Первокурсница

Глава 4

Историю шальной, непутевой любви моей матери и Кирилла я по крупицам собирала не один месяц и не один год. Зато мне стало наконец более-менее ясно, как все происходило…

В свои семнадцать Кирилл Барс выглядел намного старше. Он сдавал экзамены для поступления на факультет журналистики и одновременно работал в местной газете «Самарский вестник» внештатным корреспондентом. Сколько себя помнил, он всегда строчил заметки в школьную стенгазету, и свою жизнь с журналистикой связал без раздумий. Весь июнь Кирилл не вылезал из редакции, выпрашивал себе дополнительные задания, рыскал по городу в поисках чего-нибудь свеженького, а потом запирался в своей комнате и писал-переписывал заметки, статьи и очерки. Большей частью их печатали, и Кирилл всегда имел кое-какие карманные деньги.

И вот в один прекрасный день он переступил порог медицинского училища, того самого, где сдавала последний экзамен Марина Ширяева, моя мама.

Маме шел двадцать первый год. К тому времени она больше трех лет была знакома со своим женихом. Василий Александрович работал в окружном военном госпитале, где Марина лежала с воспалением легких, и постепенно у них завязались отношения. Василий не мог не нравиться – спокойный, внимательный, рассудительный, порядочный, с хорошей стабильной работой. Да и вообще, свой врач под боком – большое дело. Именно по его совету Марина после школы пошла в медучилище. Он был старше мамы на девять лет, с ним было хорошо и надежно.

Взяв интервью у директора училища, Кирилл задержался в коридоре, чтобы поговорить с выпускницами. Марина в это время стояла у окна и ждала подружку, которую все еще мучили экзаменаторы. Она с удивлением разглядывала молодого симпатичного журналиста. А он сыпал шутками, расспрашивал студенток об экзаменах, что-то рассказывал сам. Марина поймала на себе его внимательный взгляд – и ей вдруг стало тревожно, захотелось сбежать. Но она продолжала стоять и смотреть на парня со смешанным чувством раздражения и восхищения.

А когда он подошел… У нее заколотилось сердце, ее начала бить дрожь. Еще никогда мужчина не производил на нее такого впечатления. Тем более мальчишка. Марина видела, что он моложе ее, но не предполагала, что на целых три года. Они перекинулись парой общих фраз о суровых экзаменаторах и распределении, потом он вдруг спросил напрямик, свободна ли она. Марина поняла вопрос по-своему и ответила, что скоро выходит замуж.

– Когда? – поинтересовался Кирилл. – Сегодня?

– Нет, – растерянно ответила Марина. – В конце августа.

– Ну, тогда у нас полно времени, – засмеялся Кирилл.

Она ушла вместе с ним, забыв о подружке, о Василии и обо всем на свете.

Позже мама называла первое время знакомства с Кириллом своим затмением. Она порвала с женихом, разругалась в пух и прах с матерью и перебралась вместе с любимым в комнату в коммуналке. Даже самая близкая подружка говорила, что она помешалась – связалась с сопливым молокососом.

Но постепенно Марина начала прозревать. Любовная пелена сходила с глаз. Не так она себе представляла семейную жизнь. Ей хотелось, чтобы рядом был надежный мужчина, который бы обеспечивал ее и заботился о ней. Словом, такой, как Василий. С Кириллом было безумно весело и интересно, но он оставался мальчишкой, безалаберным, непрактичным. Он не замечал, порядок в их доме или бардак, он не клал свои вещи на место, мог целый день бегать голодным в поисках материала, а вечером завалиться на кровать в пыльных брюках и ботинках. Иногда забывал предупредить, что задержится, мог уйти на рассвете и не появляться до полуночи. В довершение этого в коммуналке было трое соседей, а вот горячей воды не было совсем.

