Читать книгу: «Программа замещения», страница 4

После разговора с руководителем Центра он вернулся в офис мрачным, долго говорил со своим личным помощником Павлом, давал распоряжения, вызывал одного за другим своих сотрудников, выгонял кого-то из кабинета, а к вечеру притих и стал молча расхаживать от стены к стене, напоминая мечущегося по клетке тигра.

К полудню небольшой, но функциональный зал заседаний уже наполнился командой ученых, разработчиков, врачей, лаборантов – всех, кто осуществлял научный эксперимент на территории области. Одни были в сине-голубой форме, другие – в обычной повседневной одежде, здоровались, пожимали руки, тихо переговаривались. Слухи в их среде распространялись со скоростью движения атомов. Через десять недель эксперимент заканчивался, и отчетные данные поступали в Центр непрерывно, но, как оказалось, совсем неутешительные: «у программы много сбоев», «после десяти месяцев вызванный фантом появляется перед пациентом вне ограниченного пространства», «вчера водитель автобуса, реципиент Программы, врезался в здание Информационного центра, увидев свой фантом в форме ГИБДД на перекрестке».

«Гербарич идет!» – послышалось в зале, и гомон тут же стал стихать. Басланов стремительным шагом достиг середины зала с ноутбуком в руках, оглядел присутствующих слегка прищуренными желтыми глазами хищника и, закусив нижнюю губу, выдохнул. Все понимали, что это плохой признак, и, зная его необузданный характер, затаились. Гербарич откашлялся и начал:

– Уважаемые коллеги! Количество экспериментов в биомедицине нарастает и будет нарастать в ближайшем будущем! Чем дальше развивается наука, тем больше людей будут становиться участниками таких экспериментов. Наша исключительная Программа, плод труда талантливых ученых, подходит к концу. Полтора года мы с вами работали над ее тестированием в Н-ской области. Пора подводить итоги, и тут на помощь нам приходят цифры.

На экране запестрели графики, схемы, диаграммы. Басланов продолжал спокойно листать кадры своей презентации – счастливые люди на картинках подтверждали своими улыбками успешные итоги эксперимента. Голос Гербарича звучал чересчур оптимистично и наигранно весело, нарочито бодро и оживленно.

– Первая шестимесячная фаза, как вы знаете, проводилась на относительно малом количестве людей и прошла успешно, как показал мониторинг состояния здоровья реципиентов.

В зале стояла тишина. Таблицы, скриншоты, информационные панели, призванные убедить зрителей в несомненном успехе исследований, сменяли друг друга под убедительные слова руководителя Программы.

– В то время как у группы, принимающей плацебо, «вызванный фантом» исчезал через двадцать четыре часа без поддержки препаратов, в испытательной группе при регулярном приеме капсул у пациентов наблюдался желательный эффект в течение всего срока эксперимента. После этих исследований у нас на руках оказались многообещающие результаты, и нам удалось заключить контракты с крупными фармацевтическими фирмами на проведение дальнейших клинических испытаний.

Гербарич снова обвел взглядом зал и, вздохнув, добавил:

– К сожалению, я должен констатировать факт, что у нашей Программы, как у каждого эксперимента, есть погрешности, и мы о них знаем. И все же Программа успешно завершается, – слово «успешно» Басланов выделил особо. – И я хочу поздравить всех вас. В случае окончательного одобрения результатов в Москве, тысячи людей получат помощь в лечении известных нам психических заболеваний, десятки тысяч смогут радоваться жизни, не ощущая боли от потери близких, как это было ранее, а пользуясь возможностью продлить общение со своими родными.

В конце выступления Гербарич попросил остаться руководителей подразделений.

