«Ловите голубиную почту…». Письма (1940–1990 гг.)

II. «Что делать, если зараза въелась крепко…»

Связка писем Василия Аксенова к Евгении Гинзбург была обнаружена в квартире его вдовы Майи после ее смерти (24 декабря 2014 г.) племянником Александром Змеулом. К сожалению, письма эти были найдены через два года после публикации в журнале «Октябрь» (2013, № 8) родительских писем к их юному и своевольному отпрыску. Она, эта публикация, так и называлась: «Анфан террибль и его родители». Часть писем Евгении Гинзбург, находившихся тогда в нашем распоряжении, не вошла в ту журнальную публикацию, потому что они относились к более позднему времени, когда Василий Аксенов стал уже более зрел и его полушутливая характеристика как анфан террибля перестала себя оправдывать.

Чтобы не разрушать уже сложившуюся и представленную читателям подборку родительских писем, оставшиеся неиспользованными письма матери мы включили в настоящую публикацию, в результате чего получилась (пусть и не полная) переписка Василия Аксенова и Евгении Гинзбург. К сожалению, писем Евгении Гинзбург этого периода сохранилось в аксеновском архиве гораздо меньше, чем его писем в архиве матери. К Аксенову же его собственные письма попали после ее смерти в 1977 году.

Писем Евгении Гинзбург в публикуемой переписке, как уже отмечено, значительно меньше, их всего восемь. При этом одно из них (даже не письмо, а торопливая записка на обрывке бумаги, написанная карандашом) хранилось вместе с письмами самого Василия Аксенова к Евгении Гинзбург в одной связке и датировано 1949 годом, а написано из магаданской тюрьмы. Туда Евгения Гинзбург была неожиданно помещена по прихоти «компетентных органов», оставивших на произвол судьбы сына-школьника, недавно приехавшего к ней с «материка» заканчивать школьное обучение.

К счастью, заключение длилось недолго, но ситуация была драматическая, о чем свидетельствует отчаянная телеграмма бабушки (матери Е. Гинзбург):

уведомление телеграфом магадан хабаровского края маглаг орлову алексею александровичу[73] —

1033– боровичей 91 74 4 1845 —

умоляю узнать судьбу васи который остался магадане без жени на телеграмму посланную востребования не ответил послали телеграмму старый сангородок ответа нет не уверены точности домашнего адреса хотим выслать деньги останавливает его молчание пошлите васю на телеграф за нашей телеграммой прошу телеграфировать адресу боровичи новгородской области главная почта востребования гинзбург наталии соломоновне – нахожусь наташи месту ее работы умоляю не оставить меня без ответа – мать жени

Эта телеграмма хранилась в той же недавно обнаруженной связке писем вместе с тюремной запиской матери. Все остальные письма Евгении Гинзбург относятся уже концу пятидесятых годов, кроме последнего, которое датировано 1965 годом.

Писем Василия Аксенова тридцать. Они охватывают период от конца пятидесятых до середины семидесятых годов прошлого века.

В публикуемой переписке две сквозные темы. Первая – настойчивое стремление Евгении Гинзбург вырваться из Магадана, сначала во Львов, а затем перебраться в Москву. Ее мечта осуществилась, как это видно из письма сына, летом 1966 года.

Вторая тема литературная. В начале переписки – это взаимное обогащение размышлениями о литературе и о жизни двух литературных дебютантов, в конце – разговор двух состоявшихся писателей.

На рубеже пятидесятых и шестидесятых годов Евгения Гинзбург еще сомневается, стоит ли сыну всецело посвящать себя литературе, на что он отвечает: «Ты пишешь, что не стоит обращать особенного внимания на литературные дела. Конечно, я согласен с тобой, что для морального спокойствия лучше не погружаться целиком в эти дела, но что делать, если эта зараза въелась крепко».

Писем Евгении Гинзбург после 1965 года, когда ее сын стал уже одним из самых ярких прозаиков нового поколения, не сохранилось (или они пока не обнаружены). Аксеновские же письма середины шестидесятых годов и более поздние содержат подробный отчет о всех литературных (и не только литературных) удачах и неудачах. Он поверяет матери самые сокровенные размышления и факты.

