Три круга над домом

Александра и Софья

– Папа, а что такое Доширак? – спросил как-то Славка.

– Ну, Слав, это такой суп сухой, ты туда наливаешь горячей воды, ждёшь пять минут – и суп готов, – ответил папа.

Для Славки это звучало как магия.

– Пап, а можно ты в следующий раз с зарплаты купишь не сникерс, а Доширак?

– Ну, как скажешь, давай куплю.

Действительно, папа иногда приносил сникерс, и это было большое событие для всей семьи. Надо было аккуратно разрезать шоколадный батончик на кусочки одной длины, но с точностью до молекул и даже атомов.

И вот как-то раз папа принёс с работы Его. Только не совсем Доширак, как договаривались, а что-то явно попроще: не в той большой белой пенопластовой коробке, как показывали по телевизору, а в маленьком оранжевом пакетике. На пакетике было написано “Александра и Софья”, и две маленькие девочки смотрели на Славку с картинки.

Внутри оказалось вот что:

– квадратный кусок сухой кудрявой лапши, он занимал почти весь пакет,

– маленький белый пакетик, в нём оказались приправы; довольно вкусные, кстати!

– маленький блестящий пакетик, в нём было несколько капель масла.

Папа научил Славку класть лапшу в глубокую тарелку, высыпать туда приправы и наливать масло из пакетиков, заливать горячей водой, накрывать крышкой от кастрюли и ждать.

Ждать было конечно труднее всего, пять минут шли очень долго. Гораздо дольше, чем школьная перемена! Хотя, вроде бы, те же пять минут. Зато потом! Славка снял крышку, на него сразу вылетело небольшое ароматное облако, а в тарелке – мммммм – оказалась та самая лапша. Она уже не была такой сухой, а была, как настоящие спагетти, только вот разве что кудрявая. Лапша впитала в себя половину бульона и оказалась очень вкусной. Но ещё вкуснее, конечно, оказался бульон, с каким-то сырным привкусом. Ай да Александра, вот тебе и Софья!

С тех пор Славка стал фанатом этой лапши. Называть её Дошираком было бы неправильно, а “Александра и Софья” звучало слишком долго. Поэтому Славка стал говорить просто: супчик. Не суп, чтобы не перепутать с мамиными рассольником или щами, а именно супчик.

И Никитка подхватил Славкино увлечение. Поначалу они ели один супчик на двоих, но затем стали просить папу или маму покупать сразу по два супчика. Да и вообще, у Славки уже начали появляться свои деньги (родители давали по 100 рублей за отличное окончание четверти) – иногда можно было супчики и самому покупать.

Славке особенно нравилось прийти после школы и, пока он дома один (мама на работе, папа на сутках, а Никитка еще в садике), включить телевизор, сесть на диван, поставить перед собой стул и заварить “Александру и Софью”. А потом открыть тарелку, укрыться одеялом и переключать каналы. По телевизору показывали то Льва Новожёнова, похожего на льва Бонифация, то “Зов джунглей” (Славка всегда болел за травоядных, а одноклассники – почему-то за хищников), то сериал “Простые истины” про старших школьников, которые хоть и были ненамного старше Славки, но казались ему какими-то совсем уж взрослыми.

Потом Славка открыл для себя музыкальный канал MTV, где постоянно показывали клипы, причём одни и те же. Славке особенно нравился клип, где шагали по экрану нарисованные молоточки, а жуткий дядька с головой как молоток делал фарш в мясорубке. Славка одновременно очень боялся этого клипа и очень его любил, разглядывая из-под одеяла все детали этого музыкального мультфильма. Александра и Софья всегда были рядом, в тарелке, и будто бы смотрели телевизор вместе с ним.

На окончание третьей четверти, когда уже началась весна, Славке снова подарили сто рублей. И Славка, сам того не ожидая, вдруг как-то пошёл и купил себе Доширак. Он стоил сильно дороже, чем простой супчик, но надо же когда-то его попробовать! В Дошираке было много начинки, даже какие-то сушёные овощи в пакетике. Но вот беда – оказался он невкусный. Всё же нет ничего (или никого?) вкуснее, чем Александра и Софья, – довольно заключил Славка.

Лесной уголок

Однажды летом не получилось поехать ни к одной бабушке, ни к другой. Ни в Юрлу, ни в Уланово. И тогда родители придумали, что можно отправить детей в лагерь “Лесной уголок”. Он располагался в городе, но за Камой, и ехать туда надо было на трёх автобусах.

У Славки в школе была “отработка” (“Странная штука”, – думал Славка, – “Что они, сами не могут стулья покрасить? Зачем детей на это звать?”), и поэтому в лагерь отправился один лишь Никитка.

Родители звонили туда раз в три дня, они видимо тоже поняли, что трёхдневками считать удобно. Никитке не очень нравилось в лагере, и он всё просился обратно домой. А лагерь был долгий-долгий, целых семь трёхдневок, или три недели, если по-простому.

Славка же утром ходил на отработку, а по вечерам играл в футбол с одноклассниками. С ними всё время играл один молчаливый, но очень красивый парень по имени Саша, которого все почему-то называли Двадцать Пятый. Он был младше на год.

Однажды Славка пришёл на поле, как и договаривались накануне, к четырём часам. И ребята рассказали, что Двадцать Пятый умер. Машина сбила.

Славка всё никак не мог понять, как же это так, ведь ещё вчера Двадцать Пятый был тут, играл и бегал, вот следы на поле от его бутс. А сейчас нет его, всё, конец. Ребята в целом переживали, но меньше, и в футбол в тот вечер всё равно поиграли.

