Читать книгу: «Утро любви»

От автора

Виктор Рубцов – по профессии журналист. Живёт в Кавказском районе Краснодарского края. Пишет стихи, тексты песен, повести и рассказы, которые в 80-ые годы публиковались в журналах «Молодая гвардия», «Простор», «Кодры», альманахе «Поэзия» и в других центральных и республиканских изданиях. В последние годы его стихи были опубликованы в журналах: «Московский вестник», «Русская жизнь», «Русское эхо», «Дон – новый», «Южная звезда», «Я», литературном ежегоднике «Побережье» (США) и ряде других печатных и электронных изданий. Он автор книг стихов «Эхо тишины» и «В день чёрной звезды», переводов – «Надежда». Литературные критики 80-ых отзывались о нём, как о поэте новой волны, на грани риска пробивающей свой собственный путь сквозь преграды так называемого «соцреализма». Главный мотив творчества В.Рубцова – любовь к Родине и человеку – основан на лучших традициях русской литературы, ставящей во главу угла гуманизм и гражданственность, воплощённых в подлинно художественных формах, отвергающих любую фальшь и косноязычие. Ведь проза и поэзия либо есть, либо их нет.

В 2005 году Виктор Рубцов написал роман «Утро любви». Это своеобразный срез жизни главных героев повествования в девяностые 20 века и нулевые годы 21 века, судьбы которых складывались непросто. В центре внимания – далекие потомки Гая Юлия Цезаря и египетской царицы Клеопатры, волею судеб оказавшиеся в одной из областей Поволжья и полюбившие друг друга. Это книга не только о любви и познании жизни главными героями – бывшим разведчиком Юрием Гаевым, воевавшим в Чечне, а в мирной жизни ставшим зоотехником, молодым учителем Валерием Ивановым, сменившим свою профессию на опасную стезю журналиста, старшеклассницей Елизаветой Мордвиновой, но и об истоках и проблемах войны и мира, современной политике. На все это автор смотрит сквозь «призму» истории Великого Рима, эпохи Гая Юлия Цезаря, первой Кавказской войны, на их фоне как бы сопоставляя и оценивая главные человеческие качества, помыслы и поступки людей прошлого и настоящего. Наверное, для того, чтобы ответить на немаловажный для себя и для всех вопрос: кто мы, и где сейчас находимся? Далеко ли ушли от своих и не своих предков, живших за сотни и тысячи лет до нас? Автору претят ханжество и лицемерие: в истории, политике, личной жизни людей. Поэтому, возможно, в некоторых главах книги он так открыт и откровенен при описании тех или иных эпизодов и событий, интимных сцен. Но все это по его замыслу должно возбудить у молодежи интерес к жизни и гражданскому долгу, истории своего Отечества и окружающего мирового пространства. И если его книга, хоть на малую долю, уменьшит в нашем народе количество Иванов, не помнящих родства, он будет счастлив.

Я в черной дыре весь сжат до алмаза.

А может, до атомного ядра.

Но каждое слово, и каждая фраза -

Всего лишь игра, и не только игра.

1.

