Читать книгу: «Дело не в трубке», страница 6

Дело не в трубке

Значительная часть образа детектива Шерлока Холмса стала известна широким массам отнюдь не благодаря мне, Джону Уотсону, его летописцу, а только благодаря кропотливой работе иллюстраторов моих книг. Так уж получилось, но Холмс крайне не любил, чтобы я описывал его внешность, которую я, между прочим, находил крайне благородной и достойной пера, потому моим иллюстраторам многое пришлось домысливать самим. И однажды это домысливание сыграло злую шутку с самим Шерлоком Холмсом.

Тем осенним утром, с которого начинается наша история, я проснулся довольно рано и спустился из своей спальни в гостиную, чтобы выпить чаю. К моему удивлению за столом уже сидел Холмс, бросавший грустный взгляд на газету, лежавшую на столе.

В отсутствие интересных дел, Холмс зачастую был подвержен грустному настроению и хандре. Это был человек движения, не мыслящий о том, что порой и преступники могут взять выходной. Я уже хорошо был знаком с таким настроением Холмса, потому молча прошел к столу и налил себе чаю. Устроившись за столом, я придвинул к себе газету и развернул ее, краем глаза поглядывая на Холмса.

Больше всего меня поразило в его поведении то, что он поднялся так рано. Обычно он не любил выходить из своей квартирки в гостиную до полудня. Только в те дни, когда мы с ним распутывали очередное дело, он мог подняться когда угодно и был готов ко всему.

Так и не придумав причины, почему Холмс неожиданно поднялся ни свет ни заря, я решил сам спросить его об этом.

– Чудесное утро, Холмс, вы не находите?

– Преотвратное. Прошу вас, Уотсон, почитайте мне новости. Быть может, найдется какая-нибудь интересная история. Мне совершенно нечем заняться.

– Вы будете поражены, но я это заметил, – усмехнулся я и принялся просматривать новости. Наткнувшись на одну преизрядно занятную заметку, я зачитал ее Холмсу:

– Произошло ограбление в Английском банке. Некий молодой человек, угрожая револьвером, передал сотруднику банка записку с требованием выдать ему несколько тысяч фунтов. Получив деньги, грабитель скрылся в неизвестном направлении. Но уже спустя пару часов он давал признательные показания в Скотланд-Ярде… Хм, интересно, как это им удалось? Неужели «бобби» наконец научились мыслить?

– Не говорите ерунды, Уотсон. Если бы грабитель не был таким лопухом… Он написал требования на собственной визитной карточке. Конечно, Скотланд-Ярд смог его повязать. Ведь он практически лично сообщил, кто он такой.

– Так вы уже знаете об этой истории? – удивился я.

– Да, – кивнул Холмс. – И не считайте меня за идиота, Уотсон. Вы не дочитали последний абзац в статье, где как раз о том, о чем я вам рассказал, написано слово в слово.

– Стало быть, вы уже читали эту газету? Но тогда зачем просите меня?

– Прошу вас, доктор, читайте. Вы все поймете, когда дочитаете газету до конца. Хотя, быть может, вы сможете все понять намного раньше.

Так ничего и не поняв, я углубился в чтение. И уже на предпоследней странице нашел маленькую заметку от своего имени, которую тут же зачитал Холмсу:

– «Мистер Холмс просит помочь ему в поисках его любимой курительной трубки», – закончив читать, я свернул газету и обратился к Холмсу: – Насколько помню, я не давал таких заметок, – меня это нисколько не удивило, Холмс предпочитал чаще всего действовать через прессу именно от моего имени и делал это уже не единожды. Но сам текст заметки поверг меня в изумление: – И, Холмс, быть может вы мне сможете пояснить, о какой курительной трубке идет речь?

Холмс всегда предпочитал курить или вонючие афганские сигареты или же самокрутки с дешевым табаком, но он практически никогда не курил трубку, находя ее довольно неудобной.

– Признаюсь, Уотсон, я и сам хотел это знать, – заявил Холмс мне. – Потому я и дал эту заметку в газету. Но, как оказалось, проблема совсем не в трубке…

– И в чем же?

– Пока не знаю, как это точно выразить, но за те три дня, что прошли после того, как я дал объявление в газету, мне на адрес поступило уже с десяток писем.