Дома Славка рассказал родителям, что парень из школы погиб под колёсами машины. И папа рассказал, что тогда именно его бригада скорой помощи приехала спасать этого парня, но было уже поздно. Славка представил, как папа прикладывает эти спасательные штуки, как в фильмах, к груди Двадцать Пятого, но тот уже не шевелится. Страшно стало.

Вечером позвонили в лагерь Никитке, он сказал, что в лагере ему уже начинает нравиться, и что завтра они всем лагерем поплывут на теплоходе. Славка сначала порадовался за него, но потом очень испугался: а что если что-то случится? А если Никитка выпадет? А если теплоход затонет?

Поэтому весь следующий день Славка очень волновался. Но, как оказалось, зря: вечером позвонили Никитке (Славка очень попросил не ждать три дня) – и тот весело рассказал, как классно ему было на теплоходе.

Никитка довольно быстро вернулся из лагеря. И тут родители придумали: а что если теперь отправить туда и Славку, и Никитку вместе? Славка не очень хотел. Точнее даже очень не хотел ехать в этот лагерь. Но его никто не спросил, и уже через неделю мама увезла Славку и Никитку снова в “Лесной уголок”. На семь трёхдневок.

Там оказалось… необычно, но скорее в плохом смысле слова. В комнате со Славкой жили два каких-то брата-танцора, которые каждое утро выходили на травку и делали свои танцевальные движения. Почему-то им, братьям, разрешили жить вместе, а Никитке со Славкой нет.

Ещё в том лагере был главный врач. Вообще говоря, и не лагерь это был, а санаторий. Потому что в лагере главного зовут директор, а в санатории – главный врач, как в больнице. У того главного врача был смешной круглый живот и очень-очень тонкие ножки. Никитка рисовал в тетрадях всяких дяденек, так вот тот врач был очень похож на дяденьку с детского рисунка. И ещё у него была одна странность: он всех заставлял жевать еду сто раз.

Засунул еду в рот – и жуй, один, два, три, и так далее до ста. Потому что почему? Потому что слюна – лучший друг человека.

Очень всё это было не по-настоящему, как в фильме или в неинтересной игре. Славке очень, очень, очень в “Лесном уголке” не нравилось. И в один день он вдруг понял, что не может сдержать слёз. Просыпался – и сразу в слёзы. Плакал весь день. И засыпал – тоже со слезами.

– Мужики не плачут! – говорил папа по телефону.

– А я плачу. Наверное, я не мужик. И я больше хочу плакать, чем быть мужиком, – сказал Славка сквозь слёзы.

В отряде ещё была девочка Лариса, она тоже постоянно плакала. Они со Славкой иногда ловили затуманенные слезами взгляды друг друга.

– Странная она какая-то, – думал Славка.

Однажды Никитка упал с качели, больно ударился головой и тоже начал плакать. Отовсюду набежали тётушки-воспитательницы и медсёстры и стали кричать на него:

– Что ж ты за качель-то не держался?

– Упал сам, вот и ревёт.

– Ну хоть в следующий раз крепче держаться станет!

– Или вообще к качели не подойдёт!

– Ну-ка перестань реветь! Сопли тут повесил.

Шишка на лбу Никитки в это время росла на глазах и почти доходила до глаз.

Славка неожиданно сам для себя очень разозлился, почувствовал, как к ушам приливает кровь, услышал в барабанных перепонках свой пульс и подошёл к тётушкам. И громко и чётко сказал:

– У вас ребёнок упал. Он маленький, ему семь лет всего.

– А мы-то что? Он сам качался и сам упал.

– А вам за что деньги-то платят?

Тётушки очень разозлились из-за последней фразы Славки и повели его к главному врачу, тому самому, на тоненьких ножках. И что он предложит делать? Жевать сто раз? Может, из лагеря выгонит? Так оно и к лучшему.

Но главный врач оказался неожиданно добрым и сказал, что прав здесь именно Славка. А Никитке попросил передать большое красное яблоко.

После той ситуации Славка обрёл уверенность, но всё так же продолжил плакать каждый день. И этой уверенности и этих слёз хватило, чтобы на очередном телефонном звонке Славка убедил маму забрать их с Никиткой из лагеря. Мама приехала на следующий день и забрала. Прошло всего две трёхдневки и один день – и Славка с Никиткой были уже дома.

Дома Славке нравилось больше всего на свете. По утрам он читал книги (ведь отработка закончилась ещё до “Лесного уголка”), а по вечерам играл в футбол.

А ещё смотрел телевизор, записывал на видеокассету выпуски КВН, потом пересматривал их и даже начал писать какие-то шутки для своего выступления. Вдруг оно когда-нибудь случится!

Ну и конечно ел “Александру и Софью”, иногда даже два раза в день. Такое получилось лето. Без особых приключений, даже какое-то никчёмное, но наверное иногда надо и так.

Первого сентября, когда начался учебный год, к Славке подошёл парень Женя. Оказывается, Женя был с ним в “Лесном уголке”, а Славка даже и не заметил.

– Ларису помнишь? – спросил Женя.

– Помню, – ответил Славка. – Плакала ещё постоянно, всегда зарёванная такая.

– Ты как уехал, она ещё больше плакать стала. Оказывается, она в тебя влюбилась, прикинь. И плакала, потому что ты на неё внимания не обращаешь.

В Славку до того никто никогда не влюблялся. Так что лето, как оказалось, не такое уж и никчёмное было.