Читать книгу: «Соборная площадь», страница 2

«Белые мосты» 2004

 
МЛЕЧНЫЙ ПУТЬ
Я шел на голос завтрашней печали
По следу отболевших бед и ран.
Меня в вокзальных толпах узнавали —
Краюху подвигали и стакан.
 
 
Гремели двери, лязгали колеса.
Я уезжал, ни слова не сказав.
Дымилась даль от ветра и мороза,
От слез мутнели небо и глаза.
 
 
Я забывал о матери и доме,
Я родину в лицо не узнавал…
От пыли задыхаясь, в суходоле
Качался шлях и в звездах пропадал.
 
 
Тот самый шлях, от серой пыли млечный,
Что наши души с небом заручил.
И, обрекая нас на поиск вечный,
Единственно – тревогой – наделил.
 
 
СВЕТЛАЯ СЕДМИЦА
После зимних холодов и житейских неурядиц
Вдруг окликнет древний Гдов – это ли тебе не радость?
 
 
Светом дивным озарюсь, засмеюсь тщете вчерашней,
Чаю выпью, помолюсь – не такой уж я пропащий…
 
 
Здравствуй, Русь! Господень лик на твою глядит обитель.
Свете дивный, – поклонюсь, – вот и я тебя увидел.
 
 
Что божба да ворожба, что заклятья да проклятья, —
Вот он свет – твоя судьба! Как легко в его объятьях!..
 
 
Здравствуй, женщина! С тобой нам идти еще по свету.
Жизнь моя, моя любовь и твоим сияют светом.
 
 
Столько света!.. На земле. Я люблю, люблю вас, люди!..
Столько света на земле – о конце своем забудешь…
 
 
***
Упадешь в пути далеком – Припять
Зарябит в испуганных глазах.
Поднесут воды – не сможешь выпить.
В кружку сухо скатится слеза.
 
 
И глазами шаря в небе слепо,
Задыхаясь на краю полей,
Ты увидишь ясно напоследок,
Что и не заметил на земле.
 
 
Лето. Полдень. Пина. Струмень. Припять.
Тихий городок у тихих рек.
Если бы из них водицы выпить,
Может быть, и встал бы, и окреп…
 
 
Но пылит чужих просторов ветер,
Оседая зноем в волосах.
И, как слезы на припухших веках,
Реки детства замерли в глазах.
 
 
НА РОДИНЕ
Алесю Кожедубу
– …они поредели, родные леса.
– Но все же сияет на листьях роса!
…а может быть, лешего это слеза?
 
 
– …река обмелела, и озера нет.
– Но все же высок над болотом рассвет!
…ну, ладно, русалки, – лягушки где след?
 
 
– …деревня была тут, в ней батька мой рос.
– Но все же, смотри, сохранился погост!
…и ветер ли, память – за мной в полный рост?
 
 
Пошел прогуляться, да что-то не рад.
Ну, вот так прогулку устроил мне брат!
А может быть, просто с душою разлад?..
 
 
Но я-то, но я-то… И я виноват!
 
 
***
«Подстил твой и крыша – полынь да репей,
А дальше-то, братец, и прыгать не смей…»
 
 
Но знал я, что есть поцветистей поля,
Грудастее девки, жирнее земля;
И крепче вино, и свирепей рассол, —
Я счастье искал – я его не нашел…
 
 
А водка несла, хоть был гол как сокол:
– Держите! – И в бабий валился подол.
 
 
Но вьюга стихала – тоска, хоть убей! —
Во мне просыпались полынь да репей.
И поле гудело, дул ветер с реки,
И мать убирала слезу со щеки…
 
 
И сами всплывали отцовы слова:
«За морем ноги – в дому голова…»
 
 
БЕЛАЯ РОЩА
Светлые ночи и черные дни.
Белая роща, молю: схорони
Сердце мое под осенним листом,
Чтобы однажды воскреснуть потом.
Легкою пташкой вспорхнуть над землей
И приземлиться в сторонке родной,
Где под железным тяжелым крестом
Батькино сердце сокрыто пластом.
Белую песню ему пропою,
Хоть не до песен в родимом краю.
Что он-то видел!.. Лишь черные дни, —
Кровь, трудодни да пожарищ огни…
Белая роща – Отчизны печаль.
Сердце устало мечтать по ночам.
Что-то там будет? Что ждет впереди?!
Белая, роща, ты только свети!
Ну, а пока что – лишь черные дни.
Все проходило. Пройдут ли они?..
 
 
ПРОЩАНИЕ БЕЛОРУСА С КРЕМЛЕМ
Москва. Красная площадь. 199… год
 
 
Шапку снял: спасибо, перестройка,
Стал, что шавка, дерганым и злым,
Все стерпел бы, Милостивый, только
Осени сей плац перстом своим;
Камень сей и каменные души
За стеной, стенающей от лжи…
Храм твой попран, осквернен, порушен,
Но еще хранят Свет рубежи.
 
 
Вдалеке от родины и дома
Твой солдат, я здесь уже – чужой?
Это чувство мне давно знакомо,
А теперь добавилось – изгой.
Все пойму и все приму отныне,
Только с этим нет, не примирюсь.
Кто там встал?! Се – русская святыня,
Дай на храм спокойно помолюсь.
 
 
И СНИЛОСЬ МНЕ…
И снилось мне: взошел на раздорожье,
Хлеба несжатые заносит снег…
Тьма позади сгущается тревожно,
А впереди – тревожно всходит свет.
Что там за свет – сквозь снег – во тьме кромешной?
Я дом оставил, Русь… За далью зим
Пришел. Стою на пепелище, грешный,
Куда теперь?! – Разграблен Третий Рим…
 
 
***
Под шум листопада, под всхлипы дождя,
Очнусь и опомнюсь – живу, уходя.
И вечно на кромке, у самых дверей —
Я тот, с кем на свете всего тяжелей.
Побитый, отпетый, пропитый до тла!..
Спасибо, Отчизна, хоть ты берегла.
Ни боли. Ни страха. Ни горьких обид.
Отвергнутый зло, научился любить.
Я верил: придут они, день тот и ночь.
И высшей наградою стала мне дочь.
Над пыльной, над вьюжной дорогой моей
Не меркнет сияние милых очей…
А там, за дождями, за палой листвой?
Не кто-то другой там. Там я, но другой.
Мне дорог и он. Я его не корю.
И жизни «спасибо» за всё говорю.
И даже за то, что за дальней чертой
Не станет такого, хоть стал я другой.
 