Летом 1966 года, сетуя на всякие привходящие обстоятельства, мешающие ему заниматься свободным творчеством, он признается:

«Я впервые оказался в том положении, когда не могу писать того, что хочу, а должен писать то, что нужно по договорам, то, что от меня требуют или хотят другие люди. Стремлюсь к прозе, как к тайной любовнице».

Вместе с тем радуется успеху мемуарных записок матери, первой части «Крутого маршрута». Так, в письме от 10 сентября 1964 года он сообщает ей: «Москва полна слухами о твоих мемуарах. Все интеллигенты подходят ко мне с просьбами предоставить экземпляр. Те, что читали, очень высокого мнения. Нагибин выразил мне огромное удовольствие от мемуаров и просил тебе передать. Слышно ли что-нибудь из „Нового мира“?»…

Кроме обозначенных нами двух главных тем, постоянно затрагиваются в переписке дела житейские и семейные, едва ли не в каждом письме упоминаются жена Кира или сын Алексей, приемная дочь Евгении Гинзбург Антонина. Встречаются и пейзажные зарисовки. Заканчивается переписка открыткой из-под Таллина, датированной 1975 годом (уже написан или близок к завершению «Ожог»), в ней второй раз упоминается новое имя: «Майка». Через пять лет Майя станет женой писателя и разделит с ним годы эмиграции и всю дальнейшую жизнь.

Публикуемые письма, представляя собой документы ушедшей эпохи, бесценны еще и в другом отношении: они дополняют историю жизни и творческую биографию их авторов новыми деталями. Так, например, мы узнаем, что в 1960 году, помимо «Коллег» в «Юности», Аксенов отметился еще рассказом «С утра до темноты» в «Литературной газете». Также благодаря письмам становится более понятным для нас пренебрежительное отношение зрелого Аксенова к повести «Коллеги», сделавшей его знаменитым: повесть, оказывается, была написана по прямому заказу Катаева, который в этот судьбоносный для Аксенова момент был главным редактором «Юности». Для заинтересованного читателя откроется еще целый ряд других более или менее значимых фактов.

Остается только пожалеть, что не все письма этой, столь важной для будущих биографов Василия Аксенова и Евгении Гинзбург, переписки дошли до нас.

Переписка Василия Аксенова с Евгенией Гинзбург

Евгения Гинзбург – Василию Аксенову

Магадан. Сентябрь 1949 г.^[74]

Васенька!

Принеси мне серое ватное одеяло, две кофточки (отдай сначала в стирку, они в грязном белье), две простыни, две смены белья <…>, маленькую подушку и наволочку к ней и зеленую вязаную кофту. Еще пара 2 простых чулок. Умоляю – учись хорошо, будь деловитым и умным.

Крепко целую.

Мама

Евгения Гинзбург – Василию Аксенову

Магадан. 11 мая 1957 г.

Дорогой Васенька!

Получила твое письмо за двойной подписью.

Очень благодарю за внимание, хотя, говоря между нами, прекрасно понимаю, сколько красноречия потратила тетя Наташа^[75], пока оное письмо появилось на свет. Досадно, что фотографии вы мне так и не присылаете. А ведь еще неизвестно, увидимся ли мы в июне – июле. Мы сейчас думаем сначала поехать во Львов, к Юле^[76], посмотреть там обстановку, а уже после окончания фестиваля – в Москву и Л-град. В такую толчею соваться не хотим, да и Львов надо посмотреть. Юля так соблазнительно его описывает что, м.б., и есть смысл поселиться там. Ведь под Л-дом дачи страшно дороги, да и с пропиской такая морока.

Моя первомайская телеграмма, посланная тебе в Вознесенье, вернулась обратно с пометкой: «Телеграмма №… Вознесенье, врачу Алексееву (!) не доставлена, адресат не найден». И хотя мне было ясно, что трудновато найти Аксенова под именем Алексеева, но остался от этого какой-то неприятный осадок.

В связи с получением при будущем отъезде путевки на курорт (хочу на сентябрь попасть в Кисловодск) я впервые за все годы Колымской жизни была вынуждена пройти все медицинские круги Дантова ада. (Ты читал в «Лит. газ» фельетон «Бабуся выжила»?) И вот в моих руках курортная карта, из которой я узнаю, что у меня, во-первых, гипертония (150/95), чего я никогда не подозревала, затем сердце слишком расширено влево, пульсация учащенная и т. д. Диагноз – миокардио-дистрофия, неврастения на фоне переутомления. Действительно, у меня нынче такие жуткие отеки на ногах, такая отдышка и боли в области сердца, каких еще никогда не было.

