Человек войны

Под прилагаемым к плану операции протоколом, стояли аж десять ответственных подписей командующих всех задействованных в операции родов войск. И, конечно же, автограф самого маршала.

И подписанты ограничились не только этим. А включили в план проведение отвлекающей операции, дающей реальный шанс для успешного развертывания основных сил.

Роль главной «палочки-выручалочки» отводилась двум десантным отрядам: основному – под командованием подполковника Главацкого и вспомогательному, который возглавил майор Алексеенко.

Именно последний вошел почти во все книжки и военные энциклопедии благодаря фото, на котором вызванный в штаб майор оказался запечатлен хоть и с краю, но все же в компании генералов и даже маршала.

Через много лет после окончания войны свидетельства очевидцев, а также рассекреченные документы, все вернули « на круги своя» и вывели из тени подлинных героев Тархана – подполковника Главацкого, ставшего Героем Советского Союза еще за оборону Севастополя и отчаянных ребят из парашютно-десантной роты, среди которых был и старшина Вонлярский.

Задачу, которую поставили в штабе десантникам Главацкого, в равной степени можно было назвать как судьбоносной, так и самоубийственной.

После скрытой под покровом ночи высадки с моря в районе мыса Тархан, участникам операции предстояло совершить ряд очень рискованных действий.

Вначале молниеносно выйти в тыл первого из имеющихся здесь, четырех рубежей немецкой обороны. Затем оседлать несколько господствующих над местностью высот. И, в завершение, вступив в затяжной бой, оттянуть на себя как можно больше вражеских сил.

По поводу того, что после этого останется от отряда, у подполковника иллюзий не имелось

Однако действительность превзошла худшие ожидания.

Еще при погрузке, понимающе переглянувшись с флотскими ребятами, Дим невесело присвистнул. В море начинался шторм, а выделенные десанту низкобортные тендеры и мотоботы, на волну более двух баллов не тянули. Их валило с борта на борт и захлестывало. По-хорошему, весь караван из двух десятков маломерных судов, следовало поворачивать к причалам.

Но для высшего командования и представителя Ставки, это значило срыв всей операции. Утвержденной самим Верховным.

Такую самоубийственную дерзость не мог себе позволить ни один военачальник.

Даже многолетний сподвижник вождя – Ворошилов. Уж кто-кто, а он доподлинно знал, что такое – яростный взгляд рысьих глаз разгневанного Кобы.

И поэтому, прибыв поздней ночью на командный пункт Приморской армии в село Юратов Кут, маршал, как и все прочие, предпочел проигнорировать несколько запоздалое предупреждение метеослужбы о четырех бальном шторме.

К тому же в штабном воздухе родилась другая, ласкающая начальственный слух идея: шторм и попутный ветер, будут способствовать десанту, быстрее достичь района высадки.

Пройдет совсем немного времени, и именно этот штормовой ветер, понизив температуру воды до нулевой отметки, поднимет четырех бальные волны, которые станут захлестывать утлые десантные посудины.

В результате, так и не вступив в бой, на дно отправятся штабы и целые подразделения.

Уцелеют только те немногие, как Вонлярский, ожесточенно и умело вступив в борьбу за живучесть своих ненадежных судов. Они тесно рассядутся вдоль бортов спиной к морю и, развернув плащ-палатки, перекроют собственными телами путь разгулявшимся волнам. А ту воду, которая все же попадет через этот живой фальшборт, будут откачивать всем, что окажется под рукой, включая сапоги, котелки и каски.

И уже совсем не так, как планировалось – скрытно, ночью – а при свете зарождающегося дня, чудом уцелевшие бойцы прямо на глазах у противника начнут бросаться в ледяной прибой волн и выбегать на открытый берег.

А немцы их уже ждали. О том любезно предупредила своя же артиллерия, которая ровно час назад, не внеся коррективы в изменившуюся обстановку, формально отработала свое с позиций Отельной Приморской армии.

Теперь советский «Бог войны» бил по другим целям, перенеся огонь вглубь вражеских позиций.

Зато так и не подавленные до конца огневым налетом, четырнадцать немецких батарей, вместе с дюжиной врытых в землю танков, гвоздили по десанту изо всех стволов по заранее пристрелянным квадратам.