Юрий Гаев, родившийся в небольшом заволжском городке, долгое время совершенно не подозревал, что в его жилах течет кровь известного всему миру любовника египетской царицы Клеопатры – Гая Юлия Цезаря. А доярка Елизавета, носившая фамилию достославного и безвременно ушедшего из жизни бригадира тракторной бригады Алексея Мордвинова, даже не догадывалась, хоть о каком – то, своем родстве с египетской бестией, в свое время без войн и кровавых сражений покорившей сердца многих и многих властителей древнего мира. Впрочем, отдаленные признаки такого родства иногда давали о себе знать. Однажды ей приснился удивительный сон, в котором то – ли ее душа, то – ли она сама перенеслась в дальнюю, желтую и прожженную зноем страну, в царский дворец, наполненный прохладой и покоем, убаюкивающими звуками арф и флейт, запахами фимиама. Его внешние помещения наискосок прочерчивали конусообразные и расширявшиеся книзу столбы солнечного света, падавшие из редких осветительных окон. Эти окна были расположены под самою крышей рядом с каменными колоннами, покрытыми иероглифами и различными изображениями. Стены и потолки других сумрачных и полных тайн, внутренних залов и комнат (древние египтяне называли их гостиницами, а могилы – вечными домами) облизывали багровые языки отсветов, отбрасываемых зажженными и чадящими факелами. В главном зале на золотом троне с подлокотниками в виде золотых львов и ножками в виде золотых звериных лап – известный Елизавете со школьных лет фараон Тутанхамон, рядом с ним жена, опирающаяся на его плечо. Сбоку – музыкантши с арфами и флейтами, а перед троном – полуголые танцовщицы, повиливающие бедрами в каком-то древнем и неизвестном современникам танце. Потом ей снилась царица Клеопатра, возлежащая на своем белоснежном ложе под прозрачным сиреневым шатром алькова с пламенным любовником необыкновенной красоты. Он осыпал царицу множеством легких поцелуев с головы до пят и щекотал лебединым пером ее самые чувствительные места. Нашептывал чудесные слова о божественной красоте возлюбленной, не скупясь ни на какие комплименты, и превознося все ее прелести до небес:

– Как яхонты, наполненные живой водой или сладким вином, глаза твои. Взор так и льнет к ним, губы так и тянутся поцеловать и ощутить прикосновение к божественному, полному святой влаги и самого прекрасного света. Как нераскрывшиеся лотосы, груди твои, полные горячей страсти и ласки, нежности и аромата, спускающегося, словно свежий воздух, с гор. Радуют и согревают они мои руки и душу, их хочется целовать и целовать. Как нежная утренняя волна, согретая солнцем, тело твое. Я прикасаюсь к нему, и мое собственное тело наполняется светлой и священной музыкой самого огромного желания – взять тебя и навеки слиться с тобой. Я хочу стать с тобой одним существом, парящим от счастья над этой грешной землей. В таком наслаждении и восторге, о котором знают только высочайшие Ра и Нейфе, Осирис и его супруга Исида.

Постепенно царица начинала все громче и громче шептать ответные слова, которые, по мере приближения к совокуплению, становились протяжнее и жарче и напоминали уже тихие стоны. Они усиливались и усиливались под горящими глазами любовника, уже соединившегося с ней и восхвалявшего всевышнего за это блаженство. В какую-то минуту Елизавете показалось, нет, она ощутила всем телом и всеми фибрами своей души, что это она сама лежит на том прекрасном ложе из слоновой кости и самшитового дерева. И это она испытывает восторг, постепенно нарастающий и доходящий до какого-то неповторимого безумия, экстаза, в котором уже ничего невозможно поделать с собой, и умирала от полностью забравшего ее удовольствия.

О своем возможном родстве с Клеопатрой Лиза узнала от Юрия, молодого зоотехника, который снимал у нее и ее младшего брата в их сельском доме комнату. Кроме зоотехнии, Юрий очень любил историю, и много свободного времени посвящал изучению ее "белых" пятен, жизни великих людей. Одновременно он хотел докопаться до своих корней. А еще он свято верил в идею реинкорнации и бессмертие человеческой души. Вот и внушил Елизавете мысль о том, что это не первая ее жизнь на грешной земле и, судя по чертам ее лица и формам тела, у нее есть что-то общее с египетской царицей. Правда, девушка в эту небылицу практически не верила, так как знала какого она роду-племени. К тому же волосы у нее были светлые, как лен, почти белокурые, а у Клеопатры совсем другого цвета. И поначалу девушка считала, что Юрий «вешает ей лапшу» на уши. Но не подавала виду, что догадывается. Ведь такое возвышение ее в глазах их постояльца приятно ласкало самолюбие и прибавляло гордости. Ну, а уж когда стали сниться сладкие до безумия и такие красочные сны, переносившие ее в другую реальность, и дававшие столько удовольствий, она где-то даже поверила ему. Более того, уже с нетерпением ждала окончания работы, новой встречи и рассказов своего постояльца и друга.