Ну ладно, это тема стариковская и скучная.

<…>

Почему ты ни слова не пишешь о своей лечащей и административной деятельности? Неужели ты по-прежнему не интересуешься ею? Есть ли там, в Вознесенье, хорошие книги? Следишь ли за толстыми журналами? Я читаю в «Н. мире» эмигрантские мемуары Любимова^[77]. Интересно. Кончила Фейхтвангера «Братья Лаутензак»! Очень нравится. Как глубоко и страшно! Ни один из богов современной поэзии – ни Мартынов, ни Слуцкий – за сердце меня не берет. А тебя?

Если ты ответишь сразу, то письмо еще застанет меня в М.

Целую тебя и Киру.

Мама.

Евгения Гинзбург – Василию Аксенову

Львов. 28 января 1958 г.

Дорогие Кирочка и Васенька!

Слава Богу, что все обошлось благополучно. Я всю дорогу не могла заснуть, мне все казалось, что Кира серьезно пострадала, т. к. я видела в окно ее распустившиеся волосы и страшно испуганное, страдальческое лицо.

Как это могло случиться, что мы так заболтались и не слышали предупреждения! Соседи говорили потом, что было двукратное предупреждение всем провожающим выйти из вагона. Ну, слава Богу, все обошлось.

Рада, что сессия, наконец, закончена и надеюсь, что вы сейчас хорошо отдыхаете. Посылаю просимые рецепты. Тот, что по-русски, – в гомеопатическую аптеку, тот, что по-латыни, – в обычную.

Вася, ты спрашиваешь, почему я не пишу. Потому что у нас страшные квартирные неприятности, такие серьезные и так на меня действующие, что я просто боюсь, как бы у меня инфаркт не получился, до того нервничаю и такие у меня боли бывают в сердце. И за Антона боюсь в том же смысле. Кратко говоря, мы стали жертвой обычного в этом проклятом воровском городе обмана. Я рассказывала, что мы сняли комнату у слепой и заплатили ей за год вперед, что составило из расчета 300 р. в м-ц солидную сумму в четыре с половиной тыс. Кроме того, мы сделали на свой счет ремонт, да еще и оплачиваем все: и квартплату, и газ, и свет – не только за себя, но и за нее.

Все это мы делали, поддавшись ее обещанию уехать к мужу в Киев, где у них строится собственный дом. Они оказались негодяями, и, так как мы не взяли у них никаких расписок, то они утверждают теперь, что ничего, кроме жактовской квартплаты, от нас не получали. Потихоньку прописали сына, и теперь добиваются нашего выселения. Добиваются и через официальные каналы, и путем так называемого «выживания», вплоть до того, что закрыли свою проходную комнату, и нам приходится за водой и в уборную спускаться с 4-го этажа вниз и потом опять подыматься с ведром на четвертый этаж. Можете себе представить самочувствие. Дни проходят в бесконечном хождении по канцеляриям, причем очень трудно доказать ее подлость. То, что она слепая, вызывает сочувствие, никто не верит, что слепая может заниматься такими махинациями. Но она столько же подла, сколько слепа. Кроме того, ею пользуются как орудием ее сын – только что прибывший из лагеря уголовник – и муж, по-видимому, тоже большой жулик.

Они сейчас добиваются нашего отъезда, а затем в уже в чистую, отремонтированную нами квартиру будут вселять новых дурачков, которые, так же, как мы, поддадутся на этот наглый обман.

Вот какие дела! Мы на это потратили больше восьми тысяч и кучу нервов. А сейчас у меня такое отвратительное настроение в связи с этим, что и весь Львов мне уже не мил, особенно после Москвы. Конечно, если бы в момент отъезда из Магадана я знала, что ты, Вася, устроишься в Москве, я бы не поехала во Львов, а всеми правдами и неправдами стремилась бы в Подмосковье, если уж не в Москву. А теперь большая половина денег уже истрачена, а угла своего все нет. <…>

В связи с этим делом никуда не ходим, только один раз была в кино, смотрели «Под властью золота»^[78]. В широкоэкранном идет новый французский фильм с Ф. Жераром^[79], но не достанешь билетов. Да и настроение ужасное, не до этого.