Если бы только это! С воздуха, завывая моторами, на десант обрушилась фашистская авиация.

Два десятка «юнкерсов», выстроившись над местом высадки в круг, стали безнаказанно бомбить и расстреливать моряков, не имевших средств противовоздушной обороны. От вставших на пути лавины взрывов и огня дрожали земля и море.

Место высадки и склон высоты, на которой вместе с другими, огрызаясь короткими очередями из ППШ и «дягтяревых»*, залегла штурмовая группа лейтенанта Кротова, которая хорошо просматривались с командного пункта армии в Юратовом Куте.

И уже не по связи, а своими собственными глазами маршал Ворошилов лицезрел в бинокль топорную работу своей артиллерии и не мог понять, куда подевались «сталинские соколы».

Вот уже двадцать минут, как те должны были барражировать в воздухе, над рвущимся вперед десантом.

Наконец, после зубодробительного разноса начальника авиации, над плацдармом появились советские «ястребки» завязав бой с пилотами «люфтваффе».

Моряки тут же воспользовались моментом и, поднявшись в атаку, завершили смертельный бросок на высоту 164.5, как она значилась на командных картах.

С криками «полундра!», в дыму и пламени, забросав траншеи гранатами, они обрушились туда, и завертелась человеческая мясорубка.

Враги стреляли друг друга в упор, крушили прикладами и рубили саперными лопатками. Кругом стоял дикий рев, слышался хруст костей и вопли раненых.

«Черная смерть» оказалась сильней и захватила всю первую линию обороны. С обустроенными блиндажами, капонирами и огневыми точками.

– Хорошо обосновались, гады, – прохрипел близкий друг Дима, Василий Перевозчиков, вытирая о штаны окровавленную финку, а тот отвалил в сторону рослого гренадера, перебросил с бруствера на другую сторону дымящий стволом МГ* и продернул в него змеистую ленту.

После гибели лейтенанта Кротова (того уже в траншее сразил шальной осколок), замкомвзвода принял на себя командование.

По его приказу десантники собрали трофейное оружие и боеприпасы, а заодно подкрепились трофейными консервами с галетами, запивая их шнапсом.

Далее последовала контратака – ее отбили, а затем моряки потеряли счет времени.

Более двух суток, без сна и отдыха, редеющая группа отбивала накатывающие на высоту цепи и жгла бронетранспортеры с танками. Недостающие боеприпасы пополняли вражескими. Не было воды и пили соленую, азовскую.

От жажды, под непрерывным огнем и свинцовым градом, люди приходили в ярость и отчаяние.

На второй день этого ада, двое из бойцов не выдержали и побежали вниз, к кажущейся им спасением, кромке моря.

– Стой! Назад! – заорал Дим, а когда те не остановились, прошил беглецов короткой очередью.

Только когда навалившийся всей массой живой силы и техники противник, расчленил десант, в связи с чем возникла угроза окружения, подполковник Главацкий получил приказ командарма Отдельной Приморской на прорыв, в направлении введенного в бой 11-го корпуса.

К исходу 12 января, после отчаянной схватки, германские боевые порядки были прорваны и остатки десанта соединились с главными силами.

Вынужденно долгие бои за высоту 164.5 привели немцев к поражению. Безуспешно атакуя «черную смерть», они отвлекли на нее значительные силы с направления главного удара. А когда спохватились, было поздно. Сопротивление фашистской группировки было сломлено, и она начала отход с Керченского полуострова.

Таким образом, вопреки стихии и просчетам высшего командования, морской десант сделал невозможное, что не укладывалось ни в какие военные каноны.

За день до выхода к своим, когда группа из последних сил, еще отбивала на горящей высоте вражеские атаки, Дим и его друг Василий Перевозчиков, были представлены к званию Героя Советского Союза.

Однако вызванный на командный пункт Приморской армии, гвардии старшина Вонлярский, вместо звезды Героя, получил из рук представителя Ставки, маршала Ворошилова, орден Боевого Красного Знамени.

Что-то, в высших инстанциях не сложилось, такое бывало часто.