Марине быстро приелась неуютная жизнь. К тому же она желала, чтобы Кирилл уделял все внимание ей, но у него была еще одна страсть – журналистика. Бывало, Кирилл писал целыми днями, а Марина сидела возле него и ждала. Чем ей еще было заниматься, ведь у них не имелось даже телевизора. Она хотела к морю в романтическое путешествие, а ему первого сентября нужно было идти в институт…

Марина держалась из последних сил, пытаясь создать семейный очаг из страшной ободранной комнатушки и правильного супруга из ветреного подростка. Но однажды, поняв тщетность своих усилий, она собрала те немногие вещи, которые принесла с собой, и вернулась к матери.

Кирилл день и ночь осаждал ее квартиру, беспрестанно звонил, залезал по пожарной лестнице на балкон. Но и Василий приходил несколько раз, приносил огромные букеты цветов, уговаривал Марину опомниться. Измученная Марина, лежа в темноте без сна, сравнивала двух мужчин, и чаша весов склонялась не в пользу Кирилла.

В конце концов, когда он пропал в очередной раз и от него двое суток не было вестей, Марина решилась. Она поехала к бывшему жениху, и они в тот же день подали заявление. Причем Василию удалось все устроить так, что работники загса согласились расписать молодую пару через две недели.

Придя к Марине, Кирилл попал прямо на свадьбу.

Марина буквально выволокла его на лестничную площадку. Кирилла не слушались ноги, на него нашло что-то вроде ступора. Он отказывался верить в происходящее. Марина дрожала – надо же, когда его принесло, только первый раз крикнули «горько»! И как она теперь сможет целоваться с Василием?

– Ты что, в самом деле выходишь замуж? – едва выговорил потрясенный Кирилл. – По-настоящему? По правде?

На Марине было белое платье и фата.

– Да я вышла, дурак, уже вышла! – закричала Марина, и из ее глаз потекли слезы. – Я его жена, у меня его фамилия! Я теперь Тюлькина. Ты понял? Уходи сейчас же!

– Но почему? Зачем он тебе?

– А ты мне зачем? У тебя на первом месте работа. И на втором, и на третьем – только работа и работа. Ты утонуть готов в своей работе. А для него главное – я. Я нужна ему.

– А как же я? Мне ты тоже нужна.

– Тебе я не нужна. Ты счастлив в своей редакции. Там твоя семья.

Марина достала платочек и осторожно, чтобы не испортить макияж, вытерла глаза.

– Кирюша, милый! Я тебя очень люблю. Но жить с тобой я не могу. Мы слишком разные.

– Как же ты с ним будешь жить, без любви? – с горечью спросил Кирилл.

– Не хочу я больше никакой любви, – устало вздохнула Марина. – Без нее спокойнее.

Она ушла. Бушевавший внутри Кирилла вулкан вырвался наружу, и он начал в исступлении колотить кулаком бетонную стену, не чувствуя боли, пока его не остановил проходящий мимо сосед-старичок. Только тогда парень заметил, что его правая рука в крови.

Рука четыре недели была в гипсе и потом еще долго болела по ночам, напоминая о том, о чем хотелось забыть. Наконец Кирилл справился с собой. Он больше не искал встреч. Отучившись на факультете журналистики один год, он ушел в армию.

А у мамы родилась я. Как раз в день рождения Кирилла, пятого апреля. Папа с самого начала знал, что я не его ребенок. Когда он уговаривал маму вернуться к нему, она сразу же заявила, что беременна от Кирилла. Но Василий, обдумав все хорошенько, все-таки организовал свадьбу, после чего семья Тюлькиных отбыла в Омск. Мы прожили там пять лет, а потом вернулись в Самару.

Кирилл в то время учился на четвертом курсе. Как-то в конце марта он обратил внимание на то, что его отец чем-то озабочен, и принялся выведывать причину. Тот сначала мялся, отнекивался, потом нехотя признался:

– Марину недавно встретил, с мужем. Не знал, стоит ли тебе говорить.