Ну, будьте здоровы и счастливы. Вася, смотри, будь осторожен с туберкулезными и с электричкой.

Передайте наш горячий привет Берте Ионовне^[80]. Как у нее служебные дела? Такой же горячий привет и Белле Павловне^[81]. А. Я. очень рад, что ей лучше. <…>

Всего лучшего.

Целую.

Мама

Евгения Гинзбург – Василию Аксенову

Львов. 11 февраля 1958 г.

Дорогой Васька!

Получила твое письмо, из которого вижу, что наши мысли – насчет покупки половины дачи или установки финского домика на участке на твое имя – абсолютно совпали.

Я хочу сделать это даже в том случае, если бы львовский квартирный конфликт разрешился в нашу пользу. Все равно, даже если сейчас и останемся в Львове, то жить здесь до конца жизни я не хочу, хотя бы из-за Тони, которая с украинским сочинением не может поступить ни в одно учебное заведение. До конца семилетки она освобождена от украинского. Вот после окончания семилетки и уедем. Если же решится не в нашу пользу, то уедем нынче же.

Из всех предложенных тобой вариантов, нам больше всего понравился вариант с застройкой участка. Я очень прошу узнать все подробно: какова там природа, расположение участка, сообщение с Москвой (я в Красной Пахре не была). <…>

Мысль о постройке финского домика на участке под Москвой мне и самой приходила в голову. Я даже писала об этом Лиде Ром^[82]. В прошлом году она мне указывала одну такую знакомую, у которой нет денег на строительство, но есть участок. Так что, если в Пахре хорошие природные условия и сообщение, то это как раз то, что нам надо. Разузнавай все получше и, когда дело перейдет в конкретную плоскость, я сейчас же приеду. Прояви в этом энергию, Вася. <…>

Крепко целую тебя и Кирочку. Рады ее успеху на вечере.

Привет Берте Ионовне и Белле Павловне.

Твоя мама.

Антон и Тоня всех приветствуют.

Евгения Гинзбург – Василию Аксенову

Львов. 6 марта 1958 г.

Дорогой Васенька!

Наконец-то я получила от тебя письмо, а то уж очень волновалась и собиралась телеграфировать. Настроение у меня и так тревожное, потому что за последнее время неприятности сыпятся на меня, как из рога изобилия. После квартирной передряги случилось очень тяжелое происшествие с Антоном. Я кратко сообщала уже вам об этом в писульке к посылочке, которую вы, надеюсь, получили. <…>

Так вот, с Антоном было совсем плохо, я уже не думала, что он выкарабкается. Но, к счастью, на этот раз обошлось.

Я проснулась ночью, точно кто меня толкнул в бок. Это, несомненно, была интуиция. Посмотрела на его диван и вижу – пусто. Я встала с постели, подскочила к дивану, смотрю: лежит без сознания на полу, весь в холодном поту, глаза остекленели, пульса найти не могу. А до этого у него был бронхит, и в результате этого бронхита возникла страшная аритмия, которая меня очень пугает. Это у него третий раз так. Мне показалось, что он уже агонизирует. Я страшно закричала, разбудила Тоню, она – соседей. Скорая явилась на этот раз действительно скоро. Дали камфару, кислород, сердечные. Откачали.

<…> Но меня этот случай так напугал, что теперь каждый раз нервничаю, когда он уходит и задержится или когда один остается дома.

<…> Квартирные дела обстоят неважно. Горисполком, правда, принял решение: обеспечить жильем вне всякой очереди. Но сам ничего не дал, а направил это решение в Красноармейский райсовет, где мы состоим на очереди. А там говорят, что конечно дадут, но когда – сказать трудно, т. к. строительство идет медленно, а все отъезжающие здесь делают разные комбинации с квартирами. Это просто удивительно – до чего в этом городе развито комбинаторство и как эпически спокойно относятся к этому те, кому ведать надлежит.

Утешают, что вот, мол, в апреле-мае начнут снова поляки выезжать в Польшу, так, может быть, что-нибудь…

Наши жулики сидят, пришипились…^[83] Каждый день ждем от них каких-нибудь новых эксцессов, что тоже страшно нервирует.