– Люди волнуются, – пожал я плечами.

– Не премину заметить, что до недавнего времени обо мне знали только инспекторы Скотланд-Ярда, уличные мальчишки и преступники из числа тех, кто каким-то образом избежал смертной казни после моих расследований. Теперь же…

– Вы знаменитость, Холмс. Хотелось бы вам этого или нет.

– По большей части благодаря вам, Уотсон. Но почему, почему вы решили, что я курю трубку?

– Насколько помню, я нигде не упоминал о курительной трубке. Всего лишь пару раз, наверное, когда вы действительно ее курили.

– Тогда как вы мне объясните мне это? – он передал мне листок.

На листке было изображен неизвестный мне мужчина, сидящий в кресле с курительной трубкой. Только благодаря пледу и скрипке у подлокотника кресла я опознал в этом изображении Холмса.

– Довольно хороший рисунок, – прокомментировал я, отдавая листок с изображением Холмсу.

– Который совершенно не соответствует истине, – отозвался тот и вздохнув, взглянул в окно. – Знаете, Уотсон, меня не огорчает то, что иллюстраторы меня изобразили именно так, а то, что люди в это поверили.

– Что вы хотите этим сказать? – спросил я.

– Если вы не заметили, то это газета трехдневной давности, – после этих слов Холмса я взглянул на дату на первой странице газеты, чтобы удостовериться его словам. – Именно тогда я попросил редактора газеты поместить эту заметку, едва лишь увидел иллюстрацию, – продолжил Холмс. – И с этого дня не знал покоя…

– Вы можете мне объяснить, почему?

– За эти три дня я получил больше десятка писем о том, где предположительно может быть моя курительная трубка.

– Не знал, что жители Лондона могут быть такими отзывчивыми.

– Если бы только жители Лондона, Уотсон! – неожиданно воскликнул Холмс. – Мне пишут из Корнуолла и Йоркшира, из Уэльса и Ирландии! Вы себе представить не можете, как много людей читает «Таймс» и сколько из них теперь считает, что я потерял свою любимую трубку. Они ищут ее так, словно пропали драгоценности короны. Одновременно со сведениями о совершенно несуществующей трубке, люди пишут мне свои истории….

– И вы жалуетесь мне, что у вас нет дела? – удивился я. – Люди сами вам пишут, просят помочь, одновременно пытаясь помочь вам, а вы даже толком не читали их писем! Холмс, вы меня просто поражаете. Только не говорите, что большинство их историй слишком скучны для вас. Смею напомнить вам не только как ваш друг, но и как врач с неплохой практикой, что ничто лучше не помогает уму, даже такому светлому, как ваш, чем работа. Где эти письма?

– Что вы хотите, Уотсон? Я прочитал все письма, но не встретил там ничего интересного.

– Я так не считаю, Холмс. Я думаю, что вам было просто лень хотя бы на миг озаботиться чужими бедами, нежели своей, хоть и вымышленной. Вы все еще ждете гениального преступления, но его невозможно найти, если не искать.

Холмс грустно вздохнул и, поднявшись из кресла, подошел к камину. Взяв с каминной полки весьма увесистую стопку писем, он передал ее мне и сел обратно в кресло.

– Ну же, Уотсон, читайте, – Холмс хоть и постарался изобразить скучающее выражение лица, но от меня не скрылся огонек интереса в его глазах. Все же письма Холмс читал наверняка не так внимательно, как он хотел мне это показать.

– Это письмо вам написала миссис Одд из Баттерси, – вскрыл я первое письмо. – Она предполагает, что оставили свою курительную трубку у своего последнего клиента…

– У мистера Вэнгера? Вряд ли. Но откуда миссис Одд о нем узнала? – перебил меня Холмс.

– Мистера Вэнгера миссис Одд, насколько я понял, не знает, – я удивленно взглянул на Холмса. – Она просто посчитала, что вы оставили трубку у последнего своего клиента. Без имен.

– Действительно, о чем это я? – усмехнулся Холмс. – Хотя очень хорошо, что миссис Одд не знает этого Вэнгера. Честно признаться, я и сам не хотел бы с ним знакомиться.

– Кстати, а что за дело привело его к вам?