Кирилл почувствовал, как засосало под ложечкой. Зачем она вернулась? Оставалась бы далеко, в другом городе…

– Дочка у них, – продолжил мой дед и замешкался.

– Как зовут? – машинально проговорил Кирилл.

– Сашенька.

Кирилл помолчал немного, потом глубоко вздохнул и тряхнул головой.

– Вот и хорошо, – сказал он. – Значит, теперь у нее настоящая семья.

– Мне кажется, я могу показать тебе фотографию девочки…

– Что? – удивился Кирилл. – Она дала тебе фотографию? С какой стати?

Его отец не ответил, достал из шкафа семейный альбом, полистал и, найдя нужную страницу, положил перед сыном. На снимке был изображен давно не стриженный, обросший Кирилл в пятилетнем возрасте.

– Ты что, пап, это же моя фотография! – Кирилл с недоумением взглянул на отца.

Тот молча кивнул. И когда до Кирилла дошло, у него перехватило дыхание.

– Сколько ей лет? – чужим голосом проговорил он.

– Почти пять.

– Точно, пять. Ей должно быть пять.

– Она родилась пятого апреля.

– Пятого апреля?!

Кирилл сорвался с места, схватил куртку и, не слушая отца, старавшегося его остановить, побежал к остановке.

Мама даже и не пыталась ничего отрицать. Только просила, чтобы я ничего не узнала. Я очень любила Василия, которого считала папой. А Кирилл стал для меня взрослым другом, возлюбленным…

Только в двенадцать лет, после эпизода с велосипедом, я узнала правду. Мама сопротивлялась, просила Кирилла опомниться, но тот был непреклонен. Если в двенадцать лет Саша приходит в ярость от одного вида девушки рядом с ним, что будет дальше? Нужно немедленно пресечь ее буйную фантазию. Надумай он жениться, где гарантия, что эта сумасбродка не плеснет в лицо невесте зеленки, краски или чего похуже?

В подробности меня не посвящали. Просто объяснили: так, мол, и так, дорогая, так вышло, что человек, которого ты всю жизнь звала папой, вовсе тебе не отец. А вот человек, за которого ты собралась замуж, и есть твой настоящий папочка.

Целый месяц я ни с кем не разговаривала. Маму и Василия сторонилась, а перед Кириллом вообще захлопывала дверь. А потом шагнула на шоссе перед идущей машиной. Водитель в последний момент успел затормозить, и машина лишь слегка задела меня. Но я упала, ударилась головой об асфальт и две недели пролежала в больнице с сотрясением мозга.

Все это время Кирилл не отходил от моей постели. Постепенно мы снова стали общаться, но отцом я его все равно не считала. Это по-прежнему был друг, только теперь за него нельзя было выйти замуж. А Василий так и остался для меня настоящим папой, спокойным и добрым.

Правда, через два года он ушел к другой женщине, которая ждала от него ребенка. Родители развелись без скандалов и раздела имущества. Их семейная жизнь изжила сама себя, и они почувствовали, что не нужны друг другу. У меня появился сводный братишка Никитка, а мама и Кирилл попробовали пожить вместе, но выдержали двадцать дней. Совместный быт был не для них. Да и чувства поостыли…

Глава 5

Настя поставила на стол глубокую миску с дымящимися пельменями. Мы с Кириллом одновременно потерли руки и рассмеялись, посмотрев друг на друга.

– Саш, тебе с бульоном? – спросила Настя, тяжело передвигаясь по кухне.

– Настя, чего ты ее спрашиваешь? – влез дед. – Клади ей все то же, что ест твой муж.

– Это гены, – гордо сказала я.

– Да какие гены! – хмыкнул дед. – Просто с самого детства ты смотрела ему в рот и обезьянничала – что он, то и ты. А теперь, конечно, привыкла. Вот тебе и все гены.