Из твоего письма видно, что с Пахрой может что-то выйти, я очень хочу этого, да и Антон начал склоняться к тому, что надо перебазироваться на Подмосковье. Напиши мне, как только вопрос с участком перейдет в практическую плоскость. Я сейчас же тогда приеду. Ты пишешь, что у А. Н. пока ничего нет на примете^[84]. Это в смысле готового. Ну а насчет финского домика как? Это мне больше всего нравится.

Вася! В Ховрино, по Ленинградской дороге, живет одна моя быв. коллега по Колыме – Виноградова Анна Львовна. Женщина довольно малоинтересная во всех отношениях, кроме одного: ее муж имеет какое-то отношение к заводу финских домиков, выпускаемых в Ховрино. Он же и берется устанавливать их. Она мне говорила об этом в 56 г. Может быть, если вопрос с участком станет в конкретную плоскость, ты не поленишься в воскресенье съездить к ней, представиться, что ты мой сын, и поговорить с ней насчет возможности достать и установить нам такой домик, ну с соответствующей выгодой для них, конечно. Она мне в 56 г. говорила, что это не невозможно. Я напишу ей сама, но гораздо лучше живая беседа. Сообщаю тебе ее адрес: Ново-Ховрино, электричка с Ленинградского вокзала, 25 минут, ул. Карла Маркса, дом 2/4, Анна Львовна Виноградова.

Да, впечатление у меня от статей в «Литературке» точно такое же, как у тебя. Да, кстати, хочу тебя попросить вот о чем. Гертруда прислала мне из Берлина свою рукопись. Называется «Студенческие годы». Мемуарного типа, со многими философскими и лирическими отступлениями. Довольно интересно. Дается студенческий быт Берлинского университета 20-х гг. периода инфляции и послеверсальских времен…^[85]

Василий Аксенов – Евгении Гинзбург

Москва. Март (после 6) 1958 г.

Дорогая мамочка!

Опять с некоторым опозданием отвечаю на твое письмо. Нас здесь очень обеспокоило твое сообщение о болезни А. Я., которое было в посылке. Очень хорошо, что все кончилось благополучно.

Подарок твой был изумительным. Кирка очень тронута и горячо тебя благодарит. Как удалось простое фото сделать цветным? Это, видно, какой-то особый львовский промысел <…>.

Значит, у вас пока с жильем поспокойней? Женщина из Кр. Пахры не давала о себе знать. Но я продолжаю параллельные усилия. Ходил в райисполком и басом требовал себе участок, упирая на предвыборное выступление Н. С. Хрущева, где он призывает поощрять индивидуальных застройщиков. Но в райисполкоме дают участки только под сады, а под кап. строительство распределяет участки особое областное бюро. Говорят, что ходить туда дело гиблое, т. к. если и получишь участок, то у черта на куличиках. Ведь вблизи Москвы век уже давно застроено. <…>

Относительно мемуаров Гертруды мы осведомились у Ольги Павловны^[86] <…>. Она советует послать в журнал «Молодая гвардия», именно в журнал, а не в издательство, если это интересная художественная вещь.

Ты спрашиваешь, продолжаю ли свои писания. В том-то и дело, что никак не могу избавиться от этой пагубной страстишки. Ей отдаю редкие минуты вдохновения и прилива творческой энергии. Недавно закончил рассказ «Механик с „Гамлета“».^[87] Основан он на жизненном материале – ленинградские портовые впечатления. Та же Ольга Павловна посоветовала послать его в ростовский журнал «Дон». На днях думаю это сделать. В последние дни опустился даже до стихов. Все это я проделываю на дежурствах – сейчас у меня 8 дежурств, т. к. прибавили ¼ ставки. Худ. литературу читаю в основном в электричках. Недавно прочел два рассказа Мориака^[88] – «Дорога в никуда» и «Клубок змей». Очень интересно впервые прочесть вещи, где так умно, страстно и тонко средствами высокой художественности проповедуется христианская идея в лучшем смысле этого слова. Вышли эти книги в серии «Зарубежный роман ХХ века». Дешевое издание. <…>

В остальном все по-старому. Езжу в свою чахотку, лечу. Обещают перевести в аналогичное заведение поближе. Сама работа мне нравится, но надоело ездить до черта.