Юрий, расспрашивавший про ее предков, выяснил у старожилов, что о прадедах Елизаветы с достопамятных времен ходили целые легенды. Мол, были они не простыми волжскими казаками, соратниками донского казака и атамана Стеньки Разина, а имели более древние и благородные корни, пришли к Волге с запада России. И когда точно установил это, то и сам стал верить в свои догадки. Оснований хватало. Да и по мере углубления в историю своей родины, он видел, как его догадки все чаще превращались уже чуть – ли не в научные и, как ему казалось, неопровержимые выводы. Действительно, многое наводило на мысли об этом, и укрепляло его веру в правильности избранного пути. Любовь и дружба тем крепче, чем глубже у приглянувшихся друг другу молодых духовные и исторические начала. Вот и стал Юрий «рыть под собой землю», окунулся в ранее неведомый ему мир древних манускриптов и рукописей, а еще больше – в атмосферу реконструированных реалий и сюрреалий прошлого, созданных на основе изложенных в них сведений из книг и научных, а также художественных работ. Ценный исторический материал он откапывал для себя и Елизаветы, чтобы как можно ярче просветить их прошлое и сделать более-менее отчетливыми контуры генеалогических деревьев. Постепенно он выяснил, к примеру, что вместе с дружинами Аскольда какой-то отдаленный предок Елизаветы ходил еще по Днепру и Черному морю, по пути «из варяг в греки», на Константинополь. У любителя истории Юрия от таких сведений дух захватывало. Ведь первый поход Аскольда на Константинополь был еще в 866 году. А он в начале третьего тысячелетия от Рождества Христова только узнал о нем. Главное, о том, что к тем событиям имел отношение кто-то из рода его милой Елизаветы. …Тогда, Рюрик, Синеус и Трувор, призванные княжить на Руси, расположились на главных центрах торговых путей: Аскольд и Дир, с согласия Рюрика, заняли Киев, освободив его от зависимости от хазар. А вскоре начались морские походы на Византию и Болгарию. Плавали за добычей, когда по доходившим до славян и руссов слухам, юго-западные соседи находились в затруднительном положении и с помощью похода и подвода войск, военного давления с ними можно было выгодно поторговаться или пограбить их. Византийский император Михаил 111 во время первого появления русских у стен Константинополя отсутствовал, он участвовал в собственном походе против агарян. В столице войск почти не было, и русский флот, состоявший из двухсот с лишним судов, явился для Константинополя грозной и внушительной силой. Константинопольский патриарх Фотий, отслужив молебен, погрузил в волны Босфора икону Влахернской Божией Матери и, по преданиям, совершилось чудо: началась страшная буря, в которой большая часть русских судов погибла в громадных волнах; с остальными Аскольд и Дир вернулись прежним путем к Киеву.