Тем не менее, вытянувшись во весь свой гренадерский рост, Дим четко произнес, «служу советскому Союзу!» и получил из начальственной руки красную коробочку с наградой.

При ближайшем рассмотрении, маршал оказался не таким, как на плакатах. Пожилой усталый человек, с глубокими морщинами на лице и набрякшими мешками под глазами.

А вечером, сидя в землянке, с чадящей на столе артиллерийской гильзой от сорокапятки, Дим с Василием и еще с несколькими ребятами из взвода (тех тоже наградили), «обмывали» добытые кровью ордена.

В емкий солдатский котелок, до краев наполненный водкой, ее почему-то выдали на весь списочный состав, опустили все награды, а потом пустили его по кругу.

– Да, а вкус совсем другой, – сделав последний глоток, извлек свою «Красную Звезду» пожилой десантник.

– Одно слово, орденская, – добавил кто-то, и все принялись закусывать.

Затем помянули погибших друзей и провалились в сон. Диму снилась Наталка, гуляющая с ним в цветущем яблоневом саду, над которым высоко в небе летели «юнкерсы».

Как выяснилось впоследствии, Верховный был недоволен организацией операции, и распоряжение о награждении отличившихся по пониженному разряду, исходило лично от него.

Эту новость Дим воспринял философски. Что солдату высота – маршалу кочка.

А звезда? Что – звезда. Ну, пролетела мимо груди. Дай бог, чтобы так вражеская пуля пролетела.

Глава 5. Фронтовые будни

«…1944 год начался на Восточном фронте упорными атаками русских в середине января. Вначале русские были отброшены от Кировограда. 24 и 26 января они начали брать в клещи наши выступавшие дугой позиции западнее Черкасс, 30 января последовал удар по нашему выступу восточнее Кировограда. Оба наступления имели успех.

Группе армий "Центр" в основном удалось удержать свой фронт до конца марта.

В апреле на юге был потерян почти весь Крым (кроме Севастополя). Были форсированы Южный Буг, а также реки Прут и Серет в верхнем течении. Черновицы перешли в руки противника. Затем, после неудавшегося крупного наступлений русских в этом районе и после потери Севастополя, наступило затишье до августа…

( Из мемуаров начальника Генштаба сухопутных сил Вермахата генерала Гудериана)

После боев за Тархан и награждения, узрев в Диме боевого командира, начальство предложило ему отбыть на ускоренные курсы пехотных офицеров.

– Нет, – последовал ответ. – Останусь жив, закончу военно-морское училище.

– Тогда как насчет того, чтобы ходить за линию фронта?

– А вот это по мне,– тут же согласился старшина. Он любил риск и свободу в принятии решений.

Далее последовал приказ, и Вонлярского перевели помкомвзводом, в разведроту 83-й бригады морской пехоты.

Там он познакомился и сдружился с – Петей Морозовым и Жорой Дорофеевым.

Лихой краснофлотец из Одессы Морозов, в свои неполные восемнадцать лет оборонял родной город и сражался в осажденном Севастополе. А после, в составе десантного отряда Цезаря Кунникова, отличился при высадке в Новороссийске.

Донской казак Дорофеев, при почти двухметровом росте и весом в центнер, отличался богатырской силой и до войны служил комендором на крейсере «Червона Украина». Том самом, который в мирные дни удостоил посещением сам «отец народов»*. Но трагическая судьба корабля, затонувшего осенью 41-го, заставила Жору спешиться. Он принимал участие в – Эльтингентском десанте, а чуть позже штурмовал гору Митридад в Керчи. Любимым развлечением казака, было зажать в кулаке «лимонку»* и спросить у кого-нибудь «угадай, што в нем такое?»

Вся троица как нельзя лучше подходила друг другу, и их вместе стали посылать в тыл противника.

Первый поиск оказался неудачным.

Благополучно миновав нейтралку в мертвенном свете изредка хлопающих в небе осветительных ракет, Вонлярский с друзьями оказались перед немецкими траншеями и поползли вдоль них, отыскивая добычу.

Вскоре на некотором удалении от них, разведчики услышали тихий разговор, а когда подобрались ближе, обнаружили окоп боевого охранения. Судя по всему, там подкреплялись (доносило запах чего-то вкусного, и периодически звякала ложка).