– Сущая нелепица. Он утверждал, что наша королева будет провозглашена императрицей Индии и в этот день на нее совершат покушение. Просил меня предотвратить.

– Значит, я был прав, и у вас все же есть машина времени! – засмеялся я.

– Что за чепуха?

– Королева Виктория была названа императрицей Индии в прошлом месяце. И в тот день на нее не было совершено покушения.

– Значит, я правильно отослал этого Вэнгера. Ладно, Уостон, а что там дальше?

– Миссис Одд просит вас помочь с одним семейным делом. Ее племянник…

– Попал в тюрьму? – вновь перебил меня Холмс.

– Не совсем так, – покачал я головой. – Миссис Одд пишет, что ее племянник не то чтобы попал в плохую историю, но очень близок к этому, – я поднял голову и взглянул на Холмса. – Вы наверняка знаете, что Баттерси сейчас – это не тот район, где можно спокойно прогуляться хоть днем, хоть ночью без риска быть или ограбленным или убитым. Даже «бобби» стараются реже посещать Баттерси…

– Да, я об этом осведомлен, – кивнул Холмс.

– Так вот, племянник миссис Одд, сын ее покойной сестры, мистер Джеймс Луст, совсем недавно прогуливаясь по Баттерси, заметил кое-что такое, о чем миссис Одд боится писать – вдруг письмо попадет не в те руки. К «бобби» миссис Одд также боится обратиться, и просит у вас, Холмс, совета, что ей делать с вещами, которые мистер Луст принес с того места, где он кое-что увидел такого, чего не должен был видеть.

– Скажу вам так, Уотсон: с конспирацией у миссис Одд все очень хорошо. Вы что-нибудь поняли из ее письма?

– Думаю, не столь много, как вы, Холмс, – усмехнулся я.

– Мне не хватает одной детали, – задумчиво произнес Холмс. – Уотсон, перечитайте письмо миссис Одд, возможно, она все-таки указала день, когда ее племянник попал в эту историю.

Я быстро прочитал письмо, но не нашел точной даты этого события, о чем тут же сообщил Холмсу.

– Плохо, – вздохнул тот. – Придется немного по-иному… Уотсон, пожалуйста напишите письмо.

– Миссис Одд?

– Нет, инспектору Лестрейду. Думаю, ему будет полезно знать, что некоторые констебли Скотланд-Ярда позволяют себе не задерживать преступников, а собирать с них дань, а также оказывать некую помощь.

– Как вы пришли к такому выводу?

– Первое – это район. Баттерси, как вы уже говорили, Уотсон, это криминальный район. Мелких преступников там не сосчитать. Но там крутятся довольно крупные суммы денег. Что привлекает не только разномастных бандитов, борющихся за власть над этим районом, но и некогда порядочных людей. Быть сотрудником Скотланд-Ярда не означает быть честным и законопослушным. Бремя власти тяготеет над полицейскими и искушает их. Многие становятся такими, как Лестрейд, но еще больше идут в Баттерси и выбивают из бандитов их честно награбленное.

– «Честно награбленное», как прекрасно звучит, – произнес я. – И все-таки ваши слова, Холмс, меня не убедили…

– Большая часть мальчишек, чьими услугами я частенько пользуюсь, проживают именно в Баттерси. Уж поверьте, они знают, как на самом деле там обстоят дела.

– Хорошо… Значит, вы полагаете, что мистер Луст заметил, как некий полицейский обирал бандитов. Предположим, это так. Почему миссис Одд боиться обратиться в Скотланд-Ярд? Неужели там знают об этом и прикроют своих?

– Знают ли – несомненно знают. Но вот прикрывать не станут. Честь мундира, все-таки. Миссис Одд, думаю, боится иного. А именно – передавать доказательства произошедшего, которые оказались в руках у мистера Луста.

– Как вы думаете, что это могло быть?

– Скорее всего, цилиндр или ошейник полицейского. Если миссис Одд передаст это в Скотланд-Ярд, вряд ли там поверят в ее историю. И мистер Луст попадет в тюрьму за нападение на полицейского. Поэтому я и прошу вас, Уотсон, написать от моего имени Лестрейду. Возможно, он заинтересуется этой историей и сможет помочь миссис Одд.