Я покосилась на Кирилла. Его мысли носились где-то далеко, и он не спешил вступиться за гены. Настя улыбалась, с обожанием глядя на супруга. Она по-другому не умела на него смотреть. Наверно, раньше я смотрела на него так же, еще до того, как узнала правду. Какая несправедливость! Почему мой родной отец не Василий? Сейчас все было бы по-другому. Только я и Кирилл. И никакой Насти.

– Ну, рассказывай теперь, – сказал Кирилл, когда мы вернулись в спальню. – Только в темпе.

Я вкратце обрисовала ситуацию и начала подробно и с удовольствием расписывать достоинства моего кумира.

– Судя по всему, шансов у тебя никаких, – безжалостно подвел итог Кирилл.

– Почему это? – оскорбилась я. – Я вроде бы не уродина и не умственно отсталая.

– Поверь мне, не в этом дело. Любят всяких, и уродин, и дурочек.

– Но у меня есть шикарный план. С твоим участием, кстати.

– Уже становится страшно.

– Ты должен пойти со мной на Крисмас и взять ее на себя.

– Чего-чего? Куда я должен пойти?

– Рождественский вечер в нашем институте, называется Крисмас. «Рождество» по-английски. Для английского отделения, для всех курсов. Я там выступаю, между прочим. После концерта будут танцы. Ты сделаешь так, чтобы она не вертелась рядом с ним. Изолируешь ее. Понимаешь?

– Понимаю, что ты сошла с ума, – заключил Кирилл.

– А что тут такого? – удивилась я.

– У меня беременная жена, а ты заставляешь меня крутить шашни с какой-то девчонкой!

– Ой, подумаешь! Ты же только потанцуешь с ней немного, чтобы я смогла наконец с ним поговорить. Ничего с твоей беременной женой не случится. Скажешь, что пошел смотреть мое выступление.

– Сашка, ты спятила, – покачал головой Кирилл. – Я же тебе говорил, больше я в твоих авантюрах не участвую.

– Ну Кирилл! Последний раз!

– Несчастные влюбленные! Живут себе спокойно и не знают, что на них надвигается тайфун по имени Александра Барс.

– Будешь мне помогать? – рассердилась я. – Или я ухожу!

– Сашок, не морочь мне голову.

– Да или нет?

– Ладно, – сдался Кирилл. – Я приду. И потанцую с твоей…

– Ольгой, – обрадованно подсказала я. – Платошиной Ольгой.

– Но больше ничего делать не буду, так и знай!

– А больше ничего и не надо! Смотри, на двадцать четвертое ничего не планируй. После шести ты мой.

– Все, Сашок, мне надо работать, – сказал Кирилл и включил монитор.

– Ухожу, ухожу. Меня уже нет. – Я поспешила к выходу. Возле двери я остановилась и, подняв указательный палец, провыла утробным голосом:

– Запомни! Двадцать четвертое!

Кирилл сделал вид, что собирается запустить в меня мягкой игрушкой. Я изобразила панический ужас и шмыгнула за дверь.

Когда я одевалась в прихожей, меня окликнула Настя:

– Саш, ты котеночка не возьмешь?

– Я бы взяла, – вздохнула я. – Но если я принесу домой животное, мама с ума сойдет от радости. А зачем мне сумасшедшая мама?

Мама, на свое счастье, в тот вечер так и не увидела меня в новом облике. А то у нас по ночам проблемы с машинами скорой помощи. Она позвонила около двенадцати, когда я уже выучила громадный текст по английскому и забралась в постель с электронной книжкой и бутербродом.

– Саша, я сегодня останусь у тети Лены, – сказала она. – Мы ходили в кино, и теперь поздно ехать домой. Я забегу утром, перед работой, но надеюсь, что ты не проспишь и тебя уже не будет. Заведи будильник. Ты помыла посуду?

– Я вовсю сплю, – сообщила я. – Ты меня разбудила.

– Это значит, что посуда грязная?