– Берем – тихо прошипел Дим, вслед за чем потянул из голенища сапога кортик.

В следующее мгновение они скользнули вниз, и Жора кулаком вбил каску в плечи, наклонившемуся над котелком фашисту, старшина заколол второго, а Дорофеев подмял под себя и саданул ребром ладони по горлу третьему.

Потом они вбили тому в рот заранее приготовленную портянку, связали и, захлестнув на ногах петлю шкерта*, огляделись.

Кругом все было без изменений.

Немецкие окопы насторожено молчали, с неба стал моросить дождь, где-то пиликала гармошка.

Обыскав пленного фельдфебеля и убитых, разведчики забрали у них «зольдбухи»* и другое, вслед за чем, перевалив языка через бруствер, потащили его в сторону своих позиций.

– Тяжелый, хряк, – сопел ползущий впереди, с зажатым в кулаке шкертом, Жора.

Когда миновав нейтралку, сладковато пахнущую трупами и горелым железом, поисковая группа приблизилась к своим окопам, далеко позади раздались крики «алярм!», в небо унеслась серия ракет и со стороны немцев заработали сразу несколько пулеметов.

Огненные трассы рубили воздух вокруг, а потом в дело вступили минометы.

Сбросив в попавшуюся воронку языка, группа ввалилась следом и, переждав огневой налет, поползла дальше.

Когда до своей траншеи остались считанные метры, раздалось тревожное «стой! стрелять буду! одновременно с чем лязгнул винтовочный затвор, загоняя патрон в патронник.

– Свои, братишки, принимай немца, – громко прошептал Дим, и им навстречу метнулись две тени.

В следующий момент со стороны немцев с шуршанием прилетела мина, неподалеку всплеснул ослепительный взрыв, и все кубарем скатились в траншею.

– Ну что, все живы? – блеснул зубами из-под каски один из встречавших.

– Да вроде все,– ответил Дим, вытирая мокрое лицо рукавом маскхалата.

– Хрен там, – харкнул в сторону Дорофеев. – Вон, смотрите.

У лежавшего под ногами фельдфебеля, осколком снесло пол черепа.

– Как же вы не уберегли языка? – просмотрев взятые у немцев документы, тяжело уставился на стоящих перед ним в штабной землянке разведчиков, командир роты Николай Терещенко.

– Начальству считай, докладывать нечего.

– Виноваты, – саркастически ответил Дим. – Не успели подставить свои головы. Кстати, там, – кивнул на бумаги, – значится, что все эти фрицы, из гренадерской дивизии, пару недель назад, там была обычная пехотная. А в стрелковой карточке, обнаруженной у фельдфебеля, значатся практически все наши огневые точки. Не иначе, что-то готовится.

– Вполне возможно, – буркнул капитан, встав и сунув все, что было на столе в полевую сумку. – Пока отдыхайте я в штаб бригады.

Спустя сутки, в поиск была отправлена вторая группа, но практически вся погибла, напоровшись на мины.

А комбриг требовал нового «языка» и непременно офицера. Появление у немцев новой дивизии весьма обеспокоило штаб армии.

– Этой ночью пойдете опять, – вызвал к себе Терещенко группу Вонлярского. «Язык» нужен как воздух. Понятно?

– Понятно – ответил Дим, а Морозов с Дорофеевым восприняли все как должное.

– Тогда садитесь, обсудим план. И капитан развернул карту.

На ней значились немецкие позиции и минные поля, в том числе то, на котором подорвалась разведка.

– Пойдете по нему, – ткнул карандашом в лиловый обвод комроты. Впереди будут саперы, разминируют проход и вернутся.

– А чего? Умная мысль, – переглянулся Вонлярский с напарниками. Второй раз фрицы нас там не ждут, и можно их здорово прищучить.

Далее были разработаны детали, после чего разведчики ушли готовиться к заданию.

Ночь, как по заказу, выдалась безлунная, небо затянули облака, сквозь которые изредка мигали звезды.

Минное поле преодолели за два часа, саперы сняли дюжину «шпрингминен». Штука хитрая и опасная. При давлении на нее подпрыгивает вверх, потом взрыв и осколки поражают все живое.