– Честно говоря, наша история строится в основном на догадках. Даже мне сложно в нее поверить. Инспектору Лестрейду понадобятся веские доказательства вины полицейского. А мы даже не знаем его имени.

– Вот поэтому я и хотел бы знать день, когда это случилось. У полицейских есть расписание патрулей. И по нему мы смогли бы выяснить, кто был из них в тот день. А так… Пишите, Уотсон. Инспектору Лестрейду нужно обязательно проверить наличие ошейника у всех констеблей, которые были в патрулях в районе Баттерси.

– И тот, у которого его не будет, обирал бандитов в Баттерси, что и видел мистер Луст!

– Вы делаете успехи, Уотсон! А зачем вы пишете второе письмо?

– Это для миссис Одд, – ответил я. – Все-таки она ждет ответа.

– Нет, нет, Уотсон, пока не пишите. Я и сам не уверен, что правильно решил эту загадку. Дождемся ответа от Лестрейда.

– Хорошо, – кивнул я и, запечатав письмо для Лестрейда, поднялся из-за стола. – Я скоро вернусь и мы продолжим читать ваши письма, Холмс.

– С превеликим удовольствием, Уотсон. Кое в чем вы все-таки были правы. Я все же не очень внимательно их читал.

Я кивнул еще раз, улыбнулся и вышел из гостиной, направившись на улицу, чтобы поскорее доставить письмо инспектору Лестрейду. После того как я передал его какому-то мальчишке, попросив доставить его в Скотланд-Ярд и заплатив при этом шиллинг, я как можно быстрее вернулся на Бейкер-Стрит, где меня уже с нетерпением ждал Холмс.

Ответ Лестрейда пришел только на следующий день, когда все письма были уже прочитаны, а Холмс и я изнывали от скуки. В письме говорилось, что практически все констебли, задействованные в патрулях в Баттерси были на месте и их обмундирование было полным. А один констебль, Скотти Скотс, погиб несколько дней назад именно в Баттерси, и когда его труп обнаружили, у него не хватало ошейника. Лестрейд просил нас дать точный адрес миссис Одд, пообещав, что ее племяннику ничего не будет. И уже через день он сообщил нам, что преступник, убивший Скотса, был схвачен благодаря нам, миссис Одд и мистеру Лусту.

Это было только первое дело, которые мы раскрыли благодаря ошибке моих иллюстраторов. Письма о потерянной трубке Холмса шли на Бейкер-Стрит постоянно, даже после того, как я дал опровержение о ее потере в газету. Иногда, когда у нас Холмсом не было интересного дела и мы скучали, мы открывали очередное письмо и пытались помочь людям, которые нам писали. Ведь дело было совсем не в трубке…

Развязавшийся шнурок

Как это ни печально, но я мало что могу рассказать о Шерлоке Холмсе, о его жизни вне расследований. Всё, что я мог поведать о своём друге, я уже написал ранее, но мне очень хотелось довести до читателей мысль о том, что Холмс был не только непревзойдённым сыщиком, но и очень многогранным талантливым человеком. И такой случай мне представился примерно через год после гибели Холмса на Рейхенбахском водопаде.

Разбирая свои записи, я наткнулся на одну, довольно любопытную. Она не касалась никакого расследования и прекрасно дополняла портрет моего дорогого друга, который до этого был, по моему скромному мнению, лишь небрежным эскизом.

Дело было осенью тысяча восемьсот восемьдесят восьмого, вскоре после того, как я женился на милой Мэри Морстен. Однажды вечером, прогуливаясь по улицам Лондона, по которым соскучился за время свадебного путешествия, я решил посетить Бейкер-Стрит. Насколько я знал, дела у Холмса шли прекрасно и он особо не нуждался во мне, позволяя мне переболеть, как он её называл, «любовной горячкой».

Но всё же я очень грустил по нашим приключениям и, оказавшись неподалёку от дома 221б по Бейкер-Стрит, не преминул заглянуть. Сердечно поздоровавшись с миссис Хадсон, я поднялся в гостиную, где нашёл Холмса в компании темноволосого мужчины средних лет.