Мама не переносила, когда посуда не мылась сразу же после того, как была использована. По ее мнению, отправив последнюю ложку в рот, нужно вскакивать, нестись к раковине, без промедления мыть тарелку и эту самую ложку и только тогда спокойно существовать дальше.

– Ну, мам, я потом помою, – сказала я, стараясь жевать потише. Ведь, по легенде, я уже видела десятый сон.

– Когда потом? – В ее голосе послышались недовольные нотки.

– В следующей серии.

– Саша!

– Ладно, не будем терять драгоценные минуты отдыха…

– Спокойной ночи.

– Спокойной ночи. Привет тете Лене!

Я положила трубку. Потом убрала книжку и выгребла из постели крошки. Потушив лампу, скользнула под теплое одеяло. «Мы с тетей Леной ходили в кино»! Будто я не знаю, что у этой «тети Лены» рыжие усы и лысая макушка. Так бы и говорила – пошла к своему Сергунчику. Тем более что встречается с ним с апреля. Тем более он разведенный. И чего шифруются? Она ни разу не привела его домой, во всяком случае при мне. Наверное, не хочет, чтобы он узнал, какая язва у нее дочь. Мне до лампочки, пусть конспирируются, если им так нравится, но неприятно, когда тебя держат за идиотку.

Утром я, конечно же, проспала, потому что надо мной не стояла мама и не дергала меня за одеяло через каждые две минуты. Я пулей носилась по комнатам, одеваясь, перекусывая на ходу и время от времени подбегая к кухонному столу, чтобы хлебнуть кофе. В конце концов я выскочила к лифту, забыв учебник по английскому, но не забыв устроить маме суперсюрприз. Я выложила на журнальный столик свои отрезанные волосы вместе с запиской, написанной печатными буквами левой рукой: «Ваша дочь похищена. Ждите звонка с дальнейшими указаниями».

Глава 6

Перед первой парой меня обступили девчонки из нашей группы, пораженные моим новым обликом. А Горохов показал мне два больших пальца и картинно закатил глаза. Всеобщее одобрение так воодушевило меня, что я блистала на английском, заработала целых две пятерки и устную похвалу Данилевского.

В столовую я летела как на крыльях. Вот сейчас он меня увидит, и в его глазах вспыхнет интерес. Он поймет, какая я стильная, классная и непредсказуемая. И непременно захочет познакомиться со мной поближе.

Но в столовой меня ждало разочарование – как я ни старалась, не могла разглядеть в очереди знакомую высокую фигуру. Странно. Может быть, их отпустили с пары пораньше и они уже успели поесть? Мой выход в таком случае откладывался до завтра: сегодня у нас не было ни одной совместной лекции с пятнадцатой группой. Но не успела я расстроиться, как заметила в глубине зала Катюху Казанцеву, знаменитую болтушку и сплетницу, которая училась как раз в пятнадцатой английской. Если уж она не знает, где сладкая парочка, то не знает никто. Я взяла себе сок и булочку с маком и присела за Катюхин столик.

– Что это вас сегодня мало? – спросила я, заходя издалека.

– Так у нас сегодня первой пары не было, – сказала пухлая Казанцева, с аппетитом уплетая борщ. – Еще никто не проголодался.

– А ты?

– У меня режим, мне надо есть вовремя. У меня с желудком проблемы.

Я посмотрела на количество тарелок на ее столике и подумала, что такого режима ни один нормальный желудок не выдержит.

– А чего спортсменку не взяла с собой? У нее разве нет режима? – спросила я, имея в виду Платошину, которая играла в баскетбол за наш иняз. – Обессилеет без еды, мячом по кумполу получит.

– А, у нее вообще нет аппетита, – махнула рукой Катя, – она в печали.

– Что так? – Я навострила уши. Соперница в печали – это уже интересно.

– Геныч ногу сломал, – сообщила Казанцева. – Придет только во втором семестре.