11 марта мы с Кирой отметили годовщину нашей свадьбы. Ужинали в «Метрополе». Как быстро прошел год!

Мамочка, жду от тебя писем. Крепко целую. Привет и поцелуй А.Я. и Антонине.

Твой сын.

Василий Аксенов – Евгении Гинзбург

Москва. 22 апреля 1958 г. (?)

Дорогая мамочка!

Не писал тебе, т. к. с участком была до прошлого воскресенья полнейшая неясность. <…>

Сейчас органы местной власти разрешают владельцам участков уступать часть своих земель, если им трудно оплачивать эти земли <…>.

Говорят, что, имея участок, купить такой^[89] домик нетрудно. <…>

Берта Ионовна снимает на лето комнату с большой террасой и двумя маленькими комнатушками. Во всех этих апартаментах будет жить одна бабка. Вы могли бы первую часть лета отдыхать там в непосредственной близости от места застройки, т. е. Ильинского. Срочно сообщи свое мнение по этим вопросам, а лучше всего приезжай сама <…>.

Берта Ионовна сегодня приехала из Новосибирска. Она ездила туда для того, чтобы оформиться на работе. Окончательно уедет в начале мая. <…>

Я работаю по-старому, с той лишь разницей, что в последнее время стал больше крутиться среди областного начальства. В ближайшее время обещают перевод. В субботу в обл. тубдиспансере мне сделали интересное предложение перейти на работу в оргметодотдел. Знающие люди говорят, что это просто счастье. Работа эта ни в коей мере не означает отрыва от практической медицины. Наоборот, нужно быть в курсе всего нового, участвовать в конференциях, консультироваться в институте <…>.

Если я соглашусь, то сначала меня на несколько месяцев пошлют на рабочее место в Институт для повышения квалификации <…>.

Засиделся я уже в этой богоугодной здравнице Подмосковья. Сезонка моя кончается, надо кончать и работу здесь. Очень уж противно вокруг страшное жулье. Этот вид воровства (у больных людей) мне совершенно омерзителен. Когда мы встретимся, я тебе порасскажу об этом.

В последние дни случился какой-то проблеск в моих литературных деяниях. Удалось установить контакт с ростовским журналом «Дон». Это новый солидный и толстый орган. Недавно послал туда свой рассказ «Механик с „Гамлета“». Герой рассказа немец, участвовал в 41 году в блокаде Ленинграда. Через 14 лет он попадает сюда в качестве механика торгового судна. Его неудержимо влечет в Петергоф, с которым связаны страшные воспоминания его молодости. В общем, произведение проникнуто антивоенным пафосом. Но есть в нем уязвимое место – немец вспоминает о любви к русской девушке, которая родилась (любовь) на развалинах Петергофа. Именно по этому месту, как я и предполагал, ударили товарищи из «Дона». Они написали, что рассказ произвел на них хорошее впечатление, но что я напрасно поэтизирую любовь советской девушки к солдату вражеской армии, что это порочит советских девушек. Они предложили мне что-нибудь изменить и снова прислать рассказ в исправленном виде. Просили присылать и другие вещи. Вообще, тон письма был деловой и благожелательный. Я еще ни разу таких писем из редакций не получал. Признаюсь, что благородного негодования я не испытал, а, напротив, испытал воодушевление и смело решил кастрировать свой рассказик, если он в этом виде подойдет для «Дона».

Вообще, оживляются мои литературные поползновения.

К сожалению, очень мало остается у меня времени для писаний. Я не могу писать, где придется, мне нужно настроиться на нужный тон и не отвлекаться. Кроме того, существенным препятствием является отсутствие пишущей машинки. У нас есть очень хорошая немецкая портативная машинка, но с латинским шрифтом. Ее можно перековать на русский шрифт, но это стоит примерно 200 рублей, а выкроить эту сумму из своего бюджета мы не можем. Если у тебя есть возможность, мамочка, ассигнуй мне такую сумму, я буду тебе очень благодарен.

23.04. Мамочка! Сегодня Берта Ионовна узнала, что кто-то продает половину дома за 60 т. Считаю, что тебе нужно приехать и самой включиться.

Жду. Целую. Привет от Б. И. и Б. П. Поцелуй от Киры.

Как здоровье Антона Яковлевича?

Твой Васока.

Поздравляем вас всех с 1 мая.