Второй поход тех же Аскольда и Дира и шедшего под их началом далекого предка Елизаветы, как выяснил Юрий, совершен был в следующем, 867 году. Русские суда грабили берега Черного моря, но до Босфора не дошли: византийский император поторопился заключить мир, по которому Аскольду и Диру достались богатые дары – золото, серебро и шелковые ткани. Первые два похода послужили к обращению Аскольда и Дира и некоторых дружинников в христианство. И в память о той поре в роду Елизаветы по материнской линии остался древний византийский серебряный крест, передававшийся из поколения в поколение старшим сыновьям, как драгоценная реликвия. Именно этот крест, оставленный Елизавете в память о ее отце и его предках, и придавал уверенности Юрию в его весьма непростых выводах. Он перечитал немало исторических летописей и церковных, а также научных книг, по которым знал так же и о том, что третий поход руссов, предпринятый в 907 году князем Олегом, совершен был на двух тысячах судов. Только конницу тогда отправили сухим путем. При появлении русского флота перед Константинополем греки завели перед гаванью боны, но Олег и с ним, возможно, все тот-же предок Елизаветы или его сын, обошли это препятствие: ладьи были поставлены на катки и перетащены берегом к гавани. Через много веков этим приемом воспользовался Петр Великий, сочинивший великую переволоку своих судов во время войны со шведами. И открыл-таки «окно в Европу». Так же действовали и казачки под командованием Степана Разина на реке Усе близ Самарской Луки, перетаскивавшие свои челны и внезапно появлявшиеся там, где их совсем не ждали, ловко грабившие купеческие суда. И князю Олегу все, задуманное тогда, удалось. Опасаясь разгрома столицы, греки согласились на невыгодный мир: Олег получил денежную дань, рассчитанную по двенадцать гривен на каждое русское судно и, кроме того, большую сумму на содержание княжеских воевод в Киеве, Чернигове, Полоцке и других русских городах. В знак победы и примирения с греками щит Олега был прибит к городским вратам Константинополя. « И кто знает, – как-то сидя за чаем у Елизаветы через одиннадцать с лишним веков, вслух размышлял Юрий,– может, этот самый легендарный щит прибивал твой далекий предок, на долю которого, а также его наследников выпало еще немало славных походов и событий».

– Да ну, тебя! – не поверила тогда своим ушам и рассмеялась, с восторгом смотревшая на вдохновенное лицо своего постояльца и друга Елизавета. Еще бы! Глаза молодого человека излучали какой-то колдовской и захватывающий свет, словно были наполнены пламенем давно минувших и таких загадочных лет. И вместе с его проникновенным голосом слышались таинственные отзвуки уже далекой эпохи. Но девушка думала совсем об другом и ждала его признаний и ласк.

– Нет, ты послушай, – не унимался увлеченный Юрий. – Я ведь не случайно обо всем этом рассказываю, сейчас ты поймешь. В июне 941 года уже князь Игорь, нарушив мир, заключенный его предком, явился перед Босфором с флотом из тысячи судов (некоторые историки, правда, определяют число судов в десять и даже пятнадцать тысяч, но эти цифры вероятнее отнести к следующему походу Игоря). Так вот, высаженные на берег воины принялись разорять и грабить окрестности. Суда же стояли у входа в Босфор по обе его стороны. Наскоро снаряженный греческий флот из 15 кораблей, вышедший к русским судам, обратил против них страшное по тем временам оружие – «греческий огонь» – зажигательный состав. Он выбрасывался из особых труб, по форме похожих на удлиненные цветы орхидеи или, точнее, красной наперстянки, с прилаженными сзади кузнечными мехами. Бороться с ним было очень сложно, так как средство имело свойство гореть на воде (скорее всего, это была нефть или ее продукты, отогнанные легкие фракции, а, возможно, и пищевой спирт). Греческий огонь оказался губительным для флота Игоря: множество русских судов сгорело, так как огонь был пущен по ветру. Как за тысячу лет до этого – легендарным римлянином Л. Кассием, спалившим флот Г.Цезаря. Погибли не только корабли, но и многие русские воины, которым пришлось искать спасения в водах Босфора. Лишь некоторым из них удалось благополучно доплыть до берега. Но вскоре они были схвачены и обращены в невольников. Ты представляешь себе всю эту картину?

– Не – ка! – улыбнулась и слегка смутилась от своей бесталанности Елизавета.

– А ты закрой глаза и вспомни, о чем я рассказывал минуту назад!

– Елизавета прикрыла ладонями глаза и, действительно, словно во сне, увидела совсем иной, давно забытый ее современниками, мир с его опасностями и тревогами, столкновениями народов, сражениями и битвами, на суше и на море. Особенно отчетливо она видела легкие славянские корабли, охваченные пламенем и отражавшиеся в черной бездне моря так реально и жутко, что ей стало до боли жалко каких-то очень далеких ее предков в доспехах, много веков назад сгоравших в огне морского пожара. Она вдруг почувствовала, как из глаз ее выступили и потекли теплыми струйками по слегка просвеченным электрическим светом и оттого почти прозрачным ладоням слезы.