Как так – во втором семестре?! Вот тебе и раз! Я застыла со стаканом в руке. А как же мои планы и Крисмас? А как же наш медленный танец? Он будет кружить меня в вальсе, постукивая по паркету гипсом? Ну полный облом!

– Он что, учиться не будет? Сессия скоро, – потерянно сказала я, отодвигая недоеденную булочку. Теперь я тоже была в печали и без аппетита.

– А Ольга на что? – резонно заметила Казанцева. – Все равно торчит у него каждый день. Заодно и помо…

– Адрес Славинского знаешь? – перебив Катюху на полуслове, спросила я.

– Мы одиннадцать лет в одной школе отучились! – оскорбилась она. – Как это я не знаю?

– Пиши, – я положила перед ней свою тетрадь по русскому.

– Хочешь навестить? – понимающе кивнула она.

– Вовсе не хочу. Просто… он забрал у меня флешку с текстом для аудирования, – принялась выкручиваться я. – Сегодня обещал отдать. Мне этот текст вот как нужен!

Я провела рукой по горлу. Естественно, никто у меня ничего не забирал. Но это единственный повод, который мне удалось придумать в такой рекордно короткий срок.

– Сказала бы Ольге, – пожала плечами Казанцева, выводя в тетради адрес. – Она завтра бы тебе принесла.

– Да зачем! – воскликнула я. – Мне как раз по пути.

Я покосилась на адрес. Ага, по пути, как же! Другой конец города. Добираться больше часа. Но упустить такой случай? Никогда! Ради этого можно даже пожертвовать четвертой парой, хотя с преподавателем мировой художественной культуры у нас уже не раз возникали разногласия.

Я отыскала нужный дом и остановилась у подъезда, совершенно не представляя себе, по какой же такой уважительной причине я сюда приехала. Как назло, ничего подходящего в голову не лезло. Оставалось надеяться на то, что мне удастся сымпровизировать.

Не успела я поднести руку к кнопкам домофона, как из подъезда выскочила огромная черная собака и сбила меня с ног. Я с размаху шлепнулась на притоптанный возле крыльца снег. Собака обежала вокруг, затем прыгнула на меня, молниеносно облизала мое лицо и понеслась галопом на ближайшую детскую площадку. Вслед за ней вылетела девчонка лет тринадцати-четырнадцати, натягивая на ходу шапку и отчаянно крича:

– Грей, ко мне! Грей!

«Почему Грей? – пронеслось у меня в голове. – Собака-то черная».

Девчонка бросилась было за собакой, но потом подбежала ко мне и подала руку.

– Извините, пожалуйста, простите, пожалуйста, – затараторила она. – Грей не кусается, он добрый, только хулиган.

– Держать надо крепче, – сердито отозвалась я, отряхиваясь. – Собака Баскервилей тоже не кусалась. Однако трупы были.

– Не могу я его удержать, – жалобным голосом проговорила девчонка. – Он такой сильный! И не слушается меня. Грей, иди ко мне, кому говорю!

Добрый хулиган Грей вдохновенно носился по заснеженной детской площадке, ныряя по шею в снег и выбираясь из него гигантскими прыжками. Длинный коричневый ремешок поводка ужом скользил следом.

– Ты так каждый день мучаешься? – более дружелюбно спросила я, приведя наконец себя в порядок.

– Нет, – ответила девчонка, напряженно следя за собакой. – Я с ним никогда не гуляю. Утром выводит отец, а днем и вечером – брат. Только брат вчера сломал ногу… Грей, Грей, стой, скотина ты этакая!

Она рванула за собакой, которая уже пересекла дорогу за детской площадкой и маячила у магазина.

Ну надо же! Какая удача! Сегодня точно мой день. Сейчас поближе познакомлюсь с сестренкой и послушной собачкой, и они приведут меня прямо к постели больного. Даже и выдумывать ничего не придется.