 
***
Свет зажгу, оставлю дверь открытой:
Сколько их, пропащих, на земле?..
Я и сам пришел испитый, битый,
С думой о прощеньи, о тепле.
 
 
Хлеб нарежет, вскипятит водицу,
И посмотрит – как с иконы – мать.
Помолясь, присядет под божницу
Плакать, улыбаться и вздыхать.
 
 
Отчий дом, бедой и горем крытый,
Ни за что не оброню упрек,
Дверь твоя всегда была открытой,
Потому я был не одинок.
 
 
Потому легка была дорога
И, по сути, – жизнь не тяжела.
И пока жива мать – слава Богу! —
Хватит мне и хлеба, и тепла.
 
 
***
Снова пришел я на берег твой, Припять.
Горьким туманом допьяну упьюсь.
Родины боли – как водки – не выпить.
Тень на лице твоем, Белая Русь.
 
 
Спился бы, Родина! Только бы выпить,
Боль твою выпить до белого дна!
Плачут славянки – не высохнет Припять,
Чистые слезы, а речка черна…
 
 
Родина – дух чабреца и бензина,
Ленты каналов… Болото, ау-у!..
Боже мой, аист! Худющий. В низине.
Все же вернулся?.. И я, брат, живу…
 
 
Бульбой и хлебом, да утренним светом
Кто же хотел этот край обделить?!
Вот и мой город под выжженным небом
С прядью зеленой каштанов и лип.
 
 
Кроме самих, нас никто не обделит.
Что же случилось – живем, как враги?
Кто мне на это, Отчизна, ответит?
Город молчит. Может, ветер с реки?
 
 
Может быть, аист, тот самый, худющий?
Он без конвоя вернулся сюда.
Может, в деревне колодец скрипучий,
Где поржавела на донце вода?..
 
 
Знаю, ответа пока не услышу.
Сердце утешу: живуч мой народ.
Дальше пойду. За излукой увижу:
Белый, как сказка, плывет пароход.
 
 
Горше родимой – полыни не сыщешь.
Слаще беды, чем любовь, не узнать.
Родина – сад мой, мое пепелище.
Здесь расцветал я. И здесь мне сгорать.
 
 
БАРАНОВИЧИ
За насыпью дворы – снега по пояс,
И тает день, поземкою звеня.
Здесь где-то хоронился царский поезд,
Здесь вытрезвитель привечал меня.
 
 
Барановичи – Родины предбанник,
Вон после Бреста стряхивает пыль
Европа, развалясь на чемодане,
При этом ловко пряча свою гниль…
 
 
А снег метет! Он, глядя на ночь, черный.
И кажутся горбатыми дома.
И поезд из Парижа расфранченный
Встречает грубо местная зима.
 
 
А мне-то что?.. Последний рваный пропит.
Вагон рабочий, выручай, браток!
Нам, как похмелья, не видать Европы —
Ну, хоть бы пива кислого глоток!..
 
 
Барановичи – вечный перекресток,
Судьбы моей немыслимый зигзаг…
Ну, где еще, скажи мне, так вот просто
Мы можем бездне заглянуть в глаза?..
 
 
ВЕТЕР
Вдруг ветер поймаю! И выброшу,
И сплюну, ругаясь черно.
Казалось, богатым я вырасту —
В карманах от ветра тесно…
 
 
Дорога печальная Родины,
Куда ты меня привела?..
Глаза поднимаю – уродины:
Червонец на месте чела.
 
 
А сам-то ты лучше? Вот именно.
На брата пеняй, на жену —
Всё по миру бросил, до имени,
И богом избрал сатану.
 
 
Ах, улица города шумного,
Знакомый, с буфетом тупик,
Ну что же, не приняли юного —
Теперь-то иду напрямик!
 
 
Я слыл непутевым, отчаянным,
От жен уходил и детей,
Мол, что мне?! Да вот же нечаянно —
Церквушка.
И стал у дверей…
 
 
МОСКВА, МИМО ПУШКИНА
 
 
Здесь русский дух…
А. Пушкин
 
 
Сатанинский грай подземных переходов,
Ледяное наважденье скользких стен,
Словно реку переходишь вброд без брода
Перед бурей на неведомой версте.
 
 
Боже мой, куда зашли же мы, столица,
В эту яму кто загнал нас без кнута?!
Здесь не то что похмелиться и забыться —
Удавиться не дадут за просто так!..
 
 
Красный свет по Красной площади кроваво
Растекается к подножью Ильича.
– Здравствуй, Кремль!
Оплот Отечества и слава?
Скоро, скоро разнесут – до кирпича.
 
 
И давно уже от духа здесь – ни духу,
Только так, расхожей нечисти душок:
О России в Белокаменной – ни слуху,
И сверлит слух пьяной нищенки басок.
 
 
Не к лицу тебе, столице белолицей,
Этот пьяный несусветный балаган,
Где Егорий твой с копьем и плащаницей? —
Расходился – не унимешь – хулиган.
 
 
Эх, Егорий, на Руси родимой горе,
Вопль – ни Бога, ни пророка не слыхать.
То ли водки, то ли слез клокочет море,
Всё в таком разоре – спасу не видать.
 
