди ко мне.

– Не хочу торопиться.

– Борис? Я тебя не узнаю.

«Я сам себя не узнаю!»

Ему хотелось крепко выругаться.

– Что ты делал в командировке? Работал на урановом руднике?

– Был тяжёлый перелёт.

– Настолько тяжёлый?

– Самолёт сильно трясло…

Борис сделал воду ледяной и стиснул зубы, омываясь резкой, освежающей струёй – обычно ему это помогало.

* * *

Остановиться посередине Бородинского моста в «час пик» оказалось не просто…

Не пешком – на машине. При этом Ксана честно попыталась минимизировать ущерб от своих действий: на мост выехала в крайнем правом ряду, постепенно сбрасывала скорость с низкой до «черепашьей», едва докатилась до нужного места, но стоило ей остановиться и включить «аварийку», как сзади послышалось возмущённое гудение клаксона, и Ксане заморгали фарами, требуя ехать дальше.

Но дальше она не собиралась.

Вышла из машины, открыла капот и внимательно посмотрела на двигатель. Ксана не представляла, что именно там пыхтело, поскрипывало и жужжало, но точно знала, что её действия успокоят недовольных. Так и получилось. Нетерпеливый водитель кое-как вклинился в поток второго ряда, проезжая мимо Ксаны, наградил её уничижительным взглядом, но и только: ни ругаться, ни предлагать помощь не стал. Как, впрочем, и остальные водители. Может, кто-нибудь из них и не отказался бы помочь красивой женщине разобраться с технической проблемой, но Ксана демонстративно поднесла к уху телефон и отошла к парапету.

Всё нормально: женщина не может ехать и звонит в сервис.

Но прежде чем набирать номер, Ксане пришлось отыскать точку, в которую Гаап ткнул пальцем – аккуратный круглый ожог на тёмном металле. Не пятно другого цвета, а именно ожог, словно в пальце таинственного «баала» прятался электрод. Нашла, на пару секунд замерла, удивлённая, не понимая, что делать, затем пробормотала: «Наверное, так», и приложила к «ожогу» указательный палец. И негромко вскрикнула, увидев, что на парапете высветились алые цифры телефонного номера.

«Мог бы просто оставить визитку!»

Тем не менее получилось эффектно, и, набирая номер, женщина чувствовала лёгкую робость – она впервые звонила настоящему колдуну. А тот, в свою очередь, ответил сразу, и голос его звучал дружелюбно:

– Я ведь говорил, что ты позвонишь.

– Вы меня узнали? – Ксана долго думала, следует ли говорить «вы», и решила это требование исполнить. Но титул «баал» добавлять отказалась.

– Конечно, узнал, у меня абсолютная память на голоса, – отозвался Гаап. – Доброе утро, Ксана.

– Не очень доброе, – вздохнула женщина.

– Проблемы?

– Сложности.

– Нужно поговорить?

Вопрос прозвучал легко, но Ксана понимала, что утвердительный ответ поставит её в зависимость от баала. Она признает свою слабость. Он окажет услугу и наверняка потребует плату.

Длинный человек с жёстким ястребиным лицом… Что он потребует?

Впрочем, для второй, «холодной» Ксаны, которая владела сегодня их телом, это было неважно.

– Да, мне нужно с вами поговорить.

Он выдержал паузу, и Ксана представила ястребиную улыбку. Которая слегка смягчает жёсткое лицо. Он доволен… Впрочем, если ей что-то не понравится, она всегда может отказаться от сделки. Ведь Тьма – дело добровольное.

– Я смогу приехать на обзорную площадку Воробьёвых гор через тридцать минут, – произнёс Гаап. – Четверти часа хватит?

– На что?

– На встречу. У меня масса дел.

В его устах это прозвучало не хвастовством, а констатацией факта.

– Хватит, – решила Ксана.

– Воробьёвы горы через полчаса. – Гаап бросил трубку.

Ксана посмотрела на парапет – и цифры, и «ожог» исчезли, – усмехнулась, внесла номер в список контактов, захлопнула капот и отправилась на Воробьёвы горы. Неожиданно вспомнив, что не была на них с выпускного вечера, а точнее – с выпускной ночи, с восхитительной летней ночи, когда они, полные сил, задора и надежд, смотрели на утренний город так, словно он принадлежал им.

Словно весь мир принадлежал им.

Небо улыбалось, а поднимающееся Солнце обещало только хорошее. Они стояли у парапета, молча наблюдая за жёлтой звездой, а когда она взошла – засмеялись, запрыгали, отпустили шары и снова засмеялись. Мальчишки в костюмах, которые ещё не научились носить, девчонки в платьях, в разных, но одинаково прекрасных. Прекрасные девчонки…

Те мгновения остались в памяти навсегда.

А сейчас раскинувшийся под ногами город казался отражением самого себя. Отражением не в небе или реке, а в глазах людей и домов, в витринах и окнах машин, надоевший себе и самого себя пугающий.

– Ты выглядишь расстроенной. – Гаап неслышно подошёл сзади, но Ксана не вздрогнула – знала, что баал повторит трюк.

– Я зла.

– Снова? – притворно удивился Гаап. – Это входит в привычку.