– После вчерашнего случая с водителем автобуса, оказавшимся нашим реципиентом, приказываю приостановить Программу для участников, принимающих препарат более десяти месяцев, до полного выяснения, – уже другим тоном говорил Басланов. – А также для находящихся в группе риска, то есть тех, кто в своих еженедельных или ежемесячных отчетах упоминал о возникновении их фантома в неожиданных местах и при странных обстоятельствах. Этим участникам должно быть объявлено, что после доработки Программы она будет возобновлена с последующим продлением.

Оставшиеся понимающе закивали.

– По поводу дальнейших действий соберемся с непосредственными исполнителями направлений РН-3 и PH-1 в семнадцать часов в лаборатории номер два. Всем спасибо! – зелено-желтые огоньки вновь засветились, Басланов окинул всех взглядом льва, усмиряющего свой прайд, и двинулся к выходу.

Быстров, сорвавшись со стула, догнал его уже в коридоре:

– Георгий Бариевич, мне нужно с Вами поговорить!

– Сейчас, здесь? – немного раздраженно сказал Гербарич.

– Не-ет, – протянул Петр Андреевич, – но желательно срочно!

Гербарич жестом показал, что можно следовать за ним, и, завернув в небольшой холл, открыл дверь своего кабинета.

– Заходи, садись! – прогудел Басланов, опуская на стол свой компьютер. – Времени мало, давай по существу!

Быстров был готов к разговору и потому спокойным и уверенным тоном сообщил:

– Я ухожу из Программы. По идейным соображениям, – прибавил он и взглянул Гербаричу прямо в глаза. – Решил для себя давно… – он помедлил. – Прошу подписать мое заявление, – и вынул из папки белый лист, исписанный бисерным почерком.

– Я думал, что смог тебя переубедить, – также, глядя в глаза собеседнику, процедил Басланов. – Сказать «мне очень жаль» – ничего не сказать. Таких специалистов, как ты, немного, – он притянул заявление к себе и коротко взглянул на него. – Тебе, говорят, на конференцию еще ехать?

– Да. К ортопедам. Просили доклад на пятнадцать минут – «Психологическая реабилитация после серьезных травм». И после я бы уже не выходил, – он встретился взглядом с хозяином кабинета.

Георгий Бариевич опустил глаза и чиркнул что-то своим золотым пером в левом верхнем углу заявления, издав звук, похожий на звук селезня на болоте.

– Хорошо. Не смею Вас задерживать, – немного картинно произнес Басланов, переходя на «Вы».

Видно было, что ему очень не хотелось отпускать Быстрова, за эти два года они успели подружиться, да и начинали эксперимент вместе, в одной команде. Как получилось, что Петр Андреевич оказался по другую сторону баррикад, он не мог понять до сих пор, хотя всегда чувствовал в нем какую-то напряженность. Правда Быстров никогда не скрывал своих взглядов.

– Георгий Бариевич! Вы знаете мое мнение. Если существует хоть малейший повод полагать, что в ходе эксперимента может иметь место смерть участника или причинение ему вреда, ведущее к недееспособности, эксперимент проводить нельзя! У все большей группы ученых и врачей появляются вопросы к создателям Программы замещения. А главное, я не уверен, что результаты научных исследований будут использованы во благо человеку, а не во зло!

– Мы достаточно много дискутировали с Вами на эту тему, Петр Андреевич, чтобы вновь возвращаться на круги своя. К сожалению, здесь мы с Вами не найдем взаимопонимания. Я не могу Вас больше задерживать! – снова официальным тоном ответил Гербарич и взял в руки свой мобильный, дав понять Быстрову, что разговор окончен.

– Прощайте! – коротко бросил тот в ответ и широко распахнул массивную дверь, казалось, что он хочет громко хлопнуть ею на прощание. Но уже стоя на пороге, Быстров оглянулся и тихо произнес: – Простите! Но я не могу это оставить! Я буду бороться! – и он аккуратно прикрыл дверь.

В повисшей тишине кабинета раздался баритон Басланова:

– Аткан ук! – Сказанное слово, выпущенная стрела.

