Бриллиант Фортуны

Глава восьмая,
в которой поет соловей, а Алексея одолевают сомнения

Алексей поднялся в шесть часов утра. Накануне он предупредил Григория, что ему придется встать рано, и вскоре слуга внес к нему завтрак на подносе. Молодой человек немного поел, – самую малость, чтобы не чувствовать голода. Набивать желудок перед дуэлью – последнее дело, потому что сытый человек движется тяжелее, следовательно, у него больше шансов больше никогда не завтракать, не обедать и не ужинать.

– За мной должен заехать полковник Вадье, – сказал Алексей. – Предупреди меня, когда он появится.

– Как прикажете, Алексей Константинович, – сказал слуга. – Вы с полковником собираетесь на охоту?

Алексей рассеянно улыбнулся.

– На охоту? Что ж, можно сказать и так…

В доме было непривычно тихо. Обычно Варвара Федотовна металась по комнатам, хлопала дверями, отдавала приказания, а теперь царила сонная, ленивая тишина.

– Никто еще не встал? – спросил Каверин.

– Только ее высочество.

– А, – только и сказал Алексей.

Интересно, с чего бы ее изнеженному высочеству вставать ни свет ни заря? Уж не подложил ли ему любезник Эльстон какую-нибудь свинью?

Встревожившись, Алексей вызвал Жанну и спросил у нее, чем занимается ее хозяйка и почему она уже на ногах.

– Ее высочество часто так делает, – пояснила Жанна, кокетливо глядя на статного молодого человека. – Они и мадам Барбара не очень ладят. Поэтому ее высочество рада любой возможности побыть в одиночестве.

– А как же вторая фрейлина, мадемуазель Полина? – поинтересовался Алексей. – Я думал, ее высочество считает ее подругой.

Жанна тщательно разгладила складку на платье.

– Конечно, сударь, – сказала горничная, – но дружба тех, кто друг другу не равен, всегда имеет пределы.

Так, ваше превосходительство, спасибо за ценный совет. Действительно, нет ничего такого, что бы о нас не знали наши слуги.

– Можете идти, Жанна, – сказал Алексей.

Он отпустил и Григория и, посмотрев на часы, от нечего делать прошелся по комнате, заложив руки за спину. В саду запел соловей.

"Может быть, – подумал охваченный смятением Алексей, – это последний раз, когда я слышу пение соловья в своей жизни… Ведь я не навел справок об Эльстоне. Вдруг он бретер, каких поискать, и владеет шпагой не хуже меня… Но почему же он тогда пытался уклониться от поединка?».

Он заслушался и не заметил, как приехала карета.

– Господин полковник прибыл, – доложил Гришка.

Чувствуя в душе щемящее сожаление, Каверин отошел от окна. Соловей все пел, когда он вышел в сад. Листья и чашечки цветов были тяжелыми от росы, которая сказочно переливалась на солнце.

Из-за поворота аллеи вышла Александра Михайловна в голубом платье, с небрежно заколотыми волосами. В руках ее трепетал большой букет.

Княжна и Алексей едва не столкнулись. Она заметно смутилась. Он – тоже, хотя и по другой причине.

– Доброе утро, ваше высочество, – промолвил Алексей, учтиво поклонившись.

– Доброе утро, – нервно повторила она по-французски.

Вблизи она показалась ему еще более хорошенькой, чем всегда. Но, непонятно почему, ему стало бесконечно жаль ее, и он не смог заставить себя проговорить ни одну из требуемых этикетом малозначительных любезностей. Вместо этого он сказал:

– Я и не знал, что у вас в саду живет соловей.

– Правда? – обрадовалась она. – Вы слышали? А мы уж решили, что он улетел. Он так давно не пел!

Ее глаза заблестели, в голосе звучал искренний восторг. Было видно, что она не притворяется и что маленькая певчая птичка и в самом деле многое для нее значит. У Алексея сжалось сердце. А что же для нее значит тогда этот приторный парижский бездельник? Уж наверное, куда больше, чем соловей.