Я оставила сумку на скамейке у подъезда (все равно красть там было нечего, кроме знаний) и поспешила на помощь девчонке, ставшей вдруг такой родной. Она уже тащила на поводке своего упирающегося пса. Через дорогу он позволил себя перевести, но на детской площадке начал выделывать такие кренделя, что хозяйка вновь упустила его. Минут двадцать мы вдвоем ловили эту противную собаку, которая буквально издевалась над нами. Пес то катался на спине, утрамбовывая в снег поводок, то носился кругами, как карусельная лошадка, а иногда подпускал нас к себе довольно близко. Причем одна из нас подзывала его сладеньким голосом, обещая всякие блага, которые только была способна придумать, а другая тем временем на коленях подползала с противоположной стороны, стараясь незаметно дотянуться до поводка. Хитрая зверюга слушала ласковые речи, умудряясь коситься на нас обеих одновременно и при этом делать вид, что совершенно ничего не замечает. И когда поводок уже практически оказывался в наших руках, Грей вдруг совершал такой искусный прыжок в сторону, увидев который австралийский кенгуру просто скончался бы на месте от зависти. И все начиналось сначала.

В процессе ловли мы с девчонкой успели познакомиться, подружиться и «случайно» выяснить, что ее брат учится со мной на одном факультете. Я тут же приплела дальнюю родственницу, живущую в соседнем доме, которой нет дома, но которую мне обязательно нужно дождаться. А на улице неслабый мороз, намекнула я. И все, дело было в шляпе. Полина (так звали мою новую знакомую) тут же пригласила меня на чашечку чая, оговорив заранее, что чаем меня напоит брат, так как ей самой через двадцать минут нужно быть в музыкальной школе. Я чуть не взвыла от счастья.

Мы наконец поймали балбеса Грея, четырьмя руками вцепились в поводок и поволокли упирающееся животное к лифту. И тут его словно подменили. Из лифта на площадку чинно вышел умный послушный пес и сел возле двери, спокойно ожидая, пока ее откроют, будто не он пять минут назад гонял нас по всему двору.

Войдя в квартиру, Грей сразу упал на свою подстилку, положил голову на передние лапы и прикрыл глаза. Я почувствовала, что так устала за время этих скачек, что с удовольствием сделала бы то же самое. Наклонившись, я погладила пса по морде. Он с готовностью облизал мою руку и попытался помахать огрызком хвоста. Ну просто не найти на земле собаки милее!

Зато Полина, сбросив пальто на тумбочку, начала носиться по всей квартире, словно фурия, вопя во все горло (очевидно, чтобы ее было слышно брату в дальней комнате):

– Чтобы я еще хоть раз пошла с этой глупой собакой! Если теперь я опоздаю в музыкалку, получишь ты! Понял? Генка! Хватит валяться, вставай, у нас гости. Напои человека чаем. Генка! Але, гараж!

Она снова надела пальто, потом схватила косметичку из прозрачного пластика, вероятно мамину, и принялась выуживать из нее помаду.

– Ты раздевайся, – предложила она, пытаясь одновременно говорить и красить губы. – Генка там, по коридору и налево. Сейчас выйдет. Мне и правда пора!

Она сделала неловкое движение, и содержимое косметички разлетелось по всему коридору. Полина протяжно застонала.

– Иди, – сказала я. – Я соберу.

Она торопливо поблагодарила, схватила сумку и пулей вылетела из квартиры. Я присела и принялась бросать в прозрачную косметичку тюбики, баночки, коробочки. У меня тряслись руки в предвкушении волшебного момента. Вот сейчас застучат костыли по коридору… И я смогу встретиться с ним взглядом, впервые один на один, в пустой квартире! Никого вокруг, только я и он. Он подойдет, волоча за собой загипсованную ногу, проникновенно посмотрит мне в глаза и произнесет голосом, от которого я отправлюсь прямо на небо: «Сашок, как долго я тебя ждал!»