Только увидев его, я сразу обратил внимание на украшавшие лицо этого мужчины многочисленные гематомы, но постарался не подать виду и поздоровался с Холмсом. В ответ на моё приветствие тот кивнул и указал на кресло, приглашая присесть, что я с удовольствием и сделал – нога довольно сильно реагировала на продолжительную ходьбу и промозглую сырость.

Дождавшись, когда я наконец устроюсь поудобнее, Шерлок обратился ко мне:

– Здравствуйте, мой дорогой Уотсон. Как прошло ваше свадебное путешествие?

– Прекрасно, Холмс. Но вынужден признать, я соскучился по Лондону и вам.

– Это очень приятно слышать. Думаю, вы уже обратили внимание на моего гостя, не так ли? Позвольте представить – это мистер М. Мистер М, это мой добрый друг, знаток медицины и верный товарищ во многих моих расследованиях, доктор Джон Хэмиш Уотсон.

Мистер М поднялся с некоторым трудом, что не укрылось от моего внимательного взгляда, из своего кресла, учтиво поклонился и пожал мне руку.

– Можете звать меня Чарли. Думаю, вся эта конспирация бессмысленна, – сказал он со слегка скованной улыбкой.

Усаживаясь обратно в кресло, я обратился с вопросом к своему другу, который просился ещё с того момента, как я переступил порог гостиной:

– Холмс, у вас новое дело?

– О, нет. Я уже неделю сижу без дела, – горько усмехнулся Холмс.

– Но как же…

– Нет, нет и нет, – перебил меня Холмс. – Я хвалю вашу наблюдательность, доктор Уотсон, но выводы вы сделали неверные. Гематомы моего гостя, на которые вы не преминули обратить внимание, никак не относятся к какому-либо расследованию. Его у меня сейчас и нет. Свои раны мистер М получил незадолго до того, как оказаться во французской тюрьме, откуда я его освободил за довольно крупную сумму.

– Так вы преступник? – вскочил я с кресла, нащупывая во внутреннем кармане сюртука револьвер.

– Успокойтесь, мой дорогой друг, и сядьте, – неожиданно засмеялся Холмс. – Вы забыли свой револьвер в ящике прикроватной тумбочки в спальне. А мистер М действительно преступник, но только по французским законам.

– Поясните, Холмс, что вы имеете в виду? – удивлённо спросил я, вновь усаживаясь в возмущённо заскрипевшее кресло.

– Это довольно просто, Уотсон. Мистер М – боксёр, а во Франции боксёрские поединки запрещены.

– И с кем же у вас состоялся поединок, мистер М? – поинтересовался я, повернувшись к мужчине. – Судя по количеству травм, это был довольно тяжёлый бой.

– Его противником был Джон Салливан. Для мистера М это была уже вторая встреча с этим американцем, – ответил мне Холмс.

– О, сочувствую вам, – произнёс я, обращаясь к мистеру М, или Чарли, как он сам попросил себя называть. Хоть я и не был особым поклонником бокса, но имя Джона Салливана было у всех на слуху. На тот момент он был чемпионом мира и считался непобедимым.

– И в чём же? – усмехнулся Холмс, прервав мои размышления.

– Но как же, Холмс, ваш гость встречался с самим Джоном Салливаном! Не мудрено, что тот его так отделал! – воскликнул я.

– О, мой дорогой друг, смею вас заверить, что сочувствие сейчас нужно именно Салливану, а не моему гостю. И немудрено, ведь американец покинул ринг, пожалуй, в несколько худшем состоянии, чем мистер М. Хотя судьи всё же засчитали ничью, – спокойно произнёс Холмс. – Как я уже говорил, это была уже вторая встреча на ринге нашего гостя с великим Салливаном. И не премину заметить, что в их первый бой мистер М нокаутировал Салливана уже в первом раунде.

– Постойте, постойте, – взмахнул рукой я, поворачиваясь к гостю. – Так вы Чарльз Уотсон Митчелл?

– Простите моего друга, он прекрасный врач, но в других делах бывает слегка туговат, – улыбнулся Холмс, обратившись к мистеру М, или как теперь я точно знал, Чарли Митчеллу, экс-чемпиону мира. – Да, Уотсон, вы угадали, – сказал мне Холмс после короткого молчания. – Это действительно Чарльз Митчелл. Чемпион мира по боксу, по моему искреннему убеждению.