Юрий предполагал, что одним из тех, кто горел и спасся с русских кораблей, мог стать и предок Елизаветы, ведь в ее роду сохранилась давняя сказка о том, что кто-то из далеких прадедов, по имени Силантий, был в плену и рабстве не то у греков, не то у египтян. Там женился на красавице-гречанке, корни которой, как фантазировал Юрий, восходили к самой Клеопатре. А ближе к нам была ее рожденная вне закона дочь, на которую и была похожа Елизавета.

– А может быть, – развивал свою мысль Юрий, – Силантий жил несколько позднее и судьба свела его со своей возлюбленной на Крите или в Африке, где он побывал во время шестого похода уже князя Святослава в качестве союзника Византии против дунайских болгар. Тогда, в 967 году, уже князь Святослав – сын князя Игоря – с 60-тысячным войском отправился морем из Днепра в Дунай, завоевал Болгарию и прочно утвердился в городе Преславе. Известие об осаде Киева печенегами заставило Святослава оставить Болгарию и поспешить на защиту своей столицы, и хотя Киев был освобожден еще до прибытия Святослава, князю, по просьбе его матери. Св. Ольги – первой христианской княгини – пришлось остаться в Киеве, дабы не отдать город и ее саму со всем честным народом на поругание.

Седьмой поход Святослав со своим войском совершили уже после кончины Св. Ольги, в 970 году. Флот в числе около 250 судов явился снова к Дунаю, и Святославу вторично пришлось брать Преславу. Утверждение Святослава в Болгарии сильно обеспокоило Византию. Император Иоанн Цимисхий стал готовиться к войне, но, предупрежденный Святославом, двинувшимся со своими войсками к Адрианополю и Филиппополю, и собиравшемуся идти на Царьград (Константинополь – современный Стамбул), был вынужден откупиться богатою данью и заявить о своих мирных целях. В следующем, 971 году, вероломством Цимисхия Святослав был поставлен почти в безвыходное положение, когда на него, с малочисленной дружиной, при Доростоле (Силистрия) обрушился император. Осажденный в Доростоле русский отряд испытывал большую нужду в съестных припасах, и только помощь со стороны флота дала возможность временно справиться с этой нуждой. Русские суда с экипажем в две тысячи человек в бурную ночь вышли из Доростола и, несмотря на присутствие греческого флота, обошли окрестное побережье, произвели высадки своих воинов, захватили запасы хлеба в придунайских селениях. Они истребили множество греков и благополучно вернулись к Доростолу. 22 июля под стенами Доростола произошло решительное сражение Святослава с войсками Цимисхия. Неопределенный исход неравного боя привел к мирным переговорам, после которых было дано слово «не воевать» против Византии и Болгарии. Святослав со своими войсками направился на флоте к Днепру и вскоре же погиб в битве с печенегами. А были еще восьмой и девятый походы на Византию. Последний поход, кстати, относится к 1043 году. Тогда великий князь, извещенный об убийстве в Константинополе одного русского, отправил к Царьграду флот под начальством своего юного сына Владимира, удельного князя Новгородского. Доставленное особыми послами письмо императора Константина Мономаха, в котором тот просил не нарушать мира и обещал строго наказать убийц, не удовлетворило новгородского князя. Русский флот, в который уже раз явился перед Босфором и расположился в боевом порядке у Фара. Император сам вышел с греческим флотом против Владимира, снова предложил Владимиру мир. Но юный князь гордо отвечал: »Соглашаюсь, если вы, богатые греки, дадите по три фунта золота на каждого моего человека». Соглашение не состоялось, и по сигналу византийского императора завязался бой. Три неприятельские галеры врезались в середину русского флота и зажгли греческий огонь. Чтобы спастись от пламени, Владимир с флотом снялся с якоря, но разыгравшаяся в это время жестокая буря оказалась для русских губительнее огня: значительное число судов погибло. Пошло ко дну и княжеское судно. Причем сам Владимир был подобран из воды дружинниками. Большая часть русского флота высадилась на берег и была перебита и захвачена в плен греками.