* * *

Полгода назад в конце апреля, когда дожди заливали дороги и ветер гнал волны в городских лужах, вся команда Программы встретилась в загородном доме у Гербарича. Бесшумные электромобили заполнили небольшую часть земли, отведенную для парковки гостей, окружили дом цветной металлической цепью из Nissan Leaf, Chevrolet Bolt, Tesla и BMV, а на входе пестрела надпись на татарском «Туган кене 48» («День рождения 48»).

Скатерть манила белизной, и за щедро уставленным блюдами столом сидели айтишники, врачи, ученые и сотрудники Программы замещения. Басланов встречал свой сорок восьмой день рождения с коллегами, близкими друзьями и семьей – восемнадцатилетней дочерью Альфой и няней дочери, племянницей Даей.

– Друзья! Табын (Застолье) для вас! – выкрикивал хозяин, рассаживая гостей вокруг большого стола, заставленного фруктами и ягодами, рыбными и мясными закусками, свежими и засоленными овощами, сладостями и аппетитной выпечкой.

– Авыз итегез (Попробуйте)! – слетало с губ Альфы. Казалось, она порхала между гостями и накрытым столом, как маленькая невесомая колибри, присаживаясь на секунду то там, то здесь, и вновь, вспорхнув крылышками, растворялась где-то за занавесом. На ходу она одаривала всех ясной, как солнечный день, улыбкой. Вновь появившись из ниоткуда, перекидывалась двумя словами с гостями, при этом не прикрывая стыдливо глаза, как положено молодой татарской девушке, дерзко и смело, без заигрывания, смотрела она в лицо собеседнику. Ее доходящие до плеч русые волосы то и дело метались по плечам от ее стремительных легких движений, нос с маленькой горбинкой, как у отца, временами очень симпатично морщился, глаза редкого медового цвета сразу освещали собеседника своим густым желтым светом.

Быстров тогда пришел со своим сыном Бертом и, представив всем молодого человека, сразу же подвел к юной красавице.

– Берт Быстров. Молод, силен и готов к любым начинаниям, – пошутил сын, протягивая руку девушке.

– Альфа, – коротко ответила она и улыбнулась глазами.

– Вот молодые люди, – подхватил разговор Гербарич, – вам и места за столом. Думаю, ты устала, доченька. Отдохни! Дая может перенять твою важную роль гостеприимной хозяйки. Как-никак племянница, – и он кивнул в сторону, где застыла на мгновенье Дая – небольшого роста молодая женщина лет тридцати семи, со смоляными, аккуратно уложенными волосами и темными глазами. Взгляд был внимательным и цепким, а тонкие губы, казалось, навечно растянуты в улыбке.

Дая кивнула и жестом показала Альфе, что та может садиться за стол.

– Это моя няня, – указала девушка на женщину, присаживаясь рядом с Бертом. Он оглянулся на живо беседующих гостей и спросил, чтобы поддержать беседу:

– А где Ваша мама? – и тут же осекся. Ему показалось, что его ослепил резкий свет желтых фар.

– Мама умерла сразу, когда я родилась, – голос не выдавал смущения или затаенной грусти. – Мы с отцом и Даей живем втроем, – и Альфа стала наполнять тарелку гостя овощным салатом. – Она для меня мама, бабушка, тетя и няня в одном лице.

– Простите! Это непроизвольно выскочило, – покраснев, отвел глаза юноша. – Спасибо! – принял он тарелку. И чтобы загладить неловкость, которую, похоже, только он и почувствовал, добавил: – Моя мама тоже умерла, когда я был еще маленьким. Сначала бабушка взялась за воспитание – отец много работал. Мы тогда сразу сюда в Н-ск и переехали.