– Как же так, Холмс? Даже я, человек, который довольно далёк от мира бокса, знаю, что Чарльз Митчелл уже пять лет как не чемпион!

– Позвольте, Уотсон, моё мнение, конечно, бесспорно разнится с вашим. Но мой гость действительно смог защитить свой титул в поединке с Салливаном в восемьдесят третьем. Он нокаутировал Салливана уже в первом раунде!

– Но это не так! Именно Салливан нокаутировал Митчелла! – воскликнул я и тут же принёс свои извинения гостю за несдержанность.

– Ничего страшного, доктор Уотсон. Но Холмс прав, именно я победил в том бою. И только благодаря талантам нашего с вами друга это стало известно. Поэтому и прошёл второй бой. Ведь все эти годы, я, как и вы, был убеждён, что проиграл, – ответил мне Митчелл.

– Но как это произошло? – повернулся я к Холмсу.

– На днях мне удалось переговорить с рефери первого поединка Митчелла с Салливаном. И он подтвердил мою догадку. Дело в том, что я самолично присутствовал на том бое. И обратил внимание на то, как вёл счет рефери. Митчелл практически с первых же ударов свалил Салливана, у того было мало шансов подняться: прекрасная комбинация – левой в печень, а правой – встречным в челюсть. Рефери повёл счет, но считал он нарочито медленно. У меня был с собой секундомер, не спрашивайте, зачем, и я им воспользовался. Так вот, Салливан пролежал в нокдауне целых пятнадцать секунд, но рефери отсчитал всего восемь. Салливан поднялся и продолжил бой. Он практически повторил комбинацию Митчелла, только добавил ещё запрещённый удар – в почку. Митчелл упал, и я снова взялся за секундомер. Митчелл не пролежал на полу и шести секунд, а рефери уже зафиксировал нокаут. Конечно, я обратился к судьям сразу же после боя, но меня никто и слушать не стал. И только несколько недель назад я получил подтверждение своим догадкам.

– О, боже! – воскликнул я.

– Да, Уотсон, – вздохнул Холмс. – Все эти годы наш гость оставался истинным чемпионом мира по боксу, но не знал об этом.

– А чем завершился ваш второй поединок? – спросил я у Митчелла.

– Ничья, – с некоторым трудом ответил Митчелл. – Мы били друг друга в течении двух часов, и под конец никто из нас не мог поднять даже руки, чтобы нанести удар. Судьи остановили бой.

– Но как вы оказались в тюрьме?

– Кто-то сдал нас. На территории Франции, а бой проходил в окрестностях замка Шантильи, как ранее заметил мистер Холмс, бокс запрещён. Моему сопернику удалось уйти. А мне не повезло. Все-таки американские менеджеры умеют управляться с такими проблемами. Поэтому Салливан был переправлен через Ла-Манш и полетел домой уже с берегов Англии, а я оказался в тюрьме. Мне предоставили право написать письмо. Что я и сделал, обратившись за помощью к мистеру Холмсу.

– Но почему именно к нему? Конечно, Холмс помог доказать, что в первом поединке вы не проиграли, но всё же?

– О, это довольно примечательная история, мой дорогой Уотсон. И заключается она в нашем с Митчеллом знакомстве, которое состоялось на ринге.

– На ринге? – удивлённо воскликнул я, переводя взгляд с Митчелла на Холмса и обратно. – А вы не могли бы рассказать её?

– Конечно, мой дорогой друг. Если Митчелл не против, я обязательно вам её расскажу.

– Безусловно, я только за, мистер Холмс! – ответил Митчелл, поднимая вверх руки. – Но прошу позволить мне дополнять ваш рассказ некоторыми немаловажными замечаниями. Ваш друг, – обратился он ко мне, – довольно скромен, поэтому может что-то не досказать.

– Скромен? Ха, – усмехнулся я.

– Прошу заметить, хоть моё знакомство с мистером Холмсом не такое долгое, как ваше, доктор Уотсон, но это так. Наш друг действительно скромен и лишь скрывает это своё прекрасное качество за напускной бравадой.

– Хм, – задумался я. – А знаете, Митчелл, я с вами соглашусь, пожалуй. Но прошу, давайте не отвлекаться, поведайте же мне историю вашего знакомства.