 
Ну, а ты, Поэт, чего так смотришь скорбно,
Перед кем склонил главу и шляпу снял,
А не ты ли возносился непокорно? —
Вон уж – лезет ростовщик на пьедестал.
 
 
Мать честная, мать-Отчизна, где же выход,
И конец сему концу, в конце концов?!
Ох, ты, яма переходная «вход-выход» —
В голове гудит Садовое кольцо…
 
 
Мать честная, матерь-Родина родная,
Не оставь, не кинь мя грешного, приди ж!
Позови! Кивни! В любой толпе узнаю!..
…А не ты ли там, нагая, голосишь?..
20 сентября 1993 г.
 
 
***
…и ушел, не понят и не принят,
А любил – аж прогорел дотла!
Вытряхнуть бы душу, да не вынуть —
Тяжела… Неужто там – зола?..
 
 
За душой – ни денег, ни угла…
 
 
Ни рубля в кармане! Боже правый,
Не оставь бродягу на углу…
Жил по сердцу, но без общих правил —
Ни хвалу не принял, ни хулу.
 
 
Отгорел – слепой – иду во мглу…
 
 
***
Юрию Савченко
На скамейке за полночь сижу —
Первые итоги подвожу.
Ни семьи, ни дома, ни друзей…
Выпил бы – не станет веселей.
Сам себе судья и прокурор,
Выношу суровый приговор.
Много пил, чудил и колесил,
Жил как жил – поблажки не просил.
В драку лез, в чужую лез постель,
Словно двери, душу рвал с петель.
И – один… Как на издохе зверь —
Сам себе не в радость я теперь.
Посмеялся б – не до куражу —
Первые итоги подвожу…
Вот подсел подельник – что гроза,
Змей зеленый, красные глаза.
Ну и шельма, беспощадный зверь!
Жены, дети… Где они теперь?!
Крутит задом баба (не слаба!),
Это – моя глупая судьба.
Нету сил, опять за ней бегу,
Оторваться, братцы, не могу.
Не могу, хоть знаю, видит Бог, —
Ох, печален, горек мой итог…
 
 
ВОЗВРАЩЕНИЕ
Я поверю в чудо, я послушным буду,
Милая, прошло все, позабудь скорей.
Я в Христа поверю, в Магомета, в Будду.
Я пройду по небу и по дну морей.
 
 
В сердце моем глупом расцветали розы,
Душу выстилали чистые снега…
Что ж не отодрать мне тело от коросты,
Что же мысли где-то ниже каблука?
 
 
Вот тебе букет мой – вырывай из сердца
Розы, розы, розы – с мясом вырывай!
Пусть не ты сажала, но куда мне деться,
В гроб живому?! Что же – крышку забивай!..
 
 
Никому не верю – я родился зверем,
Сдуру стукну дверью! И пойду, пойду…
Голые деревья, фонари, и в сквере
На скамейке мокрой лягу-упаду.
 
 
Вот тебе и чудо. Сам ты, брат, паскуда,
Без надежды, веры, даже без креста.
Что там Магометы? Что твердишь про Будду?
Не такие разве предали Христа?..
 
 
Помнишь, перед строем целовал ты Знамя? —
Как дрожало сердце, кругом шла земля.
Милые, родные, да я с вами, с вами!..
Где моя отчизна?! Где моя семья?..
 
 
Мокрая скамейка. Голые деревья.
Фонари слепые. И слепая ночь.
Нет, я все ж надеюсь! И люблю! И верю!
Потому сегодня и ушел я прочь.
 
 
***
Вокзал. Незнакомый и мрачный.
И морок – когда же рассвет?!
Угрюмый поселок барачный.
Я не был здесь тысячу лет!
Да лучше б и не быть!.. Какая,
Какая беда занесла
Сюда, где речонка былая
Напомнит обломком весла,
Мол, были и годы покруче,
И знали мы всякий народ…
А нынче – лодчонка на круче,
Кружком ее – люди ли, сброд?
Орут, что-то истово делят,
Ну как же – закуску и спирт.
Уехать! Скорей! В самом деле,
Пока память давняя спит…
 
 
ПОПЫТКА АВТОПОРТРЕТА
(на пятом десятке)
 
 
Отцежу печаль души корявую
И спросонья влезу в сапоги.
Гой ты, дурь, подстегнутая славою,
Мне с тобою нынче не с руки.
 
 
Не с руки – не с той ноги поднялся я,
Не с руки – до ручки довела.
Молодость? И с нею распрощался я —
Отстираю душу добела…
 
 
Наизнанку выверну, продажную:
Э-хе-хе, да что же я творил?..
Вся она, как выдублена сажею,
Парил-драил – так и не отмыл.
 
 
Ну так что ж, браток, крути-сворачивай,
Никуда не денешься – живи.
С этакой измызганной, растраченной,
В ссадинах, блевотине, крови?..
 
 
С этакой измызганной, растраченной.
И давай зубами не скрипи,
А, какая есть, крути-сворачивай,
Тут, брат, не продать и не купить…
 
 
Глупая головушка, тщеславная,
Под глазами темные круги,
Руки задубелые, корявые,
Борода, фуфайка, сапоги…
 
 
***
Детство. Я отстал от мамы
И – бегу! А следом – страх.
Ободрался, ухнул в яму —
Привкус крови на губах…
 
 
Юность. Хмель ночных свиданий.
Что за тени на углах?
Пальцы шарят нож в кармане —
Привкус крови на губах…
 
 
Зрелость. Друг ушел с любимой,
Позвала тебя труба,
Спишь в обнимку с карабином —
Привкус крови на губах…
 
 
Стала женщина – женою.
Нелюбимой. Что ж, судьба.
Дверь закрыла за тобою —
Привкус крови на губах…
 
 
Но легка моя дорога —
Отряхну лишь пыль с горба!
Всех пожитков – боль, тревога —
Привкус крови на губах…
 
 
***
Приходил, а дверь не открывали.
Уходил – вздыхали тяжко вслед.
Только рельсы на мостах стонали
Да метался полуночный свет…
 
 
Где теперь ты, брат мой непутевый,
Друг сердечный, вечный рядовой,
Вон уж день зарей сияет новой —
Над твоей взошел он головой?..
 