Юрий предполагал, что в ту пору среди пленных мог оказаться и Силантий – предок Елизаветы. А чтобы она не думала о каком-то позоре, лежащем на их роде, рассказал и о том, что в итоге на море Владимир тогда все же одержал блестящую победу над греками. Оправившись от последствий бури и собрав сохранившиеся суда, он снова повел флот, который у северных берегов Черного моря атаковал 24 неприятельских галеры, стоявших в заливе под командою своего адмирала. Греки, конечно же, проспали это нападение, но оказали отчаянное сопротивление, когда русские пошли на абордаж. На захватываемых кораблях разгорелась рукопашная схватка не на жизнь, а на смерть. В результате греческий адмирал был убит, часть галер вместе с солдатами – истреблена, часть захвачена. С остатками своего флота и с богатой добычею, множеством пленных Владимир вернулся к Киеву, и этим закончился последний морской византийский поход. Хотя есть на этот счет и другие версии, и существует какая-то путаница с хронологией этих походов к Константинополю и насчет того, кто именно их возглавлял.

– Интересно, какими были наши предки? Наверное, очень смелыми, и сильными, раз такие сражения выигрывали и на такие походы решались? – поинтересовалась Лиза.

– Да, конечно. С одним я, правда, не согласен.

– С чем? – не поняла Лиза.

– Да с тем, что их во всей нашей художественной литературе чаще всего уж очень добрыми и благородными, сугубо защитниками земли русской, выставляли.

– А ты другого мнения?