– Ну, братцы, ни пуха, ни пера, – шепнул в ухо Диму старший – пожилой дядя.

– К черту, – подмигнул ему тот, и, зажав кортик в зубах, полез вперед. За ним Жора с Петей.

Сплошной линии обороны за минным полем не оказалось, вместо нее, смутно виднелась приземистая махина дота*.

Из торчащей наверху трубы, изредка вылетали искры.

Потом из- за ребристого выступа возник часовой, с висящим на груди шмайсером, кепи с длинным козырьком и поднятым воротником шинели.

– Мой, – дохнул в щеку Жоре старшина, и все стали расползаться по сторонам, приближаясь к укреплению.

Когда, часовой двинулся на очередной круг и, что-то насвистывая, исчез за дотом, Дим вскочил, по – кошачьи метнулся вперед и прижался спиной к шершавому бетону.

Через несколько минут свист приблизился, а потом раздался хрип и бульканье немецкого горла.

В это время Петька с Жорой уже были позади дота, в примыкающем к нему окопе и заняли позицию по сторонам бронированной двери.

– Ждем, – прошипел Дим, те согласно кивнули.

Минут через пятнадцать та ржаво заскрипела, и в пятне яркого света на пороге возник сонный человек в накинутой на плечи шинели с серебристыми погонами

Секунду он постоял, привыкая к мраку, а потом шагнул вперед, прикрыв дверь и зевая.

– Бац! – опустился кулак Жоры на его загривок, и офицер, хрюкнув, рухнул в объятия Петра, который вбил ему в рот кляп и быстро связал руки.

– Ходу,– покосился на дверь Дим, после чего они с Жорой втащили немца наверх, а Петька прошептал, – я щас и, сняв с пояса противотанковую гранату, полез на крышу дота.

Когда Вонлярский с Дорофеевым, волоча пленного, углубились в проход метров на тридцать, сзади приглушенно ухнул взрыв, а потом сзади раздалось сопение.

– Кранты, гадам, – возникнув из мглы, хищно оскалился Морозов, и они двинулись быстрее.

Тучи в небе разошлись, на землю пал туман, дело близилось к рассвету.

– Ну вот, умеете, когда хотите, – значительно изрек комроты, стоя перед трясущимся офицером, и раскачиваясь с пятки на носок. – Целого гауптмана притащили.

– Фриц сам полз, – растянул в улыбке губы Петька. – Я его того, финкой в жопу подкалывал.

Ценного языка тут же доставили к комбригу, а оттуда, ввиду значимости полученной информации, в штаб армии, за что всех участников поиска наградили орденами «Красной звезды», которые те пришпилили к парадным форменкам.

Впрочем, на фронте, моряки их не носили. Как правило, это были солдатские, с расстегнутыми воротами гимнастерки, а под ними синел непременный атрибут – тельняшка.

Говорят, количество неизменно переходит в качество, что правда. Вскоре неразлучная тройка стала ассами своего дела, и группе стали давать еще более ответственные задания. Глубинную разведку и диверсии

Однажды, устроив засаду на дороге, они захватили штабной автомобиль с четырьмя румынскими офицерами, потом рванули немецкий склад с боеприпасами, были и другие, не менее интересные мероприятия.

Как известно, слава порой кружит голову. Так случилось и с группой Вонлярского

В одном из поисков, безрезультатно полазав трое суток по фашистским тылам, злые и оголодавшие разведчики, возвращались в бригаду не солоно хлебавши.

Непруха* пошла с самого начала.

Первой ночью они нарвались на вражеский «секрет» и едва унесли ноги, а под утро второй вляпались в болото, где на виду у немцев просидели весь день в камышах, под кваканье лягушек и комариный зуд, кляня все на свете.

Теперь, выйдя на соседнем участке к своим, разведчики гуськом топали по дороге и угрюмо молчали. По ней изредка проезжали грузовики, высоко в небе в беззвучных облачках разрывов, плыла немецкая «рама»*

– Вот придем, а Никола скажет, «брешете, не иначе припухали на хуторах, пили самогонку» – глядя на нее, нарушил молчание Жора.