– Значит, Вам знакомо, что такое «папа-мама» в одном лице, – понимающе вздохнула Альфа и посмотрела на сидевшего неподалеку отца, который без конца травил медицинские анекдоты и рассказывал байки. В этом он был мастер. Компания то затихала, прислушиваясь к нему, то вдруг взрывалась смехом. Так новогодняя петарда сначала раскручивается на месте, а затем оглушительно хлопает, рассеивая в небо яркие брызги огня.

– Хотя, может, у вас это по-другому происходит? – и она стала накладывать себе блюдо из белой фасоли.

– Воспитание? – иронично спросил Берт. – Думаю, в таких случаях все происходит очень похоже. Отец о двух головах и одна из них мамина, – он указал глазами на закуску из баклажанов и острой моркови и бросил вопросительный взгляд. Девушка согласно кивнула, и на ее блюдо тут же приземлился темнобокий, посыпанный зеленью петрушки, чудесно пахнущий фиолетовый овощ. – Мамина кричит из кухни: «Ты снова ходишь по дому босиком! Пол, между прочим, холодный!» А папина через пару минут спрашивает: «Подошли ли тебе новые боксерские перчатки и как прошли вчерашние тренировки?»

Оба понимающе переглянулись и засмеялись, не отрывая взгляд друг от друга.

После сытного угощения гости танцевали под заводные наигрыши тальянки – небольшой гармони с кнопками и клавишами, а молодежь перекочевала в просторный зал, где громко звучала электронная музыка – техно и дабстеп.

Запыхавшись, Альфа и Берт выскочили наружу, подставив раскрасневшиеся лица легкому ветру, колыхавшему ветви деревьев в саду. Они долго стояли у входа в дом возле гипертрофированно огромных цветочных горшков, в которых торчали бамбуковые стволы разных оттенков, от черного-обожженного до светло бежевого-натурального. Тихая неспешная беседа была как нельзя кстати после такого выплеска энергии. Затем девушку позвала Дая, помочь собрать посуду уже давно не с белоснежной скатерти, а Берт решил пройтись по ухоженному двору, чтобы оглядеть работу ландшафтного дизайнера, о котором рассказывала ему Альфа.

Возвращаясь к дому, он услышал голоса отца и Басланова, доносившиеся из беседки, чем-то похожей на птичье гнездо.

– Я не уверен, что участники эксперимента обладают достаточными знаниями, чтобы понять его сущность, и принимают осознанное решение, соглашаться ли им стать его участниками, – отстаивал свои взгляды отец.

– Чтобы испытуемый дал согласие, – парировал Гербарич, – его достаточно информировали о цели и характере эксперимента. Говорили с ним о способах и методах, с помощью которых он будет проводиться. Да и о возможных рисках, и о последствиях для здоровья тоже говорили!

– Но эксперимент не должен проводиться там, где есть априорный повод полагать, что может иметь место смерть пациента, – возмущался дальше Быстров. – Мы не можем рисковать там, где проблема, которую мы исследуем, не слишком важна для человека.

– Стоит заметить, каждый пациент исходя из биоэтических норм дает свое добровольное информированное согласие, а значит, не имеет скрытых форм принуждения – обмана, мошенничества, тем более насилия, – вмешался в спор третий голос. Это был Крещенский, руководитель Центра психологической помощи. – Другими словами, участник эксперимента сознательно идет на тестирование новых технологий и препаратов. Все в рамках закона.

– Может так случиться, что вызванный фантом начнет появляться реципиенту на открытых пространствах, например, на улице или на проезжей части. Вы можете дать гарантии, что это не приведет к повреждениям или смерти участника ПЗ? – обращался Быстров к Гербаричу и продолжал в запале: – Нет. Не можете! – тут он прищелкнул языком.

– Но Программа настроена так, что фантом должен появляться только в привычных для реципиента условиях, и это означает в домашней обстановке. Но если обнаружатся погрешности… – продолжал объяснять Басланов и тут же был прерван, все больше распалявшимся Быстровым.

По голосу Берт понял, что отец дошел до крайнего возбуждения:

– Вы прекрасно понимаете, что это означает! Наши «погрешности» эксперимента – это люди! Лю-юди!