Время шло, но никто не появлялся и на небо меня не отправлял. Подобрав последнюю баночку с рассыпчатой пудрой, я водворила на место косметичку и придирчиво глянула на себя в большое овальное зеркало на стене. Ну конечно, карандаш на нижнем веке размазался. А еще фирма! Триста семьдесят рублей отдала за то, чтобы после гонок за собакой выглядеть как чучело, с черными пятнами под глазами!

Схватив с тумбочки ватную палочку и послюнявив ее, я постаралась исправить этот ужас. Стало немного лучше. Но теперь огорчал хаос на голове – моя стильная прическа превратилась под шапкой в нечто непонятное. Кто бы мог подумать, что с короткими волосами проблем намного больше, чем с длинными? Мало того что их утром нужно уложить феном (чего я совершенно не умею делать), так еще после шапки они выглядят, словно их нарочно тренировали стоять дыбом. Срочно нужна пенка для укладки, чтобы исправить это полное безобразие.

Я оглянулась вокруг и заметила небольшой баллончик лака для волос на краю тумбочки. Решив, что сойдет и лак, я схватила его и попыталась побрызгать на волосы. Безрезультатно. Жидкость в баллончике была, но шишечка нажиматься никак не хотела.

Что же делать? Это мой единственный шанс. Я просто обязана сейчас произвести хорошее впечатление. Ведь первое впечатление всегда самое стойкое.

Я достала из своей сумки булавку, сняла шишечку с баллончика и потыкала острием в отверстие. Сейчас мы тебя прочистим, будешь распылять как миленькая. Для надежности я еще дунула в нее и вставила обратно. Нет, брызгалка не желала выполнять свои обязанности. Тогда я снова сняла ее и оглядела торчащий из баллончика штырек. Может быть, забился он? Я засунула булавку в отверстие штырька и нажала что есть силы. Выбившаяся из-под булавки струя лака хлестнула меня по глазам, я выронила баллон и заорала от неожиданности. Глаза тут же запылали огнем, я прижала к лицу руки и заметалась по коридору, лихорадочно пытаясь определить, в какой стороне находится ванная. Слезы текли ручьем, я практически ничего не видела. Тушь попала в глаза, их жутко щипало. Я жаждала холодной воды, в которую можно было бы опустить лицо, и на красоту мне уже было совершенно плевать – лишь бы унять нестерпимое жжение. Я спотыкалась обо что-то на полу и шарила руками по стенам, пока не нащупала гладкую поверхность двери. Зрительно помня, что все комнаты остались в другой стороне и в этом районе ничего, кроме ванной и туалета быть не должно, я уверенно рванула дверь на себя и сделала шаг вперед.

И тут на меня что-то посыпалось. Я рухнула на пол, инстинктивно прикрыв голову руками. Сверху с грохотом летели свертки, пачки, шуршало что-то бумажное… В довершение какой-то тяжелый рулон больно ударил меня по спине. Наконец шквал предметов иссяк, я решилась убрать руки и приоткрыть слезящиеся глаза, которые, казалось, невероятно опухли и выпирали на несколько сантиметров. Первое, что я смогла разглядеть перед собой, были зеленые спортивные штаны, переходящие в клетчатые домашние тапочки. Вернее, всего одна зеленая штанина переходила в тапочку. Вторая заканчивалась чем-то ослепительно белым и неуклюжим. Мне понадобилось какое-то время, чтобы сообразить, что это белое и неуклюжее не что иное, как гипс. Я с замиранием сердца подняла голову. На меня, сидящую на полу в кладовке, в самом центре пестрой мусорной кучи, с изумлением смотрели самые дорогие для меня карие глаза.

Я столько раз рисовала в воображении нашу первую встречу наедине, столько раз озвучивала его первые фразы, но так и не смогла угадать, что именно он мне скажет.

– Ты кто? – озадаченно спросил объект моей безумной страсти. – Откуда ты здесь взялась?