Здесь я позволю себе небольшое отступление. Мои дорогие читатели наверняка помнят, что я упоминал о незаурядных способностях моего друга Холмса как боксёра. Кажется, это было в деле, благодаря которому я познакомился со своей женой, Мэри. Некий Мак-Мурдо говорил, что Холмсу для опознания нужно было провести свой знаменитый встречный в челюсть, коим он некогда наградил Мак-Мурдо на ринге Алисона. Но история, которую вы услышите дальше, ставит Холмса повыше рангом, чем просто незаурядный боксёр-любитель, коим считал его я и наверняка некоторые мои читатели. Нет, благодаря этому рассказу, по моему скромному мнению, он стоит на одной ступени с величайшими мастерами бокса этого века.

Я мог бы долго рассуждать о величии такого человека, как Шерлок Холмс, но всё же позволю самому ему рассказать о себе.

– Дело было весной тысяча восемьсот восьмидесятого года, примерно за год до нашего с вами знакомства, – задумчиво начал Холмс, прикурив сигарету от любезно зажжённой мной спички. – Как вы наверняка помните, Уотсон, я изредка выступаю на ринге, и в тот апрельский вечер меня поставили в пару с перспективным молодым боксёром. Так как я выступал нерегулярно, но отличался довольно неплохими физическими качествами, меня довольно часто ставили в бенефисы. Так вот, моим противником оказался уже небезызвестный вам Чарльз Уотсон Митчелл. Это был его первый бой. И он, как это ни странно, выиграл. Вот так и состоялось наше знакомство.

– Ваш друг, как я уже говорил, чрезвычайно скромен. Он утаил массу подробностей. А, может, просто позабыл о них. Но я-то помню! – обратился ко мне Митчелл с едва заметной усмешкой.

– Ну? – позволил я себе некоторую вольность в нетерпении, чуть ли не подпрыгнув в кресле.

– Это был довольно интересный бой, доктор Уотсон. Нам назначили десятираундовый поединок, и мы простояли их все. Хотя я не раз и не два мог быть нокаутирован. Но ваш друг сдерживал себя. И только сейчас я смею утверждать, что он проявлял ко мне уважение, не нокаутируя и не оскорбляя своими действиями. В седьмом раунде он потребовал остановить бой, заметив, что у меня развязался шнурок на правой перчатке. Другой бы на это не обратил и малейшего внимания. А в десятом настал конец моим мечтам. – ненадолго Митчелл замолчал, о чём-то задумавшись, и продолжил только после моей просьбы. – В десятом раунде я провёл с мистером Холмсом ту же комбинацию, что и в последующем через три года бою с Салливаном, о котором упоминалось ранее. Мистер Холмс ответил же мне только встречным в челюсть, но какой это был удар! Мы оба оказались на лопатках. Рефери открыл счёт. И смею вас заверить, хоть мистер Холмс будет всё отрицать – именно он поднялся первым. Я это ясно помню. Но судьи засчитали нам ничью. – Довольно необычное знакомство! – произнёс я. – Что вы, доктор Уотсон, я ещё не закончил. После боя случилось такое, о чём я и помыслить не мог. Мистер Холмс, придя в себя, направился к судьям. И, пока я отлёживался в раздевалке, мне присудили победу. По его настоянию. Теперь вы понимаете, почему я обратился за помощью к Холмсу?

– Видите ли, Уотсон, так получилось, но мистер Митчелл немного не прав – я действительно поднялся немного раньше его, но стоял на колене при счете «десять», когда как он был уже на ногах. Когда судьи огласили результат, я не согласился с ними и доказал, что я был в нокауте, а Митчелл – нет, – улыбнувшись, добавил мой друг.

– Прекрасно понимаю. И будь я на вашем месте, сделал бы так же, – ответил я Митчеллу, поднимаясь из кресла…

Вот такую небольшую историю я хотел вам поведать о моем дорогом друге Шерлоке Холмсе. Дополнить эскиз его портрета ещё несколькими штрихами. Чтобы никто не сомневался – это был прекрасный человек. Со многими талантами. А главное – всегда честный и довольно скромный. Шерлок Холмс.