– Но, ты же слышала мой рассказ. Сколько раз наши предки сами на своих соседей нападали, в походы за богатой добычей ходили. Жизнь всегда сложнее. Благородства и доброты у наших предков было не отнять. Но что до князей и их дружинников, то и звери они были еще те. Не только на тех же греков, нападали, но и нередко между собой мира не находили. Вот послушай.– Пояснил Юрий. – У Святослава было три сына: Ярополк, Олег и Владимир. Тот самый – креститель Руси. Так вот. Когда мать Святослава – княгиня Ольга – первая русская христианка, запретившая сыну справлять по ней языческую тризну, – умерла от простуды, – Святослав сказал своим боярам: "Не любо мне жить в Киеве, хочу жить в Переяславце на Дунае". Так он вскоре и сделал. А, чтобы не бросать управления русскими городами и землями, посадил князем в Киеве Ярополка, Олегу поручил править в землях древлян, а вот о Новгороде призадумался, сразу не решил, так как третий его сын Владимир еще очень молод был для княжения. Тогда пришел к Святославу богатырь земли Русской Добрыня Никитич, родной брат Малуши-ключницы, и сказал: "Посади в Новгороде сына своего Владимира, по моему наущению ждет его народ новгородский, а я князю стану защитой и опорой". Так Святослав и поступил. Но после его лютой смерти не было мира между братьями. Ярополк, науськанный своим воеводой, пошел войной на Олега, чтобы присоединить к Киевскому княжеству землю Древлянскую. Чем это закончилось известно. Олега убили и сбросили с моста, задавили толпой и лошадьми, как свидетельствуют старинные источники… А Владимир от такой междоусобной вражды вынужден был бежать к варягам (нынешним норвежцам, надо полагать) вместе со своим дядей Добрыней Никитичем, страшась нашествия Ярополка. И Новгородом после этого правили киевские посадники или, как позднее в России говорили, наместники. Только через три года возвратил себе Владимир данное ему отцом право и кресло. Как? Да собрал за это время на чужбине варяжскую дружину (наемников, как теперь говорят) и отвоевал свой город у брата. И вот тут настало время для мести. Дядька-воевода научил его: "Прежде чем отнять державу у брата, нужно заслать сватов в славный Полоцк, прося у варяжского князя Рогволда его дочь Рогнеду, уже сговоренную за Ярополка, которому одной жены мало стало". Но своенравная Рогнеда, как писал в своем историческом очерке Александр Казанцев, и свидетельствуют документы, ответила Владимиру отказом: "Не хочу разувать робичича!" (Рожденного рабыней, мол). Этот ответ уязвил сердце князя, а Добрыню Никитича из себя вывел, ведь его же сестра – покойная Малуша, судя по словам Рогнеды, была сочтена рабой!.. Такого унижения и оскорбления ни Добрыня Никитич, ни молодой князь простить не могли. Разъяренные, бросили они дружину на Полоцк и взяли его в упорном бою. Владимир вошел в город победителем. И вот тогда, чтобы отомстить злодейке Рогнеде, и всему ее поганому и заносчивому роду, Добрыня Никитич подговорил юного князя, чтобы за унижение взять Рогнеду "пошибанием" (изнасилованием) на глазах плененных отца и братьев. Владимир согласился и прибавил: "Пусть знают нас. Кому над кем лежать должно". А когда утолил гнев и похоть, изнасиловал Рогнеду на глазах ее отца и братьев, которых слуги его на коленях да за волосы попридерживали, а саму Рогнеду на кровати за руки и ноги для князя распинали, то Добрыня полоцкого князя и княжат жизни лишил. Любили наши князья не только кровь вражескую, но и унижение великое врагов и обидчиков своих. Так что не все наши предки великодушными и благородными были в той мере, как теперь о них принято говорить. Хотя кое-кого из них позже и канонизировали, возвели в ранг святых. Бабка Владимира княгиня Ольга, мстя древлянам за убийство своего мужа князя Игоря, первых древлянских послов велела с почетом внести в город в ладьях. Как они гордились и радовались такой великой чести, глупые. И как орали истошно, когда из тех же ладей их вывалили в ямы с тлеющими углями, и еще живых закопали, землей засыпали. Не потому ли, словно генетически, аукнется эта расправа над единокровными братьями через несколько веков? Когда польская шляхта войдет в город Фастов под Киевом, и будет в отместку за восстание на Украине загонять в избы людей и сжигать. А тех, кто спасется от огня, сажать на колья, с живых кожу снимать, а живых казачьих младенцев на решетке, под которой были горячие угли, поджаривать и раздувать жаркий огонь панскими шляпами?

– О, господи, – не поверила своим ушам Лиза. – Да что они, нелюди, или монстры, вот так с детьми! А ты откуда знаешь? Может, это просто выдумка чья-то?

– Если бы. На самом деле все так и было. – Стал уверять ее Гаев. – Ты про Стеньку Разина читала. Так вот, в книге Степана Павловича Злобина этот случай хорошо и подробно описан. Да и в народе, среди донских казаков сохранился пересказ тех трагических событий, о которых принесли вести в столицу казачьего Дона собратья запорожцы во главе с полковником Бобой, прося помощи и поддержки в их борьбе с польской шляхтой и для присоединения Украины к Российской империи. Не они ли заронили в сердце будущего предводителя крестьянского восстания Степана Разина лютую ненависть к панам и нашим боярам? Ведь при своей жизни примерно такие же расправы над казаками и крестьянами, как описанные выше, придется увидеть ему в той же Симбирской и других российских губерниях в семнадцатом веке. Но не буду заскакивать вперед. Вернусь ко времени мести княгини Ольги. Вторых послов от древлян она приняла в тереме, угостила, баню даже велела им истопить. А как начали хмельные послы мыться, велела подпереть двери и баню поджечь. Потом сама в землю древлянскую отправилась, на могиле Игоря тризну устроила, перепоила на ней древлянских воинов и приказала сопровождавшим ее дружинникам посечь пьяных древлян, как траву мечами острыми.

– Эхма! – еще раз удивилась такому ужасу Лиза. – Да неужели она безбожница была, и креста на ней не было?