– Мы работаем с уникальной программой, коллеги! Нигде в мире еще не достигали таких успехов в области нейрофизиологии и нейробиологии. Люди видят своих близких живыми! И не только! Они могут почувствовать их запах, осязать их и слышать, а значит – беседовать с ними! Да! Пусть они знают, что это только фантом, вызванный в их сознании искусственным путем и на время, но за этот период они могут свыкнуться с мыслью, что этого человека уже никогда не будет рядом. Разве это не на благо человека? – разразился тирадой Крещенский.

– Вы прекрасно понимаете, что это может стать не только лекарством, но и оружием! И тогда служить во вред! – бросил Быстров.

В беседке тускло горела лампа, высвечивая светлым треугольником деревянную перголу, куст сирени и три высокие худощавые мужские фигуры, которые то склонялись к друг другу головами, то резко отступали назад, выгибая спины, размахивали руками, убеждая в чем-то друг друга, яро спорили и передвигались из света во тьму. Издалека они казались театром теней, изображающим сцену жрецов из оперы «Аида». Эти «танцующие» в полутьме фигуры обретали странные очертания и скорее теряли свою подлинность, чем проявлялись в действительности.

Берту на ум пришли слова отца о том, что мозг выстраивает нашу повседневную реальность, как тщательно контролируемую галлюцинацию. И он уже не мог разобрать, видит ли он отдельные линии и контуры, складывающиеся в его сознании в фигуры, или это реальные люди распадаются в тусклом свете лампочки на черточки, зигзаги и штрихи.

Вскоре гости разъехались, и дождь принялся размывать их следы, ветер гудел в стволах сосен, пригибал к земле тонкие стволы молоденьких березок.

На втором этаже в доме Баслановых зажегся свет. Огромная гостиная опустела; сдвинутая мебель, яркие лоскутки лопнувших шаров на полу, следы пролитого шампанского на столах и посуда на кухонном острове остались ожидать утренней уборки.

Альфа бесшумно скользнула в спальню, а Дая с Баслановым закрылись в одной из комнат. Много раз слышала девушка обрывки разговоров за закрытыми дверями. Что за тайные беседы вели эти двое, Альфа понять не могла, так как они быстро переходили на татарский, а его-то она знала плохо и могла выхватить из разговора только несколько фраз: «я тебе говорила», «можно доработать», «надо заинтересовать», «будут случаи». Девушка так привыкла к их секретам, что и сегодняшней ночью безразлично прошла мимо закрытой двери.

После папиного дня рождения к ней вновь вернулась тревога – уже целую неделю Валентин не отвечал на ее звонки и затаился после последнего разговора. Она знала его только десять месяцев, но, кажется, влюбилась сразу, как только увидела на вечеринке по поводу окончания школы. Здесь был весь школьный бомонд: «золотые» мальчики и девочки. Молодежь, которая и вправду стремилась в жизни к большим целям. Не всем это легко давалось: кто-то штудировал материал с утра до ночи, кто-то хватал с первого раза, одни ночами сидели в интернете и перелопачивали груды учебников и книг, другие – постигали материал целиком и сразу, без заучивания и ночных бдений, каким-то непостижимым образом усваивая информацию, проникая в самую суть вещей. Альфа всегда завидовала таким типам, которым все просто давалось. Белой завистью, конечно, но иногда эта зависть серела, а местами приобретала совсем темный оттенок.