– У меня ничего не получилось! – неожиданно нервно, очень-очень нервно выкрикнула Ксана, поворачиваясь к собеседнику. Сдерживаемый гнев прорвался, и перед баалом оказалась не злая женщина, а разъярённая пантера. – Ни черта не вышло! Я выгляжу полной дурой! А чувствую себя идиоткой! Меня снова унизили! Я – дура!

– Что именно произошло? – поинтересовался Гаап, машинально делая шаг назад.

– Колдовство! – рявкнула Ксана. – Оно ушло!

Её глаза вспыхнули диким чёрным огнём. Яростным, но бесплодным – за ним больше не пряталась сила.

– Как это? – баал вновь сыграл удивление.

И сыграл удачно – женщина поверила. Впрочем, сейчас она плохо оценивала происходящее.

– Вчера… – Ксана сбилась, сказала себе, что собирается рассказать незнакомому, в сущности, человеку, о своём великом позоре, хотела промолчать, но решилась продолжить: – Вчера я собиралась унизить Бориса. Я приготовила декорации, надела сексуальное бельё, такое, как ему нравится, купила его любимое вино… Я знала, что после двух дней воздержания он возбудится от одной лишь моей тени, а когда он возбудился – заставила его ослабеть. Не эмоционально – физически. Он хотел, но не мог, – чётко очерченные губы изогнулись в злой усмешке. – Я хотела утешать его, а точнее – издеваться, хотела, чтобы он лёг спать опозоренным и полночи ворочался, проклиная свою слабость, но он… Он сожрал таблетку. Я знала, что так будет, и была уверена, что смогу противостоять химии… И не смогла! Я представила, что он остаётся слабым, отчётливо представила, но ничего не получилось! Таблетка подействовала, несмотря на мои усилия! И вместо того чтобы издеваться, я отдавалась ему до утра!

– Сочувствую.

– В принципе, было неплохо.

– Поздравляю.

– Вы издеваетесь? – возмутилась Ксана.

– Нет, – качнул головой Гаап. – Я приехал, чтобы разобраться. – Он выдержал короткую паузу. – Ответь, только честно: ты его захотела?

– Я его ненавижу, – прошипела женщина.

– Но захотела?

– Нет! – она помолчала, зло покусывая губы. – Под утро, когда Борис уснул, я попробовала заставить его девку проснуться. И тоже не смогла.

– А раньше всегда получалось? – уточнил баал.

– Всегда, – твёрдо ответила Ксана.

– Официанта ты убила?

– Официанта? – Она не сразу поняла, о чём идёт речь, а когда сообразила – вспыхнула от гнева: – Вы следите за мной?!

– Разумеется, – пожал плечами Гаап. – У тебя очень редкий дар, Ксана, поэтому я всё время буду рядом.

Несколько мгновений женщина, не моргая, смотрела на баала, после чего призналась:

– Да, убила.

– Зачем?

– Хотела, чтобы они надолго запомнили эту поездку.

– Они запомнили, – усмехнулся Гаап.

– А что происходит сейчас?

– У тебя кончился запал.

– Что это значит?

– Ты увидела Отражение, – объяснил Гаап. – Причём сделала это сама, без помощи, без проводника. Ты нырнула в настоящий, полный мир…

– Что значит «настоящий»?

Гаап сверкнул глазами – недовольный тем, что его перебили, – но ответил:

– Мир становится настоящим, когда к привычному тебе Дню добавляется Отражение. И теперь ты видишь всё вокруг таким, каким оно было задумано. Ты видишь реальным всё, что было мыслимо, и прикоснулась к силе, которая приходит со всеми отражениями разом. В ту ночь ты собрала столько силы, сколько смогла унести, но теперь эта сила закончилась.

– Она вокруг, – тихо сказала женщина. – Я чувствую.

– Верно, – улыбнулся Гаап и чуть подался вперёд. Как ястреб на курицу. – Но ты не можешь её взять.

– Почему?

– Потому, что я должен снять печать и полностью открыть тебя Отражению. А ты должна принести клятву Первородным.

– Кому?

– Мне.

Ксана посмотрела в его холодные ястребиные глаза и только сейчас поняла, что они мертвы. Нет, перед ней стоял не зомби, не оживший труп – в этом она была уверена, но внутри у Гаапа не осталось ничего, кроме Тьмы, костей и мяса. Ксана поняла, что впервые в жизни видит человека без души.

И это не фигуральный оборот.

– Ты заключил сделку с дьяволом? – едва слышно поинтересовалась женщина.

И увидела, как скривились бледные губы:

– Дьявол был одним из Первородных.

– Что за мир ты обещаешь?

– Мир станет твоей игрушкой.

– А я стану твоей игрушкой?

– Разве сейчас ты на вершине? – поднял брови Гаап. – Мы оба знаем, что нет. Сейчас ты не в состоянии отомстить любовнику и спишь с ним, презирая себя за это. Ты даёшь Борису то, что он хочет, и рычишь, вспоминая силу, которую потеряла. Ты помнишь, как хрипел официант, когда ты рвала ему сердце… Ты помнишь, как наслаждалась животным страхом Виталины и ступором Бориса… Ты всё помнишь. И если откажешься от моего предложения, то вскоре перережешь себе вены.

«Не перережу! У меня есть Герман! У меня есть Герман!! Моя любовь! Мой мир! Мой настоящий мир!!»

«Что он скажет, когда узнает, что ты всю ночь трахалась с Борисом?»

«Герман меня любит!»

«Что он скажет?!»