– Тогда еще не было. Но и христианкой став, бабка с гордостью о том вспоминала, в красоте и здравии до старости дожила, и посейчас ее мудрой зовут, великой, никакие боги не прогневались на нее. Вот такие мы русские. Вот такие у нас корни!..

– Страшно! Неужели все это так и было! – поразилась Лиза.– А мы привыкли только про зверства фашистов и чеченцев вспоминать. А наши русские, выходит, тоже отличались?

– Было, было! Куда ж от этого денешься. Кстати, и на Константинополь свое войско, как выясняется, князь Владимир не только ради славы и богатств водил, а еще и ради того, чтобы завладеть красавицей Анной – дочерью византийского царя, равной по красоте которой не было. Вообще он большой женолюб был. У него по нескольким русским городам до восьмисот жен и наложниц до той поры насчитывалось. Самого царя Соломона переплюнул! А вот как после своего буйного язычества и распутства принял христианство, с одной Анной – этой самой константинопольской своей любовью – и жил, счастье увидел. А после, чтобы искупить свои множественные грехи, по всей Руси храмы строил. Не было бы сегодня Золотого Кольца вокруг Москвы, если бы не он, и его грехи. Вот как все перепутано!

– Так уж и не было бы? – не поверила Лиза.

– Точно говорю, не было бы. Ни Успенского, ни Дмитриевского, ни других соборов, ни "Золотых" ворот. Не было бы ни Суздали, ни Ростова великого, с его звонницами.

– Ох, какой же ты у меня молодец, столько знаешь! – с восторгом похвалила Юрия Елизавета, когда он закончил свой рассказ.

Она радовалась, что ей выпала судьба познакомиться с таким интересным и начитанным человеком, к которому она чувствовала все большую и большую привязанность. Нет, простой привязанностью и приятным знакомством этого уже нельзя было назвать. Постепенно ее чувство к Юрию вырастало во что-то большее и, глядя на него, она уже чувствовала в груди прилив какого-то опьяняющего тепла. Казалось, все наполнялось невиданным ранее лучезарным светом, от которого тянуло в безграничные просторы синего неба и хотелось парить, как птице над Волгой или ее притоком – Самарой, на берегу которой стояло ее село… Так легко и хорошо было на душе, словно от реального прикосновенья какого-то божества или настоящего счастья. Даже легкая дрожь невольно пробегала по коже. Уже второй час они сидели в ее горнице, и молодое тело изнывало от неподвижности. Так и подмывало встать и полететь. В то же время, словно какой-то магнит, удерживал ее подле ее друга, и она, как во сне, ощущала в каждой своей клеточке приятную истому, от которой хотелось вскрикнуть и слиться с молодым человеком в жарком и нерасторжимом объятии. Но ее удерживала девичья гордость, и она только изредка ерзала от нетерпения на мягком стуле и бросала огненные взоры на Юрия, продолжала с удивлением и восторгом слушать все новые и новые рассказы, почерпнутые Юрием из исторических журналов и книг, а также из архивов. Лизе уже исполнилось двадцать с лишним лет, и она три года, как закончила десятилетку. Но только сейчас девушка узнала, что русские люди и, возможно, ее единокровные предки, плавали по Днепру и Дону, Волге, Каспию и Черному морю и задолго до того времени, о котором рассказал ее друг. Он установил, что, оказывается, до упомянутых выше походов, известных нашим историкам, и описанных в дореволюционной и советской исторической литературе и журналах, были и более ранние, отмеченные в других местах и другими исследователями, а также летописцами прошлого. Согласно записи, сделанной Феофаном под 774 годом, большой русский флот появился под стенами Константинополя. Этот флот состоял из двух тысяч легких и подвижных судов. Через четыре года после этого события, как отмечал в своих записках русский исследователь отечественной истории Сергей Марков, разыгралась известная битва в ущелье Ронсеваля в Наварре. Народная молва включила в число участников этого сражения руссов и славян.