Валентин был новеньким в этой компании, сыпал китайскими словечками вперемешку с английским, остроумно шутил и не боялся юношеского стеба, мог легко посмеяться над собой. Альфе сразу это понравилась, она сама пересела на кожаный диван поближе к нему и передала в его руки открытый «Ред Булл», отпив вначале и оставив на металлическом краешке след своей розовой помады. Он улыбнулся, заметив яркий отпечаток губ, и демонстративно лизнул его, потом перекинул содержимое прямо в рот, осушив банку тремя огромными глотками. Они переглядывались весь вечер, затем перебросились парой слов на китайском, который девушка учила по настоянию отца, и в конце вечеринки даже станцевали под медленный ритм. Возвращаясь домой, они поведали друг другу всю свою короткую жизнь, целовались в засос на пустынном перекрестке, громко распевали попсу и, дойдя до места, откуда отец должен был забрать Альфу домой – небольшого фонтана со скульптурами загадочных животных, забили друг другу свои номера в мобильный. Машина отца темно-синий «Рено» фарами высветила две тоненькие фигурки, Валентин не без иронии пожал Альфе руку на прощание, и оба засмеялись.

* * *

Лето, как обычно, сдалось на милость осени, а та, в свою очередь, зиме. И все эти три времени года имели свой неповторимый цвет, цвет его губ – насыщенно-малиновый. Все остальные краски отступили на задний план – оранжево-зеленые летние лужайки, желто-коричневые осенние листья и бело-серые зимние дни. Первые студенческие семестры и сессии служили краткими разлуками для обоих. Два различных вуза, две разных дороги, несхожие пары и конспекты, совместные вечера и выходные, дискотеки и молодежные тусовки, одна кровать в квартире у Валентина и один на двоих долгий и сладкий поцелуй.

Весь март юноша провел у отца на работе, тот якобы попросил о помощи, вероятно, поэтому они встретились только раз, все остальное – это короткие сообщения в сети. Альфа пыталась выяснить по телефону, что произошло, но Валентин написал, что очень загружен и при встрече все объяснит.

В эту апрельскую ночь она настойчиво набирала его номер, но слышала только безразличный голос автомата: «Абонент вне зоны доступа». Альфа уже закрыла глаза, когда появился сигнал мобильного о принятом сообщении. Она с неохотой протянула руку к ночному столику и дотронулась до холодного металлического чехла своего сотового, открыв один глаз, она прочитала: «Эльфик, прости. У наших отношений нет будущего. Ты очень классная девчонка, но я понял, что люблю свою бывшую девушку, и она вернулась ко мне. Будет нечестно, если я тебе это не скажу. Прости еще раз».

Альфа решила вначале, что это ужасный сон и нужно скорее проснуться. Она встала, попала левой ногой в правую тапку и, не нащупав вторую, пошла, прихрамывая, к выключателю, громко щелкнула им, чтобы еще раз проверить, не сон ли это. Свет вспыхнул, как всегда, сразу, заполнив собой все углы просторной и с любовью обставленной комнаты. На атласном постельном белье светился прямоугольный экран телефона. Альфа осторожно приблизилась к мобильному, нажала маленькую кнопку на клавиатуре и, нагнувшись над ним, четко произнесла: «Читать текст!». Сотовый четким, поставленным голосом озвучил сообщение Валентина.

Рой мыслей в один момент заполнил все ее сознание, сердце ухнуло и остановилось на несколько секунд, а далее стало биться в каком-то бешеном темпе, подбираясь при этом к горлу. Разум в этот момент отказывался что-то подсказывать или диктовать. Он просто перестал подавать сигналы на какое-то мгновенье. Пару минут Альфа сидела, не осознавая до конца, что произошло, затем решительно встала и, подойдя к столу, вытащила огромные ножницы из верхнего ящика. Не прошло и трех секунд, как она всполоснула по венам левого запястья – стекающая темно-бурая жидкость часто закапала на паркет, оставляя большие темные кляксы, как на полотне художника-модерниста. Затем рванулась в панике к двери, ударила в нее босой ногой, издав глухой звук во всем доме. Она успела увидеть, как потолок медленно опускался на пол и круглая лампа растягивалась в овал. Свет замигал яркими зелеными вспышками, вся комната сузилась до точки и, еще раз перевернувшись, исчезла.