«Николой» разведчики звали меж собой ротного и уважали.

Тот не прятался за спины подчиненных, сам ходил в поиски, не робел перед начальством.

– С него станется, – пробурчал Петро, а Дим лихорадочно искал решение.

И оно явилось. В лице группы пленных немцев, сопровождаемых двумя нашими пехотинцами.

– Разведка, закурыть е? – понимающе окинув взглядом пятнистые маскхалаты,– вопросил старший, пожилой ефрейтор в выцветшей гимнастерке и с двумя нашивками за ранение.

– Держи отец, – пробасил Жора, протягивая ему открытую пачку.

– Усим хальт! – обернулся ефрейтор к понуро шагавшим фрицам и, потянув оттуда сигарету, сунул ее под прокуренные усы. Жора щелкнул зажигалкой.

– Гарно жывэтэ хлопци, – с наслаждением затянулся автоматчик.

– По разному бывает, – вступил в разговор Дим, после чего кивнул на немцев, – откуда эти вояки?

– Это, браток так сказать, ишаки, – поправив на плече карабин, сказал второй пехотинец. Небритый и в плащ палатке. – У нас в части всех ишаков побило, ну мы и используем этих. Как тягловую силу. Таскают на позиции воду, шамовку* и боеприпасы.

– Разведчики переглянулись (у них возникла единая мысль), которую Дим тут же воплотил в реальность.

– Слышь, батя – наклонился он к старшему. – Дай нам на время вон того, мордастого, – и ткнул пальцем в рыжеволосого крепыша, с нарукавным шевроном роттенфюрера СС на рукаве мундира.

– Та бери сынок, – махнул рукой тот. – Мы соби ще достанэмо.

– Ком цу мир*, – поманил к себе рыжего Петро. И расплылся в улыбке, – мы тебя долго искали.

Когда добычу представили по назначению, комбриг Мурашев с начштаба Власовым, несказанно обрадовались.

Вызвали начальника наградного отдела и посулили героям по второй «звездочке».

– Служим Советскому Союзу! – бодро рявкнули моряки, а Жора обнаглел и попросил выдать им спирту для растирки. Мол, очень уж продрогли в болоте.

Но спустя несколько дней, обман раскрылся. Потому как комбриг сделал то, на что друзья не рассчитывали. Отправил «ценного языка» через пролив, прямо в штаб фронта. А там опытным в допросах спецам, немец рассказал, что обретается в плену уже вторую неделю.

На горизонте замаячил трибунал. Но Мурашев превыше всего ценил смелость (чего у ребят хватало с излишком) и молодые судьбы ломать не стал.

– Вам светит лет по пять или штрафбат, – сказал понуро стоящей перед ним тройке, расхаживая по блиндажу и скрипя хромовыми сапогами

– Но есть выход, – остановился. – Притащите мне следующей ночью офицера, и я все забуду. Вопросы?

– Спасибо, товарищ полковник, – ответил за всех Дим, – обязательно притащим. А то, что случилось, больше не повторится.

– Повторится – расстреляю, – жестко сказал комбриг, обведя всех глазами – Идите.

Языка, немецкого майора, группа доставила в штаб на рассвете, и служба покатилась дальше. По накатанной. Бои, атаки, глубинная разведка.

Как-то раз, вернувшись с поиска, ребята нежились на весеннем солнце близ землянки и рассуждали о войне. Когда она кончится.

– Думаю скоро, – глядя на плывущие вверху облака, сказал Жора. Немец не тот пошел, чувствую, выдыхается.

– Ага, не тот, – смазывая трофейный «вальтер», цикнул в сторону слюной Петька. – Вот помню, когда освобождали Новороссийск, в сорок третьем

Рубились мы с ними тогда страшно: шмаляли* друг в друга в упор, ломали кости и грызли зубами горло. А когда гадов выбили из города в порт и стали там кончать, наблюдали занимательную картину.

На уходящую в море эстакаду, вылетел мотоцикл с коляской и тремя сидящими на нем немцами. Двое палят во все стороны и вопят «Хох!». А затем полет вверх и на полном ходу бац в залив, только брызги полетели.