 
Ах, как били нас!.. И как любили!..
Сколько женщин не сомкнули глаз…
Не от нас они детей родили,
Да и вряд ли вспоминают нас.
 
 
Шли по жизни – море по колено,
Горе – горше б не было беды.
Ну, а в жизни бренно все и тленно,
Слишком больно падать с высоты.
 
 
Но в бессилье подломили крылья —
Бьется странный полуночный свет.
Приходили – двери не открыли,
А ушли – и потерялся след.
 
 
ИСХОД
П. К.
Серый свет одиночества. Полночь.
Городская слепая звезда.
Ничего, даже жизни не помню.
Не спешу – так давно опоздал.
 
 
Засвистеть от тоски и напиться?
Завалится в кусты за ларьком?!
Ходит важно с дубинкой столица,
Надурняк зарядясь коньяком.
 
 
Эх ты, шапка с орлом забубенным,
С грязной лычкою мятый погон,
Негодяй и прохвост откровенный,
Не сломаешь меня, дурогон!
 
 
Ничего-то не зная о жизни,
Что всё тычешь дубинкой в бока?
Разменяли державу-Отчизну
Три таких же, как ты, мудака…
 
 
Я уеду, уеду, довольно, —
Нахлебался, воротит нутро, —
Добровольно, мне, вольному, воля,
Вот откроется только метро.
 
 
А пока отойди, не мешайся
Ну страна, как начальник – дурак!
Отступил – взвыла драная шавка,
Развели тут б… да собак.
 
 
Чахнет свет, разливаясь по жилам,
Никуда неохота идти…
Жил ли?.. Жив ли?.. Отжил ли?..
Боже милостивый, прости.
 
 
ВОЗВРАЩЕНИЕ БЛУДНОГО СЫНА
 
 
Дверь открыл —
во все концы дорога!
Лишь поправил шапку, выходя.
Март. И лед гремит по водостокам,
В зеленя слетясь, грачи галдят…
 
 
Ты куда?..
И златочубый жнивень
Выметал – из края в край – стога.
«Эко разгулялся нынче ливень…»
«Ну да что, брат, осень – хмарь да мга…»
 
 
Ты придешь?..
И дверь стучит во мраке,
Снег сечет, сметаясь на крыльце.
«Что-то нынче плакали собаки…»
«Это, брат, на том, чужом конце…»
 
 
Что за весь?..
Ни голоса, ни лая…
День ли, ночь?
Но этот дом узнал он!
 
 
Отворяй!..
И рухнули ворота,
Ни замка, ни двери – заходи!
Дом стоит – во все концы дорога.
Не войти, не отыскать пути…
 
 
***
И нет зимы. Прошла – как не бывала.
Весна, весна! И солнце по утрам!..
И жизнь опять – как будто бы сначала!
И все цветы, улыбки, песни – нам.
 
 
Весна, весна!.. Кому какое дело,
Кто там поет? Поет – и все равно!
И женщина, жена, помолодела —
Из солнца вся, – стоит, глядит в окно.
 
 
Весна, весна… И женщина, и песня,
И луч в окне, и солнце за окном,
И мир, и свет – они опять воскресли,
И потому еще мы – поживем!
 
 
Ведь этот свет – в глазах и в наших жилах,
И наши души – это тоже свет!..
И смотришь ты с улыбкой светлой, милой,
Распахивая окна мне в ответ.
 
 
***
Тихо на улице нашей,
Тихо и в доме моем.
Думу нелегкую пашем
В сердце избитом своем.
 
 
Мать – как она постарела!..
Да уж немолод и я…
Вечное русское дело —
Выведать суть бытия.
 
 
Вывернут душу – до донца!
И ничего не понять…
Скрипнет журавль у колодца,
Вскрикнет – куда улетать?
 
 
Что же мне тут не сидится?
Сколько ж бежать мне да ждать?!
Эх, деревянная птица,
Нам бы с тобой – полетать…
 
 
***
Бывает такое, бывает —
Старинный мой друг запивает
И с болью в душе запевает
О том, что его забывают.
 
 
Бывает такое, бывает…
 
 
Затянет, а я подпеваю,
В стаканы вино наливаю.
А мать головою качает,
В слезах вся, хоть нас понимает.
 
 
Затянет, а я подпеваю…
 
 
Где друг мой печальный, я знаю.
И вот уже – сам запиваю
С того, что там червь проживает
И вряд ли ему подпевает.
 
 
Где друг мой печальный, я знаю…
 
 
А я все живу-поживаю,
В стаканы вино наливаю,
И мать, вся в слезах, мне кивает,
И друга судьбу вспоминает.
 
 
А я все живу-поживаю…
А я все живу-попиваю…
 
 
***
Умывалась женщина в лесу,
Над ручьем, до пояса нагая.
И заря струилась по лицу,
Меж грудей в лесной ручей стекая.
 
 
День вставал, огромный, словно лес,
Лес, что голосами наполнялся.
И, звеня, летел в простор небес,
И на землю снова возвращался.
 
 
К женщине, глядевшейся в ручей —
Как улыбка на лице сияла!
И потом, сверкая меж грудей,
В воду родниковую сбегала.
 
 
И казалось, не было беды,
И вовек уже не будет горя,
Лишь испей немного той воды —
Чистоты рассветной и простора.
 
 
Умывалась женщина в лесу,
Над ручьем, до пояса нагая.
И текла улыбка по лицу, —
Не она ли солнце зажигала?..
 