– Я прошу ваше высочество извинить меня, – нервно проговорил Каверин. – Меня… мне надо идти. Меня ждут. До свидания.

– До свидания, сударь, – сказала княжна.

Она смотрела, как он идет по дорожке к калитке, и Алексей спиной чувствовал ее взгляд. Он был рад, когда наконец смог сесть в карету.

– Доброе утро, полковник, – сказал он. – Все улажено, я надеюсь?

Вадье важно наклонил свою плешивую голову.

– Да, мсье. Нас ждут.

* * *

Это была большая светлая поляна. Позже Алексей вспомнил, что неподалеку росли кипарисы и, кажется, платаны, но за последние он не смог бы поручиться.

Полковник и Каверин прибыли первыми. Через несколько минут явился доктор, а за ним – дю Трамбле и Эльстон, который, как показалось офицеру, нервничал куда больше обычного. Дю Трамбле было лет сорок пять. Этот флегматичный, бородатый, невысокий человек представился Алексею и спросил, не хотят ли противники помириться.

– Нет, – сказал Каверин, не двинув бровью.

– Нет, – как эхо, откликнулся Эльстон.

Вадье принес шпаги. Алексей с его помощью снял фрак и жилет, которые в предстоящей схватке ему бы только помешали. Настроение у молодого человека было ровное и, пожалуй, самую чуточку бесшабашное. Он взял шпагу и повертел рукой так и эдак, чтобы привыкнуть к эфесу.

– Хорошее оружие, – сказал он Вадье. Тот, польщенный, кивнул.

Доктор сел на пень, сорвал травинку и стал ее покусывать. Было заметно, что он встревожен больше всех, исключая, пожалуй, Эльстона, который только что освободился от фрака и жилета и взял оставшуюся шпагу. Каверин, с вызовом глядя на этого трясущегося жалкого фата, несколько раз со свистом рассек лезвием воздух.

– Поздравляю вас, сударь, – неожиданно сказал Эльстон. – Я в восхищении.

– Неужели? – спросил Алексей, даже не давая себе труда скрыть сквозившую в голосе иронию.

– Вы нашли прекрасный повод для дуэли, – продолжал Эльстон. – Не сомневаюсь, начальство будет вами весьма довольно.

– Не понимаю, о чем вы, – бросил Каверин, нахмурившись.

– Вы ведь не просто так вчера затеяли со мной ссору, – бесстрашно продолжал Эльстон. Теперь он в упор глядел на Алексея, и тому не оставалось ничего другого, как опустить глаза. – Все поверили в это, но не я. Вам приказали вызвать меня на дуэль под любым предлогом и убить. Не так ли, милостивый государь?

Тон его сделался почти вызывающим.

– Вы бредите, – проговорил Алексей, призвав на помощь все свое самообладание.

– Кто, я? – возразил Эльстон. – Ничуть. Я знаю, кто я, и знаю, кто вы. Я – человек, посмевший полюбить девушку, которая для него не предназначена. А вы… – Он усмехнулся и смерил Каверина презрительным взглядом. – Вы называете себя русским офицером. Да разве вы офицер? Вы обыкновенный наемный убийца, которого подослал могущественный деспот, чтобы…

– Замолчите! – прошипел Алексей. – Я не желаю… Я запрещаю вам говорить со мной в таком тоне!

Эльстон смело вскинул голову.

– А я плевать хотел на ваши запрещения, – отозвался он. – Слышите? Два раза вы все равно меня не убьете. Но, даже если вы убьете меня, вам все равно ничего не поделать с моей любовью. Вы знаете, о ком я говорю. Так вот: даже ради спасения своей души я не смог бы от нее отречься. Вам этого, конечно, не понять, – прибавил он с презрением. – У вас есть приказ, а приказы надо исполнять. Только не думайте, что вам удалось обмануть меня, что я глуп и поверил в вашу жалкую уловку. Я знал, что этим рано или поздно кончится, но я не боюсь вас. Слышите? Не боюсь! Потому что за все в этом мире приходится платить, и жизнь – слишком ничтожная плата за такую любовь. Так делайте свое черное дело, вы, презренный человек, и радуйтесь, что вас для него избрали!