– Красиво,– мечтательно протянул, жевавший травинку Дим. – А что дальше?

– Два всплыли, мы их перестреляли, – вщелкнул в рукоятку обойму Петр. – Для полного коленкора.

– М-да, – философски изрек Жора, – те фрицы не эти.

Спустя пару недель, с разведчиками случилась трагикомическая история, несколько поколебавшая их уверенность.

В очередном поиске они вырезали фашистский «секрет», а старшего, приземистого крепыша, оглушив по кумполу гранатой, прихватили с собой, как законную добычу.

Бесчувственного ефрейтора связывать не стали, а подтащив к песчаному обрыву, столкнули вниз, чтобы поменьше тащить, экономя силы.

Когда же Дим съехал на заду вслед за ним (ребята чуть замешкались, обыскивая убитых), пленник оклемался и заскакал по берегу в сторону своих. Старшина в полной темноте бросился за ним и нарвался на неприятность.

Фриц резко тормознул, пригнулся и Дим перелетел через него, здорово стукнувшись башкой о камень. В следующую секунду крепыш саданул его под дых, взвалил на плечо и, сопя, порысил дальше.

Спас положение Жора. Учуяв неладное, он рванул по кромке обрыва на звук, сиганул вниз, и все трое сцепились в рычащий клубок. Потом в воздухе мелькнул богатырский кулак, фашист обмяк и выпустил из рук горло Дима.

– Жилистый гад, – сказал Петька, когда спустя час, потные и вывалянные в песке, они отдыхали, затаившись в неглубоком, ранее примеченном в береговых скалах, известняковом гроте.

– Не то слово, – щупая на голове здоровенную шишку, скривился Дим. – Чуть не задавил меня, падла.

Где-то рядом тихо шипел прибой, у горизонта светлело небо.

Когда пленного доставили в бригаду, у него в бумажнике обнаружили несколько золотых коронок и фотографии.

На одной, в майке с орлом, вояка толкал штангу в спортивном зале, а на других позировал у виселицы с мертвыми стариком и девушкой, на груди которых были таблички с надписью «Партизаны».

В штабе пленный вел себя вызывающе, на все вопросы шипел «нихт ферштейн», а потом вообще замолчал, за что получил от начальника разведки по физиономии.

– Не горячись, майор, через час будет шелковый, – снял трубку начштаба и позвонил в бригадный «СМЕРШ»*. Там здорово умели работать с несознательными.

Глава 6. Легендарный Севастополь

…(Белан) Билан Степан Павлович, 1921 г. р. Сумская область, Смеловский район, с. Протасовка. Призван Смеловским РВК. Краснофлотец. Погиб на Итальянском кладбище 21-27.01.1942 г. Похоронен под Севастополем, Братская могила Воинов Приморской Армии, 15 км. Ялтинского шоссе.

(Белапов) Беланов Фат…, 1920 г. р. Башкирская АССР, Бураевский район, д. Дышакоево. Призван Бураевским РВК. Старший сержант. Убит 28.04.1944 г. Похоронен под Севастополем, в с. Орловка (Мамашай), Братское кладбище Воинов 54 Стрелкового Корпуса 2 Гвардейской Армии.

(Белевнев) Белевцев Семен Федорович, 1904 г. р. Призван Буденновским РВК. Краснофлотец, строевой. Пропал без вести в боях при обороне Севастополя в июле 1942 г.

(Белевский) Билевский Митрофан Гордеевич, 1900 г. р. Харьковская область, Красноградский район, с. Хрестище. Призван Красноградским РВК. Краснофлотец. Пропал без вести в декабре 1941 г.

(Белевцов) Белевцев Игнат Ильич, Старший сержант. Погиб 4.05.1944 г. Похоронен под Севастополем в с. Черноречье (Чоргунь), Братское кладбище Воинов ВОВ.

(Беленченко) Белеченко Петр Романович, Красноармеец, строевой. Погиб в 1944 г. Похоронен под Севастополем, в с. Терновка (Шули), Братская могила Воинов ВОВ…

(Из Книги Памяти Севастополя. Фамилий в Книге 103594)

Довольно скалясь и пуская матерки, Дим, Петька с Жорой и еще несколько моряков, мылись в бане.