 
***
Лесостепь. По горизонту – горы.
Кедрача глухой, знобящий бред.
Мы вдвоем. И нам беда – не горе,
Да к тому же близко окон свет.
Тянет дымом, ах, как тянет дымом,
Пахнет человеческим жильем.
В этой жизни, горькой и любимой,
Слава Богу, не одни живем!
Нас напоят молоком и чаем,
Ради нас затопят в доме печь,
Искренне друзьями величают,
Предлагают на кровати лечь.
Ну, а мы постелемся у печки —
В изголовье на двоих седло.
Эх, Марина, друг ты мой сердечный,
Что ни говори, нам повезло!
Как нам спится, как нам снится
Светлая байкальская волна,
И в тумане розовая птица,
«Счастье» называется она.
Встанешь первой и прильнешь к оконцу:
Боже! – там, в светающей дали,
Над болотцем, в алом нимбе солнца,
Радостно танцуют журавли…
ВРЕМЯ ТЕРНОВНИКА
Зарядило с утра! С подоконника
Тихо капают слезы дождя.
Не горюй – это время терновника,
Соберем урожай погодя.
 
 
Погодя, перед первой порошею,
А пока – всё дожди и дожди…
Не горюй, не печалься, хорошая,
Лучше в печке огонь разведи.
 
 
Это время терновника. Ягода
Вон уж светится, жжет, словно боль.
Знай, – к беде бы готовились загодя,
Да беда ли, родная, – любовь?..
 
 
Дай-ка плечи теплее укутаю.
Это – слезы. А были – дожди.
Я люблю и тебя, и тоску твою.
Ты пореже в окошко гляди.
 
 
Это осень. И время терновника.
Эта горечь – с горчинкою чай.
К окнам тянутся гроздья шиповника —
Мы еще соберем урожай!..
 
 
ПОКАЯНИЕ
У ног блудницы плачу и рыдаю,
Неужто же всему виной – вино?
Она молчит, растерянно кивая,
Она, которой, вроде, все равно.
 
 
Что бросило в объятья нас друг другу,
Похмелья горечь, лютая тоска?..
Как музыку ее, я слышу вьюгу, —
Гудит, как море, зимняя тайга.
 
 
Я знаю: это прихоть, блажь, гордыня.
Она в окошко смотрит, не дыша.
Там снег и снег, там мертвая пустыня,
Как ночь, темна, молчит ее душа.
 
 
Все кончилось: нет ни вина, ни хлеба.
Все кончено – ни страсти, ни любви.
И только ночь. И тьма. И тяжесть неба.
И холод, холод… В доме и в крови.
 

 
И на земле зима. Зима и холод.
И жизнь не жизнь – без Бога, без тепла.
Я молод был, я был бездумно молод.
Я все забыл. Я не забыл тебя.
 
 
Распутную. Беспутную. И все же —
Навеки боль, и память, и укор…
Я до сих пор стою на раздорожье.
Не плачу. Но все тот же. До сих пор.
 
 
***
У голубы глаза голубые,
Вороненые брови вразлет.
И к ногам ей летят мостовые,
И она – что голубки полет!
 
 
Да и выдалось утро на славу.
Что слова – вот бы вместе пойти…
И не важно – хоть слева, хоть справа,
Лишь бы только – навек по пути.
 
 
Распусти-ка свои золотые —
Я не видел богаче волос!..
Под тобою лежат мостовые,
Над тобой – полыхание гроз!..
 
 
Шел я, шел… И срывался, и падал.
И – прощай! – безнадежно отстал.
Но —спасибо! – Я шел с тобой рядом.
И о большем, поверь, не мечтал.
 
 
***
– Здравствуй, голубь желанный, почтовый! —
Я бежал, не таясь, на крыльцо.
И, бедовый, а думал, – фартовый,
Как, должно быть, сияло лицо…
 
 
Я конверт разрывал, торопился,
Я сгорал на знобящем огне,
Я читал твои долгие письма,
Твои вздорные письма ко мне…
 
 
Днем ходил, как больной, ну а ночью
Задыхался, метался, кричал:
Я бежал за тобой между строчек —
Догонял, обнимал, целовал…
 
 
Где ты? Где?! Под каким ходишь небом?..
Как я звал!.. Не откликнулась ты…
Да, я сжег твои письма. И пеплом
За тобою засыпал следы.
 
 
ДАВНЯЯ ПЕЧАЛЬ
Это осень перешла дорогу —
Распрощалась вольница со мной.
Словно на Голгофу – к Петергофу
Я тащусь, похмельный и чумной.
 
 
Дождь идет, играя фонарями,
Закружил округу листопад…
Будет свадьба – подавлюсь слезами,
Сам себе, дурак, уже не рад.
 
 
Ни разлука не спасет, ни водка,
Эта боль по самый гроб с тобой —
Милая, игривая походка —
Вышла боком первая любовь.
 
 
– Здравствуй!.. Заждались… Ну, слава Богу!
Поцелуя мертвая петля…
…К Петергофу, словно на Голгофу,
Катит поезд – кружится земля.
 
 
***
Да, любил я тебя, непутевую.
Что ж, посмейся вдогонку судьбе.
Тихо падают листья кленовые —
Осень волосы рвет на себе.
 
 
Были молоды – счастливы не были.
Огляделись: да вот оно, вот!..
Как мы ждали, как верили в небыли —
Не с того нынче желчью-то рвет…
 
 
Охолонь, остуди же головушку,
Не один ты такой, не один…
Клены цедят нам под ноги кровушку —
Осторожнее, слышишь, ходи.
 
 
И на все, на четыре все стороны
Отпускаю тебя, не кляня…
Да, любил. И люблю тебя, вздорную.
Ты ж вовек не полюбишь меня.
 
 
ПИСЬМО ВОСЛЕД
 
 
Мне уже лицо твое не снится,
Я давно забыл твои глаза.
Да, не спится. Было просто – спиться.
Выстояли в бурю паруса!
 