– Господа, – недовольно вмешался бородатый дю Трамбле, – что за разговоры между противниками?

– Так, пустяки, – процедил Эльстон и отсалютовал шпагой Алексею, после чего отошел назад. Каверин застыл на месте, сжимая в руке клинок. Бесстрашие Эльстона, его непоколебимость и то, как легко он разгадал его, Алексея, – все вместе произвело на молодого человека самое странное впечатление. Душа его разрывалась напополам.

– Начнем? – спросил полковник Вадье, поглядывая на часы, прикрепленные цепочкой к жилету.

– Да, пожалуй, – согласился дю Трамбле. – На позицию!

Противники вышли на середину поляны. На душе у Алексея было тяжело как никогда, Эльстон же шагал с решимостью отчаявшегося человека.

– Шпаги! Начинайте!

Алексей напал, но не слишком стремительно. Эльстон парировал. «Неплохо владеет шпагой, – мелькнуло в голове у Каверина. – Но я все равно сильнее».

Он перешел в наступление и отогнал Эльстона назад, дважды задев его кончиком шпаги. Пролилась кровь, но, по счастью, это были лишь пустячные царапины.

– Хорошо фехтует, – одобрительно промолвил полковник.

– Недурно, – сдержанно согласился дю Трамбле.

Доктор Лабрюни заерзал на пне. В глубине души он до конца надеялся, что эта дуэль окончится ничем. Противники принесут друг другу извинения, пожмут руки и мирно разойдутся. Но о «мирно разойдутся» теперь не могло быть и речи.

– Надеюсь, вам хорошо заплатят за вашу работу, – сказал Эльстон, чудом ускользнув от смертельного удара. – Мне было бы весьма огорчительно, если бы мою голову дешево оценили.

Алексей промахнулся, и Эльстон, воспользовавшись этим, полоснул его по плечу.

– Я думаю, вас даже повысят в звании, – продолжал Эльстон как ни в чем не бывало. – Вы достойный противник, мсье, и вполне этого заслуживаете. Хоть и наемный убийца.

– Я не… – начал Алексей в ярости. Он провел серию коротких стремительных приемов, заставивших Эльстона уйти в глухую защиту.

– Я знаю, знаю, – проговорил Эльстон. – Вы честный человек, и вам не в чем себя упрекнуть. Полно, сударь, вы принимаете меня за кого-то, кем я не являюсь.

– Вы сами виноваты в том, что произошло, – ответил Алексей. – И больше ничьей вины тут нет.

Он снова промахнулся. Эльстон легко парировал и бросился в нападение, но длилось это недолго – до очередного ранения, на этот раз серьезного. Кровь полилась ручьем.

– Ого! – беззаботно воскликнул Эльстон, как будто ранен не он, а кто-то другой. – Становится занятно, вы не находите, сударь?

– Сдавайтесь, – сквозь зубы промолвил Алексей, – и я сохраню вам жизнь.

– Мне – сдаться? – насмешливо спросил Эльстон. – Вы плохо меня знаете, сударь.

Он остановился, тяжело дыша, и переложил шпагу в левую руку. Каверин ему не препятствовал.

– Ну и что теперь? – спросил Эльстон. Правый бок у него был весь в крови. Эльстон дотронулся до него рукой и, поморщившись, взглянул на покрасневшую ладонь. – Хороший удар, мсье, – сказал он просто.

– Сдавайтесь, – настойчиво повторил Алексей. – Вы не можете больше драться.

– Благодаря вам, – ответил Эльстон с иронией.

Доктор Лабрюни подошел к секундантам. Его лицо было искажено самым неподдельным страданием.