Собственно это был небольшой сарай, в который ребята из хозвзвода установили немецкую чугунную печку, вывели наружу трубу и натаскали пару бочек воды, плюс десяток жестяных шаек.

– Хорошо, братва! – натираясь мочалкой, – блестел фиксой Сашка Кацнельсон, известный в роте бузотер и любитель выпить.

– Щас бы квасу покислей, да мохнатку потесней! – ополоснув голову в шайке, изрек ротный балагур Коля Алексашкин.

– Га-га-га! – тряхнуло сарай, и кто-то плюхнулся на мыльный настил, вызвав новый взрыв смеха.

Баня являлась на фронте праздником. Можно было смыть с себя многодневную грязь, выстирать обмундирование и немного расслабиться душой и телом.

По прошествии часа, распаренные и умиротворенные, моряки сидели на зеленой травке, покуривали и слушали очередной анекдот Кацнельсона.

– Навещает, значит, Гитлер сумасшедший дом, – блестя маслинами глаз, – сделал зверскую рожу Сашка. – Все пациенты выстраиваются в шеренгу, поднимают правую клешню и вопят "Хайль Гитлер!".

Тот проходит вдоль шеренги, и в конце видит одного с опущенной.

«Ты почему меня не приветствуешь скотина?!» А тот в ответ. «Так я же не псих, я санитар, мой фюрер!»

Ну, ты даешь, Кац! – ржали от удовольствия друзья. – А ну, давай травани еще, нам нравится.

– Нима вопросов, – картинно развел руками Сашка и выдал следующий.

«Гитлер с Герингом стоят на верхней площадке берлинской радиобашни. Гитлер кажет: Хочу как-то приободрить берлинцев. А ты возьми и сагани вниз, – предлагает Геринг».

– Ай да Кац! – утер выступившие на глазах слезы Коля Левин. – Могешь, однако!

– Не могешь, а мОгешь! – многозначительно поднял тот вверх палец.

Между тем, веселились не все. Жора Дорофеев был задумчив и серьезен.

– Че, опять пойдешь? – толкнул приятеля в плечо Морозов.

– Пойду, – вздохнул тот. – Очень уж она мне по сердцу.

«Она» – лейтенант Евдокия Повалий, была известная на всю Приморскую армию своей храбростью и неординарной биографией.

В 1941-м, приписав себе год, девушка добровольцем ушла на фронт, где сначала была санитаркой, а затем, назвавшись мужчиной, стрелком, и командиром отделения. То, что парень – девица, выяснилось только спустя восемь месяцев в госпитале, куда Дуся попала после боя, уже будучи младшим лейтенантом, орденоносцем и командиром взвода 83-й бригады морской пехоты.

Там, залечивавший рану Дорофеев, познакомился с ней и проникся глубоким чувством.

Нередко после возвращения с заданий, он навещал лейтенантшу (оба были с Украины), пил вместе с ней в землянке чай и угощал трофейным шоколадом.

Дальше этого дело не шло. При всей своей богатырской стати и настырности, Жора был весьма нерешителен в отношениях с прекрасным полом.

Повалий тоже считала его только другом, и поводов для лишних разговоров не давала.

Хотя как-то один попытался. Старший писарь из штаба.

Узнав об этом, Дорофеев навестил начальника, попросил того выйти, а когда они оказались наедине, сгреб за ворот гимнастерки, и сапоги писаря заболтались в воздухе.

– Много болтаешь, корешок – прошипел Жора. – Еще раз чего вякнешь про Дусю, оторву башку и скажу, что так и было…

Когда шлепнув на затылок бескозырку, Дорофеев встал и монолитно зашагал в сторону видневшихся чуть справа землянок стрелковой роты, кто-то из ребят притащил аккордеон, и вслед ему грянула песня

Ты моряк, красивый сам собою,

Тебе от роду двадцать лет,

Полюби меня моряк душою,

Что ты скажешь мне в ответ!

дружно выводили молодые голоса, и она будоражила души.

А старшина Вонлярский смотрел на удаляющуюся спину друга и вспоминал Наталку.

С которой ему никогда не гулять по яблоневому саду.