 
Уходил по брезжущему свету
За надеждй призрачной вослед.
Таял свет. А я всё брел по свету.
И казался черным белый свет…
 
 
Что хранил, обузою вдруг стало.
Тяжелеет, леденея, кровь.
Но опять пришла и рядом встала,
Кандалами бряцая, любовь.
 
 
Как похожа!.. Неужель проститься
С нею мне вовеки не судьба?!
Мне уже лицо твое не снится.
Только как, ну как забыть тебя?..
 
 
***
Солнце скрылось за большой горою,
Наше солнце – за чужой горой…
Ни веселья, ни тоски не скрою.
Подавлюсь весельем и тоской.
 
 
С кем теперь ты, вдовая невеста,
Славная подруга давних лет?
Хорошо жилось нам, хоть и тесно
(Комнатушек тех давно уж нет)…
 
 
Как теперь ты, матерь-одиночка,
Иль на все махнула: мать-растак?!
Как сынок наш? А моя-то дочка
Без меня (опять же) подросла…
 
 
Сколько намутил?.. Веков не хватит
Замолить мне мой беспутный путь.
Знаешь, вдруг накатит на закате —
Не всплакнуть, не вскрикнуть, не вздохнуть.
 
 
Умереть – поверишь ли? – не страшно,
Страшно жить, когда растет, как горб,
Груз ошибок и обид вчерашних —
Столько их, что не поднимут гроб.
 
 
Постарел – пою уже с надрывом,
Пью – с безумной и глухой тоской.
Наше солнце – встало над обрывом,
И пропало – за чужой горой…
 
 
***
Пролетели гуси – грустно прокричали,
Полетели следом пышные снега.
Утолил я голод – избыл печали,
И – что кол осинов – на сердце тоска.
 
 
Выйду за ворота – никого в округе,
Жмется пес бездомный: «Здравствуй, дорогой!».
Я и сам извелся – рад последней суке:
«заходи, гулена, посиди со мной…».
 
 
Посиди да выпей – нечего терять нам,
Скидывай одежки – печка горяча.
Эх, вдвоем оно-то мягче и в кровати,
Ну, а гостья греет – лучше первача!..
 
 
Что за свет, за гомон?.. Это плачут гуси,
Это ночь роняет чистые снега.
И одно лишь страшно: поутру проснусь я —
Никого в округе, на душе – тоска…
 
 
***
– Погоди!..
…В ответ рукой помашешь.
Сядешь в поезд – дальше от беды!
Сажа будней наглухо замажет
Наших встреч неверные следы.
 
 
Не напишешь.
Ну и Бог с тобою,
Стороною обойду вокзал —
Там все так же ходит тот же поезд
И сквозят с небес твои глаза.
 
 
Вот и все…
И снег летит, как пепл
Нами позабытого костра.
У огня чужого не заметил,
Как душа обуглилась до тла.
 
 
***
Он умирал. И снилось ему поле.
Дорога… У обочин – облака.
И за дорогой – через поле – поезд.
И женщина бежит издалека.
 
 
Бежит и машет трепетно рукою.
И, падая в траву, встает опять.
И между ними – поле, длинный поезд,
И тень от облаков растет, растет.
 
 
Все шире тень. И даль – как будто в саже,
И поезду скончанья не видать.
А девушка бежит! И машет, машет…
Бежит. И все не может добежать…
 
 
***
У моей печали – ни моста, ни брода.
У моей кручины – ночь без берегов…
Эх ты, путь-дорога, – прямо за ворота!
Вышел, будто канул. И бывал таков.
 
 
Снится дом на круче. В доме – молодица.
Пригляделся: братцы, да никак – жена!
Я к ней было с ходу – дыбом половицы,
Кулаками машет – ожила! – стена…
 
 
Я и так, и этак. Слышу: квохчет теща,
Зелена, и космы – с головы до пят.
Я и год забыл тот, только знаю точно:
Не один над нею плакал листопад…
 
 
А жена-то, женка, женушка родная
(Нет, уже другому… Радуйся, стервец!)
Тянет, тянет руки, сладко так вздыхая,
Ну, чего ты, тут я, встань же, наконец…
 
 
Ничего не видно: ни моста, ни брода.
Никого не слышно: ночь без берегов…
У моей кручины – заперты ворота.
У моей печали – двери на засов.
 
 
***
Сыплет снег. И ветер, ветер, ветер.
Словно в преисподней кутерьма.
Ни весны, ни лета не заметил,
Оглянулся: Боже мой, зима!
Хвост поджав, сидят в снегу дома.
И кругом такая заваруха,
Как осатанев, бежит народ!..
То пустырь, то свалка, то проруха,
Будто разрешился черт – разброд.
И метет, метет… Где ночь? Где утро?
Не поймешь: да впрямь ты на земле?..
Свист и вой такой стоит, как будто
Пролетел ведьмак на помеле.
Снег и ветер. Снежень на земле…
На дворе декабрь. И холод, холод,
Бель такая, что черно в глазах.
В снег, как в шубу, залезает город
И стоит, ссутулившись, впотьмах.
Непонятный страх… И снег, и ветер.
Словно провалились в ночь дома.
Был и май, и лето… Не заметил.
Огляделся – лютая зима…
Не сойти бы, Господи, с ума.
 
 
ДНО
 
 
На станции Дно под Псковом
9 марта (по ст. стилю) 1917 г.
Царь Николай II отрекся от престола.
Ранний март. И скорбно гнутся крыши.
Полдень, только солнца не видать.
Что с одышкой тяжкой, батя, дышишь? —
До весны уже рукой подать.
 
 
Вот и март. И голубь холку мылит.
Сушит небо рваное рядно.
Две недели ехали-пылили,
Выметайся, прикатили: Дно!
 
 
Что за дно? Ни дна, брат, ни покрышки.
Все допито-выпито до дна…
На юру – сторожевые вышки,
Затаилась глухо тишина.
 
 
Вот так март… Мороз под шкуру лезет,
Цельсий полетел к чертям на дно!
Заходи – буфет стакан отвесит,
И давай – до дна за град сей, Дно.
 
 
Ну, а город, темный, как буфетчик
(Эх, чего не встретишь на Руси…),
Ну да каждый сам себе ответчик,
Ты, носатый, око не коси…
 
 
И опять, опять свистят посадку,
Раздувает ноздри тепловоз.
Хорошо бы, батя, для порядку —
Что-нибудь для смазки бы колес.
 
 
А буфетчик нос кривой воротит:
Не таких ломали тут… Но-но!!
Где ж ты, голубь?! Грязные вороны
Запятнали напрочь наше дно…
 
 
Откатились окна, крыши, вышки,
Покатилась в поле тишина…
Вот так Дно… Ни дна, брат, ни покрышки.
И никак не выбраться со дна…
 
 
***
Расстаюсь под небом твоим, Север.
Обреченный на любовь и грусть.
И дорогой бренною кочевий
За надеждой призрачной тащусь.
 
 
Загремит железо под ногами,
Тяжкое, как водка натощак.
Соль дороги, с песней, матюгами,
Запечется кровью на губах.
 
 
Где ты, счастье? Пьяная русалка,
Сука ненаглядная, вернись!
Мне себя нисколечко не жалко,
Забирай оставшуюся жизнь…
 
 
Что ж ты, счастье, жгло и обвивало,
Чтобы так вот бросить навсегда?..
Потянулись мрачные вокзалы,
Полустанки, веси, города…
 
 
И, поди, ты тут не растеряйся,
В колготне себя не потеряй,
Где приют пленительного счастья —
На ночь – кем-то брошенный сарай.
 
 
Вот и все, что от тебя осталось,
Да колючей памяти укор.
Ну, а что потом со мною сталось —
Это уж отдельный рахговор…
 
 
***
…И от любовницы под утро уходил
На поезд – через кладбище – так ближе.
Туман литовский сказочно парил,
И плыл костел, вздымаясь кровлей рыжей.
 
 
Кресты да склепы, склепы да кресты,
Невидные, во сне ворчат вороны…
И призрак смерти, призрак темноты,
И ты, с душой, как правда, обнаженной.
 
 
И забывались женщина, любовь,
И даже жизнь, и ты в сей жизни бренной!
И мысль, что ЭТО будет и с тобой,
Входила в сердце думой сокровенной.
 
 
И что там страсть и страх? Я в небе был,
Я зреньем уходил все глубже в землю:
Один – не одинок среди могил,
Когда не только этой жизни внемлешь.
 
 
Но вот ворота. И – иная жизнь,
Вокзал сияет светом дня и ночи.
И люди, люди… И о смерти мысль
Куда-то отступала между прочим.
 
 
ВОЛКИ
За волчицей раненой по снегу,
По сырому следу, в черный лог,
Уходил – подобный человеку,
Воротился – плюнул в потолок.
 
 
И на все сплеча махнул рукою:
Эх-ма, матерь-сука, не реви!
Надоело шляться над рекою,
Захотелось каши на крови.
 
 
Где ты, батька грозный, город Грозный?
Мне бы – в войско к грозному царю…
И упер глазищи в небо грозно,
Хвать берданку: «Всех приговорю!»
 
 
– Ты куда, сынок?..
– Прощай, мамаша,
В жилах кровь – что на огне смола!
Что там пашня-квашня, если каша
Пожирнее маслица взошла…
 
 
И пошел – в пылище сапожищи,
Топнул – гору раздавил, как вошь!
И ушел – вослед кровище свищет:
«Кто там воет?! – Завтра подотрешь…»
 
 
…Где ты, Ванька, дурачок сельповский,
По следам твоим гуляет смерть.
А твоих любовниц недоноски
Нынче кровь перегоняют в нефть.
 
 
И куда ни глянешь – харя волка,
И такой стоит в эфире вой!..
Ложку взял, поднес ко рту – винтовка!
И с экрана скалит морду – волк!
 
 
Люди-звери, волки-человеки,
Ни следа не видно, ни звезды…
И повсюду – снег, и в диком снеге —
Черный крест, кровавые следы.
 
 
***
Не учил – рубцом кровавым твердо
По судьбе прошел закон разлук.
Смолоду и честь губил, и гордость,
Молодость давно пустил из рук.
 
 
Никого собой не беспокою,
Все узлы и связки разрубил.
Что же это там еще за поезд?!
Я свое давно отколесил…
 
 
Не пишу. И мне уже не пишут.
И душа – как обгоревший храм.
Но ворвался, будто гром под крышу,
В сердце стиль железный телеграмм:
 
 
«Извини проездом поезд время»…
Боже мой, да кто же это, кто?..
Вера… Вера?.. На шабаш безверья?!
Дверь на ключ. И на запор окно.
 
 
Что за Вера? Никому не верю!
Не надеюсь!.. Не люблю!.. Не жду!..
Но под утро – молча настежь двери,
И на зов, как битый пес, иду…
 
 
РЕКВИЕМ НЕГОДЯЮ
Ткется жизни суровая нить —
Не подправить след, не изменить.
 
 
То-то сладко елось и спалось,
Да за все сполна платить пришлось.
 
 
За постель с чужой женой и ложь,
За кусок ворованный и грош;
 
 
За навет на друга, лесть и зло…
Ничего бесследно не прошло.
 
 
Слезы. Речи. Трубы. Ордена.
Потирает руки сатана…
 
 
***
…и не будет тебе покоя!
Будешь голоден, гол как сокол,
И куда б ни пристал, ни пошел, —
Тенью беса – беда за тобою.
 
 
Ну, а встретишь участье людское,
Сытый, в новые влезешь порты,
Не заметишь, как влюбишься ты,
И подавишься новой мечтою.
 
 
Счастлив будешь с женой олодою,
Знаменит станешь, даже богат,
Но чужим вдруг окажется брат,
Да и сын не поладит с тобою…
 
 
Ты и сам не поладишь с собою!
И не станет ни сна, ни рожна,
И жена – не жена, а мошна,
Что капкан, схватит хваткой стальною.
Оглянешься – лишь тьма за тобою,
Суета, маета, пустота…
Ни черта! – Роковая черта.
И не будет тебе покоя…
 
 
ПОХМЕЛЬЕ
Сколько наврано, накручено…
Мир у беса на хвосте!
Рыщем, ищем долю лучшую,
Поиссохли от страстей.
 
 
Где она, река молочная?
Хоть бы кружку, хоть глоток…
Боль-кручина полуночная,
Не спросясь, легла у ног.
 
 
Ох, гудит-болит головушка…
Что там булькает на дне?..
Эх ты, женушка-бедовушка,
Знамо, истина – в вине.
 
 
Пей же, пей, душа бредовая!
Горечь-дума – через край.
Голова твоя садовая,
Вот и вызрел урожай.
 
 
Никого… Тоска полынная.
Стул. И стол. Пустой стакан.
Боль-кручина беспричинная —
Щелкнул наглухо капкан…
 
 
КОРОБЕЙНИКИ
 
 
В чистом поле – скорый поезд.
Вдоль дороги – воронье.
Не смотри за штору, Поля,
Сердце нежное мое…
 
 
Как мы жили – всё рядили,
Всё считали да скубли.
Об одном лишь позабыли:
Ох, прилипчивы рубли…
 
 
– Ты об чем, твердишь, забыли?!
– Поля, Поля, о любви…
 
 
Поля, Поля, в чистом поле
Тризну правит воронье.
Мчится поезд, скорый поезд —
Горе горькое мое…
 
 
***
Потеряюсь в полях одиночества
На сквозных, на полынных ветрах.
Ни любви, ни приюта, ни отчества,
Только памяти пепел в горстях.
 
 
До свиданья! Прощайте, залетные,
Душу гревшие ложью мечты.
За одно уж спасибо вам, рОдные:
До нужды довели – не тщеты…
 
 
Слава Богу, сбылось, что пророчили,
От вина до фатальной вины:
Не дождешься улыбки от дочери,
Что ж тогда ожидать от жены?..
 
 
До свиданья. Прощайте, родимые.
Хорошо, как у Бога в гостях!
Ни-кого!.. Только ветры полынные,
Только памяти пепел в горстях…
 
 
***
Что сказать? Один, как перед Богом,
Ты идешь по кладбищу. Зима.
Вот она, венчальная дорога.
Ты ее, как хочешь, принимай.
 
 
Праздничную – со снежком на плитах,
Скорбную – в согнувшихся крестах.
Всё-то ей, заснеженной, открыто.
Всё на ней, спокойной, суета…
 
 
Некурящий, здесь и закурил бы.
Снег смахнешь – захочешь вдруг присесть.
И, непримиримый, всех простил бы,
Да и сам прощенья хочешь здесь.
 
 
Оглянешься: где же, где начало?!
И не здесь, у этих плит, конец…
На кресте ворона прокричала,
Как из тех, незнамых мест гонец.
 
 
***
Эх, дороги мои да пути-перепутья,
Там тюрьма, там сума – как не спятил с ума?
Не боялся ни зги, что ж теперь перепуган,
Коли выбор один: не тюрьма – так сума…
 
 
Был вокзал и базар. И при этом – зарплата.
Отлетели года, прошуршав, как рубли.
Эта свалка труда, этот праздник разврата —
На помойке лежат серп и молот мои.
 
 
Ты прости меня, жизнь, дорогая подруга,
Мать-Отчизна моя и товарищ устав, —
Ни шиша, лишь душа, как продажная сука,
Ох, намаялся с ней, от надежды устав.
 
 
То-то торба с крюка распустила веревку —
Хоть носись. Хоть давись – путь один и итог.
Эх ты, батюшкин дом, вышел вон втихомолку —
И, поди разберись, кто тушил, кто поджег…
 
 
Всё сгорело дотла, лишь осталась дорога:
Что назад, что вперед – на погост приведет.
Кто там в спину глядит?! Не смотри, ради Бога!
Эх ты, Родина-мать, – ни назад, ни вперед.
 
 
НОЧЬ НАКАНУНЕ ХХI СТОЛЕТИЯ
НА ХУТОРЕ БЛИЗ ПИНСКА
 
 
Не помню, что было. Не знаю, что будет.
Не все ли равно!
Как просто теряю… Какие-то люди
Стучатся в окно.
 
 
Ну, что вы гремите? Тут все нараспашку.
Валяйте к столу!
Коль надо – сниму и штаны и рубашку
За так, за хулу.
 
 
Здесь рыцари были. И женщины были.
А толку? – скажи.
И ели, и пили. И пели, и выли.
И вот – ни души.
 
 
Поэты, бродяги, барыги, блудницы —
Припомнишь ли всех…
Потек потолок, и гниют половицы,
Кончается век.
 
 
И нечего вспомнить. А было ли, было?..
И некого ждать.
Какие-то хари, какие-то рыла,
Да мать-перемать.
 
 
А темень глухая, а ночка такая —
Не смежит черт век.
Не видно, пропала халупа слепая,
И ты, и твой век.
 
 
Не помню, что было. Не знаю, что будет.
Не все ли равно!
Как просто теряю… Какие-то люди
Стучатся в окно…
 
 
***
Понять, принять и полюбить,
В себе самом открыть другого.
И дальше жить. Всего лишь – жить,
Чтоб слово – дело, дело – слово.
 
 
Детей родить и сад растить,
И ошибаться-ушибаться…
Да просто жить! Всего лишь – жить,
От боли плакать и смеяться.
 
 
А завтра день, как мир, открыть,
Увидеть: вот, бежит дорога!..
И снова жить. Всего лишь – жить,
Не отвернуть лица от Бога.