– Господа, – проговорил он умоляюще, – надо что-то делать. Мсье Эльстон еле держится на ногах. Он ранен…

Доктор Лабрюни по натуре был добряк. Стыдно признаться, но он не выносил вида крови, а чья-то боль заставляла его мучиться ничуть не меньше, чем собственная. Может быть, именно поэтому он и сделался первоклассным врачом.

– Ого, – промолвил Эльстон. – А доктор-то не на шутку встревожен.

Алексей непроизвольно повернул голову в сторону. В следующее мгновение у его груди словно мелькнула стальная змея, и он почувствовал резкую боль. Потом кипарисы зашатались и поплыли вверх, а небо опрокинулось вниз. Больше Алексей Каверин ничего не видел и не слышал.

Глава девятая,
в которой Алексей бредит, а облако жасмина не на шутку сердится

Первое, что он увидел, открыв глаза, был какой-то причудливый предмет, посередине которого красовался белый круг. В круге плясали две черточки, и, когда бы он ни посмотрел на них, они неизменно занимали новое положение. Иногда, правда, они притворялись, будто угомонились, но стоило ему на мгновение отвлечься, как они опять начинали проказничать. Алексей пытался втолковать им, что так поступать не стоит, но они, похоже, вовсе не собирались слушаться. Это упрямое своеволие не на шутку огорчало его, – куда больше, чем незваные голоса, то и дело встревавшие между ним и мятежным кругом. У голосов были лица, но все какие-то плоские и невыразительные, как лепешки. Были у голосов и руки, иногда очень приятные, прохладные, которые ложились ему на лоб и приносили с собой какое-то странное облегчение. А еще голоса пахли. Один голос, мужской и низкий, – табаком, другой, женский и сострадающий, – жасмином, третий, нежный и полудетский, – фиалкой, а четвертый, визгливый и неприятный, – пылью. Жасминовый голос приходил довольно часто, и однажды Алексей ощущал его возле себя целый день. Фиалковый почти все время находился где-то рядом, а табачный то приходил, то уходил, и вообще, странный это был голос, ничуть не менее удивительный, чем белый круг с бегущими черточками. Последний голос, визгливый, пару раз прожужжал где-то в вышине да исчез. Алексей был этому рад. Он уже понял, что не любит этот голос, совершенно лишний в его мире, где владычествовали прохладные ладони и фиалка с жасмином. Главное теперь было – призвать к порядку черные черточки, но они дразнились, и прыгали, и совсем не считались с Алексеем. Но в один прекрасный день он очнулся.

Он лежал на кровати, так туго забинтованный, что было трудно дышать. Тихо тикали бронзовые часы с фигурками амурчиков по сторонам круглого белого циферблата, но Алексей уже не помнил, сколько хлопот ему доставляли непослушные стрелки. Его кровать была как корабль, плывущий по морю изумительного покоя и одиночества, не требовавшего собеседника. Алексей не знал, что это море – часть его души, которая, постранствовав между миром мертвых и миром живых, все-таки решила вернуться в тело, но ему было очень хорошо. Он закрыл глаза – и погрузился в сон.

Ему приснилось, что он должен ехать на какой-то чрезвычайно важный полковой смотр, на котором обещал присутствовать государь. Алексей сел на коня в яблоках, как две капли воды похожего на Сомерсета из конюшни княжны, но, к его ужасу, тот расправил крылья и взлетел в небо. Внизу, на плацу, царила ужасная суматоха, и молодой человек не осмеливался даже поглядеть туда, а только пригнул голову да крепче вцепился в поводья. Он знал, что за ним гнались, но его конь летел так быстро, что преследователи скоро отстали. Из облака вышел портрет императора и погрозил ему пальцем, но, присмотревшись, Каверин понял, что это вовсе не портрет, а Эльстон.

– Бедный племянник! – сказал он противным плачущим голосом, до странности напоминающим голос Варвары Федотовны Голиковой.

– Какой я вам племянник! – с досадой сказал ему Алексей. – Вы украли принцессу грез, немедленно верните ее!

И тут Каверин понял, что это уже не Эльстон, а притихшая, печальная великая княжна. Ему показалось, что ее глаза занимают пол-лица, а под ними лежат голубоватые тени. Она серьезно смотрела на Алексея, не произнося ни слова.

– Отчего вы такая? – спросил он удивленно.

Фрейлина Голикова из-за плеча Александры Михайловны сделала страшные глаза. Каверин сморгнул, надеясь, что проклятая старуха рассеется, как дым, но не тут-то было. Крылатый конь в яблоках и небеса, по которым было так удобно скакать, исчезли, но и княжна, и фрейлина, и часы с амурчиками остались. Не сразу Алексей сообразил, что это уже не сон, а явь.

– Он пришел в себя, – сказала княжна, оборачиваясь к Варваре Федотовне.

– Но он бредит! – ужаснулась та. – Надо позвать доктора!

Княжна с укором посмотрела на нее и повернулась к Алексею.

– Как вы себя чувствуете сегодня, сударь?

Каверин сделал попытку сесть в постели, но у него так закололо в груди, что он вынужден был отказаться от этой идеи.

– Не очень хорошо, – со смешком ответил он. – Благодарю вас.

От сиреневого платья княжны пахло фиалкой. Странно, – прежде Алексей терпеть не мог этот запах, а теперь он почти ему нравился.

– Скажите, – несмело спросил Каверин, – я долго лежал?

Женщины переглянулись.

– Достаточно, – ответила княжна.

– Вы едва не погибли! – вскричала Варвара Федотовна. – Доктор сказал, это чудо, что вы не умерли после такого удара.

При этих словах Алексей окончательно вспомнил происшедшее, и это не замедлило отразиться на его лице. Губы молодого человека сжались, в глазах мелькнули нехорошие огоньки.

– А… мсье Эльстон? – сухо спросил он.

Княжна вскинула голову. Вдоль ее левого виска спадала тонкая развившаяся прядь.

– Он тоже был ранен, но не так серьезно, как вы. Мсье Лабрюни утверждает, что ему больше ничего не грозит.

"Ну, это пока я не встану на ноги», – мелькнуло в голове у Алексея. Он отличался крайней злопамятностью и никогда ничего не забывал – ни хорошего, ни дурного.

Должно быть, напоминание о поклоннике оказалось слишком неприятно для Александры Михайловны, потому что она поднялась с кресла и сказала светски-безразличным тоном:

– Прошу извинить, но меня ждут. Варвара Федотовна, можете немного побеседовать с племянником, но, прошу вас, недолго: ему пока вредно много говорить. Я пришлю Жанну, она пока побудет вашей сиделкой. Полина отдыхает, она и так сидела возле вас всю ночь.

Она хотела удалиться, но Алексей неожиданно схватил ее за руку. Княжна удивленно взглянула на него, но он лишь поднес к губам тонкие прохладные пальцы и быстро отпустил их.

– Благодарю вас, – проговорил он горячим шепотом, – вы очень добры.

Княжна слегка пожала плечами и вышла. «Тетушка» и «племянник» остались одни.

– Ах, сударь! – сказала Варвара Федотовна скорбно, качая головой. – Поверьте, мне очень жаль, что все так обернулось!

– Мне тоже, – совершенно искренне ответил Алексей. Чувство юмора не покидало его даже в самых безвыходных ситуациях.

– Мы все были просто убиты горем! – пожаловалась Варвара Федотовна тоном капризной девочки, получившей клубничное мороженое вместо обещанного шоколадного. – А каким это было потрясением для ее высочества!

Каверин сжал губы и ничего не ответил.

– Но ее высочество – настоящий ангел! Представьте, она сама вызвалась ухаживать за вами, хотя доктор и предупредил ее, что это может быть тяжело для неподготовленного человека. Она и вторая фрейлина дежурили возле вас по очереди.

«Только тебя почему-то не было», – подумал Алексей.

– Порой, дорогой племянник, – кокетливо прощебетала «тетушка», – вы были так плохи, что мы уж думали о том, чтобы звать священника. К счастью, самого худшего все-таки не произошло. – Она придвинулась поближе к молодому человеку и зашептала: – Но мне-то, мне вы все-таки можете рассказать, что там у вас случилось? Почему вы не смогли убить Эльстона?

Алексей кисло улыбнулся.

– Очевидно, потому, дражайшая Варвара Федотовна, что сам Эльстон не пожелал мне в этом помочь.

– О! – сказала Варвара Федотовна обиженно и отодвинулась.

– Именно так. Кстати, вы не в курсе, сколько еще мне придется лежать в постели?

– Не меньше двух недель, – сказала Варвара Федотовна уверенно. – Так сказал доктор Лабрюни.

– Будем надеяться, что доктор окажется неправ. Что слышно об Эльстоне? Он по-прежнему в Ницце?

В глазах фрейлины мелькнул огонек понимания.

– Насколько мне известно, мсье Эльстон пока не собирается покидать свою виллу.

– Понятно. А великая княжна? Часто он с ней видится?

– За то время, что вы лежали в постели, – заметила Варвара Федотовна, улыбнувшись краями поблекших губ, – всего два раза.

Постучав, на пороге показалась Жанна. Она заметно обрадовалась, увидев, что Алексей пришел в себя.

– О! Кажется, мсье скоро пойдет на поправку.

– Ну, до скорого, дорогой племянник, – многозначительно промолвила Варвара Федотовна. – Помните: я на вас рассчитываю.

Она наклонилась и поцеловала Каверина в лоб, после чего, шурша юбками, удалилась. Алексей поморщился. У него было такое впечатление, словно его облобызала устрица. Он перевел взгляд на Жанну.

– Почему окна завешены? – спросил Алексей, кивая на спущенные до пола портьеры.

– Мсье доктор не велел открывать.

– Откройте, – приказал Каверин.

В комнату ворвался свет южного летнего дня – такой яркий, что в первое мгновение Алексей даже зажмурился. Жанна с тревогой обернулась к нему, но он уже разлепил веки и широко улыбнулся.

– Как хорошо…

Жанна с участием поглядела на него. От его улыбки у нее сжалось сердце. Он был такой бледный, такой изможденный, такой несчастный. И такой красивый… Не то что тот противный горбатый старик, любитель цветов, который постоянно норовил подстеречь ее в коридоре, когда приезжал в «Ла Вервен»; и уж, конечно, совсем не то, что рябой малый, которого она несколько раз видела в церкви и который вздумал за ней ухаживать. Вот если бы за ней стал ухаживать господин офицер, она бы, пожалуй, еще подумала. А так…

«Что же теперь будет? – думал Алексей, блаженно щурясь на солнечный свет, который мягкими волнами заливал постель. В воздухе кружились бесчисленные золотые пылинки. – Задание я провалил… Голикова уже наверняка написала обо всем отчет… Чернышёв в Петербурге рвет и мечет… Не загреметь бы мне в крепость, черт подери. Хотя – с меня взятки гладки: ну попался дуэлист получше, чем я… (Алексей скрипнул зубами, вспомнив, каким образом противнику удалось одержать над ним верх.) Выкручусь, не впервой. Но она… Почему она ухаживала за мной, зачем сидела у моей постели? Ведь я чуть не убил ее милого, даже ранил его…»

Жанна кашлянула.

– Вам ничего не надо, мсье?

– Нет, благодарю вас.

Тут в комнату вплыло облако жасминового аромата, и у облака этого были незабудковые глаза и лицо Полины Степановны Серовой. Она тотчас же нашла предлог, чтобы услать Жанну, поправила на Алексее одеяло и, страдальчески морщась, села у изголовья раненого.

– Полина Степановна, – сказал Алексей, легонько дотрагиваясь до ее руки, – я виноват.

Полина исподлобья покосилась на него.

– Ваша скрытность, сударь, – сердито сказала она, – не делает вам чести. Ну что мешало вам все мне рассказать? Зачем вы набросились на беднягу?

– Боюсь, вы многого не знаете, – вздохнул Алексей и поведал ей о тайной переписке через Жанну и о том, что Эльстон, похоже, был для великой княжны не простым увлечением.

– Замечательно, – еще более сердито промолвила Полина. – А теперь смотрите, что получилось в итоге. Вы затеяли историю, Алексей Константинович, и сами же в нее влипли. Вы живете в доме княжны, вы устроили дуэль под совершенно нелепым предлогом… и еще ваше счастье, что сейчас не сезон и в Ницце почти нет иностранцев, не то поднялся бы такой скандал, что его не замял бы и русский консул. Я понимаю, что у вас инструкции, которым вы обязаны следовать, но все же надо взвесить ситуацию, прежде чем вызывать этого Эльстона на дуэль! А прежде всего, – обидчиво добавила она, – рассказать мне!

Алексей не мог удержаться от улыбки.

– И что бы вы сделали?

– Я переключила бы внимание этого Эльстона на себя, – заявила Полина, – а потом сделала бы так, чтобы княжна об этом узнала. Конечно, я потеряла бы ее доверие, но Эльстон бы тоже его потерял!

– Ну допустим, – нехотя признал Алексей. – А что делать с письмами?

– Тоже мне задача, – фыркнула неподражаемая вторая фрейлина. – Выкрасть и уничтожить.

Алексей задумчиво посмотрел на нее.

– Не обижайтесь, Полина Степановна, но сейчас вы рассуждаете точь-в-точь как наш общий знакомый. Он бы тоже наверняка присоветовал что-нибудь… эдакое.

– Мсье Видок? – Полина улыбнулась. – Вы тоже не обижайтесь, Алексей Константинович, но вы не мыслитель. Действовать у вас получается хорошо, но когда вами не руководят, получается бог знает что такое.

– А вы, значит, мастерица руководить, – поддразнил ее Алексей.

– Можно подумать, в прошлом у вас не было повода убедиться, – парировала Полина. – Прошу вас, когда вам в следующий раз захочется кого-нибудь убить, сначала спросите моего совета, потому что ваши методы, увы, оставляют желать лучшего. Я уж молчу о том, что вы едва не погибли, а ваша миссия сорвалась, и неизвестно, удастся ли нам исправить положение.

Это «нам» обещало многое, даже очень многое, и все же Алексей тихо вздохнул. Он бесконечно уважал Полину Степановну, но, когда она начинала говорить назидательным тоном, ему становилось не по себе. Как и большинство людей, Алексей не любил, когда его поучали.

– Скажите, а Александра Михайловна… – Он запнулся. – Она не сердится на меня за то, что я…

– Нет, – коротко ответила Полина. – Она была просто изумлена всем случившимся.

– Вы не расскажете мне, что произошло, пока я лежал без памяти? – попросил Алексей. – Я хотел бы понять, как теперь себя вести.

Полина начала рассказывать.

Когда полковник Вадье и доктор Лабрюни доставили в карете истекающего кровью молодого человека, княжна находилась в голубой гостиной, той самой, где стоял рояль. Ей сообщили о случившемся, и она не на шутку взволновалась.

– Боже мой… Боже мой… Но что же произошло? Зачем эта дуэль?

Полковник Вадье значительно кашлянул.

– Вчера, когда у меня сидели за картами, мсье Эльстон позволил себе неосторожные слова. Господин офицер счел себя оскорбленным и вызвал его на дуэль.

– Мсье Эльстон?.. – Княжна стиснула руки. – И что же это были за слова?

Полковник напустил на себя важный вид.

– Не имею права говорить, ваше высочество. Но характер сказанного был таков, что, гм, господин офицер не мог не потребовать удовлетворения.

– Говорят, он поймал Эльстона на плутовстве, – с удовольствием доложила несколькими часами позже неисправимая старая сплетница, графиня де Сен-Люк.

– И ничего подобного! Это его Эльстон поймал на плутовстве и даже велел нести канделябры, – возразила другая сплетница, мадам Парни.

(По старинному обычаю, канделябрами по физиономии били попавшихся на плутовстве шулеров.)

– А по-моему, игра тут ни при чем, – высказал свою точку зрения мсье Лаборд, который сладко проспал весь знаменательный вечер в гостиной. – Просто мсье Эльстон позволил себе неуместные слова о русском императоре.

– Нет, мсье Эльстон предложил тост за Бонапарта, а офицер обиделся, – уточнило еще одно информированное лицо.

– И вовсе неправда! Дело в том…

Наконец Варвара Федотовна Голикова, которую не меньше прочих интересовало, какой же предлог изобрел ее «племянник», чтобы вызвать на дуэль зарвавшегося авантюриста, догадалась навести справки у лакея четы Вадье, который в тот вечер зажигал свечи, и получила исчерпывающую информацию.

– Мсье Эльстон позволил себе компрометирующий намек на… на одну особу… И мой бедный племянник не смог этого вынести, – доложила она, всхлипывая и утирая платочком близко поставленные глазки цвета мышиной шкурки.

Княжна была слишком горда, чтобы спрашивать, на какую такую особу мог намекать мсье Эльстон. Она уже знала, что начало ссоре положила фраза «Кому везет в картах, тому не везет в любви». Стало быть, ее поклонник недвусмысленно давал понять, что именно ему, а не кому-нибудь другому, везет в любви. В первой половине XIX века это и впрямь было весьма оскорбительное заявление. От него за версту несло слухами, сплетнями, уроном для репутации женщины, о которой шла речь, и прочими неприятностями. Именно поэтому, когда Эльстон наконец немного оправился и смог прибыть в «Ла Вервен», ему был оказан не совсем тот прием, на который он рассчитывал. Из нежного влюбленного, сочиняющего восхитительные письма, он вдруг превратился в обременительного болтуна, зато неприятный молодой офицер с пристальным взглядом на поверку оказался настоящим рыцарем, который не колеблясь вступился за честь дамы, едва ему показалось, что кто-то хочет ее задеть. Кроме того – чего не следует забывать, – племянник Варвары Федотовны пострадал куда серьезней пылкого поклонника, да что там – он попросту мог умереть, и даже милейший доктор Лабрюни не мог ручаться, что его пациент останется в живых. А Александра Михайловна была всего лишь женщиной, и то, что кто-то едва не погиб из-за нее, казалось ей ужасно романтичным. Она добровольно вызвалась помогать Полине ухаживать за раненым и решительно отказалась от услуг Варвары Федотовны, которая только и знала, что причитать над Алексеем да ломать руки, после чего преспокойно отправлялась в к себе и с неизменно превосходным аппетитом поедала дюжину-другую пирожных.

– От этих волнений, – объясняла Варвара Федотовна, облизывая пальцы, – я просто самая не своя!

Жанна, которой тоже приходилось дежурить у постели раненого, возмущалась ее черствостью. Великая княжна почти перестала разговаривать со старой фрейлиной, но Варваре Федотовне все было хоть бы хны. Повздыхав о бедном племяннике, она запиралась у себя и на листках голубой бумаги каллиграфическим почерком выводила очередное донесение в Петербург. Она ни на мгновение не забывала, что ее попечению вверена не кто-нибудь, а августейшая особа, племянница самого российского самодержца. Если бы кто-нибудь сказал Варваре Федотовне, что она всего-навсего мелкая старая пакостница, она бы сильно удивилась. Ибо для себя самой она была Исполнительницей Великой Миссии, от успеха которой зависело благополучие России, да что там России – всей Европы, не меньше. Может быть, именно поэтому Чернышёв при одном виде конверта из Ниццы, подписанного знакомым почерком, чувствовал приближающееся разлитие желчи. Но, разумеется, в этом Варвара Федотовна никоим